Текст книги "Традиции & авангард. Выпуск № 3"

Сцена седьмая

Библиотека. Лариса и Оксана снова сидят за столом. Лариса слева, Оксана справа. Перед ними – пакеты и контейнеры со сладостями, чашки с кофе, слева – советский электрический чайник. Лариса и Оксана, жуя, залипают в смартфонах. В библиотеке никого, кроме них, нет, так тихо, что слышен хруст перемалываемых зубами сладостей. Время от времени то Лариса, то Оксана усмехаются или даже издают короткий смешок.

Через минуту Лариса кладёт смартфон на стол.

Лариса. Пустовато как-то.

Оксана (кивает). Угу. (Помедлив.) Бедный Евгеньич.

Лариса. Поболеть, знаешь ли, иногда полезно.

Оксана (кивает). Полежит, отдохнёт.

Лариса (кивает). Выспится.

Пауза.

Лариса. С другой стороны, сейчас такие вирусы, которые никакие антибиотики не берут.

Оксана. Думаешь, умрёт?

Лариса. Так-то нет. Но мало ли.

Оксана (помедлив). Не хотелось бы.

Лариса. Да. Похороны эти все. Суета, возня.

Оксана. С другой стороны, поминки.

Лариса. Да.

Пауза.

Лариса. А помнишь, в детстве – похороны всегда таким светлым праздником были!

Оксана. Да, не то что сейчас. Сейчас возня, суета. Никакой атмосферы.

Лариса. Я вообще кладбища тогда любила. Конфет столько можно было набрать.

Оксана. Сейчас разметают, да.

Лариса. Да и вкусных таких нет больше.

Оксана. Помнишь, какие «Рачки» были? Теперь разве «Рачки»?

Лариса. Нет, теперь не то.

Пауза.

Лариса. Когда бабушка умерла, такое небо синее было. Высокое-высокое! И ни облачка. И я помню – сижу с мамой дома, потому что меня не взяли, смотрю в окно, а мимо люди идут. Много людей. А мне кажется, что это не люди мимо проходят, а дом по реке из людей плывёт. Как корабль. Мама сидит, зашивает что-то, улыбается, напевает. И я улыбаюсь.

Оксана. Красиво. (Помедлив.) А я помню – сижу на печке с другими детьми, листаю журналы какие-то – то ли «Крестьянка», то ли «Здоровье», – а внизу гроб на табуретках стоит – с покойником – и люди плачут. А нам, детям, так хорошо, так весело! А у покойника, знаешь, лицо накрыто, а из подушки под его головой торчит солома. Жёлтая такая, почти золотая.

Лариса. Да, красота.

Длинная пауза. Лариса и Оксана задумчиво жуют, глядя в никуда. Оксана, прожевав, начинает тихонько напевать что-то вроде «Накрой подушкой лицо соседа», Лариса подхватывает.

В библиотеку входят двое – Гоша и Нина. Гоша одет по-прежнему, Нина – в лёгкой осенней курточке рыжего цвета, без шапки и в кедах. Она явно замёрзла.

Лариса. Поликлиника в следующем здании.

Гоша (улыбается). А мы знаем! Мы там были.

Оксана. Здесь библиотека.

Гоша. Как раз библиотека нам и нужна.

Нина. Где Вадик?

Лариса. Какой Вадик?

Оксана. У нас таких нет.

Нина (громче, с расстановкой). Где – Вадик?

Гоша (Нине). Нинуль, подожди, милая. Дай я сначала поговорю.

Нина идёт к одному из кресел, садится. Гоша подходит ближе к столу.

Гоша. Вы нас неправильно поняли.

Лариса. Мы вас вообще никак не поняли.

Оксана. Вадик какой-то. Нет тут таких.

Гоша (показывает пальцем на одну из крупных мармеладок в одном из контейнеров). Можно?

Лариса. Только одну.

Гоша. А мне больше и не надо.

Гоша берёт мармеладку, запихивает в рот, жуёт.

Гоша. М-м! Как сладко! Чистый сахар же!

Оксана. Ну так да. А зачем ещё сладкое нужно?

Гоша. Прям в ушах чешется. Кайф.

Лариса. Самый качественный мармелад, между прочим.

Гоша. Оно и чувствуется. (Через очень короткую паузу.) Девчонки! А в этом прекрасном городе с таким вкусным мармеладом есть ли ещё библиотеки?

Оксана. Одна есть. Детская. Но она на ремонте.

Лариса. Уже четвёртый год ремонтируют.

Гоша. Прекрасно. Не в том смысле, что никак не доремонтируют, а в том, что… А, впрочем, вам это знать незачем.

Нина. Пусть уже говорят быстрее, где Вадик! Гоша, зачем ты тянешь?

Гоша (Нине). Минутку, Нинуль. Минутку. (Ларисе и Оксане.) Наша прекрасная Нина уверена – почему-то, я лично не знаю почему, – что её волшебный и замечательный Вадик… то есть, конечно, Андрюша…

Нина. Да Вадик же!

Гоша (Нине). Тсс. (Ларисе и Оксане.) В общем, нигде, кроме как в библиотеке, наш Андрюша больше работать не может.

Нина. Потому что он учился на библиотечном!

Гоша. И мы решили начать с библиотек.

Пауза. Лариса и Оксана смотрят на Гошу и Нину. Те смотрят в ответ.

Лариса (не выдерживает). Ну, допустим, есть у нас Андрей.

Оксана. Евгеньевич.

Гоша. Старый? Молодой?

Лариса. Допустим, ещё не старый.

Нина (вскакивая, Гоше). Я же тебе говорила! (Ларисе и Оксане.) Адрес его домашний, быстро!

Гоша. Нинуль, ну ты что? Так нельзя. (Ларисе и Оксане.) С бородой?

Лариса и Оксана, глядя на Нину, синхронно кивают.

Гоша. И он сегодня, конечно же, внезапно не работает?

Лариса и Оксана, глядя на Гошу, синхронно кивают.

Гоша. Неужели заболел?

Лариса и Оксана, глядя на Нину, синхронно кивают.

Нина подскакивает к столу, опирается на него руками, по-звериному пригибает голову.

Нина (страшным мужским голосом, очень громко). АДРЕС!!!

Лариса, чуть наклонившись в сторону, хватает рукой чайник и с размаху бьёт им Нине по голове. Нина падает, загребая руками пакеты и контейнеры со сладостями и роняя их на пол. Лежит не двигаясь.

Гоша (улыбаясь). Ну это уже слишком жёстко, девчонки.

Оксана молча вынимает из недр стола большой кухонный нож, показывает его Гоше.

Гоша. Дерзко. Мне нравится. Только вот отдача может замучить.

Лариса. Пугать бессмысленно, пуганые уже.

Гоша. Ну так вылезайте из-за своего стола, двое на одного – сделаю вам скидку на слабый пол.

Оксана. Сейчас я из тебя слабый пол сделаю. И заодно танцевать лучше будешь.

Лариса и Оксана выкатываются на колясках из-за стола.

Гоша (улыбаясь). О, так это же легкотня!

Гоша быстро подходит к Ларисе, уворачивается от удара чайником, сильно пихает коляску Ларисы в бок. Лариса вместе с коляской падает на пол. Гоша таким же ударом опрокидывает коляску Оксаны, предварительно ногой выбив у неё из руки нож.

Гоша обходит стол, вынимает из него ящики, с грохотом ставит их на стол, быстро копаясь в каждом, разбрасывая бумажки и различные канцелярские принадлежности в совокупности с разномастными столовыми приборами. Женщины молча ворочаются на полу, пытаются поставить свои коляски на колёса.

Гоша вынимает из одного из ящиков старую общую тетрадь, быстро её пролистывает, после вырывает из неё лист, запихивает его в карман. Бросает тетрадь на стол.

Гоша. Замечательно!

Гоша подходит к Нине, легко поднимает её с пола, закидывает на плечо и выходит. Женщины до сих пор возятся с колясками.

Затемнение.

Сцена восьмая

Больничная палата. Три койки, на одной из них лежит под капельницей Андрей, на второй – мрачный усатый мужчина лет пятидесяти, на третьей – точно такой же мрачный усатый мужчина, разве что ему уже под шестьдесят, виски у него седые. Он держит в руках толстенный журнал – «Сканворды», в уголке рта – шариковую ручку.

У койки Андрея стоят Варвара и неопределённого пола человек в белом халате, отдалённо напоминающий врача, но больше похожий на запойного алкоголика, который вот-вот схватит «белочку». Время от времени он пучит глаза.

Варвара. А у нас на работе как раз несчастный случай произошёл: мужчина из закупок на работу пистолет травматический принёс – хотел друзьям показать – и случайно себе в глаз выстрелил с близкого расстояния.

Врач (пучеглазя). Выжил?

Варвара. Нет. На месте умер.

Врач. Ну плохо, плохо!

Варвара. Это утром было, а я хотела к обеду домой пойти, чтобы с Андреем побыть, а тут этот случай, а у меня прямо сразу сердце не на месте, я – домой, плохое предчувствие – прямо картинка у меня, как лежит муж, синий весь, и не дышит, я – домой, и понимаю, что не зря, потому что прибежала, а он без сознания, весь красный, мокрый, бормочет: «Нина, Нина!»…

Младший усатый (перебивает). Ну правильно, жену звал.

Варвара. Так я ж не Нина! Я – Варвара!

Врач. Да ну, вам показалось. Это он «глина, глина» говорил.

Старший усатый. Могилу предчувствовал.

Варвара. Да какая глина! Нина!

Врач. Ну Нина. Хер с ней.

Младший усатый. Мало ли, одноклассница привиделась.

Варвара (Врачу). Я за градусником бегу, но и так понимаю, что там куда больше, чем тридцать девять и три, я же его потрогала, а он как печка, я в детстве «буржуйку» на даче потрогала, случайно, так до сих пор шрам от ожога, вот, смотрите (показывает шрам на запястье левой руки), болит иногда, так вот, Андрей такой же был, я – градусник под мышку ему и жду, а градусник – ну такой, электронный – всё не пикает и не пикает, потом запикал, я смотрю – а там сорок один и шесть, в общем, я в скорую звоню, хорошо хоть, что быстро приехали, а он всё – «Нина, Нина!» – и ничего больше не говорит, мне его даже ударить захотелось, но жалко же, поэтому я…

Тут голова Врача свешивается ему на грудь, колени его подгибаются, он падает рядом с Варварой на пол лицом вниз. Варвара не успевает никак среагировать. Через несколько минут с пола раздаётся храп.

Варвара (едва слышно). Что это?..

Старший усатый. Уработался человек, не видишь, что ли?

Младший усатый. Третьи сутки на посту.

Варвара. И что делать?

Старший усатый. Ничего. Сейчас я анекдоты дочитаю и за сестрой схожу.

Пауза. Старший усатый неторопливо перелистывает страничку, продолжает читать. Врач храпит.

Андрей (чуть приподнимаясь на койке). Отойди, пожалуйста, ты мне свет загораживаешь.

Варвара. Что?

Варвара идёт к Андрею, присаживается на краешек его койки.

Варвара. Андрюша, ты кому это?

Младший усатый. Ей, конечно.

Варвара. Кому – ей?

Старший усатый. Нине.

Короткая пауза. Варвара смотрит на Андрея, тот смотрит на Варвару, улыбается.

Андрей. Калякина, с каких это пор у тебя четыре руки?

Варвара. Кто? Калякина? Какая Калякина, Андрей?

Андрей. Нина! Нина Калякина.

Старший усатый откладывает журнал, выплёвывает на одеяло ручку, поднимается с койки и идёт к выходу.

Старший усатый. Ну, я за сестрой.

Младший усатый. Давай, Володя.

Старший усатый выходит.

Андрей (с улыбкой). А голубой цвет кожи тебе даже идёт.

Младший усатый. Совсем плох Володя.

Варвара. Какой Володя?

Младший усатый. Так твой же. Этот.

Младший усатый тянется подбородком к Андрею. Варвара смотрит на Младшего усатого, тот для верности добавляет к подбородку указательный палец правой руки.

Варвара. Мой не Володя. Мой – Андрей.

Младший усатый. Так я и говорю – Володя.

Варвара (отворачиваясь). Дурдом.

Младший усатый. Не, это просто больница.

Андрей. Тебе даже эти черепа идут, Нина. Красиво, Нина, очень красиво. Только я тебя всё равно не люблю – хоть убей.

Варвара (плачет). Господи!..

Андрей (тихонечко поёт). Джей Мата Кали… Джей Мата Дурге…

Пауза. Варвара плачет, закрыв лицо ладонями. Врач на полу храпит. Андрей лежит, улыбаясь.

Младший усатый. Был у нас в подъезде один Володя. Так он всю семью свою задушил, а сам повесился.

Дверь в палату открывается, входит Сестра – женщина пенсионного возраста, за ней – Старший усатый. Вместо правой руки у Сестры – пластиковый протез телесного цвета с крюком на конце.

Сестра подходит к спящему Врачу, наклоняется, несколько секунд слушает его храп, после выпрямляется.

Сестра (Младшему усатому). Володя!

Младший усатый (вставая с койки, Варваре). Он платком таким душил специальным, с утяжелителем на конце. И на этом же платке и повесился.

Старший усатый. Этот платок румал называется. И это даже больше шарф, чем платок. Шёлковый, кстати.

Сестра. Володя! Ну живее!

Младший усатый подходит к лежащему врачу, берёт его за левую ногу, Старший усатый – за правую. Сестра цепляется крюком протеза за воротник халата Врача. Втроём усатые больные и Сестра волокут Врача к выходу из палаты.

Старший усатый (Варваре). Это в Индии были такие душители – тхаги. Я в журнале читал. Богине Кали поклонялись.

Андрей (с улыбкой). Да, Калякиной! Мы все поклонялись тебе, Калякина. Все в классе.

Младший усатый (Старшему). А я тебе говорил – одноклассница! А ты мне всё – Володя, Володя.

Троица с храпящим врачом скрывается за дверью. Варвара, наплакавшись, вынимает из сумочки платок и вытирает лицо. Сморкается.

Андрей. А я больше всех остальных хотел, чтобы ты моя была. Ну и дохотелся. На свою голову.

Затемнение.

Сцена девятая

Гоша и Нина сидят на скамеечке слева возле двери с табличкой «Травматолог». Справа на такой же скамеечке – женщина пенсионного возраста. Гоша сидит прямо и улыбается, Нина упирается локтями в колени, закрыв лицо ладонями, чуть покачиваясь, волосы у Нины в крови.

Над дверью в кабинет висит жёлтое круглое радио и очень громко орёт.

Радио.…и вот у них до сих пор существует такой обычай: покойников своих они хоронят не на кладбищах, как делают все обычные люди во всём мире и в нашей стране в частности, а, как ни странно, прямо у себя дома. То есть у каждого проживающего в доме есть своя личная комната – и, когда кто-нибудь из жильцов умирает, его даже не кладут в гроб – нет. Его бальзамируют прямо на общем обеденном столе, после наряжают в лучшую одежду и относят в его личную комнату, там кладут на застеленную кровать. Комнату с покойником внутри запечатывают – раньше дверь закладывали кирпичной кладкой, теперь же частенько просто скрывают её за листами гипсокартона. Окна закрывают ставнями и плотно забивают толстыми досками. И совершенно спокойно продолжают жить в этом доме дальше – пока, естественно, не умрёт самый последний жилец. Он, понятное дело, сам себя похоронить не может – и этим уже занимаются соседи. Они его бальзамируют, они его запечатывают в его комнате – и после вообще полностью, скажем так, консервируют дом. И дом становится своеобразным склепом. И таких домов в деревне становится всё больше – деревня постепенно превращается в кладбище, в деревню мёртвых. Если об этом обычае ничего не знать, то со стороны – деревня себе и деревня, может чуть подзаброшенная. Выйдет какая-нибудь бабулечка с ведром к колонке на улице, наберёт воды, уйдёт. А ты стоишь, смотришь – наблюдаешь непривычное количество забитых досками окон в домах и не знаешь, что тебя со всех сторон окружают мертвецы. Они все прямо здесь, лежат на своих постелях с руками крест-накрест на груди – и молчат. И ты молчишь.

– Кстати, а давайте поговорим с вами о таком феномене, как общение с умершими? Я думаю, нашим слушателям будет интересно узнать… Вы же работаете в этом направлении по методу?..

– Фридриха Юргенсона, да. Последние десять лет своей жизни я посвятила как раз радиоконтакту с мёртвыми.

– А вам разве не страшно?

– Когда ты увлечён, о страхе вряд ли вообще приходится вспоминать – и потом…

– Ой, простите, я вас перебью! Я тут подумала – а вдруг прямо сейчас в нашу передачу может вклиниться кто-то… ну вы понимаете!.. И, в общем… Мне что-то так не по себе стало – извините!.. (Смеётся.) Просто очень странно, что мы говорим об этом здесь, у нас, в нашем тихом маленьком городке – но потом я вспомнила, что у нас ведь тоже есть кладбище, там у меня дедушка, и – мало ли! – вдруг он захочет…

– Я вас вполне понимаю, но такое исключено. То есть мы-то с вами никого, конечно, не услышим, тут зависит от…

Гоша встаёт, подходит к двери в кабинет, подпрыгивает и кулаком бьёт по радио. Радио с хрустом затыкается. Гоша возвращается на своё место.

Пенсионерка. Ну зачем вы? Интересно же было!

Гоша (улыбаясь). Да, конечно.

Короткая пауза.

Пенсионерка. Ну и что теперь делать?

Гоша. Ничего. Умеете делать ничего?

Пенсионерка. Нет, не умею.

Гоша. Так вот вам возможность научиться.

Пенсионерка (вздыхает). Это ж сейчас всякие мысли полезут! Господи!

Короткая пауза.

Нина (выпрямившись). Сам бы зашил. Торчим здесь уже два часа. Сейчас ещё и в процедурный отправят, там опять сидеть под дверью.

Гоша. Чем же я тебя зашью? Иголкой с нитками? Ты плюшевый заяц, что ли?

Нина. Там засохло уже всё. И вообще – царапина.

Гоша. Ну, царапина не царапина, а лучше в порядок привести.

Нина. А вдруг, пока мы здесь сидим, Вадик уедет куда-нибудь?

Гоша. Он же болеет. Старухи же сказали. Куда он больной поедет?

Нина. Мало ли.

Короткая пауза.

Пенсионерка. А у меня муж умер. А дочка с горя ногу сломала.

Гоша. Это как?

Пенсионерка. Плакала два дня после похорон. А потом с постели встала неудачно. Открытый перелом. Я думаю, это кальций.

Гоша. В смысле – кальций?

Пенсионерка. Ну выплакала весь кальций из организма. Вот нога и сломалась.

Пауза.

Нина. Плюшевый кальций по полю бежал. Плюшевый кальций ножку поломал.

Затемнение.

Сцена десятая

Температурный бред Андрея.

Никто так и не сказал ему, почему она умерла. Ещё позавчера он неловко целовал её в сладкие губы под оглушительное «Горько!» новой родни, мечтая о том, чтобы и его родители кричали то же самое, но те давно лежали в земле и порадоваться за сына, увы, не могли. А теперь и она укроется с головой сырым земляным одеялом, а он останется один, уже совсем сирота, один на целом свете.

На похороны он надел тот же самый костюм, в котором отплясывал на свадьбе, став мужем, – просто потому, что другого настолько же приличного у него не было, а на неё зачем-то напялили белые свадебные кружева – и даже фату, закрывавшую лицо до посиневшего подбородка. Сирота всю дорогу на кладбище смотрел на этот подбородок и хотел было наклониться и взять жену за руку, но постеснялся – автобус был под завязку набит её роднёй, и все они, сгрудившись вокруг короткого гроба непривычных плавных форм, глазели, тем не менее, на свежего родственника.

А он безуспешно пытался отыскать глазами крышку, под которой совсем скоро навсегда спрячут его любимую, но после мысленно махнул рукой – мол, мелочи, не могли же забыть дома, хотя, конечно, всякое бывает. Странный гроб стоял на полу автобуса и чуть покачивался из стороны в сторону, как чрезмерная люлька, порой задевая его ногу.

Ехали долго и куда-то всё не туда, чуть ли не через лес, может, другой дорогой, но, когда наконец остановились и он вышел, пошатываясь, то оказалось, что это даже не кладбище, а просто поляна рядом с просёлочной дорогой, и сирота подумал, пожав плечами, что это, наверное, сломался автобус или ещё чего, но родня вынесла наружу гроб с его женой и понесла к центру поляны. В центре была яма, слишком глубокая для могилы, а рядом с ямой – высокий красный конус мокрой земли.

Сирота решил, что крышку всё-таки забыли в автобусе, и ринулся было за крышкой, но водитель остановил его, похлопал по плечу и сказал, что ничего страшного, он сам принесёт, а ты, мол, к ней иди, прощайся. Сирота не выдержал и зарыдал в очередной раз, выпуская клубы пара изо рта и вытирая лицо трясущимися руками. Кто-то обнял его за плечи и повёл к яме, рядом с которой криво стоял непонятный гроб с подложенными под него лентами.

Когда гроб начали опускать в яму, сирота удивлённо посмотрел на тестя, мол, а где же крышка, но тот только улыбнулся смущённо, вздохнул и с распростёртыми объятьями шагнул к сироте, стоявшему на самом краешке, напуганному и несчастному. И, когда сирота, отчаянно разыскивая глазами в толпе родни хоть кого-нибудь похожего на священника, неловко поднял руки, чтобы обнять тестя в ответ, тот быстрым движением сильно толкнул зятя в грудь.

Он очнулся через минуту, обнаружил, что лежит прямо на ней и, похоже, проломил ей, падая, локтем грудину. Фата сбилась набок, обнажив бессмысленное лицо с приоткрытым ртом. Сирота приподнялся, сел. Сверху на него что-то сыпалось раз в несколько секунд. Он посмотрел наверх и увидел родню своей жены, стоявшую кружком над ямой. Справа кто-то орудовал лопатой, ссыпая в яму красноватую землю, но сироте не было видно, кто именно. Земля била его по плечам и макушке, он попытался встать, но сильная боль в колене, от которой он даже вскрикнул, опустила его обратно – прямо на тело любимой.

– Будьте счастливы, дети, – услышал сирота сверху голос тёщи, весёлый и звонкий. – Совет да любовь! Совет да любовь…

Сцена одиннадцатая

Палата Андрея. Андрей по-прежнему в койке под капельницей – спит. Варвара сидит рядом на стуле. Усатые соседи Андрея по палате лежат каждый на своей койке.

Варвара (вздыхает). Почему они ничего не делают?

Старший усатый. А что они могут? Антибиотики вкололи, капалку поставили – что ещё? Оперировать его, что ли?

Младший усатый. Организм пусть сам справляется.

Варвара. А если не справится?

Младший усатый. Ну тогда похоронишь своего Володю.

Варвара. Ещё чего!

Младший усатый. Ну вот и не задавай глупых вопросов.

Старший усатый. Ты б родителям его позвонила. На всякий случай.

Варвара. Нет у него родителей. Давно уже умерли.

Младший усатый. Так ты им на тот свет позвони!

Варвара смотрит на Младшего усатого. Тот хохочет. Старший усатый усмехается в усы.

Варвара. Что за шутки такие дебильные?

Младший усатый. Ну так я и есть дебил. Официально.

Короткая пауза.

Старший усатый (Варваре). Водку будешь?

Младший усатый (оживляется). О-о! Володя!

Варвара смотрит на Старшего усатого и молчит. Тот садится в койке, открывает прикроватную тумбочку, вынимает бутылку, ставит на тумбочку.

Старший усатый (Младшему). Володя! Сделай нам стаканы.

Младший усатый (подрываясь с койки и энергично потирая руки). Володя! Володенька!

Младший усатый выходит из палаты. Варвара по-прежнему смотрит на Старшего усатого и молчит.

Старший усатый. За здоровье твоего. Чтобы поправлялся побыстрее.

Варвара. Думаете, поможет?

Старший усатый. Конечно. Всегда помогало – и теперь поможет.

Варвара (пожимает плечами). Ну, тогда ладно.

Старший усатый. Вот и хорошо. (Помедлив.) А потом езжай домой – на такси. И выспись хорошенько.

Варвара. А как же?.. (Поворачивается к Андрею, гладит его по лбу.)

Старший усатый. А мы посмотрим.

Варвара. Пьяные?

Старший усатый. Так мы же не будем напиваться. Так, чисто по стопке – горло прополоскать. А то, знаешь ли, вирусы.

Варвара молча кивает. Открывается дверь, возвращается с тремя стаканами Младший усатый.

Младший усатый. Ну что, Володя? Движение – это жизнь?

Старший усатый кивает.

Младший усатый. Тогда не будем медлить.

Затемнение.