Текст книги "Практика предательства и другие истории девяностых"

– А хотите, я вам суну? Да вы не бойтесь, у меня ладошка маленькая. Не больно совсем, вам понравится. Всем моим парням нравится.

Он не ответил. Высвободился, прошёл вперёд по коридору, несколько раз оглянувшись на меня, и скрылся в своём кабинете. Я крикнула ему вдогонку:

– Куда пошёл? А ну вернись, булки раздвинешь!

Когда он закрывал за собой дверь, мне, вроде бы, послышалось, что он сказал: «Идиотка».

В понедельник меня уволили. Официальная формулировка была такая: за профессиональную беспомощность и отсутствие креативности. Степан Семёнович уволил меня в конце рабочего дня, на глазах у всех сотрудников, кто был в офисе. Он сказал, что компания не может себе позволить держать в штате человека, настолько непригодного к работе, как я. Он протянул мне мою трудовую книжку, где было написано, что я уволена с сегодняшнего дня по соглашению сторон. Никакого соглашения я не давала. Так же имелся и приказ о моём увольнении, напечатанный на листе А4.

Он ещё много всего говорил, ругал меня. Вокруг стояли мои коллеги со скорбными и встревоженными лицами. Я смотрела в пол и думала: он мне отомстил за пятницу, он отомстил. Слов я не разбирала, у меня шумело в ушах, но я слышала, что голос Степана Семёновича всё ещё звучал, значит он ещё не закончил меня отчитывать. Чего я буду стоять, это слушать? Я развернулась и пошла на улицу, по дороге разорвала и выбросила в урну мою трудовую книжку вместе с приказом. Наверное, это был очень театральный и дурацкий жест, не знаю. Но я просто не могла держать эту гадость при себе. Когда я вышла за дверь, за мной следом выскочила секретарша Леночка, схватила меня за рукав пальто. За ней следом вывалились и ещё несколько человек. Наташка, Оля, Андрей, второй Андрей и Рома с Сергеем.

– Катька, ты что, дура? Куда ты пошла?

– Иди назад, проси, чтобы тебя оставили.

– Попроси прощения! Скажи, что больше не будешь.

– Степан Семёнович отходчивый, он тебя простит.

– Меня уже четыре раза увольняли, ну и что? Иди к нему, скажи, что виновата.

– Ну он же не зверь какой-нибудь, он тебя не съест, иди назад!

– Катька, чего ты такая гордая? Невелика птица, чтобы так себе цену набивать. Провинилась – ну так и скажи, чего ты выступаешь? Извинись, он поймёт.

Но дело было не в гордости, и ничего я не выступаю. Просто мне было очень обидно, что он оказался таким. Обидно, что мой начальник оказался мудаком. Я думала, он другой. Я и представить себе не могла, что он настолько мелочный, злопамятный, мстительный. Я думала, он великий человек, бизнесмен, а он просто маленький злобный гоблин. Я ему не дала, и он мне отомстил. Какая гадость! Как в каком-нибудь дурацком кино. Примитивный животный мозг. Даже пару дней подождать не мог для приличия, чтобы не так была заметна связь между причиной и следствием. Даже не потрудился придумать какое-то приемлимое объяснение. Дурак.

Как жалко! Я ему сказала, что мне нравятся его глаза и ноги. Схватила начальника за задницу. Зачем я это сделала? Теперь он знает.

Девчонки тормошили меня, совали мне в рот сигарету, в руки чашку кофе, они думали что у меня шок. И что, это правда, что он их всех имел? Это что, какой-то тайный клуб? Членом которого я не стала. Да бросьте, я не верю. Ерунда это всё. Не может такого быть. Это просто его фантазии, это кричит его кризис среднего возраста. Это его беспокойная несчастная душа, его пятидесятилетнее тело, оба начинают бояться, что через какое-то время, в обозримом будущем, он уже не сможет быть интересным для женщин. Он ничего не сможет им дать. Он станет старым! Станет старпёром. Не нужным ни своим четырём бывшим жёнам, ни своей секретарше, ни даже бухгалтерше, никому. Он будет с тоской смотреть на проходящих мимо девушек и злиться, говорить им всякие гадости – просто от бессилия. Дурак!

Он меня уволил, очень хорошо, он мне больше не начальник, прекрасно. Я ему сейчас скажу, что я о нём думаю. Да отстаньте вы от меня с вашей сигаретой, я не хочу курить! Отпустите рукав моего пальто!

Я рванулась назад в офис, в кабинет Степана Семёновича. За спиной кто-то крикнул:

– Катя, не надо!

Я вошла, он сидел за столом, говорил по телефону. Увидев меня, положил трубку.

– Стучаться надо, никогда не слышала?

Я села на стул рядом с ним. Он немножко удивился:

– Я тебе, кажется, не предлагал сесть.

– Я не верю, что вы их всех трахали.

– Что?!

Он комично огляделся вокруг, как будто искал что-то в комнате, и развёл руками:

– Катя, ты с кем сейчас разговариваешь?

– Вы мне больше не начальник, вы меня уволили.

– И ты припёрлась назад, чтобы мне об этом сказать?

– Вы меня уволили из-за пятницы, да? Из-за того, что тогда было?

– А что было? Разве что-то было?

– Из-за того, что я вам не дала.

– Не дала! Да кому ты нужна? Нет, представь себе, не из-за того. Я посмотрел на результат твоей пятничной работы. Я тебя просил задержаться и сделать одно задание, так? И ты сделала. Но что именно ты сделала – это другой вопрос. И если уж ты вернулась, то давай мы вместе сейчас посмотрим на твою работу. Давай?

Он выдвинул ящик стола и вынул оттуда несколько распечатанных листков.

– Вот, смотрим. Что у нас тут такое? Значит, работа выполнена халатно, небрежно, спустя рукава. Данных недостаточно, а те, какие есть – непроверенные. Где ссылка на источник? Вот этот абзац – откуда взят? А этот? Представь себе, я не поленился проверить и всего двумя кликами мышки выяснил, откуда ты это скопировала. Зачем нужна такая работа? Как я могу это использовать? Этот документ нельзя назвать документом, это бумажка, с которой разве что в уборную сходить. Клиенту я это показать не могу. Ну и зачем тогда? Я что, ещё и зарплату тебе должен платить – вот за это? Ты меня за дурака-то не держи, я не из таких. Дядю Стёпу натянуть – это у тебя не выйдет, девочка моя. Думаешь, глазки мне состроила, и можно не работать? Ну ладно, может быть я сам виноват в том, что год с тобой в гляделки играл и не требовал от тебя результатов. Плох тот начальник, который не может управлять своим персоналом. Я вижу, ты расстроена. Может быть, мне нужно было тебя уведомить об увольнении заранее, чтобы ты успела подыскать себе другое место работы. Рекомендации я тебе, конечно, дам, не вопрос. Но оставить тебя в штате и платить зарплату – сама понимаешь, извини. После твоей пятничной сверхурочной работы – у меня просто руки опускаются… У тебя деньги-то есть, на что жить? Вот, возьми за два месяца вперёд.

– Мне не нужны ваши деньги.

– Ну не надо, Катя. Деньги всегда нужны, бери. Не вставай в позу, ради бога. И что значит «ваши деньги»? Они не мои, эти деньги заработал персонал нашей компании, и ты тоже. Мы сделаем так: я сейчас не вижу твоей роли в нашей фирме, поэтому оставить тебя в штате не могу. Но я же не зверь какой-нибудь, я понимаю. Ты привыкла, у тебя здесь друзья, и я сам виноват, что не принял меры раньше. И мы тоже все не хотим, чтобы ты уходила, весь коллектив. За тебя все просили. Ты можешь остаться и поработать какое-то время, пока не найдёшь себе другое место. Зарплату я тебе платить не могу, но если ты покажешь, на что ты способна, если ты себя зарекомендуешь, может быть, я изменю своё мнение. Ну, согласна? По рукам? Вот, видишь, как хорошо я придумал? Ты уже про меня, наверное, плохо подумала, а? Признавайся! А Дядя Стёпа оказался не такой уж плохой. Выше нос, Катюха! Ну ладно, ладно, улыбнись!

Он растрепал мне волосы своей огромной ручищей. Ласково оттолкнул.

– Иди домой, не дуйся, завтра начнём новую жизнь. Завтра мы с тобой всех тут раком поставим!

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Назавтра мне дали моё первое тестовое задание, которое я должна была выполнить на отлично, чтобы снова заслужить доверие начальства. Задание было такое: пойти в архив районного суда, заказать для ознакомления одно дело, вырвать из него несколько страниц и вынести их из здания так, чтобы этого никто не заметил. Всё.

Предыстория была такая. У нас был один клиент, некое медучреждение, далее в тексте «посредник». Этот клиент посылал своих пациентов в одну финскую клинику – через нас. Медучреждение подыскивало для нас клиентов, ну а мы организовывали поездку, визу, билеты на самолёт, проживание, лечение, страховку и питание. Доходы же делили пополам. Некоторые пациенты жаловались, что обещанные им медицинские услуги не соответствовали тому, на что они рассчитывали. Некоторые утверждали даже, что никакой финской клиники не существует. Их привезли на старой вонючей машине, вместо обещанного комфортабельного автобуса с туалетом, кофеваркой и кондиционером. Выгрузили в чистом поле где-то под Ювяскюля, откуда они добирались пешком и на попутках. Придя по указанному в рекламном проспекте адресу, они увидели какой-то сарай, где им пришлось спать на раскладушках без постельного белья. Сортир был на улице в деревянном домике. Вода – в колонке через дорогу. А вместо элитной клиники был убогий медпункт в ближайшей деревне, куда они ежедневно ходили по три километра в одну сторону. Там никто не говорил по-русски, и за все процедуры пришлось платить из собственного кармана.

Как они смели говорить такое о нашем люкс-пакете услуг? Разъярённые пациенты пытались выбить обратно свои деньги у фирмы-посредника, которая с нами сотрудничала. Когда ничего не получилось, подожгли их офис. Посредник обратился к нам с претензиями. Сперва просил, потом умолял, потом уговаривал, потом угрожал. Но только на Степана Семёновича это никакого впечатления не произвело. Точнее, он положил на этого посредника – с прибором. Посредники заявлялись к нам в офис несколько раз, требовали неустойку за оказание услуг, несоответствующее указанному в договоре. Но Степан Семёнович ржал им прямо в лицо. Они наняли юриста, чтобы он серьёзно поговорил с Дядей Стёпой. Но тот вышвырнул юриста за дверь. Мы все сидели в кухне и, давясь от смеха, слушали, как начальник орал: «Пошёл вон, идиота кусок! Денег они хотят, ещё чего? Сядь и повертись! Дядю Стёпу ещё никто не натягивал!»

Тогда фирма-посредник наслала на нас вышибал. Но Степан Семёнович прознал об этом и тоже нанял вышибал. Точнее, даже не так. Это Петрушка прознал – из своих наркоманских источников. Он сказал: «мне Чижик-Пыжик на Фонтанке начирикал». Сообщил начальнику, и тот моментально принял меры. У нас на кухне засели очень страшные небритые ребята, бывшие афганцы в камуфляжной форме.

В назначенный час Степан Семёнович велел нам всем запереться в одной из комнат, придвинул к двери шкаф, чтобы было незаметно, что там вообще есть какая-то дверь. А сам дождался появления бандитов, вылез из окна первого этажа, спрятался за мусорными баками и наблюдал, как две группировки волтузят друг друга у нас во дворе. Наши победили! Степан Семёнович хлопал в ладоши от радости и кричал: «Что, отсосали?! Так вам и надо! Сегодня просто праздник какой-то! Дядя Стёпа в лохах никогда не ходил, так и передайте вашему дрочилке! Шуты балаганные! Клоуны! Меня в зад никогда не имели!»

Фирма-посредник написала на нас заявление в милицию. Дело передали в суд. Нам пришла повестка, приглашение выступить в качестве ответчика. Степан Семёнович её разорвал и спустил в унитаз. Пришла вторая повестка, третья. В итоге дело было рассмотрено в отсутствии ответчика, нашу фирму признали виновной, был вынесен приговор и назначена мера пресечения: штраф, компенсация неполученных доходов, возмещение ущерба, моральная компенсация и обязательство исправить недочёты в работе в определённый срок. Что сделал Степан Семёнович? Правильно, разорвал на кусочки и это решение суда тоже.

Дело передали в высшую инстанцию.

Но только ничего у них не получится, Дядя Стёпа придумал коварный план. Нужно, чтобы из материалов дела исчезли страницы 15, 16 и 17, там, где описываются наши обязательства перед фирмой-посредником. Тогда ничего сделать будет нельзя. Он объяснил мне, как запросить дело для ознакомления, как найти нужные страницы, как их вырвать, и как их вынести.

Времени у меня будет – вагон. Если я приду к открытию и посижу там до девяти вечера, у меня будет примерно двенадцать часов на выполнение задания. Нужно делать вид, что читаешь материалы, а вместо этого внимательно поглядывать по сторонам. Охранники тоже люди, они не могут следить за мной каждую минуту. Кто-нибудь обязательно отвернётся. Им тоже надо есть и пить, им тоже надо в туалет, они тоже устают, им тоже бывает скучно. Как только охранник отвлечётся, надо сразу быстро вырвать страницы, скомкать и сунуть себе в трусы. На выходе меня будут обыскивать, но совсем раздевать не будут. Там – обычно не смотрят. Согласитесь, несложно. А если я всё-таки попадусь, то у нас был придуман план Б.

Если меня с этими страницами заметут, я должна буду притворяться умственно отсталой. Скажу, что сама не знаю, что делаю. Вдруг захотелось почитать эти документы, вдруг захотелось вырвать пару страничек. Нигде не работаю, никакое задание не выполняю, действую сама по себе. Главное, не упоминать ни название нашей фирмы, ни имя начальника. Стоять на своём, как бы нелогично это ни звучало. Ничего не знаю, ничего не планировала, нигде не работаю, ни с кем не знакома – и всё тут. А уж Степан Семёнович постарается, вытащит меня из ментовки, если меня арестуют. У него везде знакомые, он может. Тут главное – не бояться. Действовать быстро и нагло, пока никто не опомнился. Начальник сказал:

– Тут нужен такой человек, как ты. Не человек, а бультерьер. Езжай в суд – вот в таком виде, как сейчас, не переодевайся. Джинсы, кеды, олимпийка эта твоя кислотная – в самый раз. Ты выглядишь, как девочка из психушки. То, что надо. Катя, ты супер, лучше не придумаешь. Я в тебя верю, ты их всех раскорячишь!

Надо спешить, если я хочу успеть к открытию. Надо бы отксерить все нужные мне документы, реквизиты сторон, чтобы не забыть, что именно я должна искать в архиве районного суда. Я взяла с полки толстую папку, где лежало всё, относящееся к делу. Открыла и закрыла, там было страниц триста, и все мелким шрифтом без картинок. В этом чёрт ногу сломит! Ладно, разберусь, что мне надо, пока буду сидеть в архиве и ждать удобного момента, не буду сейчас ничего ксерить. Запихиваю папку в рюкзак по дороге к двери, и, конечно, это видит гендиректор. Степан Семёнович кричит на меня:

– Куда всю папку потащила? Отксерь, что тебе надо, и положи на место! Не бери всё сразу, сколько можно повторять? Там документы в единственном экземпляре! Там оригиналы! Катя, я кому сказал? С тобой говорить, как со стенкой. Я тебя ещё раз уволю! Ты русского языка…

Но я уже за дверью, делаю вид, что не слышу, и заканчиваю предложение за него: «… не понимаешь».

Выхожу на улицу, где дует очень приятный осенний ветер. Ещё не холодно, но свежо, и воздух такой, какой бывает только ранней осенью и только в Питере. Ночью шёл дождь, и всё вокруг мокрое и замечательное. На углу бабушки продают розовые флоксы и растрёпанные астры. Терпкий печальный аромат цветов окружает меня, когда я прохожу мимо. Длинные гладиолусы – белые, красные и фиолетовые – напоминают первое сентября и школу. Махровая турецкая гвоздика пахнет лучше всего, это мой любимый запах, и я не могу удержаться, чтобы не подойти и не понюхать. Но купить сейчас никак, не пойду же я с цветами в суд. Куплю на обратном пути, если бабушка ещё не уйдёт.

Так, я теряю время. Пора бежать! Через пару метров я заворачиваю в кафе. Одну чашечку кофе, и я еду в суд. Мне, пожалуйста, с тёртым шоколадом и взбитыми сливками, без сахара. Ага, и карамелью сверху полить. И к нему – вот это ореховое пирожное. Сижу в глубине комнаты, чтобы меня случайно не увидели с улицы через окно. На самом деле, я ужас как не хочу идти в этот суд. Я никогда в жизни не смогу вырвать из дела и вынести за пределы архива компрометирующие документы. Меня сразу поймают! Я же у нас дурочка, я такое не умею. Неужели Степан Семёнович этого не знает? На что он рассчитывает? Он что, думает, я на это способна? Послал бы вместо меня Петрушку, только пусть сначала вмажется, чтобы море по колено. Или пусть идёт Леночка, хитрая осторожная лисица. У неё такие ловкие цепкие пальчики. Ну или пусть бухгалтерша идёт, вот уж кто мастер на все руки, стреляный воробей, она всегда выйдет сухой из воды. А я-то что? Почему я?

Заказываю ещё один кофе, теперь с молоком и ванильным кремом. И ещё два шарика мороженого: со вкусом фисташек и со вкусом рома с изюмом. Так почему я? Да всё очень просто, тут и думать нечего. Степан Семёнович весь год за мной наблюдал, заметил что я идиотка. А в эту пятницу и понедельник выяснилось, что я не только идиотка, но и безбашенная. Я доказала, что никого не боюсь, могу действовать внезапно, нелогично, мыслить нестандартно. Именно такой человек нужен для исполнения задуманного. Директор придумал для меня какую-то сверхурочную работу, которую, якобы, надо было сделать в пятницу. Потом сказал, что работа была сделала плохо, и уволил меня. Разыграл сцену с увольнением у всех на глазах, чтобы мне было стыдно. Подговорил девчонок задержать меня, чтобы я от обиды вдруг не ушла домой по-настоящему. Я вернулась. Он, опять-таки, разыграл сцену под названием «добрый папа», простил меня и дал мне шанс. А чтобы я не стала срочно искать другую работу, заплатил мне за два месяца вперёд. И всё это с какой целью? Чтобы дать мне тестовое задание, чтобы я изо всех сил старалась заслужить. Если у меня получится вырвать и вынести страницы из дела – молодец, Катя. Меня, может быть, возьмут обратно в штат. Или нет. Ну а если меня схватят и арестуют – что ж, я действовала на свой страх и риск. Он велел мне притвориться умственно отсталой, имея в виду, что мне и притворяться-то особо не нужно, и так сойдёт. И ни в коем случае не упоминать ни его имя, ни название его фирмы. Посадят меня за такие дела, и не думаю что Дядя Стёпа будет меня из каталажки вызволять. Зачем? Я у них официально не работаю. Кто такая Катя? Не знаю никакой Кати.

Ужасно не хочется туда идти. Даже и не знаю. Ну ладно, что ж делать. Схожу, посмотрю, что там. Если охрана не очень следит, то попробую. Вдруг получится? А если охраны много, и везде камеры понатыканы, то не буду. Скажу, не смогла, увольняйте меня теперь, как хотите. Да я и так уже уволена, куда ещё увольнять? Ну, а вдруг у меня получится? Вот это будет история! Да из-за одной только истории уже можно попытаться. Потом буду внукам рассказывать. Как я в девяносто седьмом сорвала судебный процесс, выкрала и уничтожила важные улики, фигурирующие в деле. Представляете такое?

Я так быстро не сдамся, я попытаюсь это сделать. И мы ещё посмотрим, кто кого раскорячит! Я, хоть и дурочка, но не робкого десятка. Степан Семёнович думает, что я на такое способна, он в меня верит, и не напрасно. Он же знает людей, он всех насквозь видит. Ему бы психоаналитиком работать, а не директором. Он предложил мне игру, и я приняла вызов, сейчас мы в эту игру сыграем. Я допиваю кофе, беру со стула рюкзак, улыбаюсь своему отражению в зеркале у кассы, и выхожу на улицу. Давай, Катюха, вперёд, ничего не бойся!

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Но только я всё равно в суд не пошла. Я пошла к мальчику.

Да, так получилось. Был один мальчик. Он гулял с собакой на соседней улице. Я виделa его по нескольку раз каждый день, когда шла на работу, с работы, или по делам. Ему, наверное, было лет шестнадцать. Но только он был очень большим, высоким, плечистым, совсем не похожим на школьника. Он был рыжим, его трудно было не заметить на улице. Ещё он носил очки. Может быть, поэтому выглядел застенчивым и добрым.

Но он таким и оказался, когда мы познакомились поближе. Сперва мы только переглядывались, когда сталкивались на улице. Потом я начала ему кивать. Он несколько дней не отвечал, смущался, но потом тоже стал кивать мне. Потом я с ним поздоровалась. Его собаке я нравилась, она всякий раз бросалась ко мне, я её гладила. Это заняло пару недель, пока он начал отвечать на моё «доброе утро». Потом мы несколько раз с ним разговаривали о собаках, но только недолго. Он всегда был один. Он мне очень нравился.

В тот день, когда мне надо было идти в архив районного суда, мы встретились недалеко от работы. Он сидел на скамейке и читал, собака лежала рядом. Я подсела к нему. Мы немножко поболтали. Сейчас он застесняется и скажет, что ему пора домой. Как мне задержать его? Чем его приманить? У меня с собой была шоколадка. Мы разделили её на двоих. Время шло. Мы ещё немножко поболтали. Но всё же он поднялся со скамейки, ему нужно было идти. Что мне делать? Я набралась храбрости и спросила, могу ли я проводить его до дома. И проводила.

Вот так всё было. Только ничего не было. Вы ничего такого не подумайте.

Он показал мне аквариум. У него их было два, один с рыбками, а другой с лягушками. Вместе их нельзя держать, потому что лягушки нападают на рыб и откусывают им плавники. Поэтому с рыбками вместе жили огромные жёлтые улитки, формой и цветом похожие на абрикосы. Улитки безвредные, они ни на кого не нападают. А с лягушками плавал тритон, это ужасный хищник, гроза всех рыб. Но с лягушками ему не справиться.

Мальчик показал мне фиалки на окне, они как раз начали цвести. У него были белые, фиолетовые и розовые фиалки. Я сама разводила такие, когда мне было лет четырнадцать, мы все в классе увлекались, обменивались черенками. Потом мы решили что-нибудь приготовить. Он предложил блины, потому что он умеет их печь. Мы замутили огромную миску теста, и на четырёх чугунных сковородочках спекли штук пятьдесят блинов. Так что ещё его родителям хватит, когда они придут с работы.

Потом мы сели на диван, включили телевизор. Я легла головой ему на колени и мы застыли так на часик. Мне кажется, я время от времени засыпала, а он играл в приставку. Потом было пора снова гулять с собакой. Мы прошлись по району, завернули в Юсуповский садик. Мальчик уже не стеснялся меня, рассказывал о себе, о своей школе, об уроках биологии. Он сказал, что хочет стать ветеринаром, когда вырастет.

Это был замечательный день! Один из тех дней, когда жизнь кажется хорошей и правильной. Такой день, когда все беды уходят без следа, и хочется улыбаться.

Обратно я пришла под конец рабочего дня, намного позже, чем надо. Меня, наверное, все потеряли. Наверное думали, что я уже сегодня не приду. Начальник будет ругаться. Страницы из дела я не вырвала, я даже в архиве районного суда не была. И самое ужасное, я забыла на скамейке папку с документами. Это были важные документы с подписями и печатями, клиенты за это нам голову оторвут. Я заболталась с мальчиком, потом искала в рюкзаке шоколадку, а папку положила рядом на сиденье, чтобы не мешала. Потом мы пошли к нему, у меня голова была занята только им, я об этой папке и не вспомнила. Теперь я заглянула в сквер, но красной папки там, конечно, уже не было. И кому она понадобилась? В этих документах никто ничего не поймёт. Там триста страниц текста мелким шрифтом, это никто никогда в жизни читать не будет. Разве что дети взяли поиграть. Может, наделали самолётиков из договоров об оказании платных услуг и пускают их с крыши.

И что я теперь скажу на работе? Задание не сделала, документы потеряла. Может быть, сказать, что папку я из офиса не выносила и вообще не знаю, где она? А насчёт суда, скажу что вырвать страницы из дела было невозможно, везде охрана, у меня не было ни секунды, когда бы никто не следил. Правдоподобно звучит? Нет, директор же видел, как я запихивала красную папку в рюкзак, даже сказал мне этого не делать. А я его не послушала.

Когда я вошла с улицы во двор, то ничего не поняла. Мне показалось, что снимают кино, иначе и быть не могло. Здорово! Двор был забит машинами и людьми в униформе. Все мои коллеги выстроились в ряд у входа в здание, лицом к стенке, опираясь на неё руками. Никогда не видела ничего подобного! Петрушку в наручниках вели через двор. У двери в парадную лежал Степан Семёнович в своём бежевом плаще – прямо на асфальте, а сверху на нём сидел какой-то бандит с оружием на поясе. Он поднимал и опускал дубинку, я слышала тошнотворный звук, когда резиновая палка ударяла о мягкое. Мне стало нехорошо, внутри всё сжалось и завязалось узлом. На какую-то секунду мне показалось, что я оглохла. Во дворе стало очень тихо. Я остановилась и смотрела на немую сцену. Что всё это значит?

Степан Семёнович поднял голову и встретился со мной глазами, мне почудилось, что он показал взглядом на арку у меня за спиной, откуда я только что пришла. Я обернулась, но там ничего не было, только пустой проём и улица, где ездили машины. Что он хотел мне сказать? Он велел мне уходить. Бежать отсюда немедленно! Я развернулась, но убежать не успела. Ко мне подошёл милициoнер и взял за плечо.

– Девушка, вы здесь работаете?

– Нет.

– А что делаете во дворе?

– Шла к метро, это проходной двор.

– Вы знаете этого человека?

– Нет.

– А из этих кого-нибудь знаете?

– Нет.

– Пройдёмте вот сюда, посидите пока что.

Меня проводили в наш офис, где всё было в полнейшем беспорядке. Открытые шкафы и ящики столов, бумаги на полу, пустые полки, отодвинутый от стенки диван. Меня усадили в кухне на стул. Следом ввели Степана Семёновича, его держали сразу двое, он тоже сел. На его лице и руках было несколько ссадин, одежда в грязи. Я старалась на него не смотреть. Мне снова стали задавать вопросы:

– Значит, вы не знаете этого человека?

– Нет.

– Bы с ним переглядывались.

– Я никогда ещё не видела, как происходит задержание. Захожу во двор, смотрю, человек на земле лежит, и вы на нём сверху. Я думала, бандиты напали.

– Мы не бандиты.

– Да, я потом уже увидела, что вы из милиции. Я сначала вообще подумала, кино снимают. А потом поняла, что это не кино, и испугалась.

– Испугались? Чего?

– Не знаю, может, теракт.

– Почему вы пытались убежать?

– А вдруг бы стрелять начали?

– Ещё раз спрашиваю, вы с ним знакомы?

– Нет.

Вот так, трижды отреклась от него до захода солнца, или даже больше. Милиционер обратился к Степану Семёновичу:

– А вы что скажете? Знакомы с ней?

– Впервые вижу.

– Сложно в это поверить. Вы ей кивнули, показали на выход со двора. Чтобы она, значит, сбежала. И она попыталась сбежать.

– А вы бы что на моём месте сделали? Лежу я на земле, вы сверху, дубинкой меня разрабатываете.

– Обрабатываете.

– Да, спасибо. Тут вижу, девчонка мелкая во двор входит, увидела, напугалась. Стоит и рот разинула. Думаю, не хватало ещё, чтобы эта дурёха каких-нибудь глупостей наделала с перепугу. Чтобы ей случайно дубинкой по почкам прилетело – от вас. Ну я ей кивнул, показал на выход, чтобы домой шла, а не стояла, как столб. Я ж не зверь какой-нибудь.

Милиционер смотрит на нас, переводит взгляд с одного на другого и обратно.

– Хорошо. Девушка, давайте посмотрим, что у вас в сумке.

Я не знаю, можно ли обыскивать человека без ордера на обыск, наверное нет. Но я спокойно протягиваю милиционеру рюкзак, мне нечего бояться. Я вижу, что Степан Семёнович застыл и даже дышать перестал. Он думает, что сейчас обнаружится красная папка с документами именно той фирмы, которая подала на нас в суд. А может и с листами, вырванными из уголовного дела – если у меня получилось. Милиционер раскрывает мой рюкзак. Там ничего нет. Только ключи, кошелёк, помада и обёртка от шоколадки.

Я никогда не забуду, как Дядя Стёпа на меня посмотрел! Столько восторга, столько радости, столько удивления! Как ребёнок, впервые увидевший фокус с кроликом, появляющимся из шляпы волшебника. Хорошо, что милиционер не заметил его взгляда, он в это время тряс мой рюкзак вверх ногами, так что из него сыпались всякие мелочи, лежавшие там уже несколько лет: монетки, фантики и крошки от печенья.

Мне разрешают уйти. Я собираю свои вещи, выпавшие из рюкзака, говорю «до свидания» и ухожу. Стараюсь идти по двору спокойно, не бежать. Вижу, как грузят в милицейский автобус моих коллег, они провожают меня глазами. Лена плачет, у неё растрепалась причёска, размазалась тушь вокруг глаз. Бухгалтерше стало плохо, её поддерживают с двух сторон. Следом за мной выводят Степана Семёновича, теперь он идёт в наручниках. Его тоже сажают в машину. Я выхожу из-под арки на улицу, отхожу на пару метров, прислоняюсь к ограде, отделяющей тротуар от канала. Мимо меня проезжают милицейские машины. Всех увезли, осталась одна я.

Зеваки постепенно расходятся. Уже вечер, солнце садится, становится холодно. Иду к метро. Как ни странно, бабушки с цветами всё ещё на месте, собираются тоже уходить. Обсуждают происшествие. Я помню, что собиралась купить цветов. Но у меня так дрожат руки, что я не могу расстегнуть молнию рюкзака, чтобы достать кошелёк. Прохожу по улице сотню метров, но дальше идти не могу. Сажусь на скамейку. Сижу и сижу. Постепенно темнеет, зажигаются фонари, несколько раз принимаюсь плакать, мёрзну. Потом встаю. Надо ехать домой, надо ложиться спать.

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Я узнала, в каком следственном изоляторе содержали Степана Семёновича и пошла туда, не в сам изолятор, а на ту улицу, где он находился. Внутрь я бы не осмелилась войти. Там, наверное, есть какие-то приёмные часы, надо, наверное, заранее уведомлять, что придёшь. И посетителей регистрируют. А я же сказала, что мы не знакомы, что я не имею никакого отношения к этой компании. Я боялась ему навредить. Мне так хотелось увидеть его! Я ходила взад и вперёд по улице, мне казалось, что я так буду хоть немножко ближе к нему.

Остановилась у цветочного ларька. Если бы можно было послать ему цветы! Он бы понял, он бы догадался, от кого. Кроме меня, никто не мог бы это сделать, он знает. Другой такой идиотки нет во всём мире. Но как бы так устроить? Через кого передать? Я знаю, что бухгалтерша ходила к нему, носила сладости, сигареты и книги почитать. Может, она бы согласилась? А каких цветов купить? Нужно что-то мужественное, строгое, подходящее по смыслу. Ну не ромашки же в тюрьму посылать! Можно, например, хризантемы. Хотя нет, слишком уж они зимние, сдержанные, скорбные, такое хорошо приносить с собой на похороны. Лучше гвоздики. Я в обще-то не люблю гвоздики из-за их геометрической правильности, они выглядят, как будто искусственные, эти треугольные зазубренные лепестки. Но они так прекрасно пахнут! И если гвоздики ярко-красные, это очень эффектно смотрится, только надо, чтобы их было много. Сколько стоит одна гвоздичка? У меня же в кошельке лежит зарплата за два месяца вперёд, мне хватит на любое количество гвоздик, хоть сто штук. Ну, сто не надо, хватит и пятидесяти. Или это слишком много? Как будто дубовый веник. А почему гвоздика? Я ведь не так представляю Степана Семёновича. Эти строгие цветы, которые обычно дарят на День Красной Армии, совсем на него не похожи. Он не такой.