Текст книги "Различные миры моей души. Том 2. Сборник рассказов и стихов"

Я въезжаю в мой город – и не узнаю его. Широкое шоссе с яркими торговыми центрами напоминает окраину Москвы. Заправки, закусочные, мебельные магазинчики – сонный городок моего детства стал торговой, нет, не столицей, точкой Подмосковья. Стремительно растут в небо многоэтажки, стремительно достраиваются и оформляются первые этажи домов. Где раньше были унылые магазины с однообразным ассортиментом и столь же однотипным оформлением, теперь рябит в глазах от яркости красок, неожиданному, часто нелепо подобранному разнообразию товаров и глупости рекламных слоганов. Сон и покой остались в старой части города, где столь кардинально ничего не поменялось. Новая, а особенно новейшая часть города суетлива и шумна. Центр города переместился на недавнюю окраину. Только в глубине дворов ещё проглядывает детство, ненужно напоминая о себе. Только тишина задворок навевает ненужную ностальгию. Только шум электричек ненужно возвращает в прошлое. Мой город детства исчезает, сжимается, как та шагреневая кожа. Скоро, совсем скоро он останется только в моих воспоминаниях да в самых глухих задворках старых забытых дворов. Жизнь постепенно настолько меняется, что события нынешние не оставляют времени на воспоминания о прошлом. Сожалению же и ностальгии уже просто нет места. О чём будут вспоминать нынешние дети? Будет ли у них та же щемящая тоска по детству, когда они вырастут? Будут ли сожалеть о переменах в городе детства, в который не вернуться? Или, не оглядываясь на прошлое, они будут строить будущее на его руинах? И что лучше – постоянная тоска по прошлому или собственноручно создаваемое настоящее при забвении его? Каждый решает для себя сам. И время, в которое ломается старое и строится новое или неспешно спится в однообразии настоящего – как во времена моего детства – это время делают люди. Чем больше людей хочет мирно дремать в настоящем, тем дольше не будет перемен. Но они обязательно последуют. Потому что, чему есть начало, тому есть и конец. И покою, и суете. Человек всегда живёт в том времени, в котором родился. Даже, если ощущает, что это время не его. Достаточно отринуть собственный эгоизм и заглянуть себе глубоко в душу. Только тогда можно понять, что кажущееся несоответствие только кажется, что это дань стремлению идти на поводу у своих желаний. Возможно, поэтому перемены моего города детства, нужные и важные, мне уже не принять. И перестать тосковать по прошлому, тем более, что в него не вернуться никак. Давно уже умом это понимаю. Но душа иногда вырывается в мечтания и сожаления. И тогда остаётся только писать. Писать о ностальгии по прошлому. Писать о сожалении, что в детство вернуться нельзя. Писать о городе детства, которого уже нет.

…Есть наслажденье в бездорожных чащах,

Отрада есть на горной крутизне,

Мелодия – в прибое волн кипящих.

И голоса в пустынной тишине.

Людей люблю – природа ближе мне.

И то, чем был, и то, к чему иду я,

Я забываю с ней наедине.

В своей душе весь мир огромный чуя,

Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я.

Байрон «Чайльд Гарольд»

Я уеду, и все-таки – жаль.

Не крести мой троллейбус, не надо.

Будешь в наших краях – заезжай,

Остановка шестая от ада.

Томас Мур

Родившийся во времена торжества революции в чистом поле и по заданию партии, мой город сначала даже не был посёлком. В эпоху развития социализма и глобальных строек, эры покорения воздуха и научных поисков мой город начинался с трёх бараков неподалёку с прудами. Со временем, чтобы поддержать научные поиски, рядом, недалеко появился институт физиков (МФТИ), в котором разрабатывались технологические новинки и взращивались кадры для их воплощения. Появившийся одновременно с бараками завод машиностроения (ДМЗ) внедрял разработки в жизнь. Большое лётное поле служило для опытных полётов и связи с близко, но далеко лежащей Москвой. Именно созданные в моём городе, тогда городом ещё не являющемся, дирижабли охраняли небо Москвы в начале войны. И множество жителей города пали под столицей во время осенней кампании, под Сталинградом и дошли до Берлина. Во время войны город жил и работал, строил и пытался выжить, находясь почти на передовой. Когда немцы бомбили Москву, снаряды нередко летели в мой город. Сейчас об этом уже ничто не напоминает. Слишком далеко ушло то время.

После войны город помогали отстраивать те, кто его разрушал. Пленные немцы строили великолепные домики на одну семью вдоль железной дороги, соединявший мой город и Москву. Однако, благодаря социальному равенству и близкому пришествию коммунизма в этих домиках жила не одна семья, в уютные комнатки набивались не по одному человеку. Период после войны ознаменовался стройками как во всей стране, так и в моём городе. Именно тогда и возникли Дом культуры (ДК), Дом пионеров и школьников, центральная площадь с голубыми, как рядом с Кремлёвской стеной столицы, елями. Тогда же в городе появился автобус, чей маршрут пролегал от станции, где останавливались электропоезда, через весь город. Тогда там, на станции, еще были деревянные кассы со скамейками под крышей, где можно было, не опасаясь дождя, ожидать редких электричек. Я ещё помню этот домик, где заставила однажды ждать себя своих родителей. За что получила нагоняй. Причину ожидания сказать не могу: она испарилась вместе с тем деревянным строением. Временное кирпичное появилось на противоположной платформе. Оно просуществовало недолго: по прошествии времени кассы переместились назад. Вместо малюсенького вокзальчика со скамейками появилось монолитное сооружение с маленькими зарешёченными окошками. По два с каждой стороны из них работали только два с одной. И то не всегда. Электрички стали ходить чаще. Видимо, поэтому отпала надобность в крышах на платформах. Через какое-то время, совсем не так давно платформы оделись в крытые торговые павильоны, став похожими на чем-то вроде железнодорожного торгового центра.

В эпоху развитого социализма мой город старался за социализмом усиленно угнаться. Дифирамбы партии и искусственно насаждаемый энтузиазм тоже были присущи моему городу. Но, возможно, в силу своей молодости, мой город был полон идеалов, в которые самозабвенно верил. Мой город был ярым коммунистом. И оставался коммунистом ещё долго после того, как это стало порицаться. Мой город был энтузиастом. И долго ещё оставался им, благодаря МФТИ, Долгопрудненскому Конструкторскому Бюро Автоматики (ДКБА) и филиалу академии наук (ФИАН). Однако времена тоталитаризма всерьёз не затронули мой город. Строительство канала, впоследствии названного Беломоро-Балтийским, не вызвало потрясений или ужасов осознания репрессий времени культа личности. Некоторые жители моего города работали там, на стройке. Там же работали и зэки. Зачем это было нужно – строить ББК, – как и то, зачем нужен сам канал, который использовался редко и нерегулярно, никто никому уже не скажет. Профанации про воспитательную пользу труда не более чем слова и теории. Так же, как существуют теории о том, а были ли вообще репрессии и умер ли тов. Сталин не своей смертью. В честь него, а так же тов. Ленина, на Долгопрудненском камнеобрабатывающем комбинате (ДКК) из красного гранита была сделана специальная доска для мавзолея. На самом первом творении этого комбината было написано только «ЛЕНИН». Через некоторое время, тихо и без суеты оно (творение) было заменено на «ЛЕНИН СТАЛИН». Однако, пребывание «великого вождя и учителя» в одном мавзолее с родоначальником революции было кратким. И однажды ночью «великий вождь и учитель» был тайно вынесен из мавзолея и захоронен в Кремлёвской стене, ставшей огромным кладбищем в центре города, и тогда же была изменена надпись на старое творение, которое за ненадобностью валялось в гранитном карьере города Долгопрудного. От ДКК осталось только название «посёлок Гранитный», теперь район моего города, и автобусная остановка Заводская.

Какое-то время гонка за социализмом моему городу удавалась: социализм был везде. Но потом наступила эпоха такой стабильности, что её назвали эпохой застоя. И как раньше социализм, везде стал процветать пофигизм. Все были равны. Правда, некоторые равнее. Везде были не семьи – ячейки общества. Имеющие что-то из материальных благ старались не кичиться своим богатством. Или делали это в узком кругу проверенных богачей. Иначе, во имя равноправия компетентные органы могли не пожалеть незадачливого мелкого хвастуна. Чаще всего таковыми бывали продавцы и чиновники. Крупных наказали только раз. И то – не в моём городе. В остальном – типовые квартиры, типовая работа, типовая зарплата, типовой отдых, типовые стройки по несколько десятков лет, типовая жизнь. Люди были проще, дети – наивнее, развлечения – незамысловатее, преступления – просты и примитивны, а мир был чёрно-белый, как большинство тогдашних телевизоров.

Я родилась как раз в это время. Время, когда весной цвела сирень, летом на лётном поле летали бабочки, осень была слякотной и дождливой, а зима – суровой и снежной. Снега было настолько много, что крепости, построенные в каждом дворе, не лишали тех дворов сугробов. И его хватало и на другие игры. Дети без страха играли зимними вечерами. А родители их контролировали исключительно через окна своих квартир. Летом через них летел хриплый и надрывный голос Высоцкого и пьяные перебранки соседей-алкоголиков. Жизнь была проста, будущее прекрасно, а детство моё, хоть и не безоблачное, оставило у меня только светлые воспоминания. Наверно, ничего действительно ужасного в нём не было. Хотя, тогда мне так не казалось. Всё было настолько хорошо, что неминуемо должно было закончиться. И всё кончилось, когда подошёл к концу Советский Союз. Однако город не хотел оставлять своей прежней жизни. Он оставался коммунистом. Оставался до тех пор, пока это не становилось смешным. Потом мой город стал впадать в другую крайность: он стал торговать. Погоня за деньгами изменила мой город. Я наблюдала это, возвращаясь в него. Там, где годами стояла обувь, стали ежедневно сменяться унитазы, стальные двери, умывальники. А теперь и вовсе огромный «Дикси» – универмаг. ДК, где в библиотеке я брала книги, смотрела «Анжелику», играла в автоматах в «морской бой» и безуспешно пробовала себя в качестве актрисы театральной студии, не оставив о себе хоть сколько-нибудь хорошей памяти, теперь расширен, побелен и заперт на замок с охраной. Кинотеатр «Полёт» в другом конце города во времена перестройки был превращён в торговую точку челноков. Сейчас там «элитный» бильярд, боулинг и много других развлечений, даже названий которых я в своё время не слышала. Сейчас я даже не знаю, показывают ли там кино. В погоне за наживой не только захватывались торговые площади, но и массово строились домишки на одну семью, что так кропотливо и качественно делали после войны пленные немцы. Теперь эти домики покупались богатыми москвичами, уставшими от пробок столицы, но не желающие от неё сильно удаляться или копаться в земле на природе далеко за МКАДом. Когда ещё была совесть у правителей, благоустраивался парк, где во времена застоя ржавели аттракционы. За железной дорогой, которая позже стала территорией Москвы, исчезла танцплощадка, исчезли с концами и тамошние аттракционы, не оставив о себе даже памяти. С развитием капитализма в городе начали массово строиться дома, квартиры в которых скупались на этапе фундамента дома. Появились новые маршруты автобусов и… церкви. Они стали плодиться, как во времена застоя грязь на дорогах. Мой город-коммунист стал религиозным. Помпезная белая церковь с церковным двором стоит теперь там, где я когда-то собирала землянику. А напротив, через дорогу расширяется пришедший в упадок во времена перестройки стадион «Салют». Теперь это огромный спортивный комплекс за жестяным забором. Вместо двухэтажного здания администрации стадиона – многоэтажное стеклобетонное строение, вместо деревянных трибун типа «лавочка» – пластиковые сине-красные сектора, а лётное поле с тропинками от стадиона к моему дому – новый жилой микрорайон с высотными домами и широкое шоссе, названное почему-то бульваром, а за отсутствием фантазии, Новым бульваром. Этот бульвар упирается в цивилизованно благоустроенный перекрёсток со светофорами. Во времена моей юности на этом месте была клумба – огромная и нелепая, потому как сначала там планировался фонтан. По слухам. Позже эту клумбу заасфальтировали. В результате обычная прямая дорога безобразно расширялась зачем-то в самой середине без намёка на какую-либо развязку. В городе появились фонтаны, парковки. Зелень, которая должна была бы исчезнуть из-за обилия новостроек, зелёным морем покрывает мой город. Мой дом, стоящий среди четырёх таких же, стал почти центром города, благодаря тому самому Новому бульвару. На фундаменте пятого дома, который должен был выглядеть как мой и три вокруг, спустя 10 лет был построен дом с двухэтажными квартирами и квартирами с гаражом и мансардой в торце. Бетонные плиты, валявшиеся на лётном поле годами, уступили место семейным кварталам, огороженным заборами и с охранниками в будках. Моя школа, что в последние несколько лет моего обучения стояла на вечном ремонте, отстроена, окрашена и так же охраняется, как почти всё в моём городе. В старых банях теперь располагался филиал Сбербанка, что не может вызвать ироничной улыбки у старожилов. Рынок на станции из деревянных стоек и прилавков моего детства, где можно было купить овощи и фрукты, благоустроился цельным навесом, асфальтом под ногами и лёгкими металлическими прилавками, где стали продавать исключительно вещи. Продукты переехали в другой конец площади, через пешеходную дорожку. Только звук электричек остался неизменным: так же с шумом они тормозят и так же с гудком отправляются. Серое небо, с которого та же моросит дождь, так же равнодушно смотрит вниз.

А я всё реже приезжаю в свой родной город. Отчасти потому, что нынешний город – отголосок моего детства, миф и воспоминание, которого жаль лишиться. Отчасти потому, что город так необратимо меняется, не оставляя мне о себе воспоминаний. Ведь, забывая прошлое – теряешь часть своей души. Отчасти потому, что изменения в городе говорят о собственном возрасте. И хотя в душе тебе 25, на лице 35, по паспорту уже 38. И шестнадцати уже не будет. Не будет вкуснейших эклеров по 15 копеек, не будет лётного поля с травой по пояс и меня на нём с сачком для ловли бабочек. Не будет чёртового колеса в парке и сирени в чужом палисаднике по дороге на экзамен. Что ждёт мой город – я не знаю. Возможно, обещанное 25 лет назад присоединение к Москве всё же состоится. Как и глобальная развязка, которая строится у экстренно закрытого помоечного полигона, будет хоть через 10 лет, но достроена. И второй въезд со МКАД будет уже встречать не гнилостным запахом разлагающихся 50 лет продуктов жизнедеятельности моего города и Москвы, а благоустроенной дорогой в несколько полос с отбойниками, заправками и магазинчиками. Ведь метро к Северному посёлку, что от моего города по другую сторону железной дороги находится и является частью Москвы, уже лет 7 как запланировано. Осталось всего две станции запустить. И, хотя въезжающие в город по Дмитровскому шоссе через первый въезд уже не увидят памятника, встречающего их на подъезде к городу, но для них это и неважно: они уже не знают, что это, кому это и зачем вообще поставлено. Исчез ДМЗ, испарился ФИАН, МФТИ стал коммерческим университетом, автобусы ходят один за одним, продуктовые универсамы на каждом шагу, как будто в городе живут только для того, чтобы ежечасно есть, городской парк полон новых аттракционов, детей и взрослых, зелёных деревьев, кажется, стало больше со времён моей юности. Но для меня этот город становится чужим. Старые знакомые дома измельчали, любимые магазины исчезли, прежние знакомые разъехались. Нет, если прошлое уходит безвозвратно, не надо за ним бежать. Поэтому и не люблю приезжать в свой город. Мне в нём нет места. Моя жизнь не в нём и не в прошлом. Мой город растёт, ширится, молодеет. Не молодею лишь я. И от этого становится грустно. Потому что нельзя вернуться и вновь прожить хоть день тогда. Сейчас, когда осознаёшь, что это было прекрасное время. Время, когда был город молод и я юна. Остались только мои воспоминания и фотографии в краеведческом музее.

Углубляясь в палисадники, поросшие кустами и дикой травой, только там могу ощутить, что мне десять лет, что мы с подружками играем в свои детские игры, что вокруг Советский Союз и люди, к которым можно подойти без опаски и попросить две копейки на таксофон. Только в этих палисадниках, подняв голову к голубому небу, можно забыть о прошедших годах, о том, что нет страны, в которой родилась, что сама далеко не девочка, что время летит так, что скоро можно будет не удивляться пенсии. Хотя сейчас до неё и далеко. Щемящая тоска накатывает и вызывает слёзы на глазах при взгляде на высокие новые дома свободной планировки рядом с старыми обветшалыми тесными домиками советских времён. Торговые центры заняли места пустырей, новый микрорайон – лётное поле, а новые детские садики притаились там, где раньше бурьян и лопухи создавали условия для невинных детских игр. Нарождается новое поколение, для которых название «Улица Дирижабельная» ничего не значит, «Улица Первомайская» – раздражающее название, оставшееся с советских времён, а о Московском шоссе вообще никто не слышал. И как ни пытается мой город быть современным и чванливым от близости со столицей, это ему удается плохо – крапива, чертополох, пыль, остатки железных конструкций после стройки всё равно говорят о том, что социализм, пусть и прикрытый капитализмом, всё ещё остался. Мой город – город-коммунист, энтузиаст, город, где жил поиск и разработки, учёные, студенты и новаторство, перестал быть таким. Исчезло воодушевление, любознательность и стремление изменить мир или хотя бы двинуть вперёд науку. Из вечно юного порывистого бескорыстного города мой город стал вальяжным мещанином, увешанным мишурой торговых центров, рекламных щитов и всевозможных контор и конторок по продаже чего угодно, начиная от красоты и заканчивая недвижимостью. Близость ли Москвы стала тому причиной или время заставило думать исключительно о себе, потому что больше некому, но мой город стал безлик, потерял себя. Единственное отличие от деловой и суетливой Москвы – в воскресенье здесь не работают даже банкоматы. Однако, так же, как в Москве, тот круглосуточно идёт торговля. Былые надежды по возрождению наукограда, к которому были приложены усилия: построение научных корпусов и лабораторий около МФТИ, ещё в постсоветское время в моей школе профилировался математический класс, чьи выпускники должны были пополнить ряды студентов того самого МФТИ – всё ушло в небытие с разработкой нано-града Сколково. А ведь Долгопрудный – уже был готов к внедрению новшеств. То же ДКБА можно было только модернизировать. Однако, видимо, Долгопрудный – не то вложение средств, чтобы его развивать. И хоть вокруг него и строится развязка на Ленинградское шоссе, из-за которого спешно закрыли огромную свалку на выезде из города, свалку, к которой так близко примыкает городское кладбище, не заметно было, чтобы помимо этого что-то менялось в городе.

Но город живёт дальше. И мне пора отпустить его – город моего детства. Но это так тяжело – осознавать конечность своего существования. Всё должно идти, как идёт. И я должна идти своей дорогой и не оглядываться на прошлое. Каким бы хорошим оно мне ни запомнилось.

Долгих лет тебе, город моего детства и юности! Живи вечно, Долгопрудный!

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРОД ДЕТСТВА, КОТОРЫЙ УЖЕ НЕ МОЙ

В очередной раз возвращаясь в свой город, я уже не чувствую того щемящего чувства тоски, что раньше. Может, изжила, может, пережила, может, повзрослела, а может, просто стала циничной. Но, видя помпезное здание стадиона «Салют», меня не настигает ностальгия по двухэтажному, часто неотапливаемому бараку. Видя пышную и безвкусную церковь напротив с огромным церковным двором и разномастным цветником, я уже не вспоминаю рощу, стоявшую на её месте, и землянику, что я собирала тут однажды. Вывески на здании проходной Долгопрудненского машиностроительного завода (ДМЗ), приглашающие поесть или заняться фитнесом (или наоборот) уже вызывают не грусть, а циничную улыбку. Однако, странное явление не оставляет меня: дома как будто стали ниже, а площадь бывшего центра города, сместившись к северо-западу, – больше. Несмотря на обильное строительство, город как будто становится всё более зелёным. Парадокс. И я не знаю этому объяснения. Город стал чужим. Где я ловила бабочек – современные кварталы высотных многоэтажек. Где я в своё время давилась в очередях за дефицитными деревянными шторами, теперь продают авиа– и железнодорожные билеты. Там, где в своё время «на время» была женская консультация, теперь переполненная детская поликлиника. В доме напротив, где в подвальчике ютилась молочная кухня, теперь магазин электроники. Видимо для того, чтобы вместо молока, пусть и не матери, дети должны были впитывать новые технологии и гаджеты последних поколений. Город полон магазинов, магазинчиков, развалов и палаток, где продаётся еда и лекарства. Изредка попадается одежда, салоны связи и парикмахерские. Неизменным остался вещевой рынок, появившийся в «лихие 90-е», где одевался весь город и окрестности. Кто одевается там теперь – не знаю: ни одного мало-мальски знакомого лица я там не видела. Город упорно пытается быть Москвой: от обилия всевозможных банков и разномастной рекламы рябит в глазах. Но что-то неуловимо провинциальное в нём осталось. Что именно, я также не могу объяснить. Однако чувствую, приезжая сюда сегодня, я приехала на курорт. Как я его могу себе представить. Хоть город и стал чужим, но знакомые места остались. Дорогие сердцу уголки, прикрытые в прошлом заборами, кучами земли или дикими кустами, теперь обнажены и радуют глаз ухоженностью и опрятностью. Электрички, поменявшие цвет с зелёного на серый с красными дверями, всё так же гудят, отходя от перрона. И, глядя на молодой побег тонкого дерева, растущего из развалившегося и полусгнившего пня, я понимаю: прошлое должно остаться в прошлом. И сознание моё поняло это раньше, чем душа и устал твердить разум. И наличие торговых центров на выезде из города и непрекращающегося гула машин в некогда тихом и сонном городе говорит о том, что этот город живёт. Он сумел пережить социализм, оттепель, застой, перестройку, бандитские войны и живёт теперь. И процветает. Теперь видно, куда ведут улицы, кладбище скрыто за лесом деревьев. А скоро будет достроена настолько запутанная развязка, что я даже не пыталась понять, как и куда меня везет автобус. Будет ли город Москвой, как ему обещали 20 лет, или нет, но он будет. И останется, пусть чужим, разряженным незнакомцем, но моим городом моего детства. Которое, как и прошлое моего города, не вернуть.

Долгопрудный, 19.07.2014.