Текст книги "Практика предательства и другие истории девяностых"

У нас на чёрной лестнице живут какие-то люди. Соседка сказала, что это бомжи. БОМЖ – это значит «без определённого места жительства», бездомные. Я раньше никогда не видела таких людей. Интересно, где они раньше были? Почему их было не видно? У них раньше было жильё, а теперь нет? Как они вдруг оказались у нас на лестнице? Мне страшно ходить по лестнице, но у меня нет выбора, приходится ходить, лифт ведь сломался. Там на лестничных пролётах накидано тряпьё, валяется мусор, объедки. По чёрным кругам на полу видно, что там жгли костёр, и в доме часто пахнет дымом. Не только дымом, ещё пахнет, как в привокзальном туалете. На потолке – чёрные пятна, с прилипшими к ним спичками. Я не знаю, зачем это делается, но, говорят, если подбросить вверх горящую спичку, то она прилипнет к потолку и будет там гореть. Кнопки лифта и звонков у дверей все оплавленные, это бездомные жгут кнопки. Лампочки на лестнице почти все разбили и там всегда темно.

Иногда бывает очень страшно, когда идёшь по лестнице с фонариком и вдруг видишь в темноте какую-нибудь фигуру на полу. На их лица жутко смотреть! Часто они бывают пьяными или обкуренными, лежат на полу в тряпье с открытыми глазами, и не реагируют на свет. Или реагируют, бормочут что-нибудь, кричат, протягивают ко мне руки. Я бегу бегом вверх по лестнице, и сердце колотится где-то в горле. Однажды я видела одного и того же лежащего человека несколько дней подряд, он не двигался. Родители позвонили и вызвали труповозку, те сказали, что заедут, но в другой день, очень много работы. Им понадобилось около недели. Так он неделю и лежал.

Транспорт у нас теперь ходит еле-еле. Говорят, денег нет. Раньше трамвай ходил где-то раз в десять минут, а автобусы так и вообще постоянно. Только один ушёл, другой идёт. А теперь все автобусы отменили, а трамвай ходит кое-как, безо всякого расписания. Никто не знает, когда он придёт. Может быть, придёт. A может быть и нет. Люди стоят на остановке по полчаса, а то и по часу. И, когда он приходит, то он такой полный, что не все могут в этот трамвай сесть. Я никогда не жду, иду до метро пешком. А вот папа обычно стоит и ждёт, ему в последнее время стало тяжело так далеко ходить.

В магазине исчезли продукты. Как ни придёшь – ничего нет. Родители посылают меня в магазин, и не говорят, что купить. Это раньше они говорили: «Купи батон Нарезной, полбуханки Дарницкого хлеба, бутылку кефира и два кило картошки». А теперь они говорят: «Иди, посмотри, что там есть.» И вот я иду и смотрю, не привезли ли чего. Иногда обойду все продуктовые нашего микрорайона и вернусь домой без покупок. В магазинах пустые полки. Ой, кажется, в рыбном что-то есть! Бегу туда. Там на прилавке выстроена аккуратная пирамида из консервных банок, и все банки одинаковые. Салат из морской капусты. Люди подходят, смотрят, и разворачиваются. Кому нужна эта морская капуста? Мы ещё болгарские кабачки не доели. Ну, а больше в магазине ничего нет.

Продуктов в магазинах нет, зато есть книги. Мой папа – книжник. Его даже на работе так зовут, Коля Книжник. Это значит, он всегда мог достать какую-нибудь нужную книгу, а потом продать её подороже или обменять на какое-то более редкое издание. У нас дома тысячи книг, они везде, даже в туалете, их уже некуда класть. Книги всегда были дефицитом, их было не купить в обычном книжном магазине. Многие книги были запрещёнными, их нельзя было хранить дома, это было опасно. Папа говорил, что книги никогда не обесценятся, их цена постоянно возрастает. Книги – это валюта, это капитал, наш запас на будущее. Когда кто-нибудь из знакомых удивлялся, что папа тратит такие деньги на книги, он говорил: «Это мой банк, вкладывать деньги в книги надёжнее, чем в золото. Это Катьке приданое. Вот вырастет, будет богатая невеста. У кого есть хорошая библиотека – у того есть всё.»

Папа ездил за книгами на чёрный рынок, в лес за метро. Там книги покупались с рук у спекулянтов. Я ездила с ним несколько раз, мама заставила его взять меня с собой в воскресенье, чтобы я не мешала ей дома. Один раз мы попали в облаву! Мы ходили по лесу среди людей в тёплых пальто, и вдруг кто-то крикнул «Шухер!», и все побежали. Многие побросали свои книги на землю. Мы тоже побежали, там была милиция, собаки, было очень страшно.

А теперь книги продаются в магазинах, киосках, на раздвижных столах у метро, в подземных переходах, где угодно. И милиция не гоняет продавцов. Папа сокрушается, что книги перестали быть дефицитом, их везде много и цена на них всё падает. Он говорит: «Пропало Катькино приданое. Такие деньги потрачены!»

И ещё он говорит, что его друг Борода – запил. Это такая кличка у его приятеля, Борода. Потому что тот носит густую чёрную бороду. Борода всю жизнь работал в типографии, печатал и переплетал книги. Через него можно было достать что-то действительно интересное и редкое. Их типография закрылась, потому что не было заказов. Вместо них теперь книги печатают множество маленьких полулегальных типографий. На плохой шершавой бумаге, чернила пачкают руки, когда дотрагиваешься до страниц. Но так дешевле! И папин друг Борода оказался без работы. Он и раньше любил выпить, а теперь пьёт не переставая, с самого утра. Я иногда вижу его на улице, на скамейке, или около пивного ларька. Он стал так плохо выглядеть! Всегда грязный, неопрятный, лохматый, у него появилось пузо, и от него воняет спиртным. Когда он встречает меня во дворе, то всегда пытается обнять, это так противно. Я, как его увижу, сразу отхожу подальше. Мама не хочет, чтобы папа ходил к нему в гости, но тот всё равно ходит.

У меня в школе есть друг, мы сидим за одной партой. Его зовут Саша, он толстый. Его мама работает на кондитерской фабрике, делает конфеты. И она часто приносит домой то, что осталось от производства, всякий брак. Саша очень любит конфеты и ест сладкое с огромным удовольствием. Конфеты Красная Шапочка, Мишки на севере, Старт, Раковые шейки, Театральные, Гулливер, Красный мак. Шоколадки Алёнка, Тройка, Кара-Кум, Ласточка, Летний сад, Белочка. Наборы конфет Азалия, Ленинград, К чаю. А так же монпасье, Морские Камушки, клюква в сахаре, грильяж и зефир. Саше нравятся Восточные Cладости и даже такое удивительное чудо, как Косхалва и Ойла Союзная. Саша ест всё! Но самое его любимое – это карамельки «Клубника со сливками».

В последнее время фабрика перестала платить сотрудникам зарплату. Я не знаю, как это может быть. Они работают весь месяц, производят очень много конфет, шоколада, мармелада, пастилы, птичьего молока, карамелек и сливочных тянучек. Это всё продаётся в магазинах и люди с удовольствием покупают. Но в конце месяца оказывается, что для рабочих нет зарплаты. Денег нет! Я не понимаю, куда деваются деньги. Ведь продукция продаётся и покупается, так где же деньги? Ну вот так вот, денег нет, зарплаты не выплачиваются, а вместо них сотрудникам выдают по пятьдесят килограмм самой продукции, которую можно продать и получить за неё плату. Поэтому Сашина мама всегда отсутствует. Днём она работает на фабрике, а вечером стоит у метро с конфетами на газетке, разложенной прямо на асфальте. Сейчас зима, очень холодно, Сашина мама одета в безразмерный тулуп, который лежал на антресолях лет пятьдесят, а теперь вот снова пригодился. Так же она надевает шапку-ушанку, варежки из собачей шерсти и меховые сапоги. Эти сапоги остались от Сашиного папы, он был полярник, занимался спортивным туризмом, осваивал крайний север. Он носил бороду и длинные волосы. А больше мы ничего о нём не знаем. Он бросил семью сразу после рождения сына. У Сашиной мамы с собой термос с горячим чаем, как и у всех торгашей, которые стоят у метро Проспект Большевиков. А в туалет они бегают за коммерческие ларьки, в сугроб.

Раньше Сашина мама приносила домой конфетки, завёрнутые в блестящую фольгу и красивые разноцветные фантики. Теперь – не так. Она приносит огромные бесформенные куски шоколада, или ореховой массы, или просто разноцветный сахар.

Её никогда нет дома, и мы с Сашей делаем, что хотим. Круто! После школы идём к нему. Мы включаем телевизор, Сашка достаёт из шкафа кондитерский брак, мы залезаем на его кровать с ногами и пируем. Жрём столько сладкого, сколько хотим, и никто нам ничего не говорит. По телеку показывают массу интересного, им только что провели кабельное телевидение. По одному каналу – круглосуточная немецкая порнушка. Вот это настоящая крутизна!

Мы сидим на неубранной кровати дома у Саши. Я сижу по-турецки, он – почти что лежит. У нас обоих по глубокой миске, где с горой накиданы сладости. А точнее, наломанные куски шоколада, пастилы, вафлей и зефира. На тумбочке стоит открытая банка варёной сгущёнки, и мы время от времени черпаем из неё ложками.

По телевизору показывают немецкую домохозяйку в розовом халатике и бигудях. Она вызвала сантехника, потому что у неё засорилась раковина на кухне. Она сидит и скучает, пилит ногти перед телевизором. Тут вдруг – звонок в дверь. Она идёт открывать в пеньюаре, виляя бёдрами, на высоченных каблуках. И вот, она открывает дверь, а там стоит такой накаченный блондин, очень загорелый, а губы у него намазаны блестящей гигиенической помадой. Немка говорит: «Моя труба засорилась, вы можете мне помочь?»

А он такой: «Труба засорилась? Это потому что вы ей редко пользуетесь. Да, конечно, я могу вам помочь, я же сантехник. В таких случаях всегда вызывают именно меня. Покажите мне, где находится эта труба, я её прочищу.»

Тут немка опирается на стену в коридоре, выгибает спину, выставляет задницу и хлопает ресницами: «Ja natürlich!»

Мы с Сашкой ржём, это очень смешно. Мы прямо валяемся от смеха, повторяя на разные голоса: «Ja natürlich!» Он приносит из кухни ещё одну вкусняшку. Это то, что осталось от производства конфет «Белочка», куски молочного шоколада с орехами. Как вкусно! Саша делает нам чай, огромные кружки. Я не отказываюсь. Когда он приходит к нам домой, всё бывает совершенно по-другому. Мы тогда едим картошку с кетчупом и сосисками. Из овощей у нас квашеная капуста, приправленная сахаром и подсолнечным маслом. Сашка всегда съедает всё до конца. Наверное, ему надоели конфеты и хочется настоящей еды.

.

Мама нашла себе работу. Это временно, пока съёмки фильма не возобновились. Она работает из дома, делает парики, бороды и усы для бизнесменов. Мама говорит, что они зарабатывают очень много денег, поэтому у них есть враги, и не хочется, чтобы враги их узнали на улице. Ух ты! Прямо как в кино. Неужели такое бывает на самом деле в наши дни, в нашем городе?

К нам сегодня вечером придёт один бизнесмен. Он уже несколько раз приходил на примерку, заказал пять разных париков и бород. Он почти что лысый. Волосы подстрижены очень коротко, а лоб закрывает короткая чёлка. Его зовут Денис, отчества не знаю, но он просит называть его Диса. С ним вместе всегда приходят ещё два человека. Это его телохранители. Два огромных бугая в чёрных костюмах. Странные костюмы: длинные пиджаки с огромными плечами, мешковатые брюки, а на ногах блестящие остроносые ботинки, которые охранники не снимают, когда входят в квартиру. У них обоих есть пистолеты. Сам Диса одет в чёрный бадлон с высоким воротом и бежевые брюки-слаксы. На шее у него несколько массивных золотых цепочек, а на пальцах – перстни, кольца и печатки.

Диса отказывается пить с нами кофе. Он говорит, что ест и пьёт только из нераспечатанных упаковок, чтобы его не отравили. Поэтому родители стали покупать для него пакет ананасового сока, который Диса сам открывает. Это очень дорого, этот пакет сока стоит, как десять банок консервированных кабачков. Но иначе нам нечем его угостить. Диса делает пару глотков, а остальное выливает в раковину на кухне. Боится, как бы ему в этот сок чего-нибудь не подмешали. И не понятно, кого он боится: нас или своих охранников. А я думаю, зачем выливать сок? Лучше бы мне оставил. Я такого сока никогда даже и не пробовала. Наверное, очень вкусно!

Диса приходит к нам домой и сидит в кухне, пока мама меряет ему парик. Он даже куртки не снимает. Сидит, как на вокзале, полностью одетый. Куртка у него кожаная, с меховым воротником, на вид очень тяжёлая и тёплая. Пару раз вместе с ним приходила одна молодая женщина, он называл её Киска, а как на самом деле зовут – не знаю. Папа говорит, что она выглядит, как «прости господи». А по-моему, как иностранная певица. Киска очень модная. В короткой кожаной мини-юбке, колготках в сеточку, сапогах до колена на тонких высоких каблуках, а сверху у неё меховая шубка, которую она тоже не снимает в помещении. Она очень ярко накрашена, а на голове у неё золотистые мелкие кудряшки. От неё сильно пахнет сладкими духами, и она постоянно курит. Даже не спрашивает мою маму, можно ли курить у нас на кухне! Потом приходится проветривать квартиру, но в воздухе ещё долго держится запах духов и сигаретного дыма.

Киска рассматривает парик, который заказал Диса, и говорит маме:

– Вы гримёрша, да? Мы на выходных в валютный кабак пойдём, накрасите меня?

Мама ненавидит, когда ей такое говорят! Я знаю, что она сейчас очень рассержена, но по ней не заметно:

– Я не визажист, понимаете? Это разные вещи.

– Да какая вам разница? Намажьте меня, да и всё.

– Я этого не умею. У меня не получится. Это разные профессии. Гримёр не может сделать макияж для похода в ресторан. Там есть всякие нюансы… нужна профессиональная косметика… я таким не занимаюсь.

Киска морщит носик и презрительно фыркает, точно как кошка:

– Я не пойму, вам что, бабки не нужны?

Пока они разговаривают, я разглядываю Дису и его охранников. Очень уж они необычно выглядят, как будто гангстеры из фильма. Диса тоже то и дело смотрит на меня. Иногда мы встречаемся взглядами, и мне становится очень неловко. А вот он нисколько не смущается, наоборот, смеётся. У него интересные глаза. Светло-светло-голубые, почти прозрачные. Мне кажется, у него весёлые глаза. Тут Диса показывает на меня пальцем и говорит моему папе:

– Слышь, папаша, сколько стоит твоя Лялька?

– Извините, Денис, что вы сказали?

– Ты оглох, что ли? Я говорю, Ляльку твою почём отдашь?

Папа прямо побледнел, а потом, наоборот, его щёки стали красные, как помидор. Мне страшно видеть папу таким. Видно, что он еле сдерживается, чтобы не наорать на Дису:

– Это моя дочь.

Но Диса ни капли его не боится, он улыбается:

– Да ладно, папаша, отдыхай! Я недавно элитный видеосалон открыл в элитном районе, мне туда девочки нужны. Официантки! Пятерых нашёл, шестой не хватает. За какие бабки ты Ляльку свою пустил бы ко мне работать? Чего зенки вылупил? Отдыхай, в натуре.

– Я не совсем понимаю то, как был задан вопрос…

Но тут вмешивается моя мама:

– Так, ну хватит, нам работать нужно. Денис, пересядьте, пожалуйста, к зеркалу. Я вам покажу, как клеить бороду. Это просто, потом сами будете себе клеить.

Я шла из школы, это недалеко, прямая дорога, даже улицу переходить не надо. Тут рядом со мной затормозила чёрная машина с тонированными стёклами, и я услышала свист. Я обернулась, в машине было опущено стекло со стороны водителя. Я увидела лицо Дисы, он махал мне рукой:

– Эй, Лялька! Я к тебе обращаюсь! Слышишь, ты туда не ходи, там засада, меня пристрелить хотят. Как бы ты тоже пулю не скушала. Прыгай сюда, поехали! Ну, быстро, кому сказал!

Открылась дверца, и я села на заднее сидение. Рядом со мной сидел Дисин охранник. Он захлопнул дверцу, и машина рванула с места. Это была улица с односторонним движением, маленький переулочек между школой и нашим домом. Дисин шофёр повёл машину прямо через детскую площадку, развернулся на газоне, напугав нескольких бабушек с колясками, и мы помчались в обратном направлении, хоть так и нельзя было делать. Я сказала:

– Мне домой надо. Меня родители ждут.

– Не надо тебе никуда! Домой ты сейчас всё равно не попадёшь, тебя не пропустят. Сейчас мы едем ко мне.

Мы проехали магазины на Искровском Проспекте, и свернули к Неве. Там Нева совсем не похожа на Невy. Нет ни гранитных берегов, ни сфинксов, ни мостов, просто река и цементные парапеты. На берегу реки – промзона. Поплутав по маленьким переулочкам среди заводов и складов, мaшина остановилась около забора.

Диса обернулся ко мне и прорычал: «Сиди». Сначала вышли телохранители, всё осмотрели. У них в руках было оружие. Потом разрешили выйти нам с Дисой. Мы пошли за забор, там было какое-то маленькое цементное здание с яркой вывеской «Видеосалон» на крыше.

Внутри было темно, только светились игровые автоматы. В воздухе висел сигаретный дым. Диса зажёг лампочку над барной стойкой и сказал:

– Ну вот, это мой новый бизнес. Нравится? Видеосалон! Можно после работы прийти, конкретно расслабиться, посмотреть киношку, выпить, с девчонками отдохнуть.

Он взял в руки пульт от телевизора, нажал на кнопку, и на стене ожил телевизионный экран. Там два каких-то китайца били друг друга ногами, при этом истошно кричали.

– Твой папаша киношник, да? Тебе такое интересно.

Я не знала, что и сказать:

– Он снимает другие фильмы, не такие.

– А, ну конечно, этот старый алкаш снимает всякое старьё. Теперь такое не смотрят, поэтому он и без работы. Мать целый день вкалывает, а он пропивает её бабки. Теперь вот такое кино надо снимать, современное! Видишь?

Я сидела и смотрела в пол. Диса взял меня рукой за подбородок:

– Иди ко мне работать. Да ты не бойся, Диса добрый, не укусит. Я девчонок не ем. Или как, братва?

Охранники хором заржали.

– Но… я не знаю. Я же в школе учусь. Когда мне у вас работать?

– Ну после школы, вечером, и по выходным. Платить буду по двадцать баксов в месяц. И чаевые, сколько дадут. Богачка станешь.

– Вечером мне надо уроки делать.

– Тебе мало двадцати? Окей, тридцать. Какая жадная девочка! А так и не скажешь.

– Меня родители не отпустят…

– Ну ты вообще, в натуре! Ты чо, совсем ещё мелкая?

Тут из смежной комнаты вышла Киска, подруга Дисы. Она была, как обычно, одета в норковую шубку, даже в помещении. Накрашена и надушена, как будто собралась на дискотеку, хотя сейчас было ещё только три часа дня.

– Диса, я проверила кассу. Это мрази снова пытались нас обсчитать. На этот раз не хватает десяти баксов. Я этой залупе гнойной сказала, чтобы выметалась вон отсюда. Поедет в свой Зажопинск, откуда… Так, а это что ещё за прошмандовка? Кого ты притащил? Ты что, всех уличных девок здесь собираешь?

– Не, Киска, не дури. Чего ты лохматишься? Это ж Лялька, девчонка того киношного папика. Помнишь, были у них во вторник, парик мне делали?

– Ааааа, дочка того алкаша? Ясно. Что ей надо?

– Я думал, нам же нужны официантки. Она как раз подойдёт.

– Ты что? Она – к нам в официантки? Да там же посмотреть не на что. Ты сам-то глаза разуй. Ослеп, что ли? Там же ни сиськи, ни письки. Плоская, как доска. Нафига она нам нужна?

– Так её папаша не кормит, нищеброд киношный. Откуда там сиськи? Если её конкретно приодеть и намазать, то будет вполне ничего так.

Подруга Дисы аж взвизгнула от негодования:

– Ты губу-то не раскатывай! Размечтался! Уже зенки вытаращил, стоит и слюну пускает, кобель паскудный! Я тебе яйца оторву!

– Ты смотри, лахудра, как бы я сам тебе чего-нибудь не оторвал.

Они оба стояли и разглядывали меня. Потом Диса сказал:

– Ну ладно, Лялька, хочешь молочный коктейль? Нет? А чо так? А мороженое с шоколадом хочешь?

Мне выдали вафельный кулёк с двумя шариками мороженого, посыпанного сверху тёртым шоколадом. Я начала его есть. Это было очень вкусно! Диса сказал телохранителям отвезти меня домой, но высадить в самом начале улицы. Потом он протянул мне полиэтиленовый пакет:

– На, тут деньги, мамане своей отдай. Я завтра за париками заеду. Хотел сегодня, но там засада у вас. Засекли меня, лохи позорные. Если завтра не смогу, созвонимся.

Назавтра Диса не заехал и не позвонил. Больше мы ничего о нём не слышали. Киска тоже на звонки не отвечала. Пять готовых париков лежали у нас в шкафу ещё много лет.

.

Советский Союз окончательно развалился в конце 1991 года. Страна перестала существовать. СССР распался, и вместо него появилась страна СНГ. Мы ходили в школу, как обычно. За несколько дней до Нового Года нас всех собрали в актовом зале. Я думала, нас похвалят за учёбу и выдадут подарки. Новогодний набор, куда входили три мандарина, две шоколадки, хлопушка и книжка. Что-нибудь познавательное и поучительное. Не слишком интересное, но я с удовольствием это почитаю на зимних каникулах.

Актовый зал был украшен к Новому Году, висели гирлянды, бумажные звёзды и разноцветные фонарики. Все ученики старших классов были в зале, и поэтому было тесно. На сцену вышла наша директриса, пожилая строгая женщина в сером костюме и с высокой причёской. Она всегда была такая неприступная, как будто у неё вообще не было сердца. Но на этот раз она выглядела взволнованной. У неё горели щёки. Директриса встала с краю сцены, сжала руки в замок и сказала срывающимся голосом:

– Ученики, пионеры, комсомольцы, послушайте меня. Это важно. Вчера наша большая и дружная страна СССР перестала существовать. Её больше нет. Сегодня мы проснулись в новой стране. Она называется СНГ – Содружество Независимых Государств. Я, от имени всего педагогического состава, поздравляю вас с этим событием. В этот час, в этот миг, когда все ваши желания, когда все ваши мечты…

Она вдруг заплакала и не могла продолжать. Директриса закрыла лицо руками и убежала со сцены. В зале поднялся шум. Мы не понимали, что происходит и не знали, как себя вести. На место директрисы вышла наша учительница русского языка – Валерия Леонидовна. Худая, высокая женщина с седыми волосами.

– Дети, я знаю, вы у нас умные. Вы всё понимаете, вы уже большие. А мы уже старики. Будущее за вами. Для вас все дороги открыты. Делайте, что хотите, что считаете нужным. Живите по-своему. Мы этого не могли, но вы сможете. Не давайте никому вас остановить. Думайте своей головой. Не слушайте нас! Живите хорошо. Будьте счастливы!

Она тоже начала плакать и ушла со сцены. Какое-то время ничего не происходило, и мы начали вертеться и шуметь. В конце концов на сцену вышел пожилой учитель труда Филип Филипыч в синем халате и берете. Он постоял, подумал, собираясь с мыслями, мы все ждали. Филипыч сказал:

– Ребята! И девочки. Семьдесят лет диктатуры закончились. Да… что ещё сказать? Вы все свободны. С сегодняшнего дня – и навсегда. Я счастлив, что я это вижу своими глазами. Живите, ребята! Живите!

Он отвернулся от зала и ушёл за кулисы. Потом включили свет и это значило, что собрание закончилось. Заиграла музыка «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам, а вода по асфальту рекой. И неясно прохожим в этот день непогожий, почему я весёлый такой.» Мы стали расходиться, вставали со своих мест, переглядывались. Уроки в тот день отменили, и это было самое радостное из всего, что тогда произошло.

.

Прошёл год. На соседней улице закрыли библиотеку, потому что там некому работать. Всех уволили по той причине, что нечем было платить зарплату. Бывшая библиотекарша тётя Тоня сидит у метро на деревянном ящике и продаёт сборники стихов. Я вижу её всякий раз, как прохожу мимо метро. На голове у неё платок, а на руках – перчатки с обрезанными пальцами. Она кричит простуженным голосом: «Господа, не проходим мимо, книжки покупаем. Петербуржцы и гости нашего города, будем культурными людьми, читаем стихи и прозу! Господа, кто забыл купить сборник стихов? Порадуйте своих родных и близких!»

Папиного друга книжника Бороду убили. Он пошёл вечером в ларёк за водкой и не вернулся. Говорят, прямо около дома пырнули ножом, представляете? Он был пьяный, а брать у него было нечего, только несколько сотен рублей, и всё. С него сняли куртку, хоть она была старая, в ней уже было стыдно по улице ходить. Борода дотащился до нашего дома и начал подниматься по ступенькам, там он упал и умер. Я теперь боюсь этих ступенек. Папа очень расстроился, а мама нет. Она рада, что папа больше не будет каждый вечер ходить в гости к Бороде.

Мои родители до сих пор без работы. Съёмки фильма о Революции так и не возобновили, денег нет, мама с папой сперва сидели дома, а потом уехали жить на дачу. Я слышала, как мама сказала кому-то по телефону, что хочет увезти папу из города, чтобы не давать ему пить. Со мной теперь живёт бабушка. Она переехала к нам из своей квартиры на Фонтанке. Она же старенькая, ей одной тяжело.

Мы с бабушкой смотрим по телевизору передачу про августовские события. Теперь снова показывают те же кадры. Нарезка из разных дней. В телевизоре бегут и кричат люди, едут машины, что-то горит, в небе летят вертолёты. Всё движется, всё шумит, мы с бабушкой не успеваем уследить. Люди размахивают флагами. Теперь другие кадры, площадь, толпа народу, встревоженные, испуганные и одухотворённые лица. Лица, полные надежды. Плотный белокурый человек в сером пиджаке взбирается на танк и начинает говорить с толпой.

Мы лепим пельмени. Раскатали тесто, намешали фарша с луком и перцем. Сидим и вырезаем кружочки стаканом, кладём в середину фарш, защипываем края теста, смочив их водой. Бабушка едва слышно говорит, глядя на экран:

– … и тогда соблазнятся мнози, и возненавидят друг друга, и друг друга предадят…

Это было странно, я ничего не поняла. Кто такие эти «мнози»?

– Бабушка, что ты сказала?

– Это не я сказала, это Матвей.

– Матвей? Кто это ещё? Какой-то твой знакомый? Это из вашей деревни, когда ты ещё была маленькая? До Революции, да?

– Ты его не знаешь, Катенька.