Текст книги "Практика предательства и другие истории девяностых"

Вот, например, розы. Вот эта – бордовая, как будто бархатная, в середине почти чёрная. Нет, лучше подарить ему алую розу. Одну. Она горит, как пламя. Она такая яркая, дерзкая, кажется, что она горячая на ощупь, она излучает свет. «Любовь, как роза, роза красная, цветёт в моём саду.» Нет, и это не то. Его тонкую, ранимую душу можно сравнить разве что вот с этой розой – нежнейшего розового цвета, такого неуловимого, что сложно назвать словами этот оттенок.

Пожилая продавщица с перегидрольной чёлкой грубо оборвала мои размышления:

– Девушка, что вам?! Берём цветочки, не задерживаемся, я скоро закрываю. Букетик в полцены, пожалуйста, приобретаем. Всё хорошее, всё свежее, спасибо мне скажете, завтра ещё придёте. Давайте я вам букетик соберу. Вам с зеленью? Открыточку не хотите подписать?

– Нет, спасибо, ничего не надо.

Я отошла от ларька. Стоять и выбирать для него цветы, играть с этой мыслью, мечтать, придумывать, как это могло бы быть на самом деле. Представлять нас вместе, он берёт цветы из моих рук. Он опирается о стену за моей спиной, теперь я оказываюсь между ним и стенкой. Обнимаю его за талию. Смотрю в его серые прозрачные глаза. Я прижимаюсь к его горячему колену. Самый красивый на свете, самый лучший, нежный, волшебный, загадочный…

Как жалко, что он тогда испугался!

Не уходи, Дядя Стёпа, не уходи. Ты никогда не станешь старым, я тебе обещаю, не станешь старпёром! Держи меня крепко-прекрепко, обними меня, прижми меня к себе. Eщё, ещё раз. Обними меня ещё раз.

Нет, я не осмелюсь, я не смогу сообщить ему туда, ничего не смогу сообщить.

Вы смотрели спектакль «Служанки» в постановке Виктюка? Это по пьесе Жана Жене. Помните, как там: «Я только что объясняла твоей сестре. Мсье не умер, Клер. Мсье в тюрьме. Теперь мне понадобится черное платье, чтобы посещать его в тюрьме. Да, я знаю. В нынешних тюрьмах нет сырой соломы. Но все равно мое воображение рисует мне ужасные мучения Мсье. Тюрьмы полны опасных преступников, а Мсье, воплощенная деликатность, должен жить среди них. Я умираю от стыда. В то время, как Мсье пытается осознать свое преступление, я хожу среди цветов, сижу в беседке. Моя душа полна отчаяния. Мсье невиновен, но если бы он и был виновен, с какой радостью я понесла бы его крест! С этапа на этап, из тюрьмы в тюрьму, я бы последовала за ним на каторгу. Если надо, пешком. На каторгу, на каторгу, Соланж! Я хочу курить! Дай сигарету! Унесите эти цветы! Мсье, переходя с каторги на каторгу…»

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Степана Семёновича продержали в следственном изоляторе три месяца и выпустили. Красную папку с документами так и не нашли, хоть и перерыли весь офис сверху донизу. А без этой папки заводить дело было невозможно. Ведь многие документы, как мы помним, были в единственном экземпляре, и они бесследно исчезли. К тому же, его ведь арестовали не из-за документов, а из-за наркотиков. В его столе обнаружился  полиэтиленовый пакет травы. И это очень странно! Я никогда не слышала, чтобы Степан Семёнович употреблял траву. Он любил выпить водки, а ещё лучше коньяку, но никогда не баловался травкой. Как этот пакет оказался у него в столе – не понимаю. В ходе следствия не удалось доказать, что эта трава принадлежала ему.

Ну всё правильно, провели расследование, выяснили обстоятельства, вам любой сразу скажет, что Степан Семёнович никогда в жизни траву не курил. Не потреблял, не покупал, не продавал, не хранил, не передавал, и иное доказать невозможно. Дело было закрыто, и его отпустили.

Был ещё один странный момент, который не даёт мне покоя. Что случилось с Петрушкой, с тем парнем, который устроил меня работать в эту фирму? Вот он, действительно, был наркоманом с многолетним стажем. Он курил траву на рабочем месте. У него в столе всегда лежал запас конопли, или что там они курят. Он запирал ящик стола на ключ, чтобы ничего не пропало. Когда в офисе проводился обыск, у Петрушки в столе ничего не нашли, кроме ручек, карандашей и всякого бумажного мусора. Не понимаю, куда делся его запас. Не иначе, волшебство, как в случае с красной папкой. Раз – и нету!

Эти двое немножко поссорились, но потом их дружба вспыхнула с новой силой. Дядя Стёпа и Петрушка быстро пришли в себя после этой истории и в том же самом доме открыли новое заведение. Это была некоммерческая организация, занимающаяся гомеопатией, медитацией и астрологией. За духовные практики отвечал Степан Семёнович, ну а Петрушка – за гомеопатию.

В этой главе используется текст пьесы Жана Жане «Служанки», 1947. А так же цитата из стихотворения Роберта Бёрнса «Любовь, как роза, роза красная», 1794.

17. Ты сам себя

Поехала с ним

Я шла по улице, торопилась к метро. Это была субботa, я собиралась на вечеринку к друзьям. Рядом со мной затормозила машина, опустилось стекло, водитель перегнулся через пассажирское сидение и помахал мне в окно рукой.

– Эй! Привет! Какими судьбами в наших краях?

Я его узнала. Мы не водили с ним дружбы, но у нас были общие знакомые. Виделись пару раз на каких-то мероприятиях, у кого-то в гостях. Мы его называли Культуристом, он занимался спортом. Вроде бы играл то ли в волейбол, то ли в баскетбол, не помню. Здоровенный такой парень, довольно-таки симпатичный. Больше, пожалуй, я о нём ничего не знала. Услышав, что я еду на вечеринку, он сказал, что его тоже туда звали. Он сперва не хотел, но если уж я там буду, то он тоже пойдёт. Он открыл передо мной дверцу машины и сказал:

– Запрыгивай, поехали вместе!

У него была хорошая улыбка и очень простое лицо, на которое было приятно смотреть. Я не воспользовалась открытой им дверью, а сама открыла ту, которая ближе к заднему сиденью, и села сзади. Он рассмеялся:

– Когда девушка садится на заднее сиденье и ставит сумку на колени, значит она боится, что к ней будут приставать! Не гони волну! За кого ты меня принимаешь? Я что, произвожу впечатление? Садись ко мне.

Я пересела вперёд, и мы поехали. Скоро я заметила, что мы едем не туда. Машина остановилась у девятиэтажки. Он сказал, что ему надо на пару минут подняться к себе домой и переoдеться. Он только что с работы, надо хоть рубашку поменять.

Мы пошли к нему. Он показал мне квартиру и сказал:

– Вот так я живу. Посиди пока, выпей бокальчик розового. Я на минутку в душ, и потом поедем.

Я села на диван, он налил мне вина, закрыл за собой дверь ванной и включил воду.

Говорю с подружкой

Она спрашивала, почему я не пришла и чем занималась. Мы сидели у неё дома на диване, накрывшись одним большим покрывалом.

– Куда ты делась? Мы тебя все ждали. Ты же сказала, что выехала, но у нас так и не появилась.

– Прости, не доехала! Не злись на меня. Если скажу, где была, ты не поверишь.

– Ну и где?

– Иду я, значит, по Невскому, а тут тачка тормозит. Кто бы ты думала? Макс!

– Какой Макс? Культурист?

– Ну да. Представляешь? Говорит, давай подвезу. Ну давай. Сажусь я в машину, поехали, а он и говорит: куда это ты собралась? Давай лучше покатаемся. Как было отказаться?

– Врёшь! Прямо так вот взял и предложил?

– Ну да, взял и предложил. Покатал меня по городу, мы полюбовались на Неву, на белые ночи, на развод мостов, поздно уже было. Он говорит, хочешь покажу тебе моё любимое место в городе? Я говорю, хочу.

– И что это было за место?

– Не поверишь! Он отвёз меня в один отель на заливе, такая красота, так романтично! Заказал номер, нам принесли фрукты, цветы и бутылку вина. Мы немножко выпили, потанцевали. Ты не представляешь, как он танцует.

– Да ну? А потом?

– Сама догадайся.

– Ты его завалила?

– Почему сразу «завалила»? Он сам меня соблазнил. Он такой романтичный, такой нежный, если бы ты только видела! Это было, как в кино.

– Катька, ну ты отличилась! Он же никому не даёт, никому, все пробовали. Мы думали, он гей. Мы думали, он для того и изображает из себя культуриста, чтобы никто не догадался. Типа, он весь такой мужественный. Но ребята тоже пробовали, он и им не дал. Как ты это сделала?

– Уметь надо…

– А какой он? Ну расскажи, не жадничай.

– Какой? Ну, как тебе сказать? Осталась довольна.

– Нет, ну серьёзно, расскажи!

– Он – замечательный!

Вот что я ей сказала. А что ещё я могла сказать? Что я могла?

Сцена насилия

Он вышел из душа с мокрыми, зачёсанными назад волосами. На нём были стираные джинсы и футболка. Налил себе вина:

– Вызовем такси, не хочу сегодня рулить.

Сел рядом со мной на диван. Близость его тела, его тепло – буквально сводили меня с ума. Он был всего в нескольких сантиметрах от меня, до него можно было бы дотронуться. От него так хорошо пахло. Сильным, молодым, чистым телом, только что из душа. Я смотрела на него во все глаза, не могла насмотреться. Он улыбнулся:

– Слушай, ты очень расстроишься, если мы не поедем на эту вечеринку?

Я поняла, что он имеет в виду и засмеялась от радости. Мы допили вино, он забрал у меня из рук пустой бокал и поставил на журнальный столик. Культурист обнял меня, погладил по щеке, я прижалась лицом к его руке.

В следующую секунду я лежала на спине, прижатая тяжестью его тела. Он сел мне на грудь, уперев колено мне в шею. Hамотал мои волосы себе на руку, я даже голову не могла повернуть. Другой рукой он держал обе мои руки, заведённые за голову. Я сразу не поняла, как это произошло. Я не знала, что делать. Только бы он меня случайно не придушил! Он очень тяжёлый. У него бешеные глаза. Он говорит:

– Лежи тихо! Будешь вырываться, убью! Ты меня не знаешь, я способен на что угодно. Поняла? Если я останусь доволен – отпущу, а если нет – тебе кранты. Можешь кричать сколько угодно, сюда никто не придёт и никто тебе не поможет. Соседи привыкли. Ты полностью в моей власти, я буду делать с тобой, что захочу. Никто не знает, что ты здесь, тебя ещё не скоро начнут искать. Никто не знает даже, что мы знакомы. А мы и не знакомы. Думай в следующий раз, с кем связалась.

Я не хочу, чтобы он меня бил. Меня вообще никто никогда не бил. Он на полметра выше меня и на пятьдесят килограмм тяжелее. Его колено очень убедительно давит мне на грудь, я чувствую как мои рёбра вгибаются внутрь. Теперь одной рукой он держит меня за нижнюю часть лица, а другой – за волосы. Он сильный, как горилла. Ему ничего не стоит переломать мне рёбра, или вывихнуть челюсть. Он может это сделать случайно, даже если и не хотел. Например, если я неудачно дёрнусь. Поэтому я лежу тихо и не дёргаюсь.

Победить меня не трудно, для этого ничего особенного делать не надо. Со мной справился бы и двенадцатилетний подросток. Со мной бы и кошка справилась. Если честно, я даже мышей боюсь. У меня нет никаких шансов, кроме одного: делать то, что он хочет и постараться не разозлить его. И я стараюсь. Изо всех сил стараюсь сделать так, чтобы он остался доволен. Делаю вид, что мне нравится, я видела это в кино. Может быть, получается не очень похоже, но он не возражает. Короче, как получилось, так и получилось. А что я могла ещё сделать? Что я могла?

Он свалился с меня и вытянулся на кровати, вытирая пот с лица, хватая ртом воздух. Его грудная клетка поднимается и опускается, у него пересохли губы. Я положила голову ему на живот:

– Мне чуть мозг не вынесло! Это было замечательно! У меня ещё ни с кем так не было. Я думала, сейчас сердце выскочит.

Я боюсь, что он ещё что-нибудь со мной сделает. Но кажется, он устал. Он выглядит расслабленным, его глаза закрыты, он гладит меня по волосам. Я открываю и даю ему бутылку минеральной воды, несколько таких стоит на полу. Oсторожно встаю с дивана:

– Подожди меня пару минут, я в душ.

Я зашла в ванную и заперла за собой дверь, включила воду. Руки дрожали, я с трудом повернула кран. Ноги были, как ватные, я села на бортик ванной. Сидела и слушала звук льющейся воды. Чувство такое, как будто меня провернули через мясорубку. Было больно, я немножко поплакала, но потом прошло. Когда вышла из ванной, он уже спал.

Заснул-1

Насильник заснул, я смотрю на него в темноте. Черты его лица разгладились, линии стали плавными, он дышит ровно и спокойно. Контуры его тела теряются где-то между белыми простынями и одеялом. В открытое окно вливается прохладный ночной воздух, где-то слышен звук проходящей мимо электрички. Стук колёс замирает вдали. Железная дорога намного дальше отсюда, чем кажется, просто ночью слышимость лучше – в тишине. Я села в кресло рядом с кроватью, иногда дремала несколько минут, иногда слушала ночные звуки, время шло.

Я сидела так до утра и легла только тогда, когда заметила, что он, вроде бы, начал просыпаться. Закрыла глаза, как будто сплю, и дала ему меня разбудить. Потом я надела его белую рубашку и приготовила для нас завтрак, сварила кофе у него на кухне. Потом переоделась в свою одежду, обняла его, попрощалась и пошла в коридор. Пара метров осталось до двери. Если ничего не случится, я через минуту выйду отсюда. А потом – всё. Я вырвусь от него, я убегу, он никогда меня не найдёт. Меня больше вообще никто и никогда не найдёт. Я исчезну, испарюсь, растворюсь в воздухе. И уже никогда, никогда не попадусь! Я ни с кем больше не буду встречаться, даже разговаривать не буду, честное слово. Спокойно, всего минута, не больше. Но он взял мня за руку:

– Подожди, я сейчас отвезу тебя домой. Я ж ещё вчера обещал подвезти.

Больше всего я хотела тогда оказаться на улице, на свободе. Как можно дальше от него, от его грёбаной квартиры и его не менее грёбаной машины. Но ещё рано выдыхать. Ещё не всё закончилось. Мы спустились на лифте вниз и сели в машину. С тех пор не люблю, когда меня возят в машине. Я закрыла глаза, привалилась к окну. Он положил руку мне на колено:

– Не выспалась?

– Нет, с тобой разве выспишься? Ничего, дома посплю.

– Жалко, что мне надо на работу, а то оставил бы тебя спать дальше.

Какое счастье, что ему надо на работу – в выходной день! Мысленно я умоляла его ехать побыстрее. Очень хотелось домой. Он остановился у какого-то торгового центра. О Боже, ну что ещё? Припарковал машину:

– Подождёшь меня? Я сейчас вернусь.

– Конечно.

Я жду. Сижу с закрытыми глазами, просто чтобы ничего этого не видеть. Меня тошнит от его машины. Он возвращается, у него в руках букет белых лилий, он протягивает мне цветы. До сих пор не люблю белые лилии, я от них задыхаюсь, как будто бы мне снова давят ногой на шею.

– Солнышко, это тебе.

– Мне? Ой, спасибо! Какие красивые лилии! Мне никогда ещё не дарили таких цветов!

– Теперь я буду дарить. Красивые цветы для красивой девушки.

Как он сказал? Солнышко? Мы доехали до моего дома. Попрощались, и я вышла из машины. Он окликнул меня, когда я уже взялась за ручку двери:

– Катя! Я тебе позвоню.

Мне послышался вопрос в его словах. Нет, не вопрос, а просьба.

Говорю сама с собой

Я лежу в ванной, тёплая вода успокаивает. Говорю сама с собой, задаю себе вопросы и сама на них отвечаю.

– Ну вот и объясни мне, зачем ты это сделала.

– Сделала – что? Я ничего никому не сделала. Это он мне сделал.

– Тебе нужны были проблемы? Ты искала приключений на свою задницу?

– Был вечер субботы, и мне хотелось чего-нибудь особенного.

– Чем тебя не устраивала та вечеринка, куда тебя пригласили?

– Там я всех знаю, хотелось чего-нибудь нового.

– То есть, вечеринка была недостаточно опасной, я правильно понимаю?

– Недостаточно захватывающей.

– Зачем ты села к нему в машину? Ты не слышала, что нельзя садиться в машину к незнакомым людям?

– Мы были знакомы.

– Правда?! Сколько дней? Точнее, сколько минут вы были знакомы?

– Мы были из одной компании. Это для меня много значит.

– Порядочные девушки не оборачиваются, когда их окликают на улице. Может, слышала? Почему ты не прошла мимо, когда он затормозил рядом с тобой?

– Мне было интересно, что ему надо.

– Зачем ты вместе с ним поехала?

– Он меня повёз, поэтому и поехала.

– Зачем домой к нему пошла?

– Пригласил, вот и пошла. Не в машине же три часа сидеть.

– Зачем пила с ним?

– А что такого? Почему бы и нет? На что ты намекаешь?

– Легко одетая женщина, которая пьёт вместе с мужчиной, у него дома, сидя рядом с ним на диване – это… Ты зачем на диван с ним села?

– Это он ко мне подсел.

– Тогда надо было сразу встать! Ты как маленькая, честное слово. Первый раз, что ли?

– Но я же не знала, что он – такой!

– Не знала! Когда дело касается мужчин, надо изначально знать, что они все такие. Покуда не доказано обратное.

– Не все! Они не все такие! Только он.

– Бережёного Бог бережёт. Думать надо было головой, а не одним местом.

– Иди ты нафиг! Ты вообще кто?

– Твой рассудок, твой здравый смысл, с которым ты, похоже, не дружишь.

Опять меня выставили за порог рассудка и здравого смысла. Опять я стою на лестнице у запертой двери. Ну, не очень-то и хотелось!

Продолжаю говорить сама с собой

– И зачем тебе нужен был именно Культурист? Есть парни попроще. Более понятные, более предсказуемые. Не такие крутые, не такие напористые. Вон, например, соседский Павлик. Ещё с пятого класса на тебя смотрит. Он тебе не подошёл? Зачем тебе этот агрегат с интеллектом животного?

– Не знаю, мне было интересно.

– Интересно войти в клетку с гориллой? Ну что ж, сама видишь, что получилось.

– Я хотела попробовать.

– Ну вот и попробовала. Довольна теперь? Аппетиты у тебя не слабые, как я погляжу. А он для тебя не великоват? Надеюсь, ты себе ничего не порвала?

– Заткнись! Сейчас ты у меня нафиг пойдёшь!

– Короче, получается так, что ты откусила кусок, который потом не смогла проглотить.

– Да, получается так.

Всё правильно, получается так. Я откусила кусок, который потом не смогла проглотить. Он встал мне поперёк горла. Хотя… хотя в итоге я всё равно его проглотила. Как говорится, назвался груздем – полезай в лукошко. А что мне оставалось делать? Что бы вы на моём месте сделали?

Эксклюзивно-столичная

Дело близилось к вечеру. Весь день я провела дома, лёжа на диване, слоняясь из угла в угол, играя в тетрис. Теперь солнце начало садиться, на улице смолкли дневные звуки, небо стало бирюзовым слева и оранжевым справа. Я надела очень короткие джинсовые шорты и белую футболку, взяла красную кепку с логотипом одной пивной компании, и вышла на улицу. Чего дома-то сидеть, сопли на кулак наматывать? Пошла по широким бульварам, залитым вечерним солнцем, где люди гуляли с собаками среди цветущих кустов шиповника. Пахло свежескошенной травой, город остывал, затихала дневная жизнь, просыпалась вечерняя. На скамейках то тут, то там выпивали весёлые компании. Где-то играли на гитаре. Меня пару раз окликали какие-то гуляющие. У меня просили закурить.

Я дошла до круглосуточного ларька, спросила бутылку водки. Густо накрашенная продавщица из местных авторитетно поинтересовалась:

– Девушка, вам какой? У нас широкий выбор. Вот, пожалуйста, Кир Рояль, это водка эксклюзивная, такую даже моя дочка пьёт. Или вот, не хотите, водка «Ельцин»? Очень интересный эффект. Очень! Или вот, посмотрите, водка «Элита», это не для всех, долгое послевкусие и аромат ментола. Мелочь готовим, девушка, сдачи нет. Возьмите конфетку вместо сдачи.

Я взяла маленькую бутылку Столичной и одну шоколадную конфету. Села на скамейку и отвинтила крышку из золотой фольги. Мимо шла компания молодых ребят, они засвистели и засмеялись, когда увидели, что я делаю. Я глотнула водки. Господи, какая дрянь! Надо заесть конфетой. Конфета ещё хуже. Парафин с пальмовым маслом. Меня сейчас стошнит!

Что было дальше

Мы встречались с ним около года. Он больше никогда так не делал. Он оказался добрым, заботливым, хорошим парнем. Он очень нравился моим родителям. Он был с ними вежливым, почтительным, поздравлял с праздниками, дарил маме цветы, а папе одеколон или бутылку виски.

Он построил нам баню на даче. Вскапывал у нас огород, перевозил рассаду из города в деревню. Ему, кажется, нравилась жизнь за городом и физическая работа на свежем воздухе. Он заботился обо мне. Всегда отвозил меня на машине, если мне куда-нибудь надо было ехать. Приносил мне мёд и малиновое варенье, если я простужалась. Делал мне подарки. Дарил белые лилии, которые я не любила. Иногда приглашал нас всей семьёй в ресторан. Мы дважды ездили с ним отдыхать. Один раз на Чёрное море, а другой на Азовское. С ним было приятно ездить в поездки, он был очень удобным спутником, спокойным, неприхотливым.

Он всегда за меня платил. Он приходил вовремя, делал, что обещал, ничего от меня не требовал, не ревновал, не контролировал, не спрашивал, где я была и почему так поздно. Он купил мне компьютер. Покупал одежду, косметику, духи, сумочки, всякие безделушки, если я говорила, что они мне нравятся. Ни разу не намекнул, что я должна ему хотя бы копейку.

Он очень нравился так же и моим друзьям. Он легко сходился с людьми, смеялся над их шутками и сам любил пошутить. С удовольствием участвовал в любых наших затеях. Безропотно развозил по домам моих подружек. Легко давал в долг, всегда приносил с собой вино, ни с кем никогда не ссорился и не спорил.

Иногда, когда мы сидели рядом, я смотрела на его открытое, симпатичное лицо и думала:

– Ты мне угрожал, мразь. У тебя хватило мозгов сесть мне на грудь и надавить коленом на шею. Тебе, уродец, хотелось меня напугать.

Своими руками

Мне стало казаться, что он у меня что-то просит. Он иногда становился таким тихим и как будто неуверенным в себе, он выглядел каким-то прибитым. И чем дальше, тем больше. Иногда у него глаза были, как у собаки, которая смотрит на хозяина и не знает, накажут её, или похвалят. Он делал для меня что-нибудь, дарил подарки, цветы, конфеты, билеты в театр, а потом смотрел, понравилось ли мне, и по его лицу было видно, что он очень хотел, чтобы понравилось. Он искал моего одобрения, он просил одобрения, потом умолял, потом мне показалось, что он меня боится. Мне показалось раз, показалось два, потом я была уже уверена. Однажды, когда мы сидели на диване и смотрели телевизор, он прислонился лбом к моему плечу, и я с удивлением поняла, что он плачет. Без звука. Догадаться можно было только по тому, как судорожно сотрясалось его тело. Мне не хотелось выяснять, почему, а сам он не сказал, и вскоре успокоился.

Со временем я стала плохо с ним обращаться. Я была неправа, мне не нужно было так делать. Я не приходила на встречи, не перезванивала, не благодарила, если он делал для меня что-нибудь хорошее. Я говорила, что мне не нравятся подарки, что он купил билеты не на тот концерт, что мне не нравится его одежда, и что он сегодня плохо выглядит. Он страшно расстраивался.

Мне было с ним так скучно, я не знала, что и делать. Он стал казаться мне тупым, никаким. Я стала отказывать ему. Если он предлагал мне заняться любовью, я велела ему справляться своими руками. Но так, чтобы я видела. Это единственное, что я ему разрешала. Единственная форма близости, которая была возможна между нами. Он ни разу меня не ослушался. Однажды, когда я так стояла и смотрела, я поняла, что скучаю по нему. По Культуристу. Не по такому, какой он сейчас, а по другому. Но того Культуриста больше не было, я его уничтожила.

Сцена раскаяния

Я превращаюсь в статую, как какая-нибудь египетская богиня Изида. Статуя застыла навечно, стоит, как столп в пустыне, уперев каменный взгляд в горизонт. Передо мной человечек – в пыли, на коленях, плачет. Человечек кричит:

– Что я сделал не так? В чём я виноват? Я исправлюсь, я искуплю! Пожалей! За что ты меня так жестоко наказываешь? Ведь я уже оплатил свой долг! Чего тебе не хватает? Чего я тебе не дал, чего не купил? Что я не принёс тебе в жертву? Я понял, я раскаялся, я хотел понести наказание. Я просил разрешить мне снова стать хорошим! Отпусти мне грехи! Отпусти меня! Что мне ещё сделать? Я буду делать всё, что ты говоришь! Сними с меня проклятье! Сколько ещё лет, сколько дней нужно, чтобы ты забыла мою вину? Сколько ты ещё будешь помнить, что я наделал? Сколько лет мне ждать прощения?

Статуя открывает каменные глаза:

– Сто лет. Сто раз по сто лет. Всего времени в мире не хватит. У тебя нет столько времени, чтобы забылась твоя вина.

Человечек обливается слезами, прижимает обе руки к своей несчастной груди, человечек просит:

– Что мне сделать, чтобы ты простила меня? Накажи! Позволь снова стать хорошим! Делай со мной, что хочешь, я на всё готов, на всё согласен. Лишь бы это закончилось. Я больше так не могу. Это была ошибка, я понял, я раскаялся, я хочу стать другим, стать лучше. Пожалуйста, сделай что-нибудь!

– В жабу! Я превращу тебя в жабу.

– Ради всего святого, пожалей меня!

– В жабу!

– Умоляю! Я всё понял, я больше не буду! Мне нет прощенья, но может быть, если бы ты…

– Ты сам себя превратил в жабу. Ты исчерпал свои возможности. Ты мог быть мужчиной – ты им не был.

– Но как же я буду жить дальше?!

– Ты не будешь жить. Никому не надо, чтобы ты жил. Твоя жизнь ничего не стоит. Tебя нет.

Закончилось

Однажды всё закончилось. Я выбрала время, когда родители были дома, хоть и в другой комнате, на случай, если Культурист надумает драться. Я хотела выбрать удобный момент и сказать ему, что наши отношения закончились. Но удобный момент не наступал, не было повода. Поэтому я сказала без повода, просто так, когда в разговоре образовалась пауза. Я сказала:

– Будет лучше, если мы расстанемся.

Он как будто бы не удивился:

– У тебя кто-то есть?

– Да, есть один человек.

– Нет у тебя никого. Я бы знал.

– Ну и что? Какая тебе разница?

Он не ответил. Взял со стола свой мобильник, барсетку и ключи от машины, и ушёл. Больше я его никогда не видела.

Tеперь ничего не исправишь. Почему нельзя вернуться и переделать? Чтобы всё было по-другому, чтобы было правильно. Так, как надо. Но что сделано, то сделано. Я теряю тебя, навсегда теряю. Ты превращаешься в жабу! Ты сам себя превратил, ты сам себя предал. Ты берёшь со стола ключи от машины и, не глядя мне в глаза, выходишь за дверь.

Какая потеря! Как ужасно жалко.

Говорю с мамой

– Мама, мы расстались с Максом.

– Ты что, ненормальная? Что на тебя нашло? Что ты о себе думаешь? Господи, что эта девочка о себе думает? Ты в зеркало себя видела? Видела? Ну и что тогда выпендриваешься? Кому ты нужна? Тебе уже двадцать три. Ты замуж вообще собираешься? Чем тебе Максим не понравился? Работящий, состоятельный, серьёзный, культурист, бизнесмен. Возраст хороший, уже перебесился. Гулять не будет. Тебя обожает, на руках носит. Не пьёт, не курит, по бабам не бегает. Чего тебе ещё надо? Где ты такого найдёшь? Немедленно позвони ему и помирись. Скажи, что у тебя была бабская истерика, ничего страшного. Извинись. Ну бывает такое у женщин, ну что поделаешь. Он же мужик, он понимает. Он это простит. Да чего там звонить, к нему ехать надо срочно. Это не телефонный разговор. Езжай к нему. Дура! Чего ты хочешь?

– Откуда я знаю?

– Сама не знает, чего хочет! О Господи, Катя! С тобой говорить, как со стенкой. Ты что, русского языка не понимаешь? Ну, что ты на меня уставилась? Ты меня до инфаркта доведёшь! Надо знать, чего ты в жизни хочешь.

– Не надо.

– Ой, да делай, что угодно! Ты у нас одна умная, ну а мать, конечно, дура. Это понятно. Не говори потом, что я тебя не предупреждала. Когда все твои подруги удачно выйдут замуж и родят детей, а ты так на всю жизнь и останешься старой девой, не обвиняй меня. Да ради бога! Как хочешь – так и живи. Что хочешь – то и делай!

– Вот я и делаю.

Мама на меня очень сердится. Она встаёт из-за стола, пожимает плечами и идёт собираться на работу. Бедная мама! Ей так хочется, чтобы я хорошо устроилась в жизни. Чтобы я вышла замуж и переехала к нему, в другую квартиру. Чтобы меня здесь – не было.

Чтобы не было больше этого вопроса: что Катя будет делать дaльше? Как сложится её жизнь в будущем?

Еду на пляж

Да, надо знать, чего ты хочешь в жизни. А иначе ничего не добьёшься. Надо ставить и достигать цели, надо идти вперёд прямой дорогой и никуда не сворачивать. Нужно быть смелой, честной, решительной, нужно иметь свои идеалы и никогда их не предавать. Нужно видеть впереди результат. А я не знаю, чего я хочу и как этого достичь. Где та дорога, по которой мне нужно идти? Как я хочу жить? Где? С кем? Keм я буду работать? Сколько получать? Я не знаю.

Единственное, чего я хочу, это свободы. Чтобы не надо было совершенно точно решать, как ты будешь жить дальше. Чтобы не надо было срочно выходить за кого-то замуж. Не надо было бы выбирать одно из двух. Чтобы никто не давил мне ногой на грудь, чтобы никто мне не угрожал. Чтобы можно было пробовать что-то новое и знать, что тебя за это не побьют. Не загонят в угол. Чтобы можно было дышать. Вот чего я хочу в этой жизни.

Мама уходит на работу. Я какое-то время стою в коридоре и смотрю на закрывшуюся за ней дверь. На лестнице удаляются её шаги, потом приезжает и уезжает лифт. Сегодня суббота, и у меня выходной. Так чего же я тут стою? Надо собираться. Я крашу ресницы синей водостойкой тушью, надеваю шорты и майку, беру пляжную сумку и выхожу из дома. Погода так себе, но это же Питер, и сейчас питерское лето. Теплее вряд ли будет, к вечеру обещали дождь. Так что, надо ловить момент! Поеду на залив, буду загорать и купаться, надеюсь встретить там знакомых. Они, вроде, тоже собирались. Вода холодная, ну и ладно, всё же не Таиланд. А загорать можно и в холодную погоду, даже если солнце в облаках, отлично загорается. Куплю по дороге пива и сигарет, чтобы ехалось веселее. Чего мне дома-то сидеть, сопли на кулак наматывать?

Выхожу из дома. В городе по-летнему пусто. Дети на даче, и без них двор зарос высокой травой. Отцвели одуванчики, всё вокруг засыпано их пухом, пух летит в воздухе, зависает, качается, плавно опускается на асфальт. Я одна иду по улице в такой ранний час в субботу. На остановке пьяненький дядечка просит у меня закурить. У рынка начинается движение, разгружают машины с фруктами, передвигают какие-то телеги, разносят коробки, открываются первые ларьки, привезли хлеб. Сажусь в трамвай, он с лязгом начинает движение, пахнет мазутом, нагретыми рельсами. Кондукторша дремлет на переднем сиденье.

Еду. Буду купаться и загорать. Сейчас выходной, сейчас лето, у меня есть целых два замечательных, пустых дня, когда может случиться, что угодно. Мы посмотрим, что будет. Посмотрим, куда заведёт меня эта суббота, чем она закончится. Что или кого мне эта суббота принесёт.

Сумма

Иногда мне кажется, что я живу в будущем. Когда я была младше, я часто думала, каким оно будет – это будущее? Как пелось в одном детском фильме: «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко». Мне всегда так хотелось узнать, что будет потом, как всё сложится, какими мы станем, какой я стану. Как я буду жить – потом, через много лет? Где я буду жить, и с кем. Как я буду выглядеть? Какой у меня будет характер? Я буду хорошей или плохой? Доброй или злой? Весёлой или грустной? Счастливой или несчастной? Буду ли я довольна моим будущим, или я пожалею? Получится у меня, или не получится? Какой меркой это меряют? И как узнать, наступило ли уже это будущее, когда уже пора мерять, или оно, как всегда, впереди, вечно на шаг впереди меня? И как ни догоняй его, оно опять окажется впереди?