Текст книги "Любовь на краю света"

26

Весь день, пока сестра Фиделис занимала Ноя, как могла, я боролась с собой под натиском множества чувств и мыслей. В музыкальной комнате они готовились к концерту. Звуки оркестра, доносившиеся из комнаты, были громче, чем обычно. Я вошла в библиотеку и прислушалась.

Когда сестра Фиделис, извиняясь за непривычно громкий звук, вышла в туалет, я пробралась в музыкальную комнату. Ной стоял у окна, его лицо было направлено к большому буку, и слушал музыку. Он был настолько погружен в это занятие, что я боялась напугать его прикосновением или словом. До чего мне можно сейчас дотронуться? До запястья, локтя или плеча? Его брови ненадолго приподнялись, мурашки пробежали по коже лица, он улыбнулся, протянул ко мне руку и дотронулся до моей руки.

– Что нам теперь делать? – шепнула я, и он снова стал серьезным.

Ясно и решительно он сказал мне на ухо:

– У нас есть только один шанс, Марлен!.. Во время концерта ты должна уйти! – Эти слова были для меня как звонкая пощечина. – Тебе нужно как можно скорее вернуться домой. Ты действительно в большой опасности. Завтра может быть уже слишком поздно.

– Но… – Я чувствовала, как слезы подступают к моему горлу.

– Расскажи обо всем своим родителям. – Его кадык задвигался, он тоже боролся со слезами. – Возможно, ты сможешь забрать меня… если ты все еще хочешь быть со мной… когда ты будешь дома… конечно…

– О чем ты говоришь? Конечно, я хочу быть с тобой. – Ком встал у меня поперек горла.

Ной обнял меня сзади, положил подбородок мне на плечо и тихо сказал:

– Ты первая смогла выбраться отсюда живой. Может быть, тебе удастся узнать что-то о моих родителях. Выясни, живы ли они, что на самом деле случилось с моей мамой, существует ли такое заболевание. Как сестра Фиделис, Ансельм и Виктор попали сюда. Почему они выбрали жизнь в одиночестве, прячась или избегая чего-то. Все это. Выясни, пожалуйста!

План был не плохим. Он может сработать. Ной разомкнул объятия, демонстративно постучал по уху, снова повернулся к окну и скрестил руки на груди. Я как раз успела уйти в библиотеку, прежде чем вернулась сестра Фиделис.

Разбирать книги у меня не было никакого желания. Было душно. Оставшиеся часы я провела за складыванием журавликов из старой, неиспользованной нотной бумаги, которую я нашла в пакетах на полке. На некоторое время это стало моим любимым занятием, которое помогало успокаивать нервы.

Оркестровая музыка стихла, и Ной начал играть на фортепиано – настало время совершенной идиллии. Своей музыкой он очаровывал меня. В этот момент он был счастлив. Когда он перестал играть, для меня это было, как если бы кто-то разбил зеркало: наш план побега лежал передо мной, разлетевшийся на сотни осколков, и лис был все же мертв… я не хотела думать о том, что мне придется расстаться с Ноем. Как долго я не смогу увидеть его? А вдруг его увезут в другое место или с ним что-то случится? Я чувствовала, что моя жизнь стала такой же пустой, как журавлики из бумаги. Своими острыми клювами они поражали меня в самое нутро. Я не хотела ехать и все же чувствовала, что это был единственный способ выяснить истину.

Когда Ной и сестра Фиделис вышли из музыкальной комнаты, чтобы переодеться, я вышла в лес, встала на склоне позади виллы и начала одного за другим пускать журавликов по летнему ветру, наблюдая за тем, как они кружили у вершин, а потом, совершив крутое пике, падали, пропадая в темной листве.

Наше общее будущее было таким же неопределенным.

Тогда я побежала по лестнице через две ступеньки, достала телефон из ящика и посмотрела, остался ли в нем еще заряд. Бесконечно долгое время он лежал выключенным в ящике, и все же что-то в нем еще осталось. Я быстро выключила его снова и уже не могла дождаться момента, чтобы снова быть на связи с внешним миром. Сначала я хотела позвонить моим родителям. Наверное, они смогли бы приехать и забрать меня. Я бросила телефон в тканевую сумку. Затем я потянула чемодан из-под кровати и хотела его открыть, но поняла, как глупо это было. Вряд ли я могла взять его с собой, не вызывая подозрений. Но я должна вернуть его. Кроме того, я по-прежнему не смогла узнать его секрет. В последний раз я попыталась открыть двойное дно. Я перевернула чемодан, трясла его и пробовала разорвать ткань обшивки голыми руками, но он сопротивлялся – его сердцевина всегда будет скрыта от меня. С тяжелым сердцем я снова толкнула его под кровать и вышла на балкон. Также в последний раз. Виктор отправился в стеклянный дом. Он нес горшок с саженцами. Горячий ветер вылетел из-за угла дома. Дерево, нагретое солнцем, источало опьяняющий аромат. Я сидела на балконе, смотрела на стеклянный дом и наслаждалась восхитительными видами. Я с удовольствием сделала бы еще несколько фотографий, но аккумулятор моего телефона еще потребуется мне для чего-то более важного. Беркут вылетел из своего гнезда в скале. Я буду скучать по этому волшебному месту. Я сидела так довольно долго. С тех пор как я приехала сюда, время шло по-другому. Оно сжималось, разворачивалось, ускорялось и замедлялось до тех пор, пока все окончательно не перепуталось.

Зазвонил колокольчик. Иногда Ансельм делал так, когда еда была готова. Я встала. Виктор шел из леса слева по дороге. Секунду… Виктор был справа в стеклянном доме. Как он мог выйти с другой стороны? Я могла бы поклясться, что ни на миг не упускала из виду стеклянный дом: он стоял под скалой, и все же я могла его видеть. Наверное, я задремала на несколько секунд. Иначе невозможно объяснить такую перемену мест. Если я правильно поняла, он должен был пройти от стеклянного дома назад в лес, откуда он сейчас возвращался на виллу.

Я повесила сумку, спустилась вниз и присоединилась к остальным.

– Перестань вертеться. – Сестра Фиделис одернула Ноя, который стоял рядом с ней между кустами роз в черных выглаженных брюках и белой рубашке и ждал Виктора. На его руке болтался пиджак. Он выглядел так, как будто в ближайшие пять минут ему предстоит трудный устный экзамен перед комиссией, от которого зависит его дальнейшая судьба.

– Где же он? – нетерпеливо спросил Ной.

Сестра Фиделис еще раз посмотрела в свою сумку и проверила, все ли она взяла. На ней, как всегда, было облачение монахини. Я выбрала из чемодана Ирины самую элегантную вещь. Ничто не должно указывать на то, что я хотела уйти, хотя в джинсах и футболке мне было бы удобнее, чем в вечернем платье. В случае побега проблемой могло также стать отсутствие денег. И все же в моем телефоне еще оставалось немного заряда. Я еще раз удостоверилась в том, что он лежит в сумке, и спросила сама себя, в какой город мы поедем. В здешних окрестностях я совершенно не ориентировалась. Наконец приехал Виктор.

– Пожалуйте, господа! – сказал он, приглашая Ноя сесть на переднее сиденье.

Однако он по-прежнему не доверял ему и сел сзади. Наконец-то, мы могли сидеть рядом, подумала я. Сестра Фиделис быстро среагировала, оттеснила меня и села рядом с ним:

– Сиденье рядом с водителем я оставляю Ирине. Она этого заслуживает. Вид спереди гораздо красивее.

Вот змея. В ярости я пересела на пассажирское сиденье.

– Пристегнись, – приказала сестра Фиделис.

Ной понятия не имел, как это делается. Он не так часто бывал в машине. Виктор помог им обоим с ремнем безопасности, и мы поехали. Ансельм помахал нам вслед рукой.

– Итак, правила игры, – сказала монахиня, как сержант, после того как мы выехали за ворота и Виктор закрыл их. – Пока мы не приедем в театр, окна открывать нельзя. Мы придем туда, послушаем концерт и тут же отправляемся в обратный путь. На этот раз не будет никаких дополнительных заходов на детские площадки, в рестораны или еще куда-либо. Ты понял меня, Ной?

– Я не глухой, – сказал он и нервно тряхнул головой.

27

Поездка показалась очень короткой. Только теперь я поняла, в каком уединенном месте на самом деле находилась вилла, и удивлялась тому, что в Центральной Европе еще осталось такое безлюдное место. Отец Ноя, должно быть, потратил целое состояние, чтобы получить этот огромный участок. Мы снова проехали через темные еловые леса, через мосты и ущелья, мимо водопадов. Для Ноя все это было необычным, он дико радовался каждому повороту и каждой кочке, тогда как сестра Фиделис, как всегда, была немногословна. Бледная как полотно, она держалась за ручку над окном и иногда вздыхала.

С разбитой сельской дороги мы выехали на асфальтированную трассу – однополосную, а затем двухполосную. Кондиционер работал на полную мощность: чем ближе мы подбирались к городу, тем выше становилась температура. Когда мы выехали из ущелья, было тридцать два градуса; когда ехали по пустой равнине – тридцать четыре. Первые автомобили встретились нам, и мне казалось, что, сидя впереди, я чувствую сердцебиение Ноя. Слева от нас остался санаторий, в котором чествовали моих родителей, и место, где я села в джип Виктора.

– Где мы? – постоянно спрашивал Ной. – Что видно?

Сестра Фиделис описывала ему все, точно так же, как это делали герои телевизионных фильмов, от которых я всегда прежде приходила в сильное волнение, потому что не знала, что бы говорила я в такой ситуации.

– Человек в шортах и тапочках делает опасный поворот около велосипедной площадки. В багажнике у него лежит целый ящик пива.

– Ящик пива? Как это? – спросил Ной. Что он представил сейчас?

– Ты не поверишь, но так бывает, – сказал Виктор.

– Еще больше велосипедистов, семьи с детьми. У всех при себе купальные принадлежности, – сказала сестра Фиделис. – На заднем плане виднеется озеро. Там сегодня вся жизнь. Поэтому город кажется мертвым.

Она открыла свой кошелек, достала вышитый платок и протерла лицо.

Трафик возрастал.

– Почему мы останавливаемся? – спросил Ной.

– Красный свет, – объяснил Виктор и постучал по рулю.

Ной начал нервно двигать коленями вверх и вниз.

– Совсем скоро мы приедем, – сказала сестра Фиделис. – Вы ведь знаете кратчайший маршрут, Виктор?

– Конечно.

Температура тем временем поднялась до тридцати восьми градусов, хотя солнце уже скрылось за множеством церковных шпилей и небоскребов. Мы двигались в плотном потоке автомобилей. Напряжение возрастало.

– Ты в порядке? – спросила сестра Фиделис. Ной нетерпеливо кивнул. Но я увидела, что он очень нервничал.

Мы подъехали к большому концертному залу. Он напоминал золотую волну и произвел на меня сильное впечатление. Виктор объехал вокруг всего комплекса зданий вместе с парком. Потом он нашел то, что искал, и остановился.

– А вот и он! – воскликнула сестра Фиделис, имея в виду доктора Адамса, который ожидал нас у бокового входа.

– Кто? – спросил Ной.

– Ты знаешь, – сказала она.

– Выходите. Я буду искать место для парковки, – сказал Виктор и остановился.

Адамс открыл дверь машины и протянул руку Ною:

– Выходи скорее.

– Ирина, ты с нами? – спросил Ной.

– Да. – Я вошла за ними через боковой вход.

Внутри стоял сотрудник и придерживал для нас дверь. В тот момент, когда Адамс о чем-то говорил ему, я сжала руку Ноя.

– Я люблю тебя! Удачи! – могла прочесть я по его губам.

Другого времени, чтобы попрощаться, у нас не было. За мной шла сестра Фиделис в окружении музыкантов со скрипками, также вошедшими через боковой вход.

Пока музыканты шли своими путями, помощник провел нас через лабиринт коридоров и лестниц и, наконец, подвел ко входу в роскошный зрительный зал.

– Невероятно! – сказал Ной с благоговением, чувствуя размеры зала. Здесь было прохладно и тихо.

– Вы можете занять средние места в переднем ряду, – сказал проводник.

– Дорогие, чуть дальше назад, пожалуйста, – сказал Адамс, и мы сели.

Я, не переставая, наблюдала за Ноем. Он радовался всему, что происходило. Он вел себя так, словно это было самое красивое место в мире, исследовал все, до чего мог дотянуться. Казалось, все его чувства были напряжены. Но никаких признаков болезни не было.

Крестный положил ему руку на плечо.

Сестра Фиделис снова села между нами, препятствуя любому контакту. Она не говорила ни слова о ночи, проведенной нами в комнате Ноя, или о моем увольнении, но делала все, чтобы разделить нас. К тому же она больше не обращалась ко мне напрямую. Мне это было безразлично, но я все равно не могла избавиться от ощущения, что она хочет что-то сделать со мной. Иначе зачем она позволила мне присутствовать на концерте?

Перед началом репетиции нам принесли поднос, на котором стояли бутылка шампанского, бутылка минеральной воды, стаканы и тарелки с закусками.

– Поздравляю с днем рождения, – сказал официант и разлил напитки. О том, что было еще слишком рано, никто не вспомнил.

Мы чокнулись. Ной сделал глоток шампанского и поморщился:

– И почему только все говорят, что оно приятное на вкус? – Он попросил у сестры Фиделис стакан воды.

Мы держали стаканы в наших руках или поставили их на пол рядом друг с другом. Музыканты один за другим вышли на сцену. Они шумели, ставили ноты на пюпитры, настраивали свои инструменты и разговаривали друг с другом.

Прежде чем все расселись, прошло некоторое время, и Ной уже сгорал от любопытства. Он выпрямился в своем кресле и прислушивался к каждому звуку. Я не могла быть такой сосредоточенной. Моя голова была занята другими вещами. Я должна уйти. Но перед этим мне хотелось хотя бы раз взглянуть на лицо Ноя в тот момент, когда зазвучит музыка. Наконец все собрались. Музыканты были в повседневной одежде. Сам дирижер был в джинсах. Он постучал палочкой по пульту, и стало тихо. Затем он поприветствовал пианистку, которая вышла на сцену и встала у рояля. Струнные постучали смычками о пюпитры, также приветствуя ее.

– Первую фразу, пожалуйста, – сказал дирижер и дал несколько коротких указаний. Одежда музыкантов зашуршала еще раз. Дирижер подождал, пока каждый удобно усядется на стуле, и приготовился начинать. Наступила тишина. Напряжение возросло. Пианистка подняла руки, некоторое время держала их над клавиатурой, а затем опустила голову и руки. Раздался пронзительный свист, и в мои уши словно воткнули иголки. Я вздрогнула, прижала обе руки к голове, как вдруг этот страшный шум исчез, словно слизень, на которого высыпали соль.

– Что это? – закричал Ной.

– Пожарная тревога! – воскликнула я. Я знала этот ужасный звук по учениям, которые наш директор проводил в школе два раза в год. Музыканты хватали свои инструменты и искали выход, сталкиваясь друг с другом. Мы все вскочили с кресел и поспешили к выходу. Я споткнулась и в конце ряда упала на пол, положив руки на голову, которая, как мне казалось, сейчас лопнет. Эта тревога повергла меня в такое возбуждение, что я не могла пошевелиться, поскольку все силы, казалось, сосредоточились в моей груди. Мое сердце бешено колотилось об пол и могло вот-вот выпрыгнуть.

Но все обошлось одним ударом. Жуткая тишина. Биение сердца замедлилось. Мне потребовалось некоторое время, для того чтобы восстановить дыхание. Виктор помог мне и протянул носовой платок, заметив, что мое лицо было в поту.

– Извините! – кричал смотритель, нервно бегая взад и вперед и рассаживая музыкантов по местам. Он извинялся за то, что сработала сигнализация – скорее всего, уже не первый раз за это лето, – это могло быть вызвано продолжающейся уже несколько недель жарой.

Я едва могла двигать ногами, а Ной выглядел бодрее остальных – казалось, отвратительный шум подействовал на него меньше, чем на нас, притом что его слух был определенно лучше моего. У сестры Фиделис было мертвенно-бледное лицо, она вытирала запотевшие очки сухим рукавом. Дирижер снова собрал всех музыкантов на репетицию.

На этот раз напряжение перед первым звуком не было таким сильным – отвратительная тревога, казалось, не только у меня застряла костью в горле. Без знака дирижера пианистка начала играть. Какое удовольствие. Я почувствовала, как стресс отступает. Первые звуки прошлись лезвием по моему сердцу. Они напоминали удары колокола вдалеке и привели мои чувства в движение. Не плачь! Не сейчас! Струнные вели мрачную мелодию, и я чувствовала, что начинаю терять самообладание. Я знала эту вещь. Он была полна глубоких чувств и точно отражала сопротивление, которое нарастало внутри меня. Долго я не выдержу.

Я взглянула на сестру Фиделис, которая завороженно смотрела на сцену, и увидела просветленное лицо Ноя. Его рот был открыт, глаза блестели. Каждый волос на его коже был в напряжении. Казалось, он испытывает внутреннюю вибрацию, и красота этой музыки делает его счастливым.

Я должна уйти. Покинуть его. Так мы решили. Чтобы помочь ему. Но почему мы должны расстаться здесь, в этом месте, без поцелуя? Он думал, что на вилле я была в опасности. Если честно, там я не чувствовала угрозы. Первой заметной опасностью, которая стала причиной моего стресса, была пожарная сигнализация. А на вилле? Совсем наоборот – там я каждый день питалась лучшими блюдами, иногда насыщаясь так, что с трудом удавалось заснуть, и чувствовала себя в безопасности вблизи Ноя. Даже после ночи в его комнате сестра Фиделис не уволила меня и даже взяла на концерт. Сделала ли бы она это, если бы хотела избавиться от меня? Если бы хотела убить меня? Убить. Я невольно встряхнула головой, потому что звуки этой музыки делали представление о насильственной смерти слишком абсурдным и неправдоподобным. Единственная причина сейчас же уйти отсюда заключалась в том, что я должна срочно связаться с родителями – их переживания были нелепы и безосновательны, но так реальны, что меня вдруг начали мучить угрызения совести. Как я могла позволить себе так долго держать их в полном неведении? Они должны наконец узнать, где я была. Я могла бы позвонить им, вернуться вместе с Ноем обратно в особняк и потом при первой же возможности сбежать с ним или позвать родителей на виллу. В ту же секунду я поняла, насколько глупой была эта идея. Не оказал ли нам большую услугу Виктор? Он отвез нас прямо в город на автомобиле с кондиционером и прохладными напитками. Зачем же возвращаться и затем снова предпринимать опасное путешествие или надеяться на то, что мои родители найдут нас там. Ной выглядел совершенно здоровым. Ничего не мешало нам. Как только концерт закончится, лучше, пока все будут хлопать, или после этого в фойе я возьму Ноя за руку и сбегу с ним. Он выглядел бодрее всех присутствующих. Сестра Фиделис при всем желании не смогла бы угнаться за ним. Виктор слишком много курил, а Адамс задыхался от каждого шага.

Я попыталась незаметно встать и протиснуться между рядами. Сестра Фиделис бросила на меня неодобрительный взгляд, и я ответила ей губами, что мне срочно нужно в туалет. Она сделала одобрительный жест рукой.

В вестибюле мне встретился смотритель. Расстроенный ложной тревогой, он разговаривал по телефону со службой поддержки и не заметил меня. Я пробежала мимо него вниз по лестнице в туалет и закрыла дверь. Затем я достала из кармана телефон. Сеть есть. Наконец я вернулась в цивилизацию. Экран был усеян цифрами – сорок два пропущенных вызова, множество сообщений, большей частью – от моих родителей. У меня не хватило сил открыть все, я так нервничала, что не знала, что должна делать в первую очередь. Автоматически большим пальцем я нажала на номер мамы. Сработал автоответчик. Звук ее голоса взволновал меня.

– Привет, мама, это я! Я люблю тебя! Со мной все в порядке. Где ты? Ты можешь приехать и забрать нас, меня и Ноя? Я должна рассказать тебе так много, я надеюсь, ты не обидишься… Я тебя люблю! Пожалуйста, приходи к нам, – заключила я и, выждав некоторое время и не услышав ничего, положила трубку.

Затем я попробовала набрать номер папы. У него тоже сработал автоответчик. Я прослушала сообщение и узнала, что они закрылись и что в экстренных случаях нужно обращаться к своему лечащему врачу. Вот наваждение. Для безопасности я отправила сообщение и позвонила Кэти. Из того, что она была вне зоны доступа, я поняла, что, скорее всего, она плыла прямо к побережью Корсики. Я оставила сообщение для нее. Некоторое время я смотрела на экран и в ожидании. Ничего не произошло. Только уровень заряда становился все ниже и ниже. Я еще раз попробовала дозвониться до матери и отца, потом набрала мою бабушку и соседку. Никто не брал.

– Заберите нас, пожалуйста! Ноя и меня. Ной – мой друг. Нам нужна ваша помощь! Вы можете забрать нас? У меня все хорошо, но я осталась без денег!

До дома было далеко. В этот вечер все может получиться. Я бы никогда не хотела остаться в одиночестве на какой-нибудь железнодорожной станции, но с Ноем все казалось мне прекрасным. С ним я смогу пешком дойти до дома. Мой телефон пищал – входящие письма. Я была разочарована, и меня не интересовало, что кто-то, кого я не знала, куда – то меня приглашал. Тогда я набрала в поисковике: вилла «Моррис». И получила точно такую же информацию, которую я уже знала: именно, что вилла была построена одним английским альпинистом и банкиром и так далее и так далее. «Сейчас дом находится в частной собственности, он обветшал и не доступен для посещения» – таково было последнее предложение. Еще раз я набрала номер мамы. Снова ничего. Где она могла быть? Я потеряла счет дней и часов. Мне было плохо. Но у меня уже не было времени на размышления. Наверное, все-таки было лучше бежать с Ноем на вокзал и с первым поездом отправиться домой, чтобы по пути нас могли забрать мои родители.

Я убрала телефон, умылась, вернулась в фойе и уже подходила к залу, как вдруг одна из огромных дверей распахнулась прямо передо мной. Сестра Фиделис и Адамс поддерживали Ноя, который едва двигался, ловя ртом воздух. Его было не узнать. Звук, который он издавал, звучал так, словно его душили. Мое сердце сжалось от боли.

– Где вы были так долго? – спросила меня сестра Фиделис.

– В туалете… Что случилось?

– Вы же видите! – громко сказала она, рыдая. – Это исключительно ваша вина! – сказала она Адамсу, нависнув над головой Ноя.

– Мне… это… плохо, – выдохнул Ной. Они потащили его вниз к туалетам, и сестра Фиделис громко кричала на работника, который должен был открыть входную дверь, перед которой в ошеломлении стоял Виктор. Все были на нервах. Я не участвовала ни в чем и просто в шоке стояла – мой гениальный план был сломан, и вместе с ним все, во что я верила и на что надеялась. Сейчас они втроем поднимаются по лестнице. Ной вытирал рот бумажным полотенцем, его руки дрожали, как у старика. Тонким и хрупким казался он сейчас. Его кожа стала прозрачной, на ней выступили желтоватые пятна, под его глазами появились черные круги.

– Ной, – тихо сказала я.

– Ты?.. Почему… ты… еще… здесь? – выдавил он из себя и снова крепко вцепился в Адамса. Каждое слово стоило ему много воздуха, которого ему, видимо, не хватало. В его легких что-то угрожающе хрипело. Ему пришлось приложить усилия, чтобы сделать вдох. Однажды у одного из моих одноклассников случился приступ астмы, но сейчас все было хуже. Гораздо хуже. Мне хотелось кричать.

– Прочь из города! – закричала сестра Фиделис. – Быстро.

Дворник открыл главный вход, Виктор пригнал автомобиль. Они посадили Ноя на задние сиденья. Он отрывисто кашлял. Никто не обращал внимания на меня, и я, не раздумывая, просто села на переднее сиденье. Я не могла… Я не могла оставить Ноя просто так.

Виктор нажал на педаль газа.

– Мне так плохо! – повторял Ной снова и снова.

Виктор остановился, помог ему выйти из машины. Ной в совершенной беспомощности опирался на него.

Его белое как известь лицо было в поту, волосы прилипли к мокрому лбу. Кожа на его лице была натянута так, словно ее не хватало для того, чтобы покрыть скулы. Вдруг я отчетливо увидела перед собой скелет. Смертельно больной! Эта мысль как молния пронеслась в моей голове. Он умирает!