Текст книги "Различные миры моей души. Том 2. Сборник рассказов и стихов"

 
Синее море плещет у скал…
«Скажи мне, мой друг, ты мне веришь?»
И я тогда как на духу рассказал
О том, о чём помнить не смею.
О том, как я друга невольно предал
И как из-за этого долго страдал…
 
 
Мой друг был фанат многотысячных гор,
И так как мы с детства дружили,
То в горы и я для компаньи пошёл.
И оба мы горы любили.
Сначала мы с ним увлекались слегка,
А позже влюбились мы в них навсегда.
 
 
Однажды назначили встречу мы с ним,
Но я услыхал мимоходом:
Погода испортилась, горы штормит,
Как море в плохую погоду.
Но я краем уха всё это слыхал
И другу, забыв, ничего не сказал.
 
 
На небе ни облака, скалы манят,
Азарт охватил нас мгновенно.
Мы вверх поднимались – натянут канат,
Страховка скрипела победно.
И я обо всём, что на свете, забыл
И только глазами за другом следил.
 
 
Мой друг с высоты помахал мне рукой
И крикнул: «Уже недалече!»
И вдруг я увидел, что там, над скалой
Природа готовит нам встречу.
Она принесла нам с собой ураган,
Лавину и холод, и снег, и туман.
 
 
Как только забрезжил лавины хребет,
Я крикнул: «Спасайся! Лавина!» —
И в сторону прыгнул, попавши на снег,
И больше ничто я не видел.
В тумане мелькнул вдруг знакомый рюкзак
И только потом понял я что и как…
 
 
Меня неожиданно ты прервала,
Серьёзно в глаза мне взглянувши:
«Но ты ведь в горах разбирался слегка,
А он разбирался получше:
Зачем пред вершиною громко кричать?
Твой друг о лавинах обязан был знать.
 
 
Да-да, ты виновен, что друг твой погиб,
Но вечно казниться не нужно.
В горах дисциплина важнее, чем крик.
Не ты порвал верную дружбу.
Да, ты виноват, ты невольно предал,
Но друг твой виновен, что в горах кричал».
 
 
«Спасибо, ты совесть мою уняла» —
Сказал я тебе, улыбнувшись.
Но совесть моя всё равно не бела
И мысли скребут мою душу:
Ах, боже, зачем лучший друг мой погиб?
И я почему до сих пор ещё жив?
 

 
Заклятье той страны пустой,
Где только дождь и ветер,
Хей-хо, назло творить добро,
Невзгодам всем на свете.
 
 
И чтоб рассеять его там,
Где только дождь и ветер,
Хей-хо, расстанемся с тобой
Мы в этот дождь и ветер.
 
 
Мы в эту мрачную страну,
Где только дождь и ветер,
Хей-хо, отправимся с тобой,
Забыв о всём на свете.
 
 
И мысли о тебе мои,
Где только дождь и ветер,
Хей-хо, помогут мне в борьбе
С заклятьем, лихолетьем.
 
 
Преодолев заклятье, страх,
Где только дождь и ветер,
Хей-хо, мы встретимся с тобой
Однажды на рассвете.
 
 
И среди снега, глада, льда,
Где только дождь и ветер,
Хей-хо, познаем мы любовь
Вдвоём на целом свете.
 
 
Твои объятья  для меня,
Где только дождь и ветер,
Хей-хо, согреют всё вокруг —
И снег, и дождь, и ветер.
 
 
И возродит меня любовь,
Где только дождь и ветер,
Хей-хо, и стану я тогда
Счастливей всех на свете.
 

 
Тучи серые проплыли,
Холода придут опять…
Не для этого родила
Ту волчицу моя мать.
 
 
Скоро в лес придёт охотник —
Браконьер или лесник.
Мне без разницы, я только
Убиваю на смерь их.
 
 
…Когда радостной семьёю
Я жила в своей норе,
Я не знала, что уж скоро
Воевать придётся мне.
 
 
Лай раздался среди ночи,
Выстрелы порвали тьму.
Мои бедные щеночки
Сбились кучею в углу.
 
 
Рык – могучий и надёжный —
На ноги поднял нас всех,
Из насиженной берлоги
Убегали мы наспех.
 
 
Наш вожак, нас рыком гнавший,
Стаю нашу замыкал…
И не знала я, что дальше
Жизнь изменится моя.
 
 
Только сзади лес остался,
Перестрелка началась.
Наш вожак в дыму метался,
Лай собак летел на нас.
 
 
Я в бессильной выла злобе,
Что помочь ничем нельзя.
Но волчонок мой в утробе
В землю пригибал меня.
 
 
Я, как раненая львица,
Взвыла, видя, что вожак
Вдруг от выстрела валится.
Прыгнула и я во мрак.
 
 
Лишь, очнувшись, услыхала
Тихий писк, и поняла
Я – последняя из стаи:
Умерло, что родила.
 
 
Одинокий выстрел где-то
Слышался мне иногда…
Вдруг при яркой вспышке света
Увидала я глаза:
 
 
На меня сквозь сумрак ночи
Благородный пёс смотрел.
Он смотрел и вдруг щеночка
В мокрой шёрстке углядел.
 
 
Снова посмотрел в глаза мне,
Развернулся и ушёл.
А я снова, как в тумане
Погружалась в забытьё.
 
 
И теперь в норе холодной
Грею шкуру и нутро
Ненавистью благородной.
И пока ещё темно
 
 
Я без сна и без покоя
Подбираюсь ближе к ним.
Ну, а там – моя лишь воля
Оставаться ли живым.
 
 
Я судьбы той не хотела,
Но теперь, пока жива,
В моей жизни одно дело —
Это только убивать.
 
 
И капкан не остановит —
Все ловушки обойду.
Бойтесь тишины, в которой
Терпеливо всех вас жду!
 
 
Знаю, как-то утром ранним
Застрекочет вертолёт,
И меня на той поляне,
Где лежит весь мой народ
 
 
И затравят, и загонят,
Поминая всех чертей.
Но уже не будет больно
Шкуре и душе моей.
 
 
В волчье царство направляясь,
Рыкну им на посошок,
Лай собак перекрывая.
Что ж, теперь мой путь далёк.
 
 
Может, вожака я встречу
И волчат своих, друзей.
Перед нами будет вечность
И не будет здесь людей.
 

Могилу разорил, чтоб вбить в глазницу крест:

Священник говорил, что ему мстит мертвец.

И чтоб проклятья в этой жизни избежать,

Труп надо после его смерти убивать.

Но спавший мёртвым сном безвинный из людей,

Разбужен не по воле божьей иль своей.

И ждущий на весах решения судьбы —

Был ввергнут в этот мир для муки и борьбы.

За то, что раз уж в этой жизни был убит

И после весь покой нарушен и разбит,

В ловушку чёрных сил он с лёгкостью попал.

И в жизни земляков теперь чёрт правит бал.

Всесильнейший мертвец, владелец тёмных сил

Родимый край и всех соседей разорил.

Теперь вокруг его могилы пантеон,

Который был буквально тут же возведён.

Но первой жертвой стал живого мертвеца

Тот мститель и фанатик священного креста.

Лишившись первенца, жены и остальных детей,

Он долго умирал, страша собой людей.

И вот когда в краю остался только страх,

Всем выжившим мертвец сказал примерно так:

«Коль среди грешных вас святое чадо есть,

Грех мой и ваши все пусть заберёт себе.

Пусть в муках, как Христос, один вас всех спасёт,

Мою же душу мне из ада принесёт.

Моё же место там займет его душа,

Тогда оставлю вас и край ваш не спеша».

Рождённый средь цыган, но не цыганский сын

Был найден, приведён к могиле тайных сил.

«Я жертвую собой для блага всех людей, —

Сказало то дитя. – Возьми меня скорей».

Разверзся пантеон и поглотил его.

И тьма нашла на край, покрыв его всего.

Тишь, мрак, тоска, движенье в том крае замерло.

И вдруг ударил гром, и землю затрясло.

Раздался глас с небес сквозь тучи и тоску:

«Я наказал ваш край и я же вас спасу.

Забывший о себе безгрешный человек —

За вас он принял смерть, и проклят он навек.

Но я его и вас простил, проклятье то

Развеял я как дым. Простил, но до того,

Как снова все сердца гордыню обретут.

Тогда и вы, и край навеки пропадут».

Вернулся свет, тоска исчезла без следа.

На землю пролилась последняя слеза.

Покой и смех опять вернулись в этот край.

Надолго ли – не знаю, читатель, сам решай.

Ведь человек беспечен, забывчив, неумён,

Когда покой вернётся, тогда забудет он,

За что наказан был и кто его простил.

Но бог – он милосерд, простит, как прежде он

простил.

 
Стой, путник одинокий,
Умерь свой прыткий ход.
Здесь, под травой высокой,
Вдали от всех тревог
 
 
Лежит в молчаньи вечном,
Закончив труд земной,
Кто, веря в человечность,
Искала век покой.
 
 
Кто счастие пыталась
Найти в простом труде,
Но с жизнию рассталась,
Благодаря судьбе.
 
 
Прости грехи ей, путник,
И тихо помолись.
Не пожалей минуты —
Из них творится жизнь.
 

 
Живи, пока играет кровь,
Пока на сердце нет морщин.
Живи, пока живёт любовь
Средь женщин и среди мужчин.
 
 
Ты позабудь свою печаль —
Тебе ещё не сотня лет.
Гляди смелее дальше в даль,
Быть может, ты увидишь свет.
 

 
Мечта меня преследует жестоко,
Душа болит – нет исполненья ей.
В реальности мне с ней одна морока —
С тенями жить, где в мире нет теней.
 
 
Глаза закрою, предо мною встанут
Шпили соборов, улицы, дома,
Кареты, шпаги, лошади, сутаны,
И средь всего в портшезе я сама.
 
 
В корсаже, с шлейфом, с радостью во взоре
Вхожу, дрожа, на королевский бал.
Спешат мужчины предложить мне вскоре
Свой танец, кротко ожидая «да».
 
 
И я танцую. Шлейф мой вьётся птицей,
Другой мужчина за руку берёт.
И я хочу кружиться и кружиться,
Забыть про мир, где самоё моё живёт.
 
 
Потом, таинственно, в глазах с искринкой,
Назначу в ночь свидание двоим.
И, шпаги на жестоком поединке
Перехватив, скажу им, кто любим.
 
 
Хочу на лошадях горячих мчаться,
Чтоб волосы развились на ветру,
Чтоб мог руки легонечко касаться
Тот, кого сама я полюблю.
 
 
Потом же тихой ночью распрощаться
И проводить с балкона, а потом
Молить, чтоб мог спокойно он добраться
Среди ревнивых женихов в свой дом.
 
 
Но вот глаза открыты, предо мною
Лежит тетрадь и ручка на столе.
И в ней мне незнакомою рукою
Написано: «Я вновь приду к тебе».
 

 
Глаза кричат: «Не уходи!»,
А губы шепчут, улыбаясь:
«Когда приедешь – позвони»,
Легко щеки твоей касаясь.
Взмахнёшь рукой, вбежишь в вагон,
Закрыты двери за тобою.
И покидаю я перрон
С тоской в груди и в сердце с болью.
Моей тоски ты не поймёшь,
Доволен ты коротким встречам.
Мне ж расставания как нож,
Я снова жду заветный вечер.
И снова после встреч, опять,
Тоску улыбками скрывая,
Иду тебя я провожать,
О продолжении мечтая.
И снова боль в груди и смех
Её скрывают ото всех.
 

 
Ночь обнимет покрывалом
И затопит как волна.
Воспарю над одеялом
И уйду невесть куда.
 
 
Я пройду по коридору
Тёмному из ста свечей
И увижу ту, с которой
Суждено мне догореть.
 
 
После выйду на поляну
И в толпе чужих людей
Не увижу, не узнаю
Никого знакомых в ней.
 
 
А потом во тьме глубокой
Мрачной окажусь одна.
Всё, прошли мои все сроки.
Знает смерть придти когда.
 

 
Ты найди мне степь широкую,
Вольный ветер, тьму ночи.
И тогда тебя далёкую
Попрошу я – не молчи.
 
 
Крикни голосом торжественным,
Чтобы мог я услыхать,
О любви той бесконеченной,
Что нигде не отыскать.
 
 
Крикни громко и уверенно,
Чтоб слыхала наша степь,
Что любила ты безмеренно,
Не страшна с тобой нам смерть.
 
 
Что навеки как канатами
Мы с тобой обручены.
И что быть всегда женатые
В браке счастливы должны.
 
 
Ты – жена моя любимая,
Я —твой муж, живу тобой.
И такая жизнь счастливая
Мне не кажется мечтой.
 

 
Цитировать других – нетяжкий труд,
Когда своих нет мыслей и ума.
Когда ж чужие мысли разберут —
Чем тешить эго будешь ты тогда?
 
 
Знак мудрости – не реки словоблудья,
Знак мудрости – молчание и такт.
Мудрец не скажет о себе – я мудрый,
Мудрец вам скажет – я большой дурак.
 

 
Кричать на власть – нелегкий труд,
И нет об этом спора.
Когда ж эмоции уйдут —
Тогда не до разговора.
Не криком – каплями дождя,
Снежинкой легковесной,
А делом надо оставлять
След в нашей поднебесной.
Чтобы запомнили тебя
Не просто так как имя,
А как того, кто пользы для
Творил дела иные.
 

 
Что мне за дело до чужих голов?
Моя своя не хуже соображает.
Невежество – удел тупых ослов.
Беседа с ними мудрых унижает.
 
 
К чему доказывать бревну, что он бревно?
Потеря времени – бесценная утрата.
Ведь не докажешь, так к чему оно,
Толченье вод в кастрюле бесноватой?
 

 
Туманное утро, раскосые очи
И косы тугие до плеч…
Как хочется мне на один лишь часочек
На плечико девичье лечь.
 
 
И, звёзды считая, вдыхать ароматы
Весны и весенних ночей.
О господи боже! Ну как и когда ты
Продлишь счастье радостных дней?
 
 
Чтоб утро туманное длилось и длилось,
Чтоб глаз открывать не хотел,
Чтоб счастье ко мне прямо в руки спустилось,
Затмив собой сонмища дел.
 
 
Чтоб я в суете каждодневности будней
Про запах костра не забыл,
Чтоб я не забыл тех счастливых минуток,
Когда с тобой рядом я был.
 

 
Бог – не суровый палач провиденья,
Бог – не тупой деревянный божок.
В курсе бог – несовершенны творенья,
И не судить он нас всех заберет.
 
 
Богу плевать на слепцов поклоненье,
Войны во имя его не нужны.
Бог в этой жизни дает направленье,
Как нам идти – выбирать мы должны.
 

 
Хорошо жить поэту – не думать о пище,
Время тратить на рифмы и слёзы.
Даже, если он будет хоть десять раз нищий —
Кто-то вдруг пожалеет убогость.
 
 
Только жизнь – не мечтанья средь лун и пространства,
Среди звёзд и романтики пыли.
Когда хочется есть – сочиняешь не стансы,
А лишь это – за что заплатили.
 
 
Мир – не рай, где из пищи – духовная святость.
В мире нужны и кров, и одежда.
Одинокий поэт – вот божественна благость,
А не верной подруги надежда.
 
 
Ведь подруга живет в этом мире жестоком,
Пропитанье, уют создавая.
Чтоб поэт, от земли оторвавшись в далеко,
Не подох, сам себя восхваляя.
 

 
Спаси меня, о боже!
Лежу на смертном ложе —
В такую влип беду:
Господь, подумай малость,
Мне мало жить осталось,
А я с тобой в бреду.
 
 
Всю жизнь тебе молился,
Крестился и постился,
И свечки зажигал.
С чего ж душе так тяжко?
С чего любой дворняжке
Ты больше счастья дал?
 
 
Лежу я под иконой,
Прикрытый весь попоной,
В душе ж тоска и мрак.
Родные отвернулись,
Ушли и не вернулись.
С тобой же скучно как.
 
 
И, лежа весь накрытый,
Подумал я сердито —
Зачем я прожил так?
Зачем родню, забавы
Сменил на ритуалы?
Моя же жизнь, дурак!
 
 
И не переиграешь,
Сначала не поставишь,
И нет чистовика.
Зачем я жизнь профукал?
Что я оставлю внукам?
Мой эгоизм в веках.
 

 
Могу быть и кошкой, могу быть и львицей,
Могу быть и умной, могу быть тупицей.
Могу поддержать я пустой разговор
Иль о философии выиграть спор.
 
 
Могу изъясняться изысканным слогом,
Могу матерок в речь я вставить немного.
Могу я надменным и царственным взглядом
На место поставить хамящего гада.
 
 
Могу ему в морду дать без лишних слов,
Если в истерике биться готов.
Могу быть и мамочкой всем мужикам,
И маленькой девочкой, коль нужно вам.
 
 
Вы только решите, что же вам нужно:
Женская ласка иль женская дружба.
Мужчинам приятней, когда, раскрыв рот,
Их женщина слушает, как идиот.
 
 
Когда же пресыщен самовосхваленьем,
То на обожанье он смотрит с презреньем.
Терпеть рядом самоуверенность дурня
Судьба не моя – любой другой дуры.
 
 
И, если уж хочет быть тряпкой для мужа —
То выбор её, её жизнь, ей же хуже.
А я же актриса, когда настроенье
Ко мне лишь приходит, плевать мне на мненье.
 
 
И, если такая я вам не нравлюсь,
То плакать не буду, в себе не раскаюсь.
Навязчиво с вами дружить не ищу,
Но лжи, лицемерия вам не прощу.
 
 
Подлаживаться под других не хочу я.
К себе от других того вовсе не жду я.
Моя личность это лишь только моя.
Вот это сказать и хотела вам я.
 

 
Поспорила недавно тут с одним,
Скрывавшем дурь под мудрости личиной,
Сказав на униженье женщин прямо:
Чем меньше любим мы мужчин,
Тем больше им любить нам есть причины
(И до сих пор я в это верю рьяно),
Поскольку самолюбию мужскому
Вовек неясно, как так может быть,
Что женщина не может вдруг любить
Сей пуп земли, сотворенный людскою
И волей, и здоровьем, и желаньем,
И склонностью друг к другу. Состраданье,
Сколь часто женщины дают познать,
Частенько заставляет их считать,
Что женщина до гроба влюблена
И вечно будет с ним, а значит
Любить её нет смысла. Всё иначе.
Лишь та любви достойна, что сама
Не мужа над собой поставить может.
Что не склонит главы пред самомнением мужчины.
Что слепо преклоняться не захочет
Пред глупыми речами, чванством, спесью,
Которая не будет сладкой лестью
Застить глаза глупцу, чтоб радость дать
Ему себя значительней считать,
Чем есть. Такая не допустит
С собою рядом нахождения глупца.
Такую женщину мужчина не забудет
И помнить станет вплоть до самого конца,
И тосковать по ней, и преклоняться.
Но встретив вновь, преследовать лишь будет,
И унижать, глумиться и смеяться.
Мужскому эгу нет причин и смысла,
А глупости мужской нет оправданья.
Однако, не постигнет наказанье
Мужчин за то, что смеют мудрость женщин
Присваивать себе. Живём мы в мире,
Мужчинам приспособленным мужчинам.
И женщины обязаны молчать,
Скрывать ум по нелепейшим причинам,
Превозносить мужчин, не сметь критиковать.
Так стоит ли нелепое созданье
Под именем «мужчина» той любви,
Что дарит женщина? Ведь наказанье
Её награда. Как ни говори.
В ответ услышала я ругань, догмы мёртвой
Религии, истерики, скандалы…
Короче, спор закончился как раньше:
Все бабы дуры, а Адам был жертвой.
А значит, разговаривать с мужчиной
Нет смысла, если нет причины
Себя считать ничтожнее, чем есть,
Тем самым подтвердив мужскую спесь.
 

 
Мужчины – это смерть и измена,
Мужчины – насилье и страх,
Мужчины – это похоть и леность,
Запреты, приказы, война.
 
 
Не надо быть умной иль глупой,
Не надо любить и страдать.
Мужчина не ценит минуты,
Мужчина лишь ценит себя.
 
 
С надменным своим самомненьем
Он в женщине видит слугу.
Заботу, опёку и верность
Он должным считает ему.
 
 
Не надо пред ним унижаться,
Не надо обиды прощать.
Чем меньше влюблённой казаться,
Тем больше полюбят тебя.
 
 
Ты спрячь глубоко эти чувства
И изредка все ж вспоминай,
Что пресное блюдо так скучно,
А жизнь не один только рай.
 
 
С мужчиной играй лишь в те игры,
В которые хочешь сама.
И помни – мужчины не тигры,
Пусть кажутся ими сперва.
 

 
Поднявшись над проблем горой,
Смотрю вниз, молча, наблюдаю
За суетливою порой
Нежизнью тех, кого не знаю.
 
 
Вон аферист один бежит,
Сверкая фанатичным блеском.
За ним глупа толпа спешит,
Чтоб быть обманутою с треском.
 
 
На шиш лови лишь дураков,
Они пойдут к тебе, возможно.
Избегнуть в жизни тумаков
Нам трудновато. Это сложно.
 
 
Пока живут на свете дураки,
Учить их – дело непростое.
Ведь проще жить за счёт других,
Чем дать другим иль в мир иное.
 
 
Крутиться в жизни может всяк,?
е каждому дано крутиться.
Кому-то жизнь – пустой кабак,
Кому-то мать или сестрица.
 
 
И, выбирая в жизни путь,
Не надо бога клясть в итоге.
Ты выбрал сам, так сам и будь
Тем, на чей путь поставил ноги.
 

 
Ничтожен человек в своём желаньи мутном,
Ничтожен, глуп и слаб, и мелочен, и хил.
И лишь поднявшись ввысь на время, на минуту,
Он верит, что не он все гадости творил.
 
 
Ничтожная душа себя мнит мира властью,
И лишь паденье вниз трезвит ум глупый сей.
Мудрец же с высоты в невидимых несчастьях,
В страданьях, горестях зрит опыт жизни всей.
 

 
Я люблю полусумрак и ночь,
Не люблю разноцветных огней.
И тебе я хочу лишь помочь
Разобраться в душе своей.
 
 
Посидеть в тишине и покое
И подумать, не торопясь,
Что же главное, что наносное,
Что важнее, а что просто грязь.
 
 
Помолчу я с тобой скромно рядом,
Чтоб тебе болтовнёй не мешать.
И охватит сердечко отрада,
Что на свете есть с кем помолчать.
 
 
Я люблю полусумрак и ночь,
Не люблю разноцветных огней.
Суету прогоню от нас прочь,
Чтоб тобой насладиться полней.
 

 
Люблю души прекрасные порывы,
И ночь свечей, и солнца луч,
Люблю ручья весною переливы,
И тёплый дождь, и солнца из-за туч.
 
 
Люблю молчанье, тишину, безвестность,
И тихой радости покой,
И одиночество, и бесконечность,
А больше всех люблю я вечный зной,
 
 
Свободу выбора, полёт мечтаний,
И независимость в труде,
И грустный час воспоминаний,
Способность противостоять беде.
 
 
Я кошка, и с кошачьею породой
Я поступаться не хочу свободой.
 

 
На звёзды я люблю смотреть
В сторонке отстранённо.
Не растворяться, не гореть
В них самоупоённо.
 
 
Не заблудиться – созерцать,
В своих мыслях гуляя.
И потихоньку сочинять,
Знакомых забавляя.
 

 
Узрев издалека любви великой свет,
Ты вспомнишь, как не раз в подушку ты рыдала,
Как на алтарь клала себя, не слышав и «привет»,
Как зря себя ему, всю душу отдавала.
 
 
Когда красивые слова вокруг тебя витали,
За скопом сказок, мечт, воздушных замков, планов,
Последнее кольцо твоё в ломбард сдавали,
Лишь только покормить его, самой в подушку плакав.
 
 
Когда разбитого судьбой, в соплях и водке,
Его поддерживав, про свой забыв талант,
Ты говорила: «Мы прорвёмся вместе, что ты?»,
А он бросал тебя, к любовнице от дел сбегал,
 
 
Ты слёзы ототрешь, оглянешься вокруг,
Поймёшь, что именно тебе не доставало,
И улыбнёшься, пожалев своих подруг —
Великая любовь тебя, всё ж, миновала.
 
 
Пусть свет любви великой остается там,
Где есть сейчас, назло паршивым мужикам.
 

посвящатется С.Г.

 
Открытыми глазами
Смотрю на мир вокруг
И знаю, что недаром
Ты был мне послан, друг.
 
 
Ты как глоток свободы,
Ты счастье и покой…
Не влюблена я чтобы
Не знать, что ты не мой.
 
 
Что недостатков куча
Есть тоже у тебя.
Но для меня ты лучший
И всё, не хочу знать
 
 
Как без меня живёшь ты,
С кем радуешься, спишь,
Что делаешь нарочно,
А что и вопреки.
 
 
Теперь не существую —
Теперь уже живу,
Теперь я не ночую —
Теперь во снах парю.
 
 
Ведь ты мой лучик счастья,
Недолго, на чуть-чуть.
Желаю я удачи
 
 
Тебе, счастливый путь.
А я дождусь мгновенья,
Что встретимся мы вновь.
И дай мне, бог, терпенья!
Но не давай любовь…
 

 
Купола на спине и вся в перстнях рука…
Что я видел за жизнь воровскую свою?
Деньги, похоть, убийства, и трупы, и страх,
Что меня отморозки свои продадут.
 
 
Кто на домик в Испании смог накопить,
А кто с пулей в канаве в Салониках спит…
Эх, братки, довелось мне всю чашу испить,
Что мне жизнь поднесла – ею буду убит.
 
 
Нет, наврал я, ребята, ту жизнь выбрал сам —
Денег много и сразу хотел я иметь.
Выгрызая свой путь, вырос до короля,
Ныне мне уже нечего больше хотеть.
 
 
Телогрейку сменил на лощёный пиджак,
А решётки – на тюнинг на окнах машин.
Я теперь не бандит – называюсь не так,
Подо мной не бригада – район не один.
 
 
Бизнесмен, депутат – я цивильный мужик,
Утюги и паяльники канули вспять.
Я в деньгах и во власти, но камень лежит
На душе, что мог волю свою променять.
 
 
Где лихие года, когда имидж ничто,
А налёты с разбоями кровь горячат,
Когда трупы – песок, и сквозь пальцы бабло,
Вертухаи в глазок мою шконку глядят.
 
 
Я теперь жру от пуза, жена – топ-модель,
И любовнице «лексус» я свой подарил,
А Канары, Сейшелы, Бали, Куршавель
Я за год раз по десять от скуки сменил.
 
 
Дети в колледжах по миру тратят бабло,
Я ж с тоскою жру водку, солёный сухарь,
Надоело мне всё и не нужен никто,
Только чувство свободы вернуть бы, как встарь.
 
 
И когда вдруг придёт время мне умирать,
Вспомню тех, кто не дожил до этого дня.
Повинюсь перед ними, что смог променять
Я свободу и волю – я продал себя.
 
 
Когда в пышной кровати я буду сдыхать,
То не нужно мне громких пустых похорон.
И не нужен мне памятник ростом с меня,
А могила простая, раскидистый клён.
 
 
Попрошу я прощенья у умерших тех,
Кого в юности я на бабло променял.
И возможно, что бог всё ж простит мне мой грех,
Не потребует мзду за пороки с меня.
 
 
Вам же, тем, кто останется здесь без меня,
Я скажу, оторвавшись от скорби земной:
Ваша жизнь, суета в этой жизни – хуйня.
И засну, успокоенный я, вечным сном.