Текст книги "Различные миры моей души. Том 2. Сборник рассказов и стихов"

РАССКАЗЫ О ПРИРОДЕ

Как прекрасна природа вечером в мае! Когда дневная жара уже закончилась, а ночная прохлада ещё не наступила. Когда яркость дня ещё не сменилась сумерками вечера и тьмой ночи. Это непередаваемое время между днём и вечером, яркостью и сумерками. Когда зелень деревьев приобретает насыщенность, которая позже сереет в сумерках, а трава наполняет воздух ароматом, которого не было пыльным днём и не будет прохладным вечером. Это короткое время, когда ещё светлый день придаёт свету уличных фонарей неуловимую тайну и загадку, которых нет вечером. Если граница между днём и ночью это вечер, то как назвать границу между днём и вечером? Когда солнце уже зашло, но сумерки ещё не накинули своё серое покрывало, когда воздух приобретает прозрачность и аромат, которые становятся явственнее и насыщеннее позже вечером. Когда птицы ещё поют в голос, и их слышно. Когда стрекочут кузнечики и жужжат шмели. Когда природа ещё не вполне осознала, что день закончен, и пора на покой, когда ещё летают бабочки и не закрыли свои головки цветы. Когда ещё светло, но фонари уже горят. Когда тайны сумерек нет, а загадочные уличные фонари уже светят потаённым светом. Когда небо уже не ярко-голубое, но и не серо-белое. Когда ещё не хочется спать, но и дневная суета уже не интересна. Нереальное время между явью и полудрёмой. Время, которое бывает только вечером в мае. Неуловимое время, которому нет названия.

Вы когда-нибудь видели днём яркую луну? Скорее всего, нет. И я нет. Да, собственно, яркий диск луны я видела не днём, а вечером. Тихим летним вечером, когда солнце уже, вроде бы, зашло, но сумерки ещё не наступили. На небе в это время медленно то ли размывались, то ли угасали краски: яркое голубое небо днём переходило в свою белёсую тень, яркий розовый цвет заката бледно подсвечивал дымку лазури. И посреди всего этого – яркий диск луны, словно фонарь, бесстыдно светил, наплевав на то, что тьма ночи ещё не наступила. Огромный, по сравнению со своими едва заметными бледными серпиками среди дня, диск словно утверждал свою власть вслед ушедшему солнцу. Прямо над головой лазурь ещё не была бледной, но уже и не насыщенной. По ней неторопливо передвигались розовые облачка, вытянувшись в небольшую длину. На востоке, полускрытом домами, уже темнел горизонт, поглощая розовый цвет и незаметно заменяя его лиловым, пурпурным и у самого горизонта невообразимой смесью бордового и вишнёвого. Солнце уходило красиво. Луна же красиво пребывала на небе. Её холодный яркий свет не напоминал тепло солнца. Она просто была. А через несколько дней её не будет, потому что она начнёт умирать. Чтобы исчезнуть с небосклона или еле видной чёрной тенью на тёмном небе напоминать о себе. Но это ненадолго: после этого луна начнёт возрождаться. Новый цикл жизни. Новый цикл смерти. Круговорот в природе. Только пустота мертва. Но если в этой пустоте есть хоть что-то, у него будет свой цикл – жизни и смерти, появления и исчезновения.

Осень… Ноябрь… Вечер…

Небо… Тучи… Облака… Темно… Сумрачно… Если бы это было не в городе, то было бы жутко. Но здесь город, пусть и окраина. Фонари светят яркими пятнами, фары машин разрезают сумрак и темноту. На небе среди серых облаков, тёмных туч и ещё более тёмного неба светила полная луна. Облака вуалью прикрывали её свет, тучи тёмной пеленой закрывали её совсем. Но, когда дымка облаков и густая тень туч, гонимых ветром, пробегали, луна светила ещё ярче, так, что резало глаза. Пятна фонарей не скрывали её света.

На дорогу, где мчались машины, вылетел одинокий сухой лист. Поток вечерних машин то гнал его под колеса соседних, то выгонял на тротуар. Неприкаянный, он то поднимался в воздух, то сбитый потоком очередной машины, падал под колеса на дорогу. Одна машина колесом сбила его. На дороге осталось мокрое пятно, а сам лист полетел дальше. Что это было? Два листа, спаянных ещё утренней росой или вечерним инеем? Или какая-то живность, летавшая на этом листе, нашла свой конец на дороге? Или это был фантом? Нет, пятно на дороге осталось…

Луна, наконец, скрылась за очередной тучей. Звёзд не было видно. Оно и понятно: фонари города даже в ясные ночи перебивают свет даже ярких звёзд. Морозец бодрил тело. Полная луна навевала на разные мысли. В такую погоду хорошо за городом: тишина, покой, тёмное небо с россыпью звёзд, мерцающих в пробегающих облаках, и полная луна с пятнами рельефа на ней. Однако морозец всё ставил на свои места: хорошо мечтать, когда ноги в тепле, желудок сыт, проблемы решены, а заботы не довлеют. Минута отвлечения от реальности прошла. Пора возвращаться…

Равнодушная луна продолжала светить, невзирая на облака, тучи, фонари, сухие листья или настроение наблюдающего. Мир продолжает жить даже тогда, когда ты находишься вне его…

Прогуливаясь в редкие минуты свободы и отдохновения по небольшому дикому парку у дома, я наслаждалась покоем и умиротворением. Суета жизни отступала перед спокойной гладью пруда, на котором плавали утки. Их безмятежность прерывалась только всплеском крыл по воде, когда какая-то решила ополоснуть от жары крылышки. В небольшой заводи, полной листьев кувшинок, неторопливо плавала утка с утятами. Маленькие комочки нелепо пытались взобраться на большие листья. Некоторым это удавалось, и они, переваливаясь, шлёпали по ним. Некоторым нет, и они забавно шлёпались обратно. В протоке, загороженной со всех сторон кустами, настойчиво и нетерпеливо крякала какая-то утка. Я её не видела – тень и кусты загораживали её. Но её настойчивое крякание слышала очень отчётливо. У пологого берега, едва заслышав мои шаги, засуетилась пара уток. Видимо, привыкли, что их тут постоянно кормили. Однако, заметив, что руки у меня пусты, они быстренько удрали в воду. Я обернулась на шорох: в траве прогуливались ещё три утки. Уж что им понадобилось в высокой для них траве – вообще непонятно.

Я шла дальше. Под могучими тридцатилетними деревьями, среди мелкой поросли годовалых уже одевшихся в тонкую кору подростков, пробивались тоненькие зелёные росточки, но уже с большим листом, говорящим о том, что он не травка, не кустик, а будущее дерево. Маленькая поросль без панциря из коры. Ещё новорожденная жизнь вчерашнего семечка, ещё такая хрупкая и ранимая. Но уже жизнеутверждающая – ведь вырос же! А трава, росшая вокруг ещё лет 10 назад, уже вытоптана. Даже под деревьями. Трава не деревья, собачникам с собаками её уничтожить просто… Зачем в поисках бога или покоя отправляться в пустыню? Единение с природой – и богом – можно достичь, просто прогулявшись по рощам и паркам, наблюдая жизнь многообразной живности и растений. Природа мудра и рациональна. Она не добра и не зла: всё относительно. Только человек в своей самоуверенной глупости считает себя её владетелем и царём. Хотя он не что иное, как её малая, но весьма неприятная часть. Бог одарил разумом человека не для того, чтобы человек уничтожал природу – творение бога. Но глупость человеческая считает, что знает, чего хочет бог. Эта глупость ограничивает бога в узких рамках своего ничтожного понимания. За все века цивилизации человек не приблизился к пониманию бога, несмотря на все научные достижения. Иначе бы с таким остервенением не уничтожал природу – свой дом.

Мои философские мысли были прерваны довольно прозаически: я вышла к детской площадке. Где орущие дети скакали по пластиковым горкам и таращили недоумённые глаза на обыкновенного жука. Раздавить его или взять поиграть? И никто этим деткам не объяснил, что даже этот жук – живой. И ему хочется жить. И, вполне вероятно, не понравится, что с ним играют, и как. Всё начинается с малого. Но деградация человека вечна. Пусть мы не живём в пещерах и не едим сырое мясо, а за несчастный случай не забиваем толпой камнями провинившегося. Но мышление остаётся на уровне пещерного человека: природа дана мне, для меня, а я – её пользователь и господин всего живого. И гнев природы, выражающийся в стихийных бедствиях, ничему не учит. Громкие слова остаются словами. И, несмотря на все предсказания всех предсказателей, нарождения новой эпохи не произошло и смена мышления не наступила. Даже, если ты пророк, и 999 твоих предсказаний сбылось, ты человек, и тысячное может не сбыться. Хотя бы просто потому, что ты – просто обычный человек. Часть малая, а не целое и величайшее.

На грязно-белом небе невысоко над горизонтом висел рыжий диск солнца. Ещё несколько минут назад небо было белёсым с едва видимыми размывами выше линии земли. Но вот прошло немного времени – пара мгновений – и из небытия и тьмы, что прячется на другом конце земли, показалась жизнеутверждающая в своём великолепии жизнь. Это был именно диск. Без короны солнечных лучей, настраивающих на детскую радость, без переливающегося ядра, на которое больно смотреть незащищённым глазам – это был диск. Каким, наверно, видел его Амен-Хотеп IV – Эхн-Атон, фараон еретик, пытавшийся ввести в Древнем языческом Египте единобожие. За что после его смерти он заслужил проклятие жрецов и их попытки стереть память о нём из истории страны. Его сын – Тут-Анх-Атон – сменил имя на Тут-Анх-Амон, войдя в историю после смерти, благодаря своей гробнице и упорному археологу, Говарду Картеру. Но речь не об истории. А о диске. Диске солнца – холодной жизни во всём своём великолепии и диктатуре. Через какое-то время засияют лучи, и солнце будет жёлтым – добрым и радостным, тёплым и живым. Но пока это тяжёлая и холодная поступь жизни, для которой смерти просто нет – она прошлась по ней, раскатала и не заметила. Прозрачный и прохладный воздух утра отрезвлял. Может, даже больше. И, может, именно поэтому сейчас Солнце и казалось таким бездушным диском жизни. Казалось… Но, может, нет?

Туман на улице – атмосферное явление.

Туман в мозгах – диагноз.

(афоризм)

Зима 2019 года ознаменовалась в Москве отсутствием снега, тёплой погодой и туманом. Туман по утрам стал в ноябре-декабре настолько частым явлением, что к нему начинаешь привыкать. И, глядя утром в окно на белое молоко, марево, пелену или сумерки, уже не пугаешься выяснением, проснулся ли ты или это сон во сне. Тусклые фонари, чей неяркий конус падает от ярко горящей лампы наверху до рассеянной дымки на полпути к черноте асфальта, навевали меланхоличные мысли и фантазии о туманном Альбионе. Подобная погода – не осень, не зима и не весна – слегка отупляет. И клонит в сон. Близость Нового года не ощущается, несмотря на наличие украшенных ёлок около магазинов, торговых центров и метро. Туман скрыл приближение Нового года не только на улице, но и в соц. сетях, где всё больше появляется постов с картинками и гиффок с унылыми котиками и тоскливыми небритыми мужиками, укутанными в пледы с дымящимся кофе в руках и вселенской грустью в глазах. Всё чаще случаются ошибки в работе. Действует ли это туман или просто накопившаяся за год усталость? Даже взрывы петард стали редки. Скорее всего, отсутствие снега, темнота почти весь день и темнота по утрам всё-таки убивают настроение в местности, которая не привыкла к таким погодным условиям. Если бы был снег – тёмный день был бы более светлым и не навевал тоску своей безысходной чернотой. Темнота не казалась бы такой сырой и мрачной. А если бы не было тумана, то, возможно, мысль была бы живее и как следствие поднималось настроение. Всему, и даже в погоде, должна быть мера. А такое количество тумана для Москвы, как мне кажется, перебор. Тусклые пятна фонарей, безысходная чернота и странная температура для московской зимы – что это? Потепление ли климата, о котором ввиду неактуальности вопроса забыли? Или просто каприз природы, которой надоело иногда пугать тридцатиградусными морозами? И чего ждать летом после такой зимы? Очередного тумана или долгожданной жары с ярким солнцем, зеленой травой, голубым небом и, главное, длинным световым днём?

Туман рассеивается. С ним рассеются мрачное настроение и унылые мысли. До следующего каприза погоды. Которая также будет влиять на настроение и мысли. И, дай бог, чтобы они были радостными, а погода – хорошей.

Вы когда-нибудь видели, как танцует снег? А как он летит снизу вверх? А как хлопья снега или маленькие снежинки яростно летят справа налево и обратно, застывая на полпути, чтобы всем скопом рвануть вверх? На фоне тёмного вечернего зимнего неба этот танец виден хорошо, особенно, если вы наблюдаете из окна, которое выше первого этажа. Да и на первом этаже можно видеть, как у самого вашего окна снег яростно летит слева направо и налево, а метрах в пяти от стекла спокойно падает сверху вниз, как будто в другом измерении.

Интересно наблюдать танец снега, если вы находитесь в угловом помещении с двумя окнами – окно справа и окно по центру. В правом окне снег мирно и лениво себе падает, как положено приличным осадкам, а в центральном окне – это просто стихия! – резкие порывы, яростные па, стремительный «полет валькирий» в миниатюре, вперёд! назад! снизу вверх! сверху вниз! справа налево! слева направо! одновременно со всех сторон! Завораживающий балет… Метель… Как будто окна в разных домах разной местности. И если вдруг в окне по центру снег начинает успокаиваться и просто падать, то в окне справа начинается неспешный танец. Или не начинается. Тут уж когда успеешь посмотреть…

Этой зимой, когда снег шёл каждый день, разнообразие снежной стихии я наблюдала не раз. Завораживающе красиво. Особенно на фоне фонарей: казалось, снежинки летят на свет, как белые мотыльки. Свет их притягивал. Но в отличие от мотыльков они не умирали, а исчезали. Хотя, может, это тоже смерть – испарившиеся снежинки? Ведь если в капле воды есть жизнь, почему ей не быть в снежинке? Жизнь сна…

Или сон жизни. Пока не проснёшься или не умрёшь. Круговорот жизни: за стаявшим снегом придёт дождь. А потом снова снег.

Летом надо будет посмотреть танец дождя. Ведь считается, что вечно можно смотреть на то, как горит огонь, течет вода (в смысле река или водопад) и… Дальше уже каждый подставляет своё в зависимости от уровня чувства юмора или жизненного опыта. Так вот. Вечно можно смотреть и на танец снега: это сама жизнь в таком её неординарном проявлении. Смотреть и наслаждаться сумраком, тишиной, уединением и теплом за стеклом в уюте своего дома. Пока снег пытается тебя вызвать наружу, чтобы и ты принял участие в его танце…

РАССКАЗЫ БЫТОВЫЕ

Говорят, женщины в парикмахерских проводят много времени: если уйдут, то на весь день. Брехня. Женщины сидят в очереди. А сами процедуры (или как это всё назвать) проходят быстро. И кто бы видел, как долго стригут мужчин, хотя стричь там, по сути, нечего, тот бы не стал острить по поводу женщин в парикмахерских.

Я с двумя дочерьми пришла, когда, как мне показалось, мастер с мальчиком заканчивала. Ребёнок лет восьми – что ему там было выстригать? Однако мастер кружила вокруг него с ножницами и расчёской ещё с полчаса, то подравнивая, то филируя. Потом взяла машину что-то подбрить. И снова танец с ножницами и расчёской, а потом снова машинка… И так несколько раз. Я уж не знаю, какие невидимые моему глазу волоски, выбившиеся из причёски, она находила, но продолжалось это бесконечно. Мать, а потом подошедшая к ней её сестра (по-видимому) несколько раз наведывалась к мастеру. Их разговора я не слышала. Но работы быстрее от таких «подходов» не шла.

Наконец мальчик выскользнул из рук мастера и попал в руки матери, придирчиво оглядевшей его укороченную и подбритую шевелюру. Что и она хотела там увидеть, я снова не поняла. Видимо, пора менять очки или отношение к причёскам. Тем более, мужским. Моя дочь была подстрижена не в пример быстрее. Старшей, несмотря на мытую два дня назад голову, снова потребовалась помывка. И это задержало её стрижку. На наше счастье, мы прождали относительно недолго: после нас зал ожидания заполнился быстро, не хватало уже мест для сидения. И люди всё шли. Покраску кончиков старшей ввиду отсутствия налички решили перенести на неделю. Тем более, нытьё младшей, для которой ожидание – пытка третьей степени, действовало на нервы. Ограничившись стрижками, мы удалились.

И всё же, я не поняла, какого же чёрта мастер так возилась с мальчиком, выискивая выбившийся волосик на чуть не обритой голове? И так и не поняла.

Восемнадцать ноль-ноль – конец рабочего дня. Люди-зомби. Особенно это хорошо видно в пасмурную погоду и зимой, когда темно большую часть времени, и люди воспринимают окружающую действительность как полярную ночь и безысходность, перемежаемую только искусственным светом и общением на работе. Пока осень. Сырая, солнечная, временами тёплая и вечером относительно светлая. Вокруг гул голосов, среди которого трудно разобрать хотя бы знакомое слово. Стеклянные глаза, застывшие лица, деревянные позы на перроне метро. Изредка группки из двух-трёх знакомых. Бессмысленные слова или полное их отсутствие.

Подъехавший вагон метро выпустил партию таких же зомби, втянул в себя другую. В самом вагоне сидят, стоят, спят люди, качаясь, как китайские колокольчики. Кто в телефоне, кто в астрале. По-прежнему стеклянные глаза, застывшие лица. Кто-то тычет в телефоне, стремясь найти свежие новости, кто-то играет, читает необременительное для ума, кто-то чатится – общение в сети проще общения в реале: всегда можно отключиться, мотивируя плохой связью, закончившимися деньгами, а в случае непоняток можно поставить что-то поясняющий смайлик и радоваться, что не получил в морду. Кто-то раскладывает на коленках бумажки, читая договора-накладные, чтобы не терять времени.

Вечер, будни, конец рабочего дня. Люди – взрослые, дети, молодые, старые – статичные фигуры, без мыслей и эмоций – зомби. Все в себе, никто не видит ничего вокруг. Нет солнца, нет зелени, нет неба, нет жизни. Туннель метро и смерть среди живых. Если ты не едешь со знакомым, которому в ухо орёшь всякие банальности и глупости. Ты здесь никто. И вокруг тебя никого. Поезд едет, ты едешь, твои мысли едут вместе с тобой. А жизнь стоит. Правда, имеет плохое свойство заканчиваться внезапно. Вся жизнь – череда серости. А счастье – иллюзия.

Конец рабочего дня, восемнадцать ноль-ноль. Осень. Недавно окончившееся лето с длинными солнечными днями ещё не вгоняет в депрессию, ещё не начались затяжные дожди и вечный сумрак. Ещё проглядывает из-за туч голубое небо и ещё греет остывающее солнце. И с работы люди ещё идут в относительно хорошем настроении. Недавний отпуск ещё не померк в рабочих буднях. И ещё свежи воспоминания об отдыхе. Зомби появятся позже. Когда световой день будет только на рабочем месте (и чем дальше, тем всё меньше). Когда медленно подбирающийся холод заставляет торопиться домой, кутаясь в одежду, тёплую утром и излишне жаркую ближе к вечеру. Время, когда ты перестанешь видеть людей вообще. Потому что темно и потому что, погружённому в свои мысли, тебе нет дела до других. Потому что рабочие будни тебя наконец поглотили, вытеснив всю радость от недавнего отпуска. Когда выпадет снег, будет светлее и чуть отпустит накатившая депрессия. А пока – близится время призраков, людей-зомби, которые погружены то ли в себя, то ли в депрессию. Когда радость лета сменяется мрачностью сумрачной осени. Когда простуды берут реванш за крепкий иммунитет в течение прошлого года. Но сейчас – ещё светит солнце и люди ещё не окоченели душой и ещё смотрят друг на друга, а некоторые даже улыбаются, нечасто и слегка. И надо ценить те редкие минуты, когда люди ещё люди. Когда вполне доброжелательно ещё могут отозваться на ваш вопрос или просьбу о помощи. Когда куча одежды ещё не скрывает неидеальную фигуру а запотевшие очки – блеск глаз. Минуты теплоты – и вечная ночь в душе. Люди зависят. От погоды, от успехов на работе, от неудобной одежды, от настроения окружающих людей, от новостей по ТВ… И так важно, чтобы память о солнце летом не заставляла в сумраке осени быть мизантропом, порождая, в свою очередь, столь же равнодушных людей-зомби с похолодевшей душой. Тепло души не должно зависеть от погоды. Но люди слабы. И они зависят. А это печально…

Сегодня тот редкий день, когда никого нет дома. И редкий час, когда ещё никто не вернулся. А значит я могу без спешки, не торопясь и никого не пугая, подвести итоги. Таблетки действуют не сразу. Поэтому я их приняла, пока пишу. Потому что потом уже не будет покоя. А я хотела хотя бы умереть в покое, если уж мне не даётся жить по-человечески. Поскольку даже, если я буду на грани потери сознания, меня всё равно поднимут и заставят заниматься рутинными делами. Лучше уж пусть застанут труп. Его уже не поднимешь, не разбудишь пьяными воплями среди ночи, не оскорбишь незаслуженными оскорблениями и шизофреническим враньём… Почему не убила? Не знаю. Может, мне проще убить себя? Кому-то ножом махнуть, топором или пояс на чужой шее затянуть – раз плюнуть. А я не могу… Всегда что-то останавливало. Я и не дралась толком никогда – не случалось. Хотя желание бить и убить было не раз… Но… Наверно я слишком мягкосердечна. Или попросту труслива. Ведь терпела же двадцать пять лет деспотизм матери, которая называла это заботой… Ну какая это забота, когда не даёшь вздохнуть, но требуешь самостоятельности? Когда обязательным является постоянный отчёт в своих делах и мыслях, а попытка выйти из-под контроля воспринимается как смертельная обида? Конечно, побежишь, куда глаза глядят… И я побежала… Тем более, что начало было таким непохожим на обычные начала… Но почему то, что долгое время приходилось спать чуть не на полу не заставило меня открыть глаза? Почему то, что пока я сама не купила кровать, шкафы, не сделала ремонт без чужих вложений (кроме материных, которых не просила) не отрезвило меня? А теперь, после всех этих трат и долгов на 10 лет вперёд – оставлять тому, кто о тебя ноги вытирает? Я всегда справлялась сама. Но мне навязывали помощь, которая не нужна, а потом считали, что я обязана благодарить. С меня всегда требовали не того, что я могу дать: я не музыкантша, не балерина, не танцовщица, не певица, я не хочу с утра и до вечера мыть полы, выискивать пыль и чистить картошку, я не умею сюсюкать с детьми и умиляться их какашкам. Я не трепетный лютик с глазками в пол и покорным голосом. Я технарь, математик, компьютерщик, я пряма и честна, смела и сильна… Была когда-то… Да, я умею сочувствовать и плакать, смеяться и радоваться жизни. Но я не считаю нужным навязывать свой внутренний мир. Он потому и внутренний. Я прощала чужие недостатки, не обращала внимания на чужие ошибки и огрехи, входила в понимание чужих характеров… Я была идеальным другом: поддерживающим, деликатным, вежливым, «своей в доску», искренним и понимающим, но… Мне ничего не прощалось. Любая не та мелочь с моей стороны считалась преступлением. А характер… Им пользовались, но ничего не давали взамен. Никому это было не надо. А я устала. Я не солнце в небе, чтобы светить всем, греть всех, радовать, любить… Да, внешне я всегда на позитиве: я улыбаюсь людям, ибо они не виноваты в моих проблемах. Я смеюсь над их шутками, ибо они не знают, что у меня в душе. Я оптимистка. Была… Только в глубину глаз никто никогда не заглядывал. Это никому не надо. Это скучно. Это пугает. Это расстраивает. Это надо приложить силы, чтобы понять, посочувствовать… А куда интереснее говорить о себе. И я слушала. Всегда. Но хоть раз можно было просто послушать меня? Нельзя. Временная слабость чревата ударом в спину. И больнее от тех, кто называл себя твоим другом. Сам. Сам сочувствовал, сам сопереживал. А потом и сам предал, потому что ты – это всё-таки ты. А не тот стереотип, под который тебя подогнали. Ты иная. А никому это не нужно. Когда всё одинаково – проще, ленивее. Хоть и скучно. Я стойкий человек. Была… Но даже гранит можно разрушить, даже сталь. Я привыкла к чужой самоуверенности, чужим жалобам на неблагодарность, обвинениям в жестокости и бессердечии… Я привыкла к оскорблениям и придиркам, скандалам и бессоннице. Привыкла убирать чужую грязь, не получая благодарности, а только попрёки и недовольство… Привыкла разбираться в чужих жизнях, стараясь держать свою на плаву… Я привыкла к чужому предательству, но… Меня предали все. Все! Кому я доверяла (немного), кому собиралась доверять, кому не хотела верить… Я по натуре недоверчива, а жизнь мне доказала, что доверять – это давать оружие против себя. Но я всегда была оптимисткой. Почему-то видела в людях и хорошее. Была лучшим другом, жилеткой, помощницей, наставницей, учителем, «родной матерью» наконец… Я вдохновляла, успокаивала, веселила, вселяла уверенность, подставляла плечо, выслушивала, советовала. Для кого-то была путеводной звездой, маяком в ночи, отдушиной. Я хотела быть эгоисткой, чтобы мой огонь горел для меня. Но я горела для других… Я верила людям. Не открывала душу до конца, но верила… А теперь… Наверное, перегорело. Потому и таблетки рядом со стаканом, и запертая на все замки дверь… Зачем пишу? Да чтобы не обвинили невинных. Никто не виноват, что я сломалась. Никто не виноват, что я слаба. Виновата только сама. Да, я слаба. Слаба, что умираю сама. Не «ухожу» – не люблю расплывчатых фраз и успокаивающих формулировок: смерть есть смерть. Я умираю, потому что устала. Устала верить и бороться. Устала от того, что всегда используют меня. Даже, когда хотят облагодетельствовать. Всё равно используют, играя на моём чувстве справедливости, совести и желании помочь… Используют, и считают, что я обязана. Если это трусость – пусть… Мне уже всё равно. Я хочу заснуть и не просыпаться. Может, на том свете отдохну от грязи этого мира, где я почему-то всем должна и обязана, где благодарность мне – это нечто нереальное, а оскорбления и упрёки – в порядке вещей. Вот и проверю… Если есть бог, он сам меня довёл до этого. И не посмеет наказывать за то, что сам же и устроил. Я же просила мне помочь. Не один раз… Но… «Никогда и ни у кого ничего не просите. Особенно у тех, кто сильнее вас»… Ад и рай люди на земле делают сами. А я же хочу покоя. Даже не счастья – бог решил, что я перебьюсь. Просто покоя. Даже не справедливости – она тоже почему-то не для меня. Покой. Только покой… И темнота вокруг. Когда-то меня до ужаса пугало небытие: мир есть, а тебя в нём нет. Но сейчас мне всё равно. Наверное, безразличие сродни смерти… И это я тоже скоро узнаю. Пока же я очень устала и хочу спать… Пока ещё есть время… Что будет после – мне всё равно. Смешно: слишком много говорю о себе, когда всегда осуждала подобную болтовню – это нескромно и некрасиво. А сама… Ну и пусть. Да, я ною, плачусь, рыдаю, вою и скулю… Но сейчас я имею право на этот крик души… Сейчас я могу выплеснуть всё, что наболело, что саднит, терзает, ранит, раскрыть тайники сокровенного. Могу честно, откровенно и без эвфемизмов сказать о себе и своих чувствах, мыслях… Сейчас я могу вычерпать всё до дна, проорать на весь свет, который всё равно не услышит, а, услышав, отмахнётся. Сейчас я могу… Потому что уже скоро никто не сможет навязчиво лезть в душу, чтобы потоптаться там и нагадить. Больше никто не сможет причинить мне боли. Никто. Никогда. Мне всё равно сейчас, что будет потом. Потому что потом не будет меня. Скоро меня не будет касаться ничто – я засну… Сон, глубокий сон без сновидений, и покой… Главное, чтобы никто не помешал мне… Никто… Ничто… Темнота… Пустота… Покой… Наконец-то…