Текст книги "Практика предательства и другие истории девяностых"

Практика предательства и другие истории девяностых
Катя Стенвалль

Иллюстратор Вадим Казюлин

© Катя Стенвалль, 2023

© Вадим Казюлин, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0056-5293-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О книге и об авторах

Эта книга даёт совсем другой, новый и неожиданный взгляд на то, что такое предательство. Для одного это катастрофа, крушение надежд, утрата веры в человечество. А для другого – долгожданная свобода, избавление от оков, возможность сбросить тяготы устаревших отношений и изживших себя идей.

Героиня книги Катя живёт в очень интересное время и в интересном месте. А именно, в девяностые годы в Санкт-Петербурге. Действие книги начинается с распада Советского Союза, а заканчивается уже в 2000 году, когда наступает новый век. В стране царит постперестроечная эра, время стихийных рынков, безумных цен и больших надежд. Это время предприимчивых людей и безработных мечтателей. Время хаотической экономики и пережитков советского строя. Это время контрастов, беззаконья, возможностей, время анархии! И на этом фоне главной героине книги нужно закончить школу, поступить в ВУЗ, выбрать будущую профессию, найти работу, встретить новых друзей, и, может быть, если повезёт, то узнать, что такое любовь. Ей нужно стать большой.

Десять лет Катиной жизни, за которыми следит читатель, не были простыми. Она столкнулась с самыми удивительными людьми, типичными представителями девяностых. Они обманывали, крали, подставляли, бросали, унижали, обижали, а некоторые даже и убивали. Но у этих людей было что-то общее – все они оказались предателями. Или нет.

История начинается с того, что Катя садится в поезд, чтобы уехать из своей страны навсегда. Девяностые годы закончились, на дворе двухтысячный год. Теперь Катя решила принять меры. Она собирается превратиться в чудовище и всем за всё отомстить. Она будет ненавидеть и предавать точно так же, как это в своё время сделали они. Все получат по заслугам, ни один не уйдёт! Приведёт ли она этот план в исполнение? И как?

Автор текста – Катя Стенвалль. Так же автор книг «Разочарованный странник» и «Швеция без вранья». Катя по профессии реабилитолог, живёт и работает в Стокгольме. Пишет в стиле, который она сама называет «дополненная реальность». Читая её книги, сложно уследить, когда реальность перетекает в сказку, и когда выдумка начинает подозрительно напоминать правду.

Иллюстрации создал Вадим Казюлин, замечательный ярославский художник. Его работы отличаются глубоким пониманием сюжета и сопереживанием персонажам. Они дополняют текст, но иногда дают совсем иное, удивительное и более яркое видение происходящего. Силой своего таланта Вадим оживляет людей и ситуации, о которых рассказывает автор.

1. Мы, предатели

Поезд простоял на контрольно-пропускном пункте Вайниккала около получаса. Пограничники с собаками вышли из вагона, и поезд тронулся. Отошёл от перрона и начал набирать скорость. Всё, русско-финская граница позади, я пересекла границу двадцать восьмого августа двухтысячного года. Теперь я официально нахожусь на территории другого государства. Я официально уезжаю, убегаю, бросаю, ухожу и оставляю, закрываю за собой дверь. Я официально предаю, или что-то вроде того. У меня даже есть об этом отметка в загранпаспорте.

Можно выдыхать. Контроль на границе прошёл легко, пограничники не задавали никаких лишних вопросов. Зашли, посмотрели и вышли.

Мне надо написать письмо. Отправлю его из Хельсинки, как приеду. Там на вокзале есть почтовый ящик у главного входа и киоск, где продаются конверты и марки. Вырываю листок из блокнота, беру ручку, устраиваюсь за маленьким столиком у окна и пишу:

«Уроды и придурки! Вы все меня предали. Вы мне врали, обманывали, обещали то, что не собирались выполнять. Вы крали, подставляли, обсчитывали и вымогали. Вы меня обидели и бросили. Вы меня не любили. Вы сделали мне больно. Вы хотели погубить меня, но у вас ничего не вышло. Вы! И такие, как вы. Вы одни во всём виноваты. И теперь я приняла решение. Я собираюсь отомстить. Я собираюсь кое-что сделать. Что именно – не скажу. Вы скоро сами узнаете об этом из газет и программы новостей. Когда вы будете читать это письмо, всё уже будет кончено, и ничего нельзя будет изменить. Вы пожалеете, но будет уже слишком поздно.»

Поезд идёт мимо перелесков, озёр и полей. Изредка я вижу огоньки деревень и аккуратные красные домики. Через пару часов приедем. Я смотрю на проплывающие мимо финские виды. Снова придвигаю к себе листок бумаги и дописываю в начале «Дорогие». Теперь письмо начинается так: «Дорогие уроды и придурки!» Думаю ещё пару минут и приписываю «любимые». Дорогие, любимые уроды и придурки.

Стучат колёса, но вообще в поезде тихо. После границы все успокоились и затаились в своих купе. Может быть, отдыхают перед приездом, два часа осталось до столицы. Скоро надо будет собирать вещи, застёгивать сумки, надевать куртку и готовиться к высадке. Сейчас я сижу с ногами на нижней полке: в шортах, футболке и носках. Передо мной стакан кофе и бутерброд. В моём купе уютно, я еду одна, ко мне никого не подселили.

Я смотрю в окно, там стремительно темнеет, и вместо пейзажа я вижу своё отражение.

Нет, не получается у меня письмо. Надо подумать. Опять беру ручку и зачёркиваю два слова в начале: «уроды и придурки». Теперь получается так: «Дорогие, любимые! Вы все меня предали. Вы мне врали, обманывали.» Нет, ерунда какая-то. Зачёркиваю всё остальное, теперь получилась просто грязь, сплошные чёрные линии на бумаге. Каляка-маляка. Лучше начать всё сначала. Беру другой листок, пишу на нём: «Дорогие, любимые!» А дальше? Дальше я не знаю. Переворачиваю листок и записываю то, что мне только что пришло в голову:

 
я была бы плохой солдат
я мечтаю смотрю назад
верю в сны
если бы я могла
сразу бы предала
 

Больше мне ничего не придумать. Голова вообще не работает. Комкаю листки бумаги, бросаю в мусорное ведро. Нет, здесь их может найти уборщица, и тогда мой замысел раскроется. Открываю окно и кидаю скомканные листочки на улицу, мы как раз едем мимо озера, они падают в воду.

Сижу, обхватив голову руками, закрыв глаза. Внутренним взором я вижу моего первого, самого первого парня, моего жениха, компьютерщика Артёма. Он снова пришёл в мои сны. Он появляется откуда-то из темноты за окном, из синих очертаний ёлок и сосен, из бегущих по ночному небу облаков. Он протягивает ко мне руки:

– Катя! Я так хочу быть счастливым! Обними меня. Если не обнимешь, я к вечеру умру.

Я отвечаю:

– Я не сержусь на тебя! Иди ко мне. Дай мне руку!

Я тру глаза и мотаю головой, прогоняю видение. Делаю глоток кофе, надо встряхнуться. Зачем это всё? Зачем он пришёл, когда меня больше нет? Теперь не важно. Теперь ничего не важно. Ничего уже не переделать.

Скоро произойдёт удивительная вещь, редчайший случай, о котором будут писать в газетах. Одна девочка села в поезд на вокзале и больше её никто никогда не видел. Куда она делась? Растворилась в воздухе? Провалилась под землю? Скоро произойдёт чудо, это будет великий день, настоящий праздник. Можно будет увидеть, как я превращусь в чудовище, с которым ни о чём нельзя договориться. Я превращусь в людоеда, в огнедышащего дракона, в летучего монстра.

От меня никто не уйдёт, ни один! И все за всё заплатят. Не верите? Ну, как хотите.

Настроение у меня, в общем-то, хорошее, и я улыбаюсь. Через час пятнадцать мы будем в Хельсинки. Или? Ой, я же часы забыла перевести, мы будем на месте через пятнадцать минут. За окном мелькает россыпь огоньков, поезд уже идёт в пригороде, маленькие домики сменились большими. Так что же я сижу? Надо собираться. Где мои кроссовки? Вот же они, под сиденьем. Куртка на крючке у двери. Вроде бы, я ничего не забыла, не оставила никаких улик. Когда сюда нагрянет полиция и репортёры, они ничего не поймут. Документы в сумке, кошелёк тоже, телефон в кармане. Хотя, какая разница, мне это всё вряд ли понадобится. Если уж я собираюсь превратиться.

Хорошо, пока что всё идёт хорошо. А я не люблю, когда плохо. Всё, как я и планировала. Девяностые годы закончились, их больше нет. Уже несколько месяцев, как двухтысячный год. Что сбылось, что не сбылось, что было, чего не было, кто кому что сказал, что с кем случилось – это теперь уже совсем не важно. Один стал великим, другой не стал, а третий… Что сделал третий? Скоро узнаете.

Поезд уже идёт вдоль перрона, замедляет ход. Мелькают вывески на чужом языке, светится табло с расписанием пригородных электричек, что-то передают по громкой связи. Я готова на выход. Проверяю ещё раз. Сумка на месте, документы и кошелёк на месте. Руки, ноги и голова на месте. В голове тоже всё, вроде бы, на месте. Что-нибудь ещё?

В этой главе используется стихотворение «Плохой солдат» авторства Кати Стенвалль, 2021.

2. Развалилось

Путч произошёл в августе 1991 года. В двадцатых числах. Поэтому лето перед началом девятого класса оказалось для меня немного короче, чем в прошлом году. А началось всё с того, что по всем каналам нашего телевизора передавали балет «Лебединое Озеро». Теперь я знаю, если по телевизору один балет, то значит произошла попытка государственного переворота. Тогда попытка не удалась, но это, конечно, смотря для кого.

Летнее утро. Я живу у нас на даче под Питером, на Карельском Перешейке. Родители работают в городе, а я в город не езжу вот уже три месяца. Я живу сама. Но я уже большая, всё знаю и умею. Родители не боятся меня оставлять на даче. Я могу и дров нарубить, и печку истопить, и баню. Могу наносить воды, сварить суп, прополоть грядки, всё что угодно. Мне уже четырнадцать.

По утрам я встаю рано, хоть мы и сидим с ребятами допоздна. Жжём костёр и поём песни под гитару, пока Серёжина бабушка Нюра не придёт ругаться. Она не любит, когда Серёжа поздно ложится, потому что им обоим надо рано вставать, дел много. У них же козы, куры, кролики. Когда Серёжа уходит, мы все тоже расходимся по домам, хотя нас никто и не гонит.

Вчера было очень весело. Соседский мальчик Володя только что вернулся из летнего лагеря и привёз оттуда песенник, целую толстую тетрадь песен, записанных синей ручкой. Мы их допоздна пели. Володя этим летом подрабатывал в лагере вожатым, он знает так много всяких песен, стихов, анекдотов, шуток, загадок. И как это всё умещается у него в голове? Он очень умный, с ним так здорово. Володя – душа нашей компании. С нами ещё были Юлька, Виолетта, Люба и другие ребята с соседних улиц. Это мои дачные друзья.

Не знаю, сколько часов я спала, но встала я в семь и чувствую себя отлично. Пошла на огород, набрала ягод в большую кружку, намешала со сметаной и сахаром, и ем. Потом сварила себе кофе. Некоторые говорят, что мне ещё рано пить кофе. Ну и что? Кто мне запретит? Я люблю кофе. Включила телевизор. По утрам я обычно смотрю новости, как мой папа. Но вместо новостей передают балет «Лебединое Озеро». Переключаю на второй канал, то же самое. И на третьем тоже. У нас всего три канала, и везде балет. Что такое? Включаю радио, там тоже балетная музыка. Ничего не понимаю! Где новости?

Ну ладно, пойду, посижу во дворе, очень уж погода хорошая. От калитки через двор ко мне идёт баба Нюра, Серёжина бабушка. Так рано, а она уже пришла в гости. Не случилось ли у неё чего-нибудь? Баба Нюра начинает со мной говорить издалека, поэтому она кричит:

– Эй, Катю! У тебя телевизор-то работает?

Она меня так называет: «Катю». Баба Нюра местная, из деревенских, она говорит по-своему.

– Я телевизор-то утром включила, а там по всем каналам-то музыка. Я смотрю-то, смотрю, переключаю туда-сюда, а там-то всё музыка. Сломался, что ли?

Нет, говорю, не сломался. У меня по телевизору то же самое. Мы с бабой Нюрой идём в дом и переключаем каналы нашего телевизора, везде один балет.

Часам к десяти ко мне пришли девчонки, Юлька с Виолеттой, и тоже пожаловались на балет. В программке было написано, что с утра будет фильм «Гардемарины, вперёд!», мы все его так ждали, но вот уже время подошло, а фильм не показывают.

Когда балет не прекратился и в обеденное время, я пошла в гости к Володе, он умный и умеет обращаться с техникой. Может быть, он разберётся? Володя сказал, что всё утро пытался починить телевизор, но, видимо, дело не в аппарате, а в самом телевидении. Наверное, у них там произошла ошибка, какой-нибудь механизм заело, поэтому показывают одну и ту же передачу. Володин папа говорит, поправляя огромные очки:

– Бездари на телевидении работают. Все теперь без образования, без опыта. Из молодых, да ранних. Выскочки! Вот и результат. Пойдёшь с нами на рыбалку сегодня, Катерина? Мы вечером собираемся, часов в восемь.

Я сказала, что пойду. Но так получилось, что не пошла и не смогла их предупредить. Даже не извинилась! Но я вам сейчас объясню, почему. Вечером у наших ворот затормозил киношный автобус и начал сигналить. Мои родители работают в кино и ездят на съёмки на таких автобусах. Я вышла на крыльцо посмотреть. Из автобуса выскочил мой папа и побежал ко мне:

– Катька, быстро собирайся, поехали. Давай скорей, нас ждут. Я упросил, чтобы тебя забрали. Я только на минуточку, надо в город ехать. Быстрей, потом в машине расскажу, что и почему.

Я схватила рюкзак, надела джинсы, сунула ноги в сандалии. Папа выключил телевизор, где всё ещё показывали балет, запер дверь, мы запрыгнули в автобус и поехали. Кошку, конечно, найти не удалось, она была где-то на улице, но папа сказал, что заедет за ней завтра.

В автобусе было много народу, все шумели, кричали. У одного был с собой транзистор, он пытался ловить какую-то передачу, но вместо этого слышалось только шипение и писк. Папа сказал, что сегодня произошла попытка государственного переворота. Что президент Горбачёв хочет, чтобы наша страна шла по пути демократии, а некоторые политики из его окружения пытаются этому помешать и снова повести страну в сторону советской диктатуры. И сейчас они стараются захватить власть в свои руки. Неизвестно, что будет, может быть и война, поэтому родители не хотят оставлять меня одну на даче.

Оставлять меня одну в городе они тоже не хотят, поэтому на следующий день берут меня с собой на работу. Мы едем в Петергоф, это город недалеко от Санкт-Петербурга. Они сейчас снимают фильм о Революции, я смотрю, как мама гримирует Царя Николая и его дочерей. Ну, то есть не их самих, а актёров, конечно. Мне тоже разрешают сняться в нескольких эпизодах, и я бегаю по старинному зданию вокзала в коричневом платье начала века. На ногах у меня ботинки, зашнурованные чуть ли не до колена. Ужасно неудобно. Раньше люди так странно одевались! Может быть, мне стать актрисой, когда выросту? Нет, лучше сценаристкой, я бы придумала историю поинтереснее, это точно.

И на следующий день мы опять едем в Петергоф. И ещё раз на следующий. Пока что никакой войны не видно.

В тот день съёмки велись с крыши дома. Дом был длинный, но невысокий, пять этажей. Камера была установлена так, чтобы можно было снимать улицу сверху. Вся съёмочная группа стояла за камерой, а около камеры были только оператор – мой папа – с помощником, режиссёр и фотограф. У них за спиной было много народу. Люди сидели, стояли, лежали. На крыше было тепло и солнечно. Кто-то ел бутерброды, кто-то читал, кто-то пил чай из термоса, кто-то вязал, все болтали вполголоса, чтобы не мешать съёмке. Человек с транзистором, которого я видела в автобусе, по прежнему пытался поймать какие-нибудь новости. Его то и дело спрашивали: «ну, что там?» И тут вдруг наш фотограф как закричит: «Смотрите! Коля, снимай! Снимай!» И сам начал щёлкать фотоаппаратом, наклонившись над краем крыши так, что чуть не упал. Мы все подошли к краю и заглянули вниз. Там по улице шли танки, как в каком-нибудь военном фильме про битву за Сталинград. По тротуарам бежали люди, рядом с танками и вслед за ними. Многие фотографировали, кричали, размахивали кто чем, кто свой курткой, кто сумкой, кто газетой. В окнах домов тоже были люди, и все что-то кричали.

Человек с транзистором сбивчиво и восторженно объяснял нам причину, он так волновался, что было сложно понять, что он говорит. Но я разобрала, что танки направляются из военной части Петергофа в Санкт-Петербург, чтобы поддержать борцов за демократию. Что военные самовольно, без приказа начальства, приняли решение повести танки в город на тот случай, если у нас тоже случится путч. Если заговорщики попытаются захватить власть. Тут кто-то крикнул у меня за спиной: «Ребята, давайте! Вперёд! За свободу!» С улицы донеслось: «За демократию!» Из окон кричали: «За новую Россию! Молодцы! Герои!»

Это было так здорово! Я думала, что сейчас на моих глазах происходит Революция, что очень скоро мы все станем свободными и счастливыми. Что осталось совсем немножко. Настанет новая жизнь, и всё будет по-другому. Всё будет хорошо, совсем вообще всё всегда хорошо. Я видела, как ярко сияли глаза у коллег моих родителей, какие широкие улыбки были на лицах. Люди обнимались, пожимали друг другу руки, целовались. Кто-то запел песню Цоя «Группа Крови». И все тут же, как по команде, выстроились в ряд, положили руки друг другу на плечи и хором запели: «Не остаться в этой траве, не остаться в этой траве, пожелай мне удачи в бою, пожелай мне удачи!» Танки всё шли. Мы стояли там и пели на крыше, выше всех над городом. А сверху светило августовское солнце и синело небо, жизнь была такой замечательной, а впереди была только свобода и только счастье.

Последнюю неделю августа я провела в городе. На дачу мне поехать не разрешили. Так что эти каникулы закончились раньше обычного, жалко! Но в городе тоже было неплохо. Многих ребят привезли в город раньше времени, мы созвонились и целыми днями пропадали на улице. Родители провели со мной всего несколько дней, а потом им надо было уезжать в командировку. Они уехали куда-то на север, оставив мне ключи и немножко денег. Они и раньше так делали, я часто оставалась одна. Но я не боялась, я всё умела делать сама. Первого сентября я пошла в школу на праздничную линейку тоже сама, меня никто не провожал. Правда, в тот год линейки отменили во всём городе из-за возможных народных волнений. Вот не повезло тем, кто пошёл в первый класс! У них даже и фотографий на школьном дворе не останется.

Родители писали мне письма. Обычно это делала мама, но и папа в конце мог приписать пару слов. И вот я получила от них письмо, где мама писала следующее:

«Дорогая Катенька! В тёмном-претёмном лесу живут маленькие серенькие мышки. Их никто не видит, потому что они всегда сидят в норке под старым пнём. Но и сами они тоже ничего не видят и не знают, что в лесу происходит. Может быть, появился новый лось? Может, мимо пробегал заяц с длинными ушами? Может, сорока принесла на хвосте сплетни? Может, созрели ягоды? Или расцвёл удивительный цветок? Может быть, лес хотят срубить, и пора переселяться на новое место? А может быть, разлилась речка, и пень вот-вот затопит? Или в лесу появился охотник с ружьём? Мышки ничего этого не знали, потому что были трусишками и не высовывали носа из своей норки. Дорогая Катя, сейчас настало такое удивительное время, когда нужно интересоваться тем, что происходит вокруг, смотреть, слушать, участвовать, действовать. Не будь, как эти мышки! Живи в полную силу! Это удивительное, прекрасное время. Это время больших перемен и больших возможностей. Это твоё время! Не упусти его. Наша страна и мы все стоим сейчас на пороге удивительной новой жизни. Сейчас происходит такое, чего никто из нас никогда не видел. Тебе повезло жить в эпоху великих свершений. Только смелые, умные и честные люди достойны жить в этом новом мире. А пугливые серые мышки навсегда останутся под своим пнём.»

Папа в конце приписал своим косым, размашистым почерком: «Катька, я уверен, будущее за тобой. Ты у нас молодец! Ещё немножко, и наступит свобода, тебе все дороги будут открыты. Ты можешь стать кем угодно, жить, как угодно, делать, что угодно. Ты – свободный человек в новой, свободной стране. Обнимаем тебя, наша умница, скоро приедем. Твои непутёвые киношные родители.»

Я прочла это письмо несколько раз. Какие ещё мыши? Какой ещё пень? Боже мой, мама, как всегда, думает, что мне ещё семь лет. Мне даже обидно, что она не понимает, что я уже взрослая и со мной можно говорить, как со взрослой, на любые темы. Мне уже четырнадцать! Просто мама так редко меня видит, она обычно в экспедиции, или на работе, даже и не замечает, как быстро я расту. Мышки в норке… А вот папина приписка мне понравилась. И так много написал, обычно он ограничивается словом «Обнимаю».

Школа началась и сразу закончилась. Отключили электричество. У нас раньше никогда не бывало перебоев с электричеством. Его иногда отключали, но только на час или два. Уже две недели нету, и мы не учимся. Сначала пытались проводить уроки без света, ведь есть же окна, но было слишком уж темно, особенно если шёл дождь. Поэтому нас распустили по домам.

Во всём районе тоже нет света, не только в школе. Классно! Мы теперь все дни проводим на улице. Нам сказали, чтобы мы брали с собой учебники и занимались где-нибудь в парке, но мы этого, конечно же, не делаем. Просто гуляем всем классом по городу. Потом свет дали, но тогда началась эпидемия гриппа, и мы снова оказались дома. Сперва на неделю, потом на две, а потом и на три. Учительница Марья Ивановна звонит всем нам каждый вечер и спрашивает, сделали ли мы уроки и как мы себя чувствуем. Эпидемия закончилась, но тут опять отключили свет! И мы снова дома. Теперь на дворе октябрь, и стало заметно холодней и темней. Мы всё равно целыми днями гуляем, но вечером я прихожу домой, а там никого нет, и темно. Ни телевизор посмотреть, ни книжку почитать. Обычно я сижу на кухне с зажжённой газовой плитой, так светлее. У меня есть свечи, но свет от них такой тусклый, что особо не почитаешь, глаза устают. Я ложусь спать в восемь вечера, чтобы не сидеть в темноте, а до этого мы несколько часов болтаем с одноклассниками по телефону. Телефон работает не от электричества. Если я подхожу к окну, то вижу, что весь район – тёмный, ни в одном окне не горит свет и на улицах не горят фонари. Как будто мы вдруг оказались в прошлом, когда ещё люди жили при свечах.

Однажды, когда я пришла с улицы домой, то застала там маму с папой. Я их ещё не ждала, даже посуду вчера не помыла и кровать не убрала. Приехали на месяц раньше срока. Говорят, пока что съёмки их картины приостановили из-за неспокойной обстановки в стране. Продолжат через пару недель.

Мама ругается:

– Ну и свинарник ты тут развела! Полная раковина посуды! Везде мусор, шмотки по всей квартире раскиданы, уличные ботинки в спальне стоят. Ты бы ещё их себе на подушку поставила! Тебя вообще нельзя оставлять одну! Ну как ребёнок, честное слово. Ты хоть цветы на подоконнике поливала? Почему они так выглядят? Катя, ты загубила герань! Что у вас тут вообще происходит? Почему ты не в школе? Что со светом? Почему лампочки не горят, я не понимаю! Что ты сделала?

Папа её перебивает:

– Ох, перестань! Во всём районе нет электричества, они уже месяц живут при свечах, и в школу поэтому не ходят.

– Нет электричества? Ну так надо позвонить на электростанцию, надо бежать к управдому, надо же что-то делать. Господи, ну все как дети малые! Никто ничего не может!

Мама начинает куда-то звонить, куда-то бежать, папа просит её не суетиться и дать ему отдохнуть с дороги, она отвечает, что ему лишь бы отдыхать, они спорят, дома становится шумно и тесно. Меня заставляют немедленно чистить картошку и варить сосиски. Прощай, спокойная жизнь! Но я рада, что они приехали. Теперь не так тоскливо будет по вечерам в темноте.

Раньше я всегда ходила в бассейн на соседней улице, там был целый спорткомплекс. Большое квадратное здание из серого бетона, не очень красивое, но зато рядом. Мы все туда ходили, не только я. Последние два месяца оно закрыто из-за перебоев с электричеством. Теперь свет есть, и я надеюсь, что скоро снова пойду плавать. Но тут оказалось, что спорткомплекс больше не работает. Какие-то люди залезли в здание и отвинтили там всё, что можно было сдать на металлолом. Даже трубы разобрали! Началось следствие и выяснилось, что сделал это сам директор спорткомплекса. Об этом писали в местной газете и даже показывали в передаче «600 секунд»! Я никак не понимаю, директор сам украл у себя? И думал, что его не поймают? Испортил целое здание, огромный бассейн, в который ходил весь район, тысячи взрослых и детей. Какой ужасный поступок! Мы смотрели новости вместе с бабушкой, она сказала, глядя на экран:

– У детей украл! Креста на нём нет!

Бабушка у нас набожная, ходит в церковь и молится. Я этого стесняюсь и никому не рассказываю. В детстве она всегда брала меня с собой в церковь, мне нравилось, там было тихо, спокойно. Но когда я выросла, я перестала с ней ходить. Бабушка не заставляет меня, она очень добрая.

Разграбленный спорткомплекс стоит пустой и тёмный. Я думала, что его отремонтируют и снова можно будет там заниматься. Но никто его не ремонтирует. Какие-то дураки выбили все стёкла. На стенах появились надписи, всякие нехорошие слова. Я эти слова знаю, но никогда не говорю и, тем более, не пишу. Мне неприятно видеть эти надписи всякий раз, когда я иду в школу. Спорткомплекс начал стремительно разваливаться, козырёк над входом покосился, со стен осыпается мозаика. Раньше там было панно из маленьких разноцветных камешков. Было изображено, как дети разных народов играют в мяч на пляже. А теперь и не поймёшь, картинка ли это, или просто цветное пятно. Мы с моим другом Никитой залезли на подоконник первого этажа и заглянули в здание. Там внутри мусор, осколки стекла и много голубей. Птицы залетают в бассейн через разбитые окна. Когда дует ветер, ходить около спорткомплекса очень страшно, потому что сквозняк так жутко завывает в пустых помещениях, что кажется, это воют привидения.

Мои родители пока что без работы. Они оба работали над фильмом о Революции, но что-то там такое случилось, деньги кончились, и фильм приостановили. Всё время говорят, что со следующей недели снова начнут снимать, но проходит неделя, и ничего не меняется. Денег как не было, так и нету. Но родители всё равно иногда ездят на киностудию, узнать новости. Они говорят, что там полно людей, которые слоняются по коридорам, цехам и павильонам без дела, их картины тоже заморозили. Никто ничего не понимает и все чего-то ждут. Ещё недельку, ещё две, деньги скоро должны прийти, тогда продолжат съёмки.

Папа сидит дома и целыми днями раскладывает пасьянс на кухонном столе. Мне уже надоело видеть его всё время в одной и той же позе. Хоть бы погулять сходил, что ли. Он иногда ходит в магазин, потом возвращается и говорит, что ничего не купил. В магазине ничего не было. Он обошёл все окрестные магазины, но и там тоже пустые полки. Иногда он приносит какие-то странные продукты. Вот, купил консервированные кабачки болгарского производства. Давали по двадцать банок в одни руки, меньше нельзя. Мама сердится:

– Зачем ты это купил? Кто это будет есть? Они несъедобные. Денег и так нет, ты ещё всякую ерунду покупаешь! Жри сам!

Папа огрызается в ответ:

– И сожру!

Теперь у нас на завтрак чай с булкой. На обед – болгарские кабачки, разогретые на сковородке и залитые яйцом. А на ужин – опять то же самое. Кабачки, а потом чай с булкой.

Папу то и дело обсчитывают, не дают сдачи, или подсовывают ему испорченные продукты. Один раз ему даже дали поддельную купюру. В последнее время он стал часто терять деньги, а то и весь кошелёк. Денег и так нет, а он их всё время теряет! Пару раз он забывал в магазине всю сумку с продуктами. Он терял документы, ключи, проездной, зимнюю шапку, перчатки. А однажды он где-то потерял ботинки и пришёл домой в одних носках. Ещё он стал часто падать на улице. После таких падений он приходил домой весь грязный, с ободранными руками. Странно, раньше такого с ним не случалось.

Раньше мама с папой никогда не ссорились, теперь они ссорятся постоянно. То и дело друг на друга кричат. Мне страшно, когда они так кричат, я тогда запираюсь в ванной, включаю воду и затыкаю уши, чтобы не слышно. Но всё равно слышу, как они ругаются.

– Когда это кончится?! Ты уже на человека не похож! Ты посмотри, до чего ты докатился!

– Пасть захлопни! Как ты меня достала!

– Ты хоть при ребёнке-то держи себя в руках!

– Заколебала ты меня с этим ребёнком!

– Свинья! Скотина!

– Я тебе сейчас шею сверну! Тебе в психушку пора! Давай я скорую вызову, они тебя быстро оформят!

– Давай я лучше нарколожку тебе вызову! Чтобы тебя там в человеческий вид привели!

У нас в доме сломался лифт, и теперь мы ходим пешком на четырнадцатый этаж, вверх и вниз. Раньше, если лифт ломался, надо было позвонить ремонтнику дяде Жоре в подсобку в доме напротив. Можно было и не звонить, а просто так к нему сбегать. Обычно дядя Жора сидел на лавочке у входа в подсобку, одетый в синий комбинезон и берет, курил и разгадывал кроссворды. А если кто застрял в лифте, то можно было нажать на кнопку «Вызов», и у дяди Жоры раздастся звонок. Он тогда брал свои инструменты и шёл чинить лифт. Но эту контору закрыли, нечем платить за ремонт, поэтому лифты у нас больше не чинят. Вот уже месяц, как сломался, и никому дела нет. Мы звонили в разные инстанции, но нам везде отвечали: «А мы-то здесь при чём? Обращайтесь в жилконтору.» Мы обращались, и управдом тоже звонил с тем же результатом.

Поэтому лифт не работает. На четырнадцатый этаж ходить тяжело, но я уже привыкла за месяц. А вот родителям каждый подъём даётся с трудом. Наша соседка – старенькая бабушка, она еле ходит, ей не подняться по лестнице. Ну, и как ей быть? Она просит меня сбегать в магазин за продуктами, и я бегаю. За это она иногда угощает меня пирогами. Мы ещё раз позвонили в жилконтору и объяснили, что она старенькая, ей нужен лифт. Но те опять говорят: «А что мы можем сделать?»

За домом раньше была детская площадка. Там вокруг росли кусты сирени, а в середине была песочница, беседка, скамейки, качели, несколько лазилок и горка в виде слона. Когда я была маленькая, бабушка водила меня туда гулять. Там мы играли с моим другом детства Никитой, а наши бабушки сидели на скамейке и вязали. Потом, когда мы подросли, мы приходили туда уже сами, качались на качелях, кто выше подлетит. Надо было раскачаться сильно-сильно и потом спрыгнуть на кучу песка в песочнице. Теперь этой детской площадки нет. Какие-то люди разобрали беседку и скамейки на доски и жгут по ночам из них костёр. На месте песочницы лежат несколько мокрых старых матрасов, из которых торчат пружины и вылезает поролон, а сверху накиданы грязные тряпки. На этих матрасах по ночам сидят и лежат жуткие типы, жарят на костре всякую дрянь. Никита сказал, что они ловят кошек, собак и голубей – и едят. Эти люди сломали всё, что было на площадке, ничего не осталось. Даже кусты сирени пустили на дрова. Я боюсь ходить с той стороны дома. Мы несколько раз вызывали милицию, но никто по нашему вызову не приехал.