Текст книги "Практика предательства и другие истории девяностых"

7. Мой друг Флориан, музыкант и торчок

Однажды у меня был лучший друг. Мне тогда было лет пятнадцать, а ему восемнадцать. Его звали Флориан, это было такое прозвище, сценическое имя, а как его звали на самом деле, я не уверена. Я ещё училась в школе, а он школу уже закончил, но никуда поступать не стал. У него были дела поважнее. Он был музыкантом, играл на гитаре. Мы с ним считали, что мы брат и сестра, близнецы, которые родились на другой планете, но нас разлучили в детстве, а теперь мы случайно встретились здесь – на Земле. Это была большая удача, необъяснимое счастливое совпадение. Надо же, волей случая попасть на планету Земля, и вдруг встретить в толпе своего брата-близнеца! Как хорошо, что всё так совпало, ведь мы могли бы никогда и не встретиться. Это была судьба!

Флориан был красивым, высоким, длинноногим и широкоплечим – как и положено инопланетянам. У него были очень хорошие волосы, густые, длинные, вьющиеся крупными локонами, светло-овсяного цвета. Ещё у него было одухотворённое лицо, как на картинах эпохи Возрождения.

Сама я маленького роста и хрупкого телосложения, рослые мужчины всегда вызывали у меня восторг. Он был настолько меня выше, что приходилось вставать на цыпочки и задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

Мы виделись почти что каждый день. Я ходила на все его концерты, на репетиции. Репетиции проходили в pайонном доме культуры. По вечерам там никого не было, мы были одни во всём здании. Батареи на ночь отключали, и всегда было очень холодно. Я сидела на скамейке, прислонившись к ледяной батарее. Куртку и шапку я не снимала. Но Флориану и другим ребятам было жарко, они играли в одних футболках. На концертах я всегда стояла в первом ряду у самой сцены. Каждая песня мне казалась гениальной, намного лучше, чем то, что исполняют знаменитости по телевизору. Мне хотелось визжать и хлопать в ладоши от восторга. Я танцевала так, что у меня однажды порвались ботинки.

Когда репетиций не было, мы часами бродили по улицам. Мы исходили наш район вдоль и поперёк. Со временем мы забредали всё дальше и дальше от дома. Мы обнаружили целый заброшенный микрорайон, состоявший из старинных кирпичных заводов, давно уже не действующих. Мы нашли старое лютеранское кладбище с покосившимися крестами, с заросшими травой могилами, которые никто не навещает. Мы читали имена и годы жизни на крестах, пытались представить этих людей. Мы лазили по развалившимся особнякам, оставшимся с тех ещё лет, когда там селились немецкие и шведские помещики. Мы бесконечно бродили по берегу Невы. Tам, где она даже не похожа на Неву, не в гранитных набережных, и не огорожена чугунными решётками от проезжей части, а где она просто как обычная река. Иногда мы заходили в лесопарк. Весной там цвели ветреницы, зимой было много снега, в котором можно было валяться. Летом можно было спрятаться ото всех в высокой траве, и лежать там вдвоём, положив под голову рюкзак, смотреть в небо и болтать обо всём, и никто нас не видел.

Наша дружба состояла в том, что мы делились секретами, рассказывали друг другу всё, что никому больше не расскажешь. Пересказывали свои сны, мечтали вслух, читали друг другу стихи – свои и чужие. Мы рассказывали всякие странные истории, придумывали к ним продолжение.

Мы нафантазировали другой мир, других людей, несуществующие страны, невероятные события. Когда мы были вместе – всё это как будто оживало и становилось по-настоящему. Силой воображения мы оживляли неодушевлённые предметы. Мы напридумывали разных персонажей, и они ожили, стали более настоящими, чем многие живые люди. Мы хорошо их знали, их привычки, их образ жизни, истории их семей, их знакомых и родственников. Мы говорили о них, как будто это были наши общие друзья. Мы узнавали их на улице, в транспорте, на автобусных остановках. Прежде, чем как-то поступить, мы спрашивали друг друга, что бы в этом случае сделал тот или иной персонаж. Мы им доверяли, руководствовались их мнением. Даже сейчас, через столько лет, я иногда вижу их на улице, мне хочется подойти и поздороваться.

Мы говорили друг с другом часами. Мы переговорили обо всём на свете. О дружбе, о предательстве, об отношениях, об одиночестве, о жизни и смерти, о прошлом и будущем, о печали и радости, о детстве, об играх, о выдумках, о страхах, о мечтах, о ночных кошмарах, о нежности, о космосе, о призраках, о гороскопах, о предчувствиях, о совпаденияx, о приметах, о цветах, о теориях, о ссорах, о глупостях, о всяких стыдных вещах, о талантливых и бездарных музыкантах, о доверии, об обманах, и обо всём остальном, что было у нас в головах.

Не знаю почему, но мы были уверены в наличии некой связи между нами. Это была необъяснимая, магическая связь, существовавшая изначально и обладавшая большой силой. Всё было решено за много миллионов лет до нашего рождения. Стоит только раз моргнуть, мир закончится и начнётся снова. И там – как и здесь – мы вечно будем вместе. Потому что мы неразделимы, как день и ночь, как инь и янь, как две половинки яблока. Так надо, так решили звёзды, так нам представлялась высшая справедливость и мировое равновесие.

Флориан говорил мне: «Мы с тобой упали со звезды. Я – это ты, а ты – это я. Мы – один человек, только в разных обличиях. Без тебя – меня нет. Я – только в твоём воображении. Если я перестану тебе сниться, меня не станет.»

Дома друг у друга мы бывали очень редко, потом что дома всегда кто-то был, и там было не посекретничать. Вечером после школы он ждал меня у парадной и мы отправлялись в наш поход. Как много километров мы исходили! А когда уставали ходить, сидели на скамейке, качались на качелях на детской площадке, забирались в какую-нибудь беседку, иногда вылезали на незапертую крышу, или в подвал. Куда-нибудь, где нас никто не потревожит, где будем только мы двое – он и я.

Флориан был уже взрослым, он знал и умел намного больше, чем я. Например, он знал где и как можно вылезти на крышу. Он мог взломать дверь, если она оказывалась заперта. Несколько раз он выбивал чердачную дверь ногой. Но ещё чаще открывал замок шпилькой для волос. Мы выходили наружу под ночное небо, высоко надо всем городом, выше всех. С крыши можно было свалиться, но я не боялась, ведь со мной был Флориан. Мы сидели на самом краю и смотрели вниз, на море огней. Несколько раз нам приходилось прятаться за трубами, потому что на крыше были какие-то другие люди. Флориан говорил, что это могли быть наркоманы, от них нужно держаться подальше. Ужас! Если бы ни Флориан, я бы умерла от страха!

Мы ездили на пригородных электричках. Уезжали на самую конечную станцию, выходили и бродили там в потёмках, по незнакомым пустынным улицам какого-то посёлка. Мы представляли, каково это – здесь жить. Мы представляли себе, какой бы у нас был дом, какой двор, выбирали себе адрес. Иногда нам удавалось заглянуть в окно какого-нибудь дома, если занавеска была не задёрнута. На нас лаяли деревенские собаки. Пару раз нас прогоняли от окон местные жители. Когда я была с Флорианом, мы вдруг переносились в другую реальность. У нас начиналась другая жизнь, в другом посёлке, на другой улице, в другом доме. И в этой жизни мы с ним тоже были другие.

Один раз, когда мы гуляли поздно вечером по кладбищу, из-за одной могилы показалась вдруг какая-то тёмная фигура и начала двигаться в нашу сторону. Мы побежали оттуда со всех ног! Я никогда ещё так быстро не бегала. Это мог бы быть вурдалак! Но мог быть и бездомный, который решил попросить у нас сигарету. А может быть, нам просто показалось. Ночь-то была лунная, дул ветер, качались деревья и на всём лежали длинные чёрные тени, они шевелились, двигались, меняли свои очертания. Когда мы были вместе, всё оживало, всё двигалось, дышало, разговаривало. Даже тени, камни и деревья превращались в сказочных существ. Иногда добрых, иногда жутковатых.

У нас был любимый подвал. Он вообще-то был заперт, но Флориан смог его открыть, а потом каждый раз снова закрывал, так, чтобы было незаметно. В подвале было хорошо, сухо, тепло. Там был старый диван, несколько стульев, стол, какая-то посуда, электрочайник и кран с холодной водой. На столе лежали пыльные бухгалтерские книги, видимо, там раньше была какая-нибудь жилконтора. Там можно было провести много часов, дождь не лил и ветер не дул. Мы ложились на диван и болтали целый вечер, и нас никто не тревожил. Никакие наркоманы и никакие вурдалаки. Иногда только приходила полосатая кошка. Но однажды, когда мы открыли дверь в подвал, то увидели неподвижную фигуру человека, лежащего на диване. У Флориана в руках был фонарик, и его свет отразился в застывших глазах этого человека. Я не помню, как мы оказались дома у Флориана, помню только, что мы бежали. У них в буфете стоял клубничный ликёр, подаренный его маме на день рождения. Флориан налил нам по целому стакану, и мы выпили, после чего нас разобрал такой смех, что мы ещё долго не могли остановиться. Мы пели и хохотали несколько часов подряд.

.

Однажды друг Флориана дал нам ключ от комнаты в коммунальной квартире. Они вместе играли в рок-группе. Его бабушка Тоня умерла, и комната стояла пустая. Этот друг решил нам помочь, он думал, что нам негде встречаться, и что мы с удовольствием проведём ночь вместе. Только он попросил, чтобы не очень шумно, потому что за стеной соседи, пожилая пара. Флориан взял ключ, но не для того, о чём подумал его приятель. Мы решили в эту ночь гадать при помощи зеркал и свечки. Это было особое гадание, которое бывает точным только если сеанс проводится с часу до двух ночи. Мы захотели провести вместе целую ночь, мы раньше никогда так не делали. И чтобы не в подвале и не на скамейке, а в чистой и красиво обставленной квартире, как взрослые. И чтобы спать до утра не ложиться!

Мы проникли в квартиру поздно вечером, когда соседи уже легли. Нам незачем было прятаться, но мы всё равно старались двигаться как можно осторожнее, чтобы нас никто не слышал. Так было интереснее! И вот мы вошли в комнату бабы Тони и закрыли за собой дверь. Там было чисто прибрано, стояла фотография в чёрной рамочке, рядом с ней рюмка водки, накрытая кусочком хлеба, и букет хризантем. В комнате вообще было много искусственных цветов. Видимо, баба Тоня их любила. Было жутковато, похоже на какой-то склеп. Мне даже казалось, там пахло смертью. Но Флориан улыбнулся и сказал, это то, что нужно для гадания. Мы сейчас вызовем дух бабушки Антонины Михайловны, и спросим его о прошлом и будущем. Он начал расставлять свечи, убрал с зеркала чёрную ткань, снял с шеи крестик и велел мне сделать то же самое. Нужно было снять рубашку тоже. Он снял, а я постеснялась. Свитер сняла, а майку оставила. Волосы Флориана были забраны в хвост на затылке, он стянул с волос резинку, и они рассыпались по плечам, как лошадиная грива. Когда гадаешь, надо быть с распущенными волосами. У меня была короткая стрижка, и я не могла сделать то же самое. Как жалко! Теперь, может быть, гадание не получится, если уж я не могу раздеться и распустить волосы? Флориан сказал, ничего страшного, всё получится, достаточно того, что это сделал он. Проверено!

Мы зажгли свечи и стали всматриваться в зеркало. Было так страшно, что я едва осмеливалась туда смотреть! Там в глубине зеркала была другая комната и другой мир, бесконечный туннель из повторяющихся комнат. Дрожали огоньки свечей, шевелились тени на потолке, казалось что там в конце тёмного туннеля кто-то есть. Флориан начал читать какие-то заклинания, от страха я не слушала, что он говорил. Я зажмурилась, но он велел открыть глаза, иначе испортишь всё гадание. Нужно обязательно смотреть в зеркало. И я смотрела, но не в страшную темноту, откуда должна была появиться покойная баба Тоня, а на отражение Флориана. Без рубашки, с распущенными по плечам волосами, освещаемый дрожащими огоньками свечек. С прекрасным лицом, как на картинах эпохи Возрождения.

Тут за дверью послышался шорох, и мы застыли от ужаса. Кто-то там стоял в коридоре и трогал ручку двери. Мне казалось, сердце сейчас выскочит из груди! Это, конечно, были соседи по коммуналке, пожилая пара. Они услышали шум из пустой комнаты и забеспокоились. Мы слышали, как они там стояли и переговаривались.

– Это что ж там делается? Показалось мне, что ли?

– Антонине сегодня сорок дней будет…

– Господи помилуй! Царствие ей небесное.

– Вроде, как голос какой-то послышался.

– Свет, вроде бы, из-под двери видно.

– Господи, страх какой! Тебе привиделось.

– Наверное. Да нет же, смотри сам, видишь свет?

– Антонина, это ты?

– Да что ты глупости говоришь? Внук её, наверное, девок водит. Обрадовался, что бабка на том свете, комната теперь его.

– А что-то мне кажется, дымом от свечки пахнет. Чуешь? Вот и свет погас. Свечу загасили. Сорок дней сегодня.

– Господи, упокой душу…

Мы сидели с Флорианом, чуть живые от страха. Свечи мы задули, когда услышали про свет из-под двери. А что, если у соседей есть запасной ключ и они сейчас появятся на пороге и увидят, что мы делаем? Стараясь не шуметь, мы залезли под кровать и затаились. И очень вовремя! Заскрежетал ключ в замочной скважине, в темноте открылась дверь. Мы не видели из-под кровати, что там происходило, но свет не зажёгся, и в комнату никто не вошёл. Соседи постояли на пороге, но заходить не стали. Мы услышали дрожащий голос:

– Боженьки мои, Валера, что делается-то? Это что ж такое…? Это ж как…? Зеркало, свечи, вон и фото её в рамочке.

– Закрывай дверь, дура! Закрывай! Пошли отсюда быстро!

Через несколько минут хлопнула входная дверь. Мы побоялись, что соседи пошли за милицией, и решили скорее уходить. Когда Флориан в спешке натягивал на себя свитер, он сказал, что надо бы оставить им какую-нибудь записку. Что-нибудь такое, чтобы соседи точно поверили, что к ним заходил гость с того света. Долго думать было некогда, он взял бабушкину красную помаду и написал большими буквами на зеркале: «Прощайте! Я не вернусь.»

Мы бегом спустились по лестнице и вывалились во двор, а потом сидели на автобусной остановке и мёрзли, пока не начал ходить транспорт. Флориан уверял, что гадание почти удалось. Он успел увидеть человека в зеркале как раз тогда, когда соседи нам всё испортили. Но кто это был, он не разглядел. Как жалко! Я бы очень хотела знать, кто. Сама я никого не видела. То есть, видела, конечно, но не призрака. В зеркале я видела одного только прекрасного Флориана.

Я теперь редко бываю в родном городе. Но всякий раз, приезжая в Питер, я как будто вижу Флориана на улице, в трамвае, в метро, на скамейке в парке, на качелях, на детской площадке, на перилах моста, на лестнице. Это, конечно, не он. Даже если это был бы он, то выглядел бы он иначе. Прошло столько лет! Он бы, наверное, сильно изменился. Я и сама изменилась. И всё-таки, я вижу его. Мне хочется окликнуть его по имени, чтобы он обернулся, и я снова смотрела бы в его знакомое лицо, услышала бы его голос. Вот передо мной идёт по Невскому рослый парень с длинными волосами, в джинсовой куртке, с рюкзаком за плечами. Это он! Да, мне кажется, я узнаю его, это точно Флориан. Он оборачивается. Нет. Похож, но не он.

Внутренним взором я вижу нас двоих на автобусной остановке, в ту снежную ночь, когда мы сперва гадали на зеркале со свечами, а потом убегали от соседей по коммуналке. Он – высоченный, как дерево, а я маленькая, как воробей. Да, это мы, я узнаю нас обоих, эти две фигуры – большую и маленькую – сложно не узнать. Он сидит на скамейке, вытянув длинные ноги. А я, наоборот, сжалась в комок, сижу по-турецки, накрыв колени подолом куртки, чтобы было теплей. У нас уже прошёл страх после гадания. Меня ещё трясёт, но уже не сильно. К тому же, Флориан здесь, со мной, а значит мне ничего не страшно. Мы одни на всей улице. От лёгкого мороза воздух делается чистым и свежим, как выстиранное бельё. Тихо падает снег. Всё вокруг белым-бело, и пока что нет ни одного следа на тротуаре. Уже очень поздно. А может, очень рано, транспорт ещё не ходит. Я тепло одета, а у Флориана нет ни шапки, ни шарфа, ни перчаток. Я боюсь, что он простудится, очень хочется отдать ему шарф. Но я не говорю об этом, чтобы он не подумал, что я с ним няньчусь. Мне сказала старшая двоюродная сестра, что мужчины ненавидят, когда с ними носятся, как с детьми. А уж она-то знает! Она закончила школу, и у неё есть жених.

Мы пришли в себя настолько, что начинаем смеяться над произошедшим. Над бедными пенсионерами, которых мы до смерти напугали. Над другом Флориана, который дал нам ключи и думает, что мы в этот момент лежим в бабкиной кровати друг на друге, как какие-нибудь дураки из старомодного фильма. Над милиционерами, которые придут по вызову и увидят, что комната пуста, только перед зеркалом стоят потухшие чёрные свечи, а на зеркале краснеет странная надпись. Даже над покойной бабой Тоней, которая так хотела выйти из зеркального коридора и затащить нас к себе, но ничего у неё не получилось. Мы хохочем, нам становится тепло в морозную ночь. Приходит первый автобус и везёт нас по домам. На остановке остаётся надпись, сделанная Флорианом на свежем снегу: «Прощайте! Я уже не». Он не успел дописать, надо было быстро садиться в автобус.

.

Наверное, мы с Флорианом представляли собой странную пару. Хотя, парой мы не были. Между нами не было ничего такого. Мы никогда не говорили о любви, никогда не целовались, не обнимались и даже не держались за руки. Только разговаривали и смотрели друг другу в глаза. За всё то время, что мы были знакомы, я только один раз дотронулась до его руки, но он убрал руку в карман. И ещё один раз я осторожно погладила его по волосам, когда он заснул в автобусе. Мне бы так хотелось запустить обе руки в его густые волосы, зарыться в них лицом. Но я не могла этого сделать, потому что мы были друзья, а друзья так не делают.

Однажды он сам сделал очень странную вещь. Сказал, что у него замёрзли руки, а потом положил мне обе руки на лицо, чтобы я почувствовала, как ему холодно. И мы стояли так несколько секунд. Ощущать его огромные ладони на своём лице – это было лучше рая! Но вот он убрал руки, волшебство закончилось, а мне не хватило духу попросить ещё.

Однажды Флориан сказал, что познакомился с потрясающим человеком. В его музыкальном мире было много всяких интересных людей, но на этот раз человек был просто невероятным! Он умел предсказывать судьбу, гадать по руке, толковать сны, играть на флейте, снимать головную боль и много чего ещё. Но главное, он был профессиональным психологом и мог разъяснить любую ситуацию, совершенно любую. Флориан говорил о нём взахлёб, с таким восторгом в голосе, у него так горели глаза. Только спустя какое-то время я поняла, что речь идёт о девушке. Флориан спросил, не хочу ли я с ней познакомиться, она сможет поговорить со мной обо всём том, что мы обычно обсуждаем, и она поможет мне разобраться во всех ситуациях.

Мне это показалось странным и даже неприятным. Значит, он говорил с кем-то о том, что было только нашим? Выдал кому-то наши секреты? Пересказывал те очень личные, очень тайные вещи, которые я ему доверила? Это были наши дела, только мы двое могли об этом знать, и никто больше! Зачем он ей сказал?!

Я не хотела с ней встречаться, я возненавидела этого психолога ещё до того, как впервые её увидела. Чего ей надо? Зачем она к нам лезет? Но всё же не смогла устоять перед восторгом Флориана, он так хотел, чтобы мы встретились! Он так гордился этим своим новым приобретением и хотел поделиться со мной. Он принёс этого психолога и положил к моим ногам, как воин приносит золотой шлем, добытый в битвах собственной кровью. Флориан хотел сделать мне подарок. Ну, и к тому же мне немножко льстило, что мной будет заниматься настоящий психолог, чтоб всё по-взрослому. У Флориана есть личный психолог, и у меня тоже будет. И с этим личным психологом мы будем обсуждать наши серьёзные недетские проблемы.

Психолога звали Маша… Мы встретились, как обычно, на детской площадке, сели на скамейку в беседке, и стали друг друга рассматривать. Маша оказалась неприятной женщиной лет тридцати, с серой дряблой кожей, сальными волосами, узкими губами и длинным кривым носом. Во рту явно не хватало зубов, а ногти на руках были обкусанными и грязными. От неё страшно пахло потом и давно не стираной одеждой. Как будто она ночевала в помойке!

Она сразу начала нести какую-то ерунду о реинкарнации, переселении душ, ауре и магнитных волнах. Флориан смотрел на неё во все глаза, он просто пожирал её взглядом, и, кажется, впитывал изрекаемый ею бред, как губка впитывает воду. Не прошло и получаса, как Маша предложила мне кое-что у неё купить. Что купить? Она сказала: «Ну… то, что нам всем нужно». И стала рассказывать о таких специальных конфетах, которые съешь, и будешь гораздо яснее видеть энергетические волны, а так же прошлое и будущее.

Я не слушала. Я в ужасе смотрела на эту кошмарную бабу, которая только что увела у меня МОЕГО мужчину. Потом я сказала, что мне пора домой, и ушла.

Маша пыталась задержать меня, спрашивала, почему так рано, да не посижу ли я ещё полчасика. Она даже протянула ко мне свою серую тощую лапу и чуть было не ухватила за рукав куртки. К своему стыду я не смогла скрыть отвращения и отпрыгнула в сторону, убрав руку за спину, чтобы она – не дай Бог – до меня не дотронулась. А то бы куртку пришлось выкинуть! Такое не отстирывается. А Флориан меня не задерживал. Я им только мешала.

Я была очень зла на него, развернулась и ушла. И всё же, отойдя на некоторое расстояние, я не выдержала и обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на него. Чтобы навсегда запомнить. Мой красивый Флориан с длинными волосами овсяного цвета сидел на бортике песочницы, и смотрел на эту ведьму, а она говорила что-то своим провалившимся ртом, держала его за руку костлявой клешнёй. Картина неизвестного средневекового художника «Юноша и Смерть». Хотя, оборачиваться мне бы не следовало, ведь так можно превратиться в соляной столп.

Мы больше не встречались. Флориан звонил пару раз, но я, пытаясь изменить голос, говорила, что Кати нет дома. Маша была настойчивее, она звонила ещё раз пять-шесть и спрашивала, не хочу ли я, всё-таки, что-то у неё купить. Потом и она отстала.

Не так давно я узнала, что Флориана больше нет. Он умер от передозировки через пару месяцев после того, как мы виделись в последний раз. Это было много лет назад. Так много, что его никто уже не помнит.

Иногда я думаю, что где-нибудь там, в космосе, далеко-далеко в темноте, среди кружащихся планет и мерцающих звёзд, там, где ничего и никого нет, где время замерло, и где всегда бесконечно повторяется одно и то же мгновение… Там мы стоим вдвоём – я и мой брат-близнец со звезды – навечно замерли напротив друг друга, его ладони на моём лице. Превратились в созвездие, в россыпь светящихся точек, нас видно с земли по ночам, если нет облаков.

Флориан, мой лучший друг, музыкант и торчок, чёртов глупый нарик, дурацкий красивый мальчик. Да провались оно всё к чёрту!