Текст книги "Любовь на краю света"

Теперь мы смогли немного передохнуть и успокоиться, попить воды из источника и двинуться дальше через кусты.

Ной замешкался, остановился, наклонился и разворошил руками мокрые кусты. Он опустился на колени, что-то сорвал и протянул мне горсть черники. Из-за дождя я не заметила ее. Губами я взяла ее с его ладони. Эта черника была лучшей в моей жизни. В лесу ее было полно. Я также начала ее собирать. Вскоре мы наполнили черникой наши рты, а затем наполнили и наши сумки. К сожалению, от нее мой голод только усилился – желудок был избалован регулярным обильным питанием на вилле. Шум вертолета немного усилился, а потом снова затих.

Ной развлекал меня. Он показывал мне перечную мяту, ромашку, медуницу, герань, мать-и-мачеху, кислый донник, ясменник, орехи бука и клюкву – он знал названия всех растений. Некоторые из них он находил по запаху, другие определял, когда я давала их ему в руки; независимо от того, какое это было растение, по запаху, на ощупь и на вкус он мог опознать почти все, что росло здесь. Я знала мяту только по жвачке, а бруснику – по шницелю, который ела дома. На этом мои познания заканчивались. Я понятия не имела, что существует множество разных шишек, что одни из них растут наверху, а другие – внизу и что кедровые шишки у римлян считались символом бессмертия. Ной говорил о четырех видах крапивы: в своей жизни он сталкивался с ней чаще, чем ему хотелось.

Лес был для него игровой площадкой, рассказывал он мне. Каждую свободную минуту он посвящал исследованию коры и листьев деревьев, птичьих гнезд, собиранию жуков, ягод, улиток и цветов. Он хотел знать все и приносил на виллу жаб, желуди и жуков-рогачей, сажал травы в стеклянном доме и донимал сестру Фиделис до тех пор, пока она не дала ему ответы на все вопросы. Худшим временем для него была зима. Снег приглушал все звуки. Он не выходил на улицу и был обречен на то, чтобы постоянно находиться в помещении. Зимой он начал играть на фортепиано. Зимой он чувствовал себя более одиноким, чем обычно.

И вот пришла Анна и рассказала ему о захватывающей жизни за пределами виллы. Она много путешествовала в молодые годы, знала интересных людей и не желала верить в болезнь Ноя. Она долго уговаривала сестру Фиделис, прежде чем та согласилась на поездку в город. Но когда Анна увидела, как Ной боролся за свою жизнь, она перестала рассказывать ему о мире. Вместо этого они целыми днями предавались философским размышлениям. Когда-то Анна сказала ему, что всегда мечтала иметь собственное ателье. Ной захотел узнать, что ей мешало сделать это. Чем дольше она говорила с ним об этом, тем тверже становилось ее решение. Примерно через год, когда подходил к концу срок ее контракта, она хотела покинуть виллу с деньгами, которые ей обещала сестра Фиделис. На следующий день она исчезла и больше не возвращалась. Некоторое время Ной думал, что она не хотела ждать целый год и ушла, чтобы осуществить свою мечту. Но потом он нашел кольцо в земле. Оно было на пальце скелета далеко в лесу, в тех местах, куда он еще никогда не заходил. Видимо, после того как Ной нашел ее, Виктор перенес ее могилу в подвал. Я хотел спросить Ноя о Вигор, Мишели и Аурелии, но у меня не хватило духа.

Утро переходило в день. Мы надеялись, что плохая погода уйдет, но небо становилось все темнее. Затем снова дождь как из ведра. Как долго мы еще продержимся? Мои ноги словно были стянуты перепонками. Когда начался сильный дождь, вертолет исчез. Мы шли все медленнее и буквально утопали в тишине. Ной, вероятно, с удовольствием пошел бы немного быстрее, но у меня не было сил, чтобы набрать достаточно воздуха. Видимо, у меня началась аллергия на многие из тех растений, запахи которых я ощущала. Поллиноз[18]18
  Заболевание, причиной которого является аллергическая реакция на пыльцу растений.


[Закрыть] или что-то наподобие. Теснота в груди напоминала аллергию на домашнюю пыль, которой я страдала, когда была маленькой. Надеюсь, сейчас это было не хуже. Лай собаки вдалеке остановил мои мысли. Сначала я не задумывалась об этом, но, когда мы подошли ближе, Ной также забеспокоился. Лай приближался. Он звучал агрессивно и устрашающе. Мы бросились бежать, с чемоданом, натыкаясь на корни и ветки, которые били нас по лицу. Я увидела охотничью вышку. Лай приближался. Сломя голову мы поднялись на нее и упали на деревянную платформу.

35

Тяжело задыхаясь, я решилась поднять глаза и выглянуть из-за высоких деревянных перил. Собаки ждали своего хозяина? Они прятались за толстыми стволами или под деревом?

– Я больше не буду тебя слушать, – прошептал Ной.

Я их не видела. Собаки, казалось, растворились в воздухе. Спуститься вниз мы все равно не решались; здесь у нас появилась крыша над головой, и мы успокоились. Плохая погода сделала мир темным, и я не представляла, сколько сейчас может быть времени. Мои часы остановились во время нашей переправы через реку. Сейчас полдень или поздний вечер? В моем желудке урчало, и я чувствовала себя изможденной.

– Ной. – Я дотронулась до его руки, потому что не знала, спал ли он.

– Да?

– Я не хочу провести еще одну ночь в лесу.

– Этого не будет. Не бойся, – пробормотал он сонным голосом и сложил руки на груди. – Нам нужно только обратиться к Вселенной.

– Вселенной?

Он вытянул ноги:

– Я всегда обращаюсь к Вселенной… Тебя я тоже попросил у нее.

– И как это сделать?

Он привлек меня к себе. Я легла на него, и наши тела сплелись – мы были насквозь промокшие и прекрасные одновременно. Пока мы целовались, я попросила у Вселенной горячую ванну, сухую одежду, постель и немного еды. Но все это казалось таким далеким, а пока мне оставалось бороться с чувством голода и аллергией на растения или чем-то в этом роде. Когда я поднималась, у меня подогнулись колени.

– Что с тобой? – спросил Ной обеспокоенно и сел.

Я услышала странные звуки и заметила, что мои руки лежат на животе. Черника оказалась вредной для меня: похоже, это первые признаки расстройства желудка.

– Ничего, – сказала я, понимая, что это прозвучало слишком бодро.

По выражению лица Ноя я поняла, что мне не удастся его обмануть. Казалось, он знал, насколько я была истощена. Все это время он слышал мое напряженное дыхание и астматический свист в легких. Я осмотрела местность. Она показалась мне картиной, состоящей из множества точек. Я приписала это наваждение своему голоду и отсутствию сна. Точки, танцевавшие у меня перед глазами, через некоторое время сложились во вполне ясное изображение.

– Так не бывает, – сказала я недоверчиво. – Вон там дорога.

Ной встал, потряс сонным лицом, быстро спустился с чемоданом вниз и с нетерпением ждал меня. Откуда у него столько энергии?

И снова мы боролись с побегами, ветками, корнями и камнями, наступали на грибы, царапали колени и утопали во мхах. Чем ближе мы подходили к дороге, тем сильнее становился шум в моем кишечнике. Мой желудок словно готовился к большому испытанию, так его трясло и лихорадило. Тогда, не в силах больше сдерживаться, я бросилась к ближайшему дереву, спустила штаны, присела и, наконец, сделала то, за что мне было очень стыдно, но чему я никак не могла противостоять. Срывая лист мать-и-мачехи, чтобы подтереться, я подумала, что во всем этом совершенно нет романтики. Я чуть не зарыдала. Почему это у нас не могло быть так, как у других влюбленных пар? Почему мы не могли просто сидеть в кинотеатре, есть попкорн, целоваться и наслаждаться жизнью? Вместо этого мы, истощенные, слепо и бесцельно бродили по холодному лесу, нам в спину дышали собаки и вертолеты, и, как будто этого было недостаточно, мой желудок сошел с ума, а из-за аллергии мне было трудно дышать. Я вытерла рукавом глаза, проглотила несколько слез и вернула себе самообладание. Ной подошел ко мне.

– Черника, – сказала я смущенно, стараясь удержаться на ногах и справиться с сильным головокружением.

– Тебе лучше? – спросил Ной и взял меня за руки.

– Да, меня немного покачивает, но в целом лучше, да. Пока ты со мной… – Я прикусила губы, снова опасаясь захлебнуться в слезах. Рука Ноя была теплой; она помогла мне снова прийти в себя.

Мы вышли на дорогу. Он была хорошо подготовлена, здесь чувствовалось присутствие туристов и цивилизации. Чуть позже я открыла свой путеводитель, который оказался так испорчен ветром и непогодой, что в нем почти ничего нельзя было разобрать. Несмотря на это, мы шли, ориентируясь по нему. Ной, как заряженный на долгое время, свободно двигал ногами, а у меня от движения перехватило дыхание. Пустота в желудке привела к головокружению, и мне пришлось сдерживаться, чтобы не бегать за дерево через каждые несколько шагов. Мои колени и все мои мышцы болели, на ногах появились нарывы, самый сильный – на внутренней стороне большого пальца. Каждый шаг для меня был пыткой. Я не знала, как идти дальше.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Ной, и мы нашли место под нависающей скалой. Листья были мокрые, я дрожала от холода и истощения. Ной попытался отвлечь меня: он спросил о том, что заставило меня в итоге поверить ему. Я вытащила флакон из кармана и осторожно открыла крышку.

– Что ты делаешь?

– Понюхай. – Я поднесла флакон к его носу.

Он поморщился:

– Тьфу. Эликсир жизни сестры Фиделис.

– Что?

– Она пила его постоянно. Особенно отвратительно это было во время занятий. Она утверждала, что благодаря ему можно жить вечно. – Он взял его у меня из рук.

Моя реакция была очень медленной. Слишком поздно я заметила, как он поднес его к губам и сделал глоток. Я тотчас же забрала его и спросила:

– Ты сошел с ума?

Он сглотнул и подавился.

– Что ты наделал? Черт возьми! Ной! – Я не могла в это поверить. – Это яд, который она добавила в твою минеральную воду, – закричала я в отчаянии.

– Это не яд, – улыбнулся он. – Это рыбий жир, вероятно, столетней давности, и он не убьет тебя. Попробуй!

Ошеломленная, я уставилась на него. Что он сделал? Он хотел убить нас? Умереть вместе с Ноем. Как Ромео и Джульетта. Да, наверное, уже все равно. С тех пор как я попала в подвал, я чувствовала печаль, которая заставила меня задуматься о собственной смерти. Я проглотила каплю. Мне стало не по себе, но не от рыбьего жира, а от того, что я узнала. Деревья вокруг меня начали кружиться. Я словно была на карусели, которую не могла остановить. Затем у меня потемнело в глазах, и я упала на землю. Меня стошнило. Ной опустился на колени рядом со мной и положил руку мне на спину.

– Там ручей, – сказал он, когда мне стало немного лучше, показывая в сторону.

Кашляя, я пошла за ним к маленькому ручейку, который журчал между берез. После того как я сделала несколько глотков кристально чистой воды, я смогла наконец выразить в словах свой страх за Ноя.

– Если это не яд, то… что сделало тебя больным? – спросила я.

– Я не знаю, но уж точно не рыбий жир.

– Но… но если… что, если…

– Марлен. – Он крепко держал меня. – Я не болен. Тебе не нужно опасаться за меня. Сейчас я боюсь за твое здоровье. Что с тобой?

– Это всего лишь черника, отсутствие сна и слишком сильное волнение. Вполне естественна после этого стресс-реакция. Ной! Я боюсь за тебя. Это страх смерти. Вдруг ты умрешь, как только мы дойдем до города. Я не хочу потерять тебя. Неужели ты забыл, как плохо тебе было после концерта?

– Нет, я не забыл. Но это был не рыбий жир, который я сейчас выпил. Я не думаю, что это сделала сестра Фиделис. Она хоть и дурной человек, но никогда бы не смогла убить меня, она меня любит.

– Кто же тогда? Ансельм, по-видимому, тоже не мог. Виктор?

Он покачал головой.

– Или в этой игре есть еще кто-то, кого я не знаю, или это был мой крестный отец, – предположил Ной.

– Доктор Адамс?

Он кивнул.

– Тогда мы придем к нему и поговорим. – Рассердившись, я уперлась руками в плечи Ноя и поднялась – энергия порождает энергию. – Пойдем.

Я взяла Ноя за руку, и мы пошли дальше – Ной почти бегом, а я, ковыляя и качаясь, как испорченная игрушка. Снова

во мне появились сомнения. Что, если он умрет от удушья, как только мы доберемся до города? Действительно ли нам так нужно в город? Все меньше я хотела идти туда.

Вдруг он остановился и положил мне обе руки на щеки:

– Посмотри на меня.

Я сделала это:

– Ты, наверное, знаешь, как красивы твои глаза?

Он улыбнулся:

– Ты же знаешь, что мои глаза безразличны для меня? Но мне небезразлично, что ты постоянно сомневаешься во мне.

– Тогда позволь задать тебе вопрос.

Он кивнул.

– Ты на сто процентов уверен в том, что ты не болен, или ты просто так думаешь?

Он вздохнул:

– Я так думаю.

– Ты знаешь об этом так же мало, как и я! – сказала я и поняла, что начинаю сердиться.

Он вздохнул еще раз, и этот вздох пришел из глубины его души.

– Если даже на секунду предположить, что я ошибаюсь, то лучше уж я умру свободным, чем взаперти навсегда. Ты понимаешь это?

– Нет… да… Ах, господи. Я, должно быть, совсем сошла с ума.

– Ты сумасшедшая?

– Да, – сказала я в ярости.

– Конечно, ты не в себе. Кто же хочет знать, что лежит в красном чемодане и из чистого любопытства садится в чужую машину? Совсем сумасшедшая! – Он толкнул меня в бок, смеясь, потянул за руку, побежал вперед и упал в лужу. Вода плеснула ему на живот, но он не обратил на это внимание.

– В своей опасной игре ты хоть раз подумал обо мне? Что я буду делать, если ты умрешь? – возмущенно воскликнула я. – Я не переживу этого.

– Тогда мы умрем вместе. Как Генрих Клейст и его Генриетта. В холодный осенний день они сидели на берегу озера неподалеку от дома, заказали себе кофе и ром, дурачились и смеялись, как маленькие дети. Два выстрела нарушили этот осенний пейзаж. Сначала он выстрелил ей в грудь, потом – себе в рот. Когда их нашли, она лежала на спине, сложив руки. Клейст сидел перед ней на коленях, положив голову на пистолет.

От того, как он это рассказывал, мне в первый раз стало немного не по себе. Отвратительное чувство в моем животе превратилось в ноющую боль. Он серьезно?

– Об этом тебе рассказала сестра Фиделис? – спросила я высоким голосом, надеясь, что он не услышит возобновившийся шум в моем желудке.

– Я довольно долго изучал этот вопрос. Она рассказала мне только о его самоубийстве, но я хотел знать, как он это сделал, не давал ей покоя, и тогда она восстановила историю целиком, по нашим книгам.

Я погладила его по плечу:

– Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы покончить со всем этим?

Пройдя несколько шагов, он задумался.

– В жизни каждого человека бывала смертная тоска. Нечто большее, чем та, которая причиняет боль. – Он ударил себя в грудь.

Я споткнулась на ровном месте, и он поймал меня.

– Ой… с тобой действительно все в порядке? Тебя все время качает. Я разозлил тебя? – спросил Ной взволнованно.

– Нет… ты не… я боюсь, Ной, боюсь, что с тобой что-то может случиться, боюсь, что с нами что-то может случиться. Я не хочу думать о смерти. Я…

Во мне снова пробудилось дикое существо. Я надавила кулаком в живот и подавила его. Оно должно оставаться там, где было.

– Я не могу умереть, прежде чем, довольный и радостный, не помирюсь со всем миром, и, прежде всего, с тобой, моя дорогая Марлен, – продекламировал он, как актер. В нормальных обстоятельствах я бы, наверное, рассмеялась. Но в этот момент его слова произвели на меня тяжелое впечатление.

– Мы же помирились? – спросила я с опаской.

В ответ он нежно поцеловал меня. Но сейчас мы не были довольными и радостными. Ной, казалось, почувствовал мое мрачное настроение и пытался разрядить ситуацию нежным тоном своего голоса:

– Ты знаешь, чего я хочу? Я голоден, очень голоден. Ты не видишь где-нибудь яблоню или жареную курицу?

– Голод, – повторила я.

– Я еще не умер? – Он погладил себя по пустому животу.

Знакомый звук вертолета снова заставил нас вздрогнуть. Я вытянула шею, ничего не увидела, но звук был опасный, и мы постарались скрыться под деревьями.

Дождь, сейчас мелкий и оттого еще более гадкий, не прекращался, и даже Ной казался каким-то вялым. Голод он переносил тяжелее, чем движение или промокшую насквозь одежду. Дорога была узкая и кривая, и совсем скоро я уже не знала, идем ли мы вообще по дороге, у меня в глазах помутнело. Я все еще на твердой земле? Как облака оказались подо мной? Или я иду по пустому пространству или водяному пару? Когда мы подошли к колючей проволоке, которую нам предстояло преодолеть, я очнулась и почувствовала недостаток воздуха, жжение в желудке и мочевом пузыре и боль в мышцах. Прежде я бы расплакалась от изнеможения, боли и отчаяния. Но сейчас я не хотела плакать. Просто не могла. Я уже выплакала все слезы.

Когда перед нами показался полузаброшенный деревянный домик, я поняла, что не сделаю больше ни одного шага, даже если в нем очень грязно. Он состоял из двух частей: с одной стороны – пара крошечных окон и входная дверь; на другой стороне раньше, скорее всего, была конюшня. Серая деревянная кровля обрушилась. Ставни висели косо, а окна были покрыты слоем пыли и паутины. Я оставила Ноя стоять под дождем, а сама прошла несколько ступенек вверх и тряхнула входную дверь. Щеколда не сдвинулась ни на миллиметр. Мы обошли конюшню по высокой траве. Еще одна дверь с замком. Желая во что бы то ни стало получить крышу над головой, я взяла дощечки, вставила их в дверной проем и выломала этот дряхлый замок. Дверь открылась.

От запаха навоза, коз и грязи у меня перехватило дыхание. Ной едва сдерживался и зажал нос. Через щели в стенах проникал слабый свет. В углу лежало сено.

– По крайней мере, здесь сухо, – заметила я, и, не теряя ни секунды на размышления обо всех тварях, которые ползали здесь, я легла, свернулась, нашла теплое тело Ноя и моментально заснула. Последнее, что я услышала, был его урчащий желудок, бульканье в моем животе и неприятный свист моих легких, который доставлял мне немало хлопот.

Один раз я проснулась, потому что у меня все болело. Было темно. Около дома сновали какие-то тени и наводили на меня адский страх. Они выглядели как мужчины с оружием. Шаги? Голоса? Возможно, это были только тени деревьев или животных. Я положила руку Ноя на свой живот, крепко прижалась к нему и сказала себе, что, пока он здесь, со мной ничего не может случиться.

Я проснулась от жуткого холода и судорог, сотрясавших все мое тело. У меня болели все мышцы, как будто меня кто-то избил. Я протянула руку в пустоту. На том месте, где лежал Ной, остались только пустота и холодное сено.

36

Ной исчез!

Они его нашли и забрали.

– Ной? – В панике я вскочила.

Вокруг снова было так темно, что я не могла видеть собственную руку и споткнулась о половицу, опрокинула кувшин с молоком, который с грохотом полетел на пол. Я была как пьяная.

– Ной! – закричала я, подойдя к деревянной стене, ощупывая ее и пытаясь найти дверь. Но дверь не находилась. Я взаперти. В темной вонючей дыре, наполненной навозом, крысами, мышами и…

– Почему ты кричишь? – Я услышала спокойный голос Ноя и узнала его силуэт в полуоткрытых дверях дома, через которые внутрь проникал холодный воздух. – Я здесь.

Я подбежала к нему.

– Больше никогда так не делай! – закричала я на него и начала бить обеими кулаками ему в грудь. – Никогда не уходи без предупреждения!

Затем в изнеможении я опустилась на пол, чувствуя, что волнение отняло у меня слишком много сил.

– Прости. Я не хотел тебя пугать. Ты так крепко спала. Все хорошо. Ты вся дрожишь, и у тебя тяжелое дыхание. Иди ко мне. – Он взял мои руки, обнял меня, и я согрелась.

– Где ты был? – спросила я.

– Я сидел на улице у двери. Я не могу здесь находиться. Этот запах убивает меня. К тому же у меня все болит. Пошли. Я думаю, нам лучше отправляться дальше.

– Так темно.

– Ничего страшного, – сказал он, и я впервые позавидовала ему, потому что он не знал разницы между светом и тьмой. Сонные, мы пошли дальше. И все же пару часов мне удалось поспать. Дождь прекратился, но было холодно. По крайней мере, наша одежда немного высохла. Свежий воздух отрезвляюще подействовал на меня. Тем не менее первые шаги были адски сложными, поскольку потревожили мои нарывы. Открытые части тела горели, как в огне, и я чувствовала, что иду по раскаленным углям. Мой желудок болел и сжимался от боли. Начинало светать. Мы подошли к фонтану, который подарил мне надежду на то, что цивилизация уже близка. Мы напились вдоволь воды. Иногда мы слышали лай собаки. Я по-прежнему не знала, сколько сейчас времени. Плача от усталости, я упала на траву на обочине дороги, схватившись за ногу Ноя и за чемодан, который был во всем виноват. Вот и все. Это конец.

– Ты можешь делать, что хочешь, но я не сделаю больше ни одного шага. – Я зарыдала и начала бесцельно бить по чемодану. Я садилась на него, пыталась его продавить, била им по обочине, затем открыла его и попыталась разорвать подкладку, но он по-прежнему успешно отражал все мои атаки.

– Марлен, – услышала я голос Ноя. – Что ты делаешь… прекрати, пожалуйста, ты меня пугаешь… Марлен!

Снова и снова я слышала, как он повторял мое имя, но не могла остановиться и, как сумасшедшая, била по чемодану, пока были силы, постоянно рыдая.

Ной крепко меня обнял и держал до тех пор, пока я не успокоилась. Он был теплым. Я не знаю, сколько мы просидели так.

– Хорошо, – сказал Ной и положил мне руку на плечи. – Мы просто останемся здесь и будем ждать лучших времен. Боже мой, как я голоден.

Он нагнулся, сорвал лист мяты, и в его глазах промелькнула тоска. Это вызвало у меня истерический смех.

– Ты странный. – Я вдруг заплакала, и у меня снова начался спазм. Успокоилась я только в его объятиях.

Лай собаки разбудил меня. Когда я открыла заплаканные глаза, было уже слишком поздно. Собака стояла перед нами. Ной положил свои руку на мою и, казалось, застыл от страха, когда животное подошло к нам. У собаки была длинная шерсть. Ее глаза налились кровью, губы висели прямо на больших зубах. Она понюхала колени Ноя и оставила слюнявый след. Мы боялись сделать вдох. Во второй раз я видела, что Ною было страшно. Он дрожал всем телом, как и тогда, в конторе сестры Фиделис, когда я вышла из подпола с могилами.

– Генрих! – закричал вдруг женский голос. – Генрих, ко мне! Отстань от молодых людей.

У меня словно камень с сердца упал.

– Боже. – Ной застонал и положил руку на грудь.

Нехотя собака поддалась своей хозяйке и позволила надеть на себя поводок.

– Марлен, – спросил Ной, – кто это?

Я была в таком стрессе, что не смогла ничего ответить. Передо мной стояла немного полная женщина сорока лет в мужской шляпе поверх серо-коричневых волос, в полах которой уже набралась лужа воды размером с ладонь. Ее джинсы были заправлены в измазанные грязью резиновые сапоги, а дождевик оливкового цвета блестел от дождя. Она посмотрела на нас нежным взглядом.

– У вас измученный вид, – заметила она трезво.

Я взглянула на Ноя, затем на себя и вдруг поняла, как мы выглядели. В наших волосах было полно игл, веток и грязи. У Ноя была царапина на щеке и синяк на лбу – они появились, когда он пытался сдвинуть камень на плоском берегу реки. Мое лицо наверняка выглядело ничуть не лучше. На нашей коже было столько царапин, что можно было подумать, будто стая кошек атаковала нас. К тому же после ночи в отвратительной хижине мы были в поту и от нас исходил ужасный запах.

У нас был не просто измученный вид, мы были совершенно истощены и замучены. В ту же секунду слезы снова потекли по моим щекам. Нет больше сил.

– Я могу вам как-то помочь?

Мы одновременно кивнули и, вздыхая, помогли друг другу встать. Мои мышцы сводило, а ноги горели.

– Мы очень рады, что встретили вас, – сказал Ной дружелюбно и протянул ей свою руку. – Я Ной.

Сестра Фиделис, конечно, обучила его манерам, но при первой же возможности мне нужно подсказать ему, что его поведение выглядит несколько старомодно и скорее может озадачить людей вроде этой женщины, которая не знала, что делать в таких случаях.

– Ты пьян?

– О, нет. – Он повернулся к ней. – Я не пьян, а слеп.

Для него это было самая естественная вещь на свете. Он рассказал мне, что еще пять лет назад не знал, что с ним что-то не так. Только встретившись с детьми, которых сестра Фиделис допустила к нему, он догадался об этом. Они говорили о вещах, которых он не понимал, и хотели играть с ним в «жмурки». Когда они заметили, как быстро он их ловил, то рассердились и завязали ему глаза, хотя и после этого ничего не изменилось.

– Слепой… Ах, боже мой, – сказала она и сделала испуганное лицо. – Я Фрейя. – Она пожала ему руку. – Я живу неподалеку отсюда. Если хотите, можете пойти со мной.

Пока я вставала на свои пузыри, у меня закружилась голова. Генрих сновал около наших ног, и мы спотыкались об него. Я спросила себя, почему меня больше не радовала неожиданная помощь. Почему я все еще чувствовала себя так ужасно? Все вокруг меня казалось нереальным. Может быть, деревья на обочинах – это просто фон? Как будто я нахожусь на сцене или на картине. И меня все еще преследуют камеры?

– Генрих! – Качая головой, Фрейя потянула поводок. – Эта собака настоящий теленок. Я взяла его из приюта, потому что мне было его жалко, потому что он такой некрасивый. Он прекрасен, но, к сожалению, слишком непослушен. Какая скверная сегодня погода. Снова собирается дождь.

Она натянула шляпу на лоб, сошла с дороги и пошла по тропинке через лес. Мы следовали за ней, вышли на луг, и я не могла отделаться от ощущения, что за нами наблюдают, что где-то по ту сторону моей жизни сидит публика с попкорном и колой, непрерывно комментируя наше бегство и высмеивая мое жалкое физическое состояние, и что там уже разгорелся спор, доберемся ли мы до цели или умрем раньше. Куда мы идем? Я потеряла ориентацию в пространстве, подняла руку и помахала небу, насмешливо улыбаясь и подмигивая своей аудитории, которая наблюдала за мной через объектив камеры. К счастью, ни Фрейя, ни Ной не заметили этого проявления моей ненормальности. Я уже представляла себя в психбольнице, прикованной к кровати и постоянно принимающей горы лекарств. Мои родители стояли перед решеткой на дверном оконце.

– К ней нельзя приближаться, она не знает, что делает, и может быть опасна, – услышала я голос врача, который по звуку напоминал голос Ноя.

Выпустите меня! Освободите меня из моего тела! Избавьте меня от меня самой.

– Марлен? – Ной сжал мою руку, и мне удалось на мгновение отбросить эти ужасные мысли и ощущения.

Дом Фрейи оказался черным кубом из бетона и стекла. Он стоял на краю луга, как на краю стола. Дом для уединенной жизни – таким было мое первое впечатление. Казалось, в округе нет ни одной души. Она нажала указательным пальцем на кнопку в стене, и входная дверь с шумом раскрылась. Я ожидала увидеть все что угодно, но только не высокотехнологичный дом, место которому в рекламном каталоге современного жилья. Рукам Ноя здесь было чем заняться: стремясь дотронуться до всего, что было для него новым, сейчас он ощупывал гладкие бетонные стены.

– Можете пройти в обуви, – сказала Фрейя и в резиновых сапогах начала подниматься по длинной лестнице наверх.

– Ну, уж нет, – сказала я. Во-первых, она у меня была очень грязной, и к тому же я не могла дождаться момента, чтобы наконец избавиться от туфель Ирины.

Мы сидели на лестнице и отдирали обувь от своих подошв. Какая боль! Ной тоже застонал.

Сначала я хотела взять чемодан наверх, но Ной смог уговорить меня оставить его здесь. Как по яичной скорлупе – настолько сильно болели наши ступни – мы медленно шли вверх по лестнице и вошли в современную гостиную с кухней в центре. Письменный стол стоял перед большим окном, из которого открывался потрясающий вид на долину.

– Антара, – сказала Фрейя, и я увидела город на горизонте.

Радоваться мне или нет? Ной казался возбужденным. Я поняла, что пути назад нет. Мы должны были выяснить, что случилось с ним. В этом нам мог помочь ноутбук, стоявший на столе, между горами книг, тетрадей, отдельных листов и записных книжек. На рабочем столе ноутбука стояла фотография одинокого кривого дерева в песчаной пустыне. Эта картина произвела на меня сильное впечатление. Я буквально ощущала запах верблюдов, изображенных на ней. Они повернулись в мою сторону, их бугры двигались, толстые губы дрожали; они смотрели на меня, как будто желая мне что-то сказать, падали на колени и прыгали на меня прямо с монитора. Я ударила себя руками по лицу и упала в кресло. Верблюды, которые прыгали с монитора… На секунду у меня возникло подозрение, что меня кто-то отравил. Это уже давно была не я. В моем теле жила другая личность, кто-то прокрался в меня.

Верблюды на экране отвернулись от меня – это всего лишь фотография и больше ничего.

– Ты хочешь принять душ? – Только сейчас я поняла, что Фрейя, наверное, уже давно стояла рядом со мной. Я действительно сошла с ума.

– Да, с радостью… спасибо. – Я заставила себя улыбнуться.

Фрейя привела нас в современную ванную комнату, извинилась за то, что в ней не было ванны, дала нам пушистые полотенца и показала, какими шампунями мы можем пользоваться.

– Вы справитесь сами? – Затем она вышла.

Мы стояли друг напротив друга, только Ной и я. Не ночью, не в лесу, не в подвале, не на чердаке, и никто не наблюдал за нами. Только мы вдвоем в четырех стенах. Все в порядке. И в то же время не совсем. Ной был смущен, как и я. Мы не находили слов.

Я испугалась, когда увидела отражение наших лиц в зеркале.

– Что такое? – спросил Ной.

– Мы выглядим как после сражения в джунглях. Во Вьетнаме, Камбодже или еще где-то.

Я хотела снять одежду, но забыла, как это делается, и осталась стоять как парализованная. Ной слушал шум моего дыхания, подошел ко мне и взял меня за запястья:

– Что с тобой, Марлен?

Он испугался, когда я неожиданно поцеловала его в губы. На расстоянии вытянутой руки меня ждал душ, и я уже предвкушала момент, когда смогу ощутить теплую воды на своей коже. Я и Ной.

– Давай забудем обо всем на десять минут. Как тебе такая идея? – сказала я, когда мы разомкнули губы.

– Неплохо, – сказал он с улыбкой и начал раздеваться. Он быстро сбросил одежду. Я почувствовала, как кровь прилила к голове. На нем не осталось ничего, кроме носков, которые он также снял, он заметил, что я наблюдаю за ним: – Что такое?

– Ничего, – пробормотала я и вылезла из своей мокрой одежды.

Дрожа, я взяла его за руку, открыла стеклянную дверь душевой кабины, и мы вместе встали под душ. Наши проблемы и вправду казались в этот момент такими далекими. Смеясь, мы исследовали душевой механизм. Я улыбалась, впервые за несколько последних дней. Ной с большим интересом нажимал на все кнопки, и струи воды то и дело выстреливали по плитке. Мы плакали от неестественного и истеричного смеха. Наконец заработал душ.

Мы намыливали друг друга, наслаждались запахом нашей кожи, стараясь не пропустить ни одного кусочка тела. Лопатки. Позвоночник. Щеки. Бедра. Пупок. Ключицы. Кожа на коже. Рука на коже. Губы на коже. Ной прикасался ко мне так осторожно, будто от любого неверного движения я могла исчезнуть раз и навсегда. Я повернулась в его чутких руках. Мы поцеловались под водой и готовы были лечь на коврик, если бы мы не были в гостях. Мы по-прежнему желали друг друга. Я взяла полотенце, и мы вытерли друг друга насухо. В углу висел халат Фрейи. Я позволила себе снять его с крючка.