Текст книги "Практика предательства и другие истории девяностых"

 
ei mistään löydy pidättäjää
maan päältä ei taivaan alta
kun sydäntä kypsää ja viileää
on kutsunut kuoleman kaikkivalta
kuka valmis on hän kiittää
kun viikate nousee ja niittää
 
 
нигде нет ничего вечного
ни на земле ни под облаками скоротечными
когда сердце дозреет и остынет
смерть всемогущая укажет его имя
коль ты готов – она благодарит
взмахнёт косой и жатву завершит
 

Я с ужасом и восторгом смотрела на длинные слова с массой сдвоенных гласных, с буквами, над которыми стоит по две точки, и думала: «Я научусь точно так же. Скоро эти петроглифы перестанут быть для меня просто символами на бумаге, они заговорят со мной, скоро они обретут смысл.» Финский язык уже не казался мне безумной и восхитительной абракадаброй, начала вырисовываться система.

Тем ни менее, мы сходили на этот концерт, а потом побывали на выставке картин авангардистов и на экскурсии в Петрoпавловской Крепости.

Последним пунктом программы был Мариинский театр.

В театре мы сидели рядом в полутёмной ложе, где, кроме нас, никого больше не было. Он положил руку на спинку моего кресла, и так просидел весь спектакль. Я ощущала как рукав его пиджака касается моей шеи, и ждала, когда он передвинет руку со спинки кресла на моё плечо. Мне казалось, я чувствовала тепло его дыхания, я почти чувствовала его зубы у меня на плечах. Но он ничего не сделал.

В антракте мы пошли в буфет, где он взял нам по бокалу шампанского. Силой воображения я превращала шампанское в водку. Бокал, налитый водкой до краёв. Я представляла, как он пьёт в моём присутствии, зная, что очень скоро превратится в кого-то другого, и я увижу это превращение. Он разрешит мне это видеть.

Нет, этого не хватит, чтобы его напоить. Это должен быть семидесятипроцентный самогон. Я хочу видеть его пьяным. А балет смотреть не хочу. В голове я рисовала себе, как ему станет жарко под пиджаком, как начнёт давить узел галстука, как у него кровь прильёт к щекам. Я хочу видеть, как у него помутнеют глаза, начнёт плавать взгляд, как аккуратно подстриженные волосы на висках и затылке станут влажными и тёмными. Я представляла себе, как он облокотится на спинку впередистоящего кресла и уронит голову на сложенные руки. Как мне откроется его шея, вид сзади, с выступающими позвонками. Я бы так хотела дотронуться до его шеи, коснуться её губами, отвернуть воротник его белой рубашки и укусить. Нет, не укусить, я хочу его искусать. Вонзить зубы ему в загривок, прокусить кожу, чтобы пошла кровь, видеть, как на белой рубашке расплываются красные пятна. Почувствовать во рту сладко-солёный вкус его крови.

Тигр заметил, что я смотрю на его бокал шампанского и протянул его мне:

– Ещё?

– Нет, спасибо, мне уже хватит.

Я не хотела его бокал, даже если он только что из этого бокала пил, я хотела его всего. Целиком.

Мы вернулись в ложу и досмотрели второе отделение балета. Мне хотелось плакать от злости. Сцена перед глазами расплывалась. Балет закончился, опустили занавес, включили свет, и мы пошли в гардероб за нашими пальто. Я попросила не провожать меня, хотелось поскорее закончить эту затянувшуюся экзекуцию. Но он и не предлагал проводить, получилось неловко.

Я подумала, что если он ещё раз куда-то пригласит, я откажусь. Но, видимо, я не прошла испытательного срока, потому что больше он не приглашал.

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Та весна мне запомнилась непрекращающимися организационными вопросами. Мне было, что организовывать. Хотя сейчас деталей не вспомню, всё слилось в один длинный день. Стояние в очередях, заполнение бумаг, оплата кассовых сборов, хмурые люди в тяжёлых пальто, от которых так ужасно пахло одеколоном. Мне пять раз не дали визу. Дважды в Консульстве США, один раз в консульстве Великобритании, и ещё два – в Норвежском.

В моём загранпаспорте стояло уже несколько отказов из разных консульств. Это было нехорошо. Я слышала, что большое количество отказов производит плохое впечатление. Отказы сильно уменьшают мои шансы на получение визы в будущем. Мне был нужен новый чистый паспорт, чтобы попробовать ещё раз.

Я пришла в ОВИР нашего района, это значит «Отдел виз и регистрации», там выдавали документы. Почему-то он был расположен в промзоне, далеко от метро, ни автобусы, ни трамваи туда не ходили. Я заметила, что госучреждения часто находятся в самых труднодоступных местах. Я долго шла по неасфальтированной дороге, покрытой ямами и лужами, мимо цементных заборов, каких-то заводов, складов и гаражей. По краям дороги росли тополя, пока ещё без листьев, потому что был апрель. На тополях орали чайки, рядом была Нева. Чайки, наверное, прилетели с воды. Дошла, долго искала, в какой кабинет мне обратиться, меня посылали то на один этаж, то на другой, и нигде никакой информации. Но вот я нашла нужную мне дверь. Теперь надо собраться с мыслями и сделать дело.

У меня есть секрет, я умею гипнотизировать людей. Ну, не совсем гипнотизировать. Но я умею что-то такое делать, сама не знаю, что. Эта магия действует только на представителей власти. И только тогда, когда мне очень надо. Если не очень – не получится, я пробовала.

Значит, что надо делать. Главное, это представить себя в виде одного сгустка энергии, как электрический ток, или как шаровая молния. Светящийся столп, источник света и тепла. Если вам так проще, представьте себя в виде какого-нибудь божества или другого существа. Я представляю себя в виде великана в белых одеждах, прекрасного и ужасного одновременно, который материализуется из ниоткуда, несёт в себе свет, а так же невероятное количество разрушительной силы. Или созидательной, это смотря как её применить. Зачем это существо появилось в коридоре ОВИРа? Оно пришло освободить всех сотрудников из заточения. Сейчас я всех спасу, я выведу их отсюда. И больше никому не придётся сидеть в офисе с восьми до пяти, никому не придётся работать, всем будет всё можно, и завтра не надо на работу. Все станут хорошими, все станут здоровыми, все получат то, чего им больше всего на свете хочется. Будет как в детстве, когда мама говорит, что ты кашлял и завтра в школу не пойдёшь. А завтра диктант, но писать его тебе не придётся. Никогда.

Захожу в кабинет, помня, что я – светящийся великан в белоснежных одеждах, с белой лилией в руках. Останавливаюсь у двери – торжественная и величественная – выдерживаю паузу и говорю:

– Здравствуйте.

Пожилая раздражённая сотрудница отдела виз и регистрации поднимает на меня глаза:

– Здра… что вы хотели?

– Мне нужно сделать новый загранпаспорт. Я старый потеряла.

Сотрудница отдела виз – густо накрашенная, с завитой на бигуди чёлкой – смотрит на мои документы, в свои конторские книги, на меня.

– Девушка, вы получили загранпаспорт шесть месяцев назад, потом через месяц ещё один. Потому что вас обокрали. Потом третий – по той же причине. Теперь вам нужен четвёртый. Как это понимать?

– Не знаю, куда-то сунула паспорт, не помню куда. Потеряла, наверное.

– Потеряли? Это интересно. Девушка, вы знаете, здесь не дураки сидят. Я не первый год в ОВИРе работаю. Подождите пока что, я поговорю с начальством. Алё, Иван Сергеевич, тут у нас одно дельце всплыло. Да, зайдите на минутку, посмотрите сами. Девушка каждый месяц теряет загранпаспорт.

Я молчу. Смотрю на неё и думаю, говорю с ней взглядом:

– Ты ждала меня? Это я. Ты меня узнала? Я знаю, как тебе тяжело. У тебя болит спина, у тебя целлюлит, живот и седые волосы. Твой муж – козёл. Твои дети не хотят с тобой разговаривать. Но теперь всё будет хорошо. Всё кончено. Верь мне. Великан пришёл, чтобы спасти тебя. Возьми меня за руку, ничего не бойся. Тебе больше не надо здесь работать, больше никто от тебя ничего не потребует. Ты никому ничего не должна. Сейчас ты выйдешь из этого кабинета, и всё закончится, ты станешь свободной, молодой, красивой и счастливой. Ты отдохнёшь. От всего отдохнёшь.

Вслух я говорю:

– Всё будет хорошо.

Сотрудница открывает рот, потом опять закрывает, мотает головой, трёт глаза, снимает и снова надевает очки. Она щурится на свет, моргает:

– Девушка, что вы такое… что вы… Подождите, что-то я… Что вы сказали? Вы сейчас что-то сказали. У меня что-то с глазами. Подождите секунду.

Она сидит на стуле, как будто у неё нет позвоночника. Сидит и смотрит в никуда, oпустив плечи, безвольно свесив вперёд руки, продолжает моргать.

– Подождите, мне надо… я сейчас…

К нам подходит её начальник, Иван Сергеевич, которого вызвали по телефону для того, чтобы решить, что со мной делать. Он смотрит на раскисшую сотрудницу, которая едва не падает со стула. Слегка удивлённый, он спрашивает меня:

– Что вам, девушка? Паспорт новый заказать?

– Да, пожалуйста. Я старый потеряла.

– Ну надо же, какая Маша-Растеряша.

Я смотрю ему в глаза и думаю:

– Бедный малыш, ты страдал. Я знаю, всё знаю. Долги, квартира, дача, тёща. Жена, которая тебя больше не любит и не уважает. Мигрень, поясница. Мечта поплавать с аквалангом в Тихом Океане. Конец месяца, отчётность, начальник-псих, недостача, растрата, бедный Иван Сергеевич. Бедный, бедный Ванечка. Злые люди! Но теперь ты встретил меня, и больше никогда ничего плохого не случится. Настал твой самый счастливый день, мечта сбылась, ты свободен, никому не слуга, ничего не должен. Если ты видишь меня – это значит, что всё хорошо.

Вслух я говорю ему:

– Теперь ничего не случится.

Он роняет на пол шариковую ручку.

– Что вы сказали? Подождите, я не совсем…

Начальник Сергей Иванович трёт пальцами переносицу, массирует себе виски, расстёгивает и застёгивает верхнюю пуговицу рубашки. Наконец, говорит:

– Давайте внутренний паспорт. Заполните вот этот бланк.

Выхожу на улицу с квитанцией в кармане. Забирать мой новый чистый паспорт буду через неделю. У меня за спиной кабинет, где остались две обмякшие фигуры, как два мешка с картошкой, каждая на своём стуле. Оглушённые, потрясённые, с пустотой внутри.

В мае я снова оказалась в Консульстве Финляндии. Милая блондинка в окошечке, где принимают документы, задумчиво листала мой новый загранпаспорт.

– Зачем вы едете в Финляндию? – спросила она с сильным акцентом.

– Очень хочется съездить.

– Но это не ответ.

– Это самый лучший ответ. Это мой единственный ответ.

Я знаю, никогда нельзя шутить с представителями власти. Даже если вы поедете в Америку, и вас в аэропорту спросят, не затем ли вы приехали, чтобы убить их президента, даже тогда не надо шутить. Не надо говорить: «Да, знаете, именно за этим я и еду, мне больше делать нечего». Потому что вас сначала посадят, а потом депортируют (Бесплатный совет. Не благодарите.)

Не делайте так, как я! Это было глупо, но я просто не могла сдержаться, искушение было слишком велико. Получив ещё один отказ в визе, я пошла пить кофе и гулять по городу. И снова я оказалась ни с чем, и пришла туда же, откуда вышла. Моя игра обнулилась, все заработанные очки пропали, и меня выкинуло опять на первый уровень. Вижу себя на улице перед Консульством, вечернее солнце мягко освещает здания, свет отражается в стёклах, майский воздух напоён весенними запахами и звуками. A я стою с пустыми руками, мне снова отказали, снова ничего не дали. Нужно думать дальше, но сперва – кофе.

Потом я ехала домой, читая самоучитель финского, и чувствовала, как у меня дёргается глаз, и немеет левая рука.

 
jos on sinua
niin kuin minua
kiskottu kahtaalle, uuvuksiin,
tietänet senkin:
uupuenkin
аlati uudestisynnyttiin
 
 
если вас
так же как нас
хором ругали
пока не устали
вы тоже знали:
когда силы кончаются
снова рождаются
 

В следующий раз я переступила порог Консульства уже в последних числах мая. Много всего произошло за последний месяц. У меня появились новые обстоятельства и повод для пересмотра моего дела. Были новости, у меня теперь было основание для получения рабочей визы.

Я пришла более подготовленной, завязала волосы в пучок на затылке, надела очки, и даже пиджак. Теперь вместо милой девушки в окошечке сидел какой-то блондин с нежно-розовым лицом и голубыми глазами. Клубника со сливками. Мраморная статуя. Белоснежка. А может, снеговик. У него были светлые пушистые ресницы и полное отсутствие бровей. Широкие мягкие губы, тяжёлый подбородок, густые белые волосы зачёсаны назад. Он был одет в белый свитер, как будто ему не хватило собственного белого цвета. Если бы ни голубые глаза, он был бы едва различим на фоне белой стены. На его груди слева приколот бейджик, где указано, как его зовут. Фамилию я прочесть не смогла, она состояла из, как минимум, двадцати букв. А имя – Тoйво. «Toivo» по-фински значит «надежда». Красивое имя, читается легко.

Он тоже задумчиво перелистал страницы моего паспорта и задал вопрос:

– Цель вашей поездки?

– Работа. Вот мой контракт.

– Что вы будете делать, когда закончится рабочий контракт?

– Вернусь обратно на родину.

– Что вы будете делать, когда вернётесь?

– Выйду замуж и рожу ребёнка, потом буду работать по специальности.

– Для этого вам нужно ехать работать в Финляндию?

– Да, мне нужно заработать денег на свадьбу.

– Вы знаете, что зарплаты в Финляндии невысокие, а жизнь очень дорогая?

– Да, у меня нет выбора. Придётся экономить. И потом, это же всего лишь на год.

– Какое у вас образование?

– Высшее медицинское. Вот мой диплом.

– Вы дипломированный реабилитолог, но едете в Финляндию сажать ёлки. Вам это не обидно?

– Нет, что вы? Я буду рада помочь! Сажать ёлки – это очень важное и нужное дело. Это почётно.

– Почётно?

– Да, почётно – это значит, что другие люди будут меня за это уважать.

– Я знаю, что такое почётно.

– Извините.

– Ei se mitään. У вас есть друзья в Финляндии?

– Нет.

– У вас есть бойфренд в Финляндии?

– Нет, у меня жених в Санкт-Петербурге.

– Извините, вы говорите «жених», а не «бойфренд». Зачем вы уверены, что он на вас женится?

– Почему.

– Что?

– Правильно говорить «почему». Почему вы уверены.

– Хорошо. Вы уверены, что он на вас женится?

– Да, уверена, мы обручились, вот кольцо на моём пальце.

– Он тоже поедет с вами работать?

– Нет, он будет ждать меня здесь.

– Вы не хотите эмигрировать в Финляндию?

– Нет.

– Вы говорите по-фински?

– Нет.

– Собираетесь учить язык?

– Нет.

Розовый блондин внимательно посмотрел на меня долгим-предолгим взглядом, мне даже стало неловко. Он сидел и постукивал мягкими подушечками пальцев по столу. А взглядом продолжал ощупывать моё лицо. Я смотрела на его брови, которых не было, не в глаза. Смотрела на его руки.

Какие у него белые и чистые руки! Я, наверное, никогда ещё не видела настолько чистых рук. Интересно, какие они на ощупь? Холодные или тёплые? Мне кажется, скорее холодные. Но выяснить это, конечно, невозможно. А жаль.

Консульский финн хмурится:

– Я не понимаю, зачем вам работать в Финляндии. В Петербурге вы за год заработаете ту же самую сумму денег, а может быть и больше.

Я думаю: Ну, Тойво, давай! Давай скорей! Смотри на меня внимательно. Сейчас ты увидишь светящегося великана в белых одеждах, сейчас он придёт за тобой. Ну, видишь? Ты ждал его всю жизнь, ты видел его во сне. Теперь всё можно, Тойво, все твои мечты вот-вот сбудутся, осталось несколько секунд. Если ты видишь меня, то знай, это конец всем твоим страданиям, какими бы они ни были. Это закончилось, неважно что. Твоя каторга, твоя тюрьма – закончилась.

Говорю ему:

– Тойво, у вас есть мечта? Есть надежда?

Он на мгновение замирает, потом его рука тянется к вороту белого свитера. Он проводит пальцами по своему подбородку, по горлу, снова по вороту свитера, как будто ему вдруг стало душно. Я жду. Его руки продолжают двигаться где-то в районе лица, хаотические бессмысленные движения, пальцы перебирают ткань, сжимаются и разжимаются. Наконец он трясёт головой, как будто сбрасывает что-то, и говорит:

– Вы меня путталаа.

– Извините.

Прошла целая вечность, клубнично-сливочный Тойво выдал мне квитанцию, где было написано, в какой день будет готова рабочая виза. Я вышла на улицу, очередь к этому времени уменьшилась, но они всё равно сегодня не успеют, скоро конец рабочего дня. Завтра придётся опять стоять.

Ну вот, вроде бы, все кусочки головоломки начинают постепенно складываться в единую картину. Я пошла вдоль по улице, а потом сидела в кафе у окна, с видом на станцию метро. Пила кофе с корицей и шоколадом, с тройной порцией сахара, и в голове у меня не было ни единой мысли.

Нет, ну а всё-таки. Этот консульский финн был интересный. Необычный тип лица, никогда раньше таких не видела.

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Тем временем прошла весна, началось и закончилось лето. Вот и всё, пора было уезжать. У меня уже была финская рабочая виза и билеты на поезд и паром. Последние недели хотелось собраться с мыслями, набраться сил перед решающим рывком. Я так долго планировала мой отъезд, это всё было так сложно, столько дел было переделано, документов собрано, переговоров переговорено, денег переплачено. И вот теперь мне расхотелось ехать. Я так мечтала, чтобы что-нибудь такое произошло, и я бы никуда не поехала. Чтобы Тигр что-то придумал, чтобы не дать мне уехать. Расстроил бы мои планы, испортил бы всю мою затею, навредил мне, уничтожил бы мой единственный шанс. Чтобы он сказал: «Не уезжай от меня!» Чтобы мы попробoвали вместе. И пусть бы у нас ничего не получилось, пусть бы мы поранили друг друга, сцепились бы когтями и клыками – а я уверена, что так бы оно и было. Пускай! Пусть бы мы не были друг с другом счастливы, мне не надо счастья. Он лучше! Лучше счастья!

Но он ни о чём меня не попросил. И однажды августовским вечером, когда красное солнце клонилось к горизонту в городской дымке, я села в поезд на Финляндском вокзале. Поставила чемодан на багажную полку, положила на столик пакет с бутербродами, заняла своё место – и поезд пошёл. Я смотрела в окно на проплывающие мимо вокзальные здания и улыбалась.

Настроение у меня было, в общем-то, хорошее. Я тогда уже знала, что он был женат. Это случилось около года назад, как раз, когда я начала у них работать. Женился на женщине лет на двадцать старше него. Я её, оказывается, даже пару раз видела, только не знала, кем она ему приходилась. Она работала министром здравоохранения, или типа того, в другом городе, куда он вскоре собирался переехать, и где он уже открыл свою контору.

Тигр сделал свой прыжок. Невесомая полосатая тень промелькнула над ручьём и рухнула сверху на загривок своей жертве с силой, достойной скорого поезда. Это было красиво сделано! Я счастлива, что я это видела. А кого из нас я называю тигром, и о ком вся эта история – это другой вопрос.

# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #

Я знаю место, которого на самом деле нет. В этот мир проваливаешься, когда едешь с работы домой на автобусе, и задумаешься, прислонившись лбом к холодному стеклу, глядя на проплывающие мимо улицы. Или когда собираешься спать, выключаешь свет и лежишь, где-то на краю сна и бодрствования. Иногда туда можно попасть во сне, в одном из тех снов, когда ты летаешь, или бесконечно падаешь с головокружительной высоты. Это моё секретное место, там через долину течёт ручей, по его берегам растёт высокая трава. Жёлтая, выгоревшая на солнце, потому что уже август. Я иногда прихожу туда посидеть. Это удобный наблюдательный пункт, трава скрывает меня от посторонних глаз. Оттуда я внимательно всматриваюсь, вслушиваюсь, не пошевелится ли что-нибудь живое и съедобное на той стороне ручья.

В этой главе используются отрывки стихотворений: «Ei mistään löydy pidättäjää» и «Jos on sinua niin kuin minua» авторства Ааро Хеллаакоски, 1943. Перевод с финского Кати Стенвалль.

22. Однажды были лошади

Кажется, я заснула в поезде. В моём купе две кровати, но одна свободна, ко мне никто не подсел. Так что я одна. Я легла на кровать, положила голову на подушку, думала просто полежать до финской границы, всё равно ведь скоро поднимут в Вайниккале, но моментально заснула. Под стук колёс хорошо спится. Мы ещё пригороды не проехали, а я уже сплю. А ведь время всего восемь вечера, поезд отошёл от перрона в семь сорок пять. И два стаканчика кофе на вокзале не помогли. Но, с другой стороны, я ведь этой ночью не спала.

Мне снятся лошади. Серые лошади в белую крапинку, с длинными гривами. Большие и тёплые, нежные, гладкие лошади. Они медленно движутся в траве. Трава высокая, светло-зелёная, серебристая, это овёс. Дует ветер, и на поле гуляют волны, как на море. Трава переливается, колышется от ветра, действительно, как вода. А лошади – как морские дельфины. Не понятно, бегут они или плывут. Их широкие светлые спины видны поверх серебристой травы, они движутся так плавно, словно летят. Однажды было поле, и были лошади. Были лошади. Их густые мягкие гривы колышутся от ветра, поднимаются и опускаются.

Я вижу небо, сиреневые тучи и белые облака, они летят, перемещаются, сменяют одно другое. В просвете между ними синеет небо, потом опять затягивается, потом снова открывается окошко между облаками. Я там, в облаках. Из сиреневого тумана выходит человек, это мой первый, самый первый парень, мой Жених. Компьютерщик Артём. Он протягивает ко мне руки: «Катя! Я так хочу быть счастливым. Пожалуйста, сделай меня счастливым, прошу! Обними меня. Если не обнимешь, я к вечеру умру.» Я обнимаю его: «Я так и сделаю. Я всё сделаю, что ты скажешь. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Я люблю тебя.» Мы стоим там, в облаках, на несуществующей земле, в несуществующем небе, среди воображаемых вулканов. У подножия вулканов цветут огромные кремовые розы.

А сейчас я как будто бы вижу нас обоих у него дома, в квартире, заставленной дефицитной советской мебелью. Я как будто лежу на его широкой тахте, как будто это у нас с ним первый раз, самый самый первый. В квартире тихо. За окном садится солнце, и по небу летят огромные воздушные шары: белые и голубые. Подо мной подушка и несколько махровых полотенец, сложенных в два-три раза. Их, наверное, можно будет потом постирать? Мой Жених уже взрослый и умный, он обо всём подумал.

Он сидит на краю кровати и плачет. Его бело-розовые плечи в рыжих веснушках сотрясаются от рыданий. Я кладу ему руку на плечо и пытаюсь развернуть к себе лицом. Он скидывает мою руку:

– Не трогай меня, ради Бога! Сколько можно повторять?

– Артём, ты чего…?

– Господи, ну хоть бы раз…! Катя, ну я же просил…!

– Что я сделала? Я тебя обидела? Прости меня!

– Ты могла бы подумать не только о себе? Хоть сколько-то сострадания у тебя должно быть? У тебя совсем нет сердца! Чудовище! Катя, ты не человек, в тебе нет ничего человеческого. Ты могла бы сделать над собой усилие и подарить мне хоть грамм нежности, хоть какое-то подобие заботы? Хоть каплю внимания. Неужели я так много прошу? Ты могла бы быть немножко осторожнее? Ты могла бы хоть на секунду представить, что я чувствую? В первый, самый первый раз!

Он дрожит, я накрываю его одеялом, сажусь рядом с ним:

– Hо… но ведь это не у тебя сегодня первый раз… а у меня.

Компьютерщик Артём отнимает руки от лица и смотрит на меня несчастными заплаканными глазами:

– Что?

Бедный мой Жених! Он ведь так просил меня, умолял, давал мне подсказки. Как нищий с протянутой рукой, голодный и холодный, он просил моей милости, но я не поняла.

Артём, это – тебе! Все кремовые розы мира, все самые красивые, самые пышные, самые волшебные – тебе. Гигантский букет роз из моих рук переходит в его руки. Цветов так много, что этот букет тяжело удержать. Как ожившие мечты, как несбывшиеся надежды, прекрасные и нежные цветы. Мы стоим вдвоём, обнимаем друг друга. Он говорит: «Ты ни в чём не виновата!» Я отвечаю ему тем же: «Прости меня, я не знала. Я была маленькой. Если бы ты мне сказал, но ты, наверное, не мог!»

Во сне ко мне приходит Диса, новый русский, который заказал у моей мамы пять париков в девяносто втором. Он не хотел, чтобы его узнали на улице. Этими париками он не успел воспользоваться, его узнали и пристрелили раньше. Я вижу его сидящим на стуле у нас в кухне. На нём бежевые свободные брюки и чёрный бадлон. Жить ему осталось всего лишь маленький кусочек жизни, пару дней.

Его время стремительно истекает, и с каждой минутой этого времени становится всё меньше. Мне кажется, я вижу светящееся табло у него над головой, где мелькают секунды, минуты и часы.

Диса в своём обычном настроении: мрачно-весёлом. Он жуёт жвачку, одновременно улыбается во весь рот и хитро мне подмигивает. Он говорит, указывая на меня кивком квадратной головы:

– Сколько стоит эта Лялька?

Я не знаю, что ответить, но боюсь, что Лялька эта не многого стоит. Впрочем, его жизнь стоит ещё меньше. У нас с ним много общего, мы не имеем цены.

Я еду в старинном лифте, открываю раздвигающуюся металлическую решётку, выхожу на просторную и красивую лестничную площадку. Широкие ступеньки ведут вверх и вниз, арочные окна освещают лестницу призрачным питерским светом. Передо мной дверь, обитая светло-оранжевой кожей. Нажимаю на кнопку звонка, дверь открывается, как будто меня за ней ждали, и на пороге появляется фигура в атласном халате. Это Владлен Витольдович, профессор Ухода. Мужчина лет сорока, с милым и немного женственным лицом, с густыми вьющимися волосами, каштановыми, расчёсанными на прямой пробор. В его шикарных волосах я вижу несколько серебристых прядок. Мне кажется во сне, что я чувствую запах дорогого парфюма. Мне даже кажется, что это Фаренгейт. Самый модный парфюм девяностых! Профессор Ухода улыбается мне, отходит в сторону, пропуская меня в квартиру, указывает рукой вглубь коридора: «Добро пожаловать в мой личный ад, Катенька.» Я вижу бесконечный туннель, в него улетают всякие предметы роскоши: занавески, ковры, люстры, картины, статуэтки, вазы, букеты, шёлковые ткани, антикварные столы и стулья, пластинки, халаты и видеомагнитофоны. И пачки денег. Как в трубу!

Мужчина проходит вперёд, стоит в своей шикарно обставленной гостиной. Он застенчиво улыбается мне, робко дотрагивается до моей ладони своей тёплой мягкой рукой.

– Катя, если бы ты только согласилась. Я клянусь, я ничего плохого тебе не сделаю. Веришь? В этом нет ничего такого. Кто меня обвинит? Я ничего у тебя не прошу, это очень простое желание. Просто давай я лягу на пол, а ты сядешь сверху. Мы называем это массаж, но ты просто погладь меня по спине. Сожми руку в кулак и проведи кулачками – сверху вниз. И всё! Можешь так сделать? Тебе не очень сложно? Тебе не неприятно? Я к тебе не пристаю, клянусь. О Боже, как хорошо! Не останавливайся! Ещё, ещё! Ради Бога, Катя, какие у тебя хорошие жёсткие руки! Ударь меня по спине. Не бойся, ударь меня!

Я так и делаю. Я хочу его порадовать, чтобы ему было хорошо. Я шлёпаю его по спине открытой ладонью, разноцветные бабочки разлетаются в разные стороны вместе со звуком шлепка. Розовые, голубые, салатные и оранжевые, большие и маленькие. Его спина такая белая и пухлая, как дрожжевое тесто. От удара у него на плече горит красное пятно в форме моей ладони. Конечно, Владлен Витольдович, я сделаю всё, что вы скажете, мне не сложно. Так – достаточно? Я могу и посильнее. Нет, я не боюсь, только бы вы остались довольны. Ведь мы с вами друзья. А друг – это тот, кто всегда поможет в трудной ситуации. Друзья не бросают! Друзья не поворачиваются спиной и не уходят. Друзья никогда не меняются. Не предают! Разве не этому вы меня учили?

Интерьеры его огромной квартиры плывут у меня перед глазами. Высокие потолки, арочные окна, широкие подоконники, печь с голландскими изразцами. Профессор Ухода сидит на круглом розовом пуфике с расчёской в руках. Перед ним огромное старинное трюмо, на столике расставлены флаконы духов, бутылочки с лаком и пеной для волос, баночки крема, букет фиалок, фотографии и несколько кукол. Kомната напоминает будуар парижской кокетки времён Людовика XIV. Мы в спальне Владлена Витольдовича, я расчёсываю ему волосы, как он и просил. Сам он только что из ванной, голый по пояс, в красных атласных штанах с вышитыми драконами.

Одним движением руки я сметаю всё, что стоит у зеркала. Баночки, бутылочки и флакончики летят на пол и со звоном разбиваются. Другой рукой я что есть силы толкаю Владлена в грудь, и он тоже летит на пол, падает на свой красивый золотистый паркет. Я пинаю ногой розовый пуфик, и тот с грохотом отлетает в сторону. Я кричу:

– Взяточник! Извращенец! Жирная сорокалетняя шлюха! Грязная дырка! Ты что, скотина, делаешь?

Владлен лежит на спине. На его лице кровь. Наверное, порезался о битое стекло, когда падал. Я бросаюсь к нему, опускаюсь на колени, беру его за руку. Он говорит:

– Катя, ты только не думай, что всё потеряно. Только не переставай сочинять стихи.

– Владлен Витольдович, ваше лицо…

– Ничего, Катенька, я завтра куплю себе новое.

Теперь другая картина. Снова зеркало, только уже не такое. Это круглое зеркало в простой оправе, оно стоит на столе в тёмной комнате. На зеркале траурная лента, перед ним горят чёрные свечи. Передо мной Флориан – мой друг, музыкант и торчок, сидит перед зеркалом. Флориан снимает с себя свитер и футболку. Он отражается в зеркале и смотрит на своё отражение, я тоже смотрю. Он раздевается ради меня, чтобы я видела. На его плечах лежат длинные вьющиеся локоны овсяного цвета, как лошадиная грива. У него очень белая кожа, его тело светится в темноте, отражает свет, вытесняет тьму. Флориан всматривается вглубь зеркального коридора, хочет угадать свою судьбу. Он просит меня: «Катя, скажи, что я красивый. Скажи, что я молодой. Скажи, что я живой.» Я глажу его по плечам, по спине, по голове. Я кричу: «Ты живой! Всегда, всегда, бесконечно живой! Ты никогда не умрёшь, Флориан, мы все – никогда не умрём!»

А сейчас, вроде бы, начало марта. На улице холодно, но солнечно. В квартире тепло, солнце светит через тюлевые занавески. На подоконнике в хрустальной вазе – букет тюльпанов. Розовые бокальчики с красной серединкой, и нежно-зелёные широкие листья. Этот букет мне подарил мой парень, потому что вчера было восьмое марта, Международный Женский День. Мы стоим вдвоём в спальне около неубранной кровати. Я и мой Хулиган. Я подхожу сзади, кладу обе руки на его округлившийся живот, хочу поддержать, помочь, почувствовать рукой едва уловимую, едва зародившуюся жизнь нашего с ним ребёнка. Я передвигаю руки выше и дотрагиваюсь до его набухших сосков, отчётливо темнеющих через мягкую ткань футболки. Хулиган говорит мне:

– Катя, ты будешь со мной? Обещаешь? Это всё так страшно, я ничего не понимаю. Что со мной происходит? Как так получилось? Ты говорила, детей не будет. Не знаю, может быть, я ещё не совсем готов. Я как-то странно себя чувствую. Ты не знаешь, это нормально? Это пройдёт, или станет ещё хуже? Мне, наверное, будет очень плохо? Я ничего об этом не знаю. Как это всё произойдёт? Мне сегодня снился сон, как будто я вызвал скорую, а она всё не едет и не едет, они перепутали адрес, а тебя дома не было. Мне было так страшно! Я проснулся весь в поту, пришлось менять футболку. К чему снятся такие сны? Может, мне железа в организме не хватает? Или кальция? Я скоро растолстею, стану некрасивым. Буду скандалить по любому поводу, плакать, изводить тебя, тебе это всё надоест. Я тебе не разонравлюсь? Пожалуйста, будь со мной. Если ты меня бросишь, я не знаю, что я буду делать. Мне конец. Мне некуда идти, меня любой осудит, никто не пожалеет. Скажут, ты сам этого хотел, чего теперь ноешь? На меня будут показывать пальцем на улице. Скоро мне придётся бросить работу. На что я буду жить? За всё теперь надо платить, бесплатная медицина такая ужасная. Я боюсь идти в бесплатную поликлинику. Я не пойду! Что мне делать? Ты же обещала. Ты меня не бросишь? Ты будешь со мной?