Текст книги "Традиции & авангард. Выпуск № 3"

– Немедленно возвращайся домой! – заходилась в истерике женщина. – Ты никогда не будешь голубым! Ты наш единственный сын!

Она вытащила Захара на улицу.

Юрий Натанович набросился на Николя и стал хладнокровно избивать его. Причем делал это профессионально. Николя не сопротивлялся. Он закрывал лицо руками, боясь, что ему выбьют глаза, и старался, по мере возможности, увернуться от ударов. Когда Юрию Натановичу надоело бить, он схватил Николя за шкирку, как хватают непослушных котов, поднял в воздух, встряхнул и прокричал:

– Оставь нашего сына в покое, гомик! Иначе я убью тебя!

За сорвавшийся вызов таксист, все время карауливший у двери и не вмешивающийся в происходящее, настойчиво потребовал наличные. Юрий Натанович расплатился, а затем потащил Николя на кухню. Они сидели за столом, и Юрий Натанович стучал кулаком под носом у Николя:

– Ты вор! Я в милицию напишу заявление, что ты взломал мой дом и украл накопленные сбережения! Спустил все на наркоту! Ты не доживешь до конца недели! Я обещаю!

Николя трясся и молчал.

– Оставь моего сына Захара! – кричал полковник.

Напоследок Юрий Натанович отвесил Николя несколько пощечин, обозвал нецензурными словами и ушел.

После этого у Николя разболелась голова и снова появились мысли о самоубийстве как о единственной возможности выхода из этой реальности.

На софе между подушками осталась спрятанная Захаром записка: «Любовь моя, я все равно буду с тобой. Я найду способ бежать!»

Через час раздался звонок в дверь. Это вернулся Захар, сказав родителям, что забыл нужные вещи и поехал их забрать, так как одумался и более жить у друга не намерен.

Николя разрыдался, услышав от любимого такие слова. Захару было жаль Николя, на лице которого уже начали проступать синяки. Он стал утешать его, обещать, что все обойдется, уляжется. Отец по телефону контролировал Захара, требуя, чтобы тот быстрей ехал домой.

– Матери плохо с сердцем! – гремел голос Юрия Натановича. – Торопись!

Ни на минуту нельзя было выключить мобильник.

У Николя началась паника:

– Не верь им! Они притворяются, чтобы ты бросил меня!

– Прости! – ответил Захар, целуя его на прощание. И уехал домой к сестренке, отцу и матери.

Путь к бабушке оказался перекрыт, и взять у нее деньги не было никакой возможности. Возникла и пропала идея обратиться за помощью к местному депутату, скрытому гомосексуалисту. Хорошенько подумав, Николя не отважился. Кто знает, как отреагирует депутат на намек, что они одной крови, могут ведь по его приказу и шею свернуть.

Часы ожидания, проведенные в полной неизвестности, оказывали губительно влияние на психику. Николя курил, бродил по квартире, включал и выключал свет, а затем пожалел, что нет наркотиков, выпил кофе и уснул.

Захар приехал на рассвете без сумки и документов. Отец запер паспорт в сейфе, а сумку с ноутбуком и собранной в дорогу одеждой мать отнесла к соседям.

– Как ты пришел? – изумился Николя. Его зеленые глаза светились гордостью: ради него никто раньше не совершал таких подвигов.

– Спустился по стене. Мое альпинистское снаряжение родители забыли изъять из кладовки. Сейчас я вернусь домой, пока они ничего не заподозрили, а ты утром поезжай на вокзал. Возьми свои вещи и жди меня!

Как только Захар ушел, приехала Фрося. Девушка привезла еды и деньги на билеты.

– Николя, куда вы поедете? – спросила она. – Ты совсем бледный. Поешь.

Фрося достала купленный в супермаркете за углом салат с креветками и макароны с сыром. Голодный Николя набросился на еду:

– Куда мы отправимся, тебе лучше не знать. Кстати, почему ты вернулась?

– Беспокоилась за тебя. Я постараюсь уехать за город и останусь там, пока все не уляжется. Если Король спросит, скажу, что ничего не знала и не подозревала. Притворюсь валенком, – ответила Фрося.

Раздался звонок с незнакомого номера, и поначалу Фрося и Николя испугались, что это Король-Эльдар прислал своих дружков с ними разобраться, но оказалось, что откликнулись на объявление о продаже компьютера.

Приехала семейная пара, чтобы посмотреть монитор и системный блок. Николя устраивала любая цена, поэтому он не торговался.

– Случилось чудо, – сказал Николя, когда покупатели забрали компьютер. – Это ангелы привели их.

– Или демоны, – пошутила Фрося. – Главное, что высшие силы не оставили тебя в беде. Наверное, это и впрямь любовь, хотя я никогда не встречала ее и не верю, что она существует!

В два часа пополудни Николя и Фрося приехали на железнодорожный вокзал и простились. Николя был в дубленке. В сумке лежали запасные свитера и носки. Девушка отправилась искать электричку, чтобы добраться до Кукушки и перекантоваться у нее: карманная воровка скрывалась от милиции в пригороде. Николя остался ждать Захара, вернувшегося в родительскую обитель с намерением стянуть хоть какие-то зимние вещи.

К вечеру выяснилось, что ничего стянуть не удалось, кроме паспорта, который выкрала для него сестренка. Слез он с шестого этажа по той же стене. Спасибо родителям: приучили к экстремальным видам спорта.

Фросиных денег хватило на два билета до Ростова-на-Дону.

Трясясь в плацкартном вагоне, парни вытащили из телефонов сим-карты и, разломав их, выбросили в окно.

– Так надо, чтобы нас не вычислили друзья отца, – объяснил Захар.

Николя ему сразу поверил. Технологии нынче такие, что запросто вычислят и сдадут.

– Мы все преодолеем, – сказал Николя, когда они вышли в тамбур покурить. – Главное, мы никогда не расстанемся. Я принадлежу только тебе!

Между Ростовом-на-Дону и Ставрополем примерно триста пятьдесят километров, поезд идет около семи часов. Поэтому на ростовский вокзал они прибыли поздно ночью. Сразу выяснилось, что в зале ожидания могут находиться только те, у кого на руках есть непогашенные билеты, поэтому их выгнала на улицу охрана.

Парни подобрали газету, брошенную кем-то на перроне. Этот неизвестный человек стал их спасителем. Именно благодаря ему они отыскали адрес отеля недалеко от железнодорожного вокзала. Не ночевать же на улице январской морозной ночью, когда температура минус семнадцать! Усталость наваливалась как снежный ком. Номер в отеле стоил баснословных денег. Пришлось отдать все, что выручили за компьютер, чтобы не замерзнуть. В номере они упали и заснули мертвым сном, не в силах говорить.

Администратор предупредил, что выселит их в полдень, невзирая на то что Захар и Николя въехали ночью.

– Такие правила, – объяснил он.

Завтрак не полагался. Единственное, что удалось сделать, – это принять душ.

Выйдя из отеля, парни купили новую сим-карту, и Николя позвонил единственной ростовской знакомой. Они дружили на сайте литературы. Обсуждали новеллы и повести, которые выкладывали в интернет книжные пираты. Знакомая сидела на сайте под псевдонимом Алла341.

Алла341 взяла трубку и, узнав, в чем дело, начала обзванивать друзей. Однако никто не захотел приютить у себя двух геев. Отказ следовал моментально.

К себе Алла341 пригласить их тоже не смогла.

– Ты должен понять, что дружить на сайте – одно, а принять в доме… э… хм… как бы лучше выразиться, нетрадиционных молодых людей… – Алла341 тщательно подбирала слова. – Гомосексуалистов! В свой дом! Господи! Это же катастрофа! От меня отвернутся родные и заплюют приятели!

После длинной отповеди об обязательном покаянии, Содоме и Гоморре Алла341 сказала, где находится ярмарка по сдаче жилья.

Захар и Николя, взяв такси – Ростов-на-Дону им был совсем незнаком, – отправились по адресу, не имея ни копейки денег. Заветное место находилось на улице Московской. Там толкались и маклеры-посредники, и сами владельцы квартир.

Захар и Николя простояли на ярмарке до вечера: никто не хотел квартиросъемщиков, не способных заплатить даже за один месяц. Голодные, под разбушевавшейся метелью, они ждали, кто бы сжалился над ними.

Только к восьми вечера нашелся пожилой русский мужик в заплатанном тулупе. Оказалось, что мужик живет в хибаре. Он привел их к себе и показал комнатку:

– Туалет на улице! Руки можно мыть снегом, им же умываться. Воду в цистерне экономим для питья.

Захар и Николя отдали ему тысячу рублей, последние деньги, на которые нельзя было снять жилье даже на неделю.

Наутро явился сын хозяина с другом и выгнал их со словами:

– Все меняется, теперь здесь будем жить мы!

Опять замаячила улица Московская. Голод. Холод… Равнодушие прохожих, спешащих мимо и отворачивающихся от тех, кто нуждается в помощи.

У маклеров-посредников удалось выяснить, что для бомжей в Ростове приютов нет.

– Несколько бездомных в декабре замерзли насмерть, – сообщили парням. – Бесплатно никто не накормит. Если вы не гордые, идите в дом терпимости.

– Я не хочу заниматься проституцией, – сказал Николя. – Лучше замерзнуть и умереть.

Какая-то женщина пожалела их и написала на бумажке адрес:

– В притон не идите. Там вас за гроши продадут. Будете ублажать местных нуворишей. Они мальчиков любят. Идите по этому адресу. Дом саманный, хозяева – горькие алкаши, но хоть не на улице будете.

Адрес, который им подсказала добрая незнакомка, оказался за городом, где саманные хаты навалились друг на друга и потихоньку сползали в овраг.

В доме алкашей, куда явились непрошеные гости, изо рта валил пар, так как отопление и электричество отсутствовали, а хозяева находились в таком угаре, что даже не поняли, кто приехал.

Николя обнял Захара, и, укрывшись одеялами, они уснули на железной кровати. Днем хозяева немного протрезвели, попили огуречный рассол, но продолжали думать, что двое спящих – их дальняя родня.

Вслушиваясь в беседу, в которой доля русского литературного языка составляла не более одного процента, зато матерной лексики девяносто девять процентов, Захар с Николя догадались, что хозяйка саманного домика лишена материнских прав и еще ей пришли повестки в суд за драки и мелкое воровство.

Николя и Захар справедливо подметили, что здесь им дадут по голове, а вещи, надетые на них, пропьют. Поэтому они покинули саманный домик у реки и отправились пешком в Ростов. Их преследовала метель и осознание своей ненужности этому миру.

Добравшись до города, парни начали просить милостыню, чтобы купить еды, но люди подавали неохотно, а некоторые даже ругали их за наглость.

– Работать надо, чего руки тянете, хуесосы! – проорала приличного вида гражданка в драповом пальто.

– Видишь этих полудохлых бездельников? – показал на них тростью седовласый старец. – Слушайся и выполняй заветы родителей, если не хочешь помереть от голода, как собака!

Внук, на вид ученик младших классов, испуганно смотрел то на деда, то на замерзающих парней.

Студент в куртке с портретом Че Гевары высыпал из кармана монетки в ладони Николя. Подаяния вполне хватило перекусить. В ближайшей забегаловке, заказав кофе и пиццу, они повстречали Нелли. Виляя бедрами, к ним подошла дама, одетая не по суровой ростовской погоде: в мини-юбке, курточке с искусственным мехом и элегантной велюровой шляпке. Поправляя светлые локоны парика, дама с хрипотцой спросила:

– Скучаете, мальчики?

От нее веяло сигарами и дешевым парфюмом. В том, что это проститутка, у умудренных опытом Захара и Николя никаких сомнений не возникло. Николя уловил в голосе дамы мужские нотки.

– Не местные? – хихикнула дама. – Меня Нелли зовут.

– Что надо? – спросил Захар.

– Ничего, – манерно произнесла дама. – Видело, как вы побирались. Новое подкрепление прибыло в славный Ростов! Само так начинало когда-то. Но имейте в виду, все улицы поделены, работать без «крыши» нельзя.

– Мы заблудились, – сказал Захар. – Отогреемся и уйдем. Мы не по твоей части.

– Как к тебе обращаться – в женском роде или в мужском? – спросил Николя.

Нелли ловко протиснулась и села за их столик.

– Я – оно, – сказала дама и усмехнулась. – Тем и живу!

– Нас это не шокирует, – отрезал Захар. – У нас семья. Мы любим друг друга. – Он показал на своего спутника.

– Ах, – игриво вздохнула Нелли. – Как романтично! А я ведь сразу приметило, что вы не такие, как все. Это кровь, господа. Ничего тут не попишешь. Особенные мы люди.

– И давно ты в Ростове? – спросил Николя.

– Пятнадцать лет как приехало из деревни Грибница. Меня там не понимали, хотели убить, а здесь удалось наладить коммерцию.

– Догадываемся, в какой области… – засмеялся Захар.

– А что здесь плохого? – жеманно удивилась Нелли. – Одни доставляют удовольствие, другие за это платят! Вам, думаю, ночевать негде.

– Совершенно верно, – согласились любовники.

– У меня долго нельзя. Клиенты не поймут. Но сегодня устрою себе выходной, скажу, заболело. – Последнее слово дама в парике произнесла по слогам и зевнула: – Ну, не сидим у пустых чашек, идем ко мне. Супа горячего дам.

Захар и Николя поплелись за новой знакомой.

Квартирка Нелли располагалась в одном из серых невзрачных домов на четвертом этаже. Прихожая была тесной, какие и бывают в строениях времен генсека Хрущева. Одна комнатка, ванная и кухонька, где можно стоя, как лошадь, перекусить. Балкон был завален лыжами, мешками со старой обувью и разной утварью, которую русские люди за неимением просторных кладовок размещают именно там.

Заметив, что Николя рассматривает хлам на балконе, Нелли сказала:

– Вещички хозяйские, выкидывать не велели. Но я их разгребло немножко, покурить тропа есть. В квартире курить – ни-ни!

– У нас и такого жилья нет, – заметил Захар. – Платишь много в месяц?

– Половина от заработка уходит.

Единственное окно квартиры выходило на северную сторону, а потому здесь рано сгущалась темень и приходилось включать электричество. Абажур Нелли купила в комиссионном магазине и раскрасила в китайском стиле, придав ему вид красного фонаря.

Кроме кровати в комнате стоял большой лакированный комод с ящиками. Ламповый телевизор пылился в углу на журнальном столике.

– Неужели он еще пашет? – изумился Захар.

– Иногда включаю, – ответила Нелли, слегка погрустнев. При гостях, которые не являлись ее пьяными или обкуренными клиентами, она почувствовала себя неловко, но быстро справилась с этим, взяв инициативу в свои руки.

– Ну-ка, – бодро сказала Нелли, – идите в ванную, а потом на кухню! Я пошло кашеварить!

– Здесь неплохо, – шепнул Николя Захару.

Они решили, что принять ванну вместе будет правильно. Ванна в доме была старая, длинная, из чугуна и вместила их в себя, как раковина морских моллюсков.

Нелли дала им махровые полотенца, а когда парни появились на кухне, там уже пахло приправами и лавровым листом.

Нелли перемещалась так, словно каждый ее шаг был танцевальным движением, она огибала сидящих на табуретках гостей подобно воздушному потоку и ворковала:

– Сейчас поедите, отоспитесь, а после придумаем, где вам перекантоваться. Не волнуйтесь, само бывало в таком положении и в беде вас не брошу.

– Слава богу, что мы тебя встретили, – сказал Николя. – А то бы замерзли на улице.

– Слава богу! – отозвалась Нелли, перекрестившись на угол кухоньки. В верхнем правом углу стояли на миниатюрной полочке-подставке две иконы: святая Мария и святой Николай.

Стуча ложками о тарелки и поедая горячий бульон, в котором плавали зерна перловки, горошек, зелень, минтай, морковка и лук, Захар и Николя пересказали свою историю, закончив тем, что не вернутся обратно в Ставрополь.

– Ясное дело, – поддержала их Нелли. – Только помните: здесь не сахар. Деньжат срубить можно только в порту, на разгрузке. Но и там обман, не платят, что обещали. Без прописки в Ростове никакая другая работа не светит. Бесплатно никто не поможет. Народ нынче прижимистый, каждый над своим горем трясется.

Захар и Николя испытывали искреннюю благодарность к человеку, который, не зная их, привел к себе и накормил. Им было все равно, чем этот человек зарабатывает на жизнь, как одевается и какому Богу молится. Единственный совет, который позволил себе дать Николя, касался велюровой шляпки Нелли.

– Шляпа прикольная, – сказал он. – Но я бы набросил на нее вуаль, как в немом кино. Понимаешь?

– А это идея! – захлопала в ладоши Нелли.

Несмотря на яркий малиновый маникюр, руки у Нелли были мужскими, грубыми. На вид ей можно было дать лет сорок пять. Широкоплечая, высокая, она от природы была рыжая и носила парик, чтобы прикрыть короткий ежик на голове.

История Нелли оказалась на редкость незамысловатой и трогательной: родившийся в ростовском селе мальчик отличался страстью к переодеванию в женскую одежду. Это вызывало недоумение соседей и приносило несчастья семье.

Священные книги осуждают переодевание в одежду противоположного пола. Набожность с развалом СССР в народе возросла. «Проклятый трансвестит!» – истошно кричали односельчане вслед Нелли.

В школе мальчик пытался доказать одноклассникам, что в переодевании нет ничего плохого, многие сюжеты нордической и греческой мифологии выстроены на подмене мужского и женского образа.

И все же после нескольких нападений, закончившихся больничной койкой, подросток покинул родные места, чтобы оказаться среди чужих людей, не понимающих его так же, как и семья. Единственное преимущество заключалось в том, что город больше деревни, где все поголовно знают друг друга.

Бесправный, равно как и другие отличающиеся особенностями люди, будь то длинный нос, темная кожа, чеченская прописка в паспорте или отношение к ЛГБТ, парень был брошен на произвол судьбы.

– Вначале я попало в шалман, – сказала Нелли. – Хозяева плохо кормили, часто били. Но остаться на улице означало смерть. Сейчас никому не подчиняюсь, само на себя работаю.

– Почему ты взяла имя Нелли? – заинтересовался Николя.

– Конечно, в честь Апельсиновой девушки, Нелл Гвин! Она столько сделала для искусства!

– Если я не ошибаюсь, она выросла в публичном доме и до конца жизни не умела читать и писать? – спросил Захар.

– Это не помешало ей прожить потрясающую жизнь. Она играла в театре и стала любимейшей фавориткой короля Англии Карла II.

– Можно узнать, как тебя назвали родители?

– Игорь. – Нелли потупилась. – Но я всегда ощущало себя духовным гермафродитом, и, чтобы противоположности дополняли друг друга, мой выбор пал на женское имя.

Вкусный суп с минтаем был съеден. На десерт Нелли предложила ватрушки домашнего приготовления со сладким творогом и изюмом.

– Покажу вам сарай на берегу реки. – Нелли разливала какао по чашкам. – В сарае ночует бабка-алкоголичка. Остальные бомжи рядом ютятся, бабку уважают. Говорят, раньше она была учительницей! Можете к ним пристроиться. У меня никак нельзя. Клиенты.

Нелли положила на пол ватный полосатый матрас. Ночлег в теплом доме был подобен выигрышу в лотерею. Никто не хотел знать, что произойдет завтра.

Старуха, жившая в заброшенном деревянном сарае на берегу Дона, действительно не отказала им в постое. Сарай когда-то служил хлевом, в нем держали крупный рогатый скот. Как напоминание об этом, под ногами вперемешку с наледью лежала солома. Никакого намека на водоснабжение, электричество или удобства поблизости не было. Чтобы сходить в туалет, люди бегали летом в рощицу, а зимой по-простецки жались к сугробам.

Здесь, в новом жилье, было холодно, как на улице, зато бомжи разводили костер и пускали их погреться около огня. Костер в морозные дни поддерживали по очереди, собирая ветки и выламывая штакетины из заборов в ближайшем дачном поселке. Не дай бог огонь задует ветром! Бездомные жили как кроманьонцы – по безжалостным законам.

В сарае у старухи были сделаны настилы из дверец шифоньеров, заботливо принесенные невесть откуда. Кутаясь в одеяла, найденные на свалке, Захар и Николя смотрели сквозь разбитые стены на январские звезды, которые горели, как яхонты, и мечтали, что их жизнь однажды круто изменится.

– Я найду работу, – пообещал Захар. – Все наладится!

– Да, – поддержал его Николя. – Мы что-нибудь придумаем.

И они засыпали на краю ада.

Стужа обняла Россию, заморочила, и казалось, что долгую зиму не победить.

Захар по утрам подрабатывал в порту, где иногда требовались грузчики. Очередь из желающих разгружать ящики собиралась с ночи. Зарплату платили черным налом, обсчитывали, а работа была тяжелая, денег едва хватало на еду. Пришлось продать мобильные телефоны.

Николя научился готовить на костре каши, бурлящие в алюминиевом котелке. Воду приносил из колодца или топил снег.

Парни подкармливали старую алкоголичку, которой, по легенде, принадлежал сарай. Без них она по нескольку дней голодала. Седая женщина безбожно материлась. Теплых рукавиц не снимала, равно как и тулуп, в котором обычно ходят пастухи.

– Эх, твою мать, красота! – Старуха благодарила возгласом за еду, жадно заглатывая пшенку с сосиской.

Захар в свой выходной прибил прочную клеенку на развалившуюся крышу сарая: снег перестал сыпаться внутрь, появилась иллюзия жилья.

Все пришлось покупать: молоток, гвозди, клеенку и посуду.

– Придет весна – посадим картошку, – вздыхали скитальцы.

– Эх, твою мать, покрадут, – хихикала беззубая старуха, кутаясь в шаль с мусорной кучи.

Может быть, и покрали бы, но мечты для обреченных гораздо важней, чем еда.

Разыскивая дрова, Николя думал о том, что когда-нибудь брат его простит и можно будет вернуться домой. За пару недель он оценил, что такое горячий душ, теплая комната в квартире и сон на мягкой кровати.

Выяснилось, что бездомные живут в нищете не по доброй воле, как иногда брехливо сообщали по телевизору, списывая все на психологический феномен. Среди бомжей оказались бывшие учителя и даже один профессор! Это были инвалиды, обманутые дольщики, потратившие последние деньги на покупку жилья, признанного затем незаконным, обведенные вокруг пальца аферистами старики, сбежавшие из рабства беженцы. Официально – мертвые души, бродяги без паспортов. Им было хуже, чем нищим в Средние века под Лондонским мостом, хуже, чем клошарам во Франции, потому что приходилось выживать в суровых условиях русской зимы.

По определенным дням бездомные совершали вылазки на городскую свалку и полдня искали там подгнившие продукты и одежду, выброшенные средним классом. На свалке происходили столкновения с поселенцами. Так бездомные называли тех, кто построил тут из подручных материалов городок.

Вдвоем Захару и Николя было не страшно в этом дьявольском месте.

Миллионы людей с девяностых годов влачили нищенское существование. Николя и раньше видел на улице бомжей, но проходил равнодушно мимо. Сейчас же его восприятие стало чутким. Так всегда бывает, когда боль касается тебя лично.

Добрести до городской свалки Николя решил вместе с бродягами. Бродяги ночевали в соседних заброшенных дачах и сараях. Домики давно покосились, стали горбатыми и были готовы рухнуть в любой момент. Они словно сошли с полотен Сальвадора Дали, фиксирующего момент падения.

– Хорош ли этот мир? – кряхтел небритый бомж Илья, опираясь на палку. Внешне он походил на Санта Клауса. На нем был дымчатый облезлый пуховик без капюшона.

– Меньше говори, силы береги, – одернул старика уголовник Казбек.

У Казбека на шее были вытатуированы кольца колючей проволоки, и Николя никак не решался спросить, что это значит, чтобы не получить в глаз, как это однажды случилось, когда по его недосмотру затух костер.

Кроме них на поиски еды на свалку отправились две женщины и девочка. Поговаривали, что оказаться на улице им «помогла» злая судьба: переписали имущество на невестку, а сын взял и умер. Одна из женщин была в летах, а другая, молоденькая, испуганная, все время задыхалась, ей требовались частые остановки, чтобы восстановить дыхание. Девочка лет восьми, идущая с ними, была закутана в платок, черный от копоти шин, которые жгли по ночам, когда не хватало дров. У молчаливой девочки были вязаные варежки. Пальтишко с чужого плеча не соответствовало размеру, и девочка весь путь поправляла рукава, сползающие вниз, как у Арлекина, плачущего на потеху публике. Бродяги всегда надевали на себя то, что находили или выменивали у других нищих.

– Весной и летом мы ловим рыбу, – сказал Илья. – Сейчас голодное время. Выживут сильные. Остальных заберет Хель.

– Кто? – удивленно спросил Николя.

Его сердце заколотилось, будто он на миг вспомнил нечто важное и сокровенное, а потом сразу забыл. В своей дубленке и шапке он казался остальным бездомным солидным господином.

– Видно, ты мало читаешь, – ответил на это старик, делая большие шаги. Палка помогала ему передвигаться с приличной скоростью.

– Я люблю книги, – ответил Николя. – Самостоятельно выучил испанский и французский.

Илья посоветовал:

– О викингах почитай, юноша. Как они жили, во что верили. Грубый мир воинов, в котором знали, что такое честь. Сейчас в людях нет ни веры, ни чести.

– Помолчал бы ты, оратор! – прикрикнул на него Казбек. Худой, в стеганом ватнике, в надвинутой на глаза кепке, уголовник производил удручающее впечатление. Казбек скомпрометировал себя наушничеством и не мог вернуться в родной край, справедливо опасаясь, что авторитетные люди посадят его на перо.

Николя старался идти медленно, так как от недоедания у него кружилась голова.

Примерно за два километра до цели из тумана появилась гора, которая по мере приближения приобретала внушительные очертания, словно несчастные внезапно оказались в заснеженных Альпах.

Казбек соколиным взглядом оценил обстановку и рванул вперед через мост, сообразив, что первый добравшийся до свалки имеет наибольший шанс найти что-то ценное. Николя, старик и женщины с девочкой отстали.

– Чуете? – спросил Илья, потянув носом. – Идет запах, несмотря на морозы. Летом за много километров слышно. На свалке все можно найти: металл, одежду, мебель, книги… Ртуть в градусниках, щелочь в аккумуляторах, просроченные лекарства – все под ногами… Трупы находят иногда. Я, например, всегда книги ищу.

Николя невольно вздрогнул, представив себе, что случайно наступил на мертвое тело.

– Правда, что тут целый город? – спросил он.

– Конечно, – закивали женщины. – Ты думаешь, чего мы по баракам ютимся? На большой свалке свои законы. Вся зона поделена. Поножовщина… Дерутся за банки и бутылки, их ведь можно чистить и сдавать, значит, вдоволь хлеба будет…

– Примерно раз в месяц, – продолжил Илья, – приезжают бульдозеры. Они разравнивают поселение. Рушат картонные домики. Затем поселенцы ждут привоза мусора и заново строятся.

– Куда смотрит государство? – Наверное, первый раз в жизни Николя задумался. – Как же власть допускает, чтобы на свалках появлялись города?

Ответом ему был общий невеселый смех. Улыбнулась даже бледная девочка, идущая рядом с бабушкой и мамой.

Старик сказал:

– Читай больше книг!

Николя стало стыдно. Он наивно полагал, то ли по молодости, то ли по глупости, что мир устроен иначе.

– Тут крысы размером с кошку. Огромные! Знаешь почему? – Илья, прихрамывая, шагал по хрустящему снегу. – Все отходы перемешаны между собой. Нет сортировки! Не хотят наши люди жить как европейцы!

– Мы не остались на свалке, – поддержали старика женщины, – хотя тут и с младенцами живут. Наше семейство выбрало заброшенные лачуги у реки.

– Ты, малый, мне нравишься. И брат твой работящий, – сказал Илья. – Казбек – вор, но не убийца. Все у нас неплохие люди.

Поскольку старик шамкал, оттого что зубов у него не было, последнее заявление прозвучало особенно комично.

Николя сказал бомжам, что Захар – его двоюродный брат, и все поверили. Только старуха алкоголичка качала головой и усмехалась.

На свалке был особенный день: приехали грузовые машины. Чтобы отыскать просроченные продукты, следовало проявить изворотливость. Нищие и бездомные приготовились.

Чайки кружили над мусорной кучей, как над пристанью. Плача и стеная, птицы высматривали корм. Как черная туча, оттесняли чаек вороны, недвусмысленно намекая белокрылым крикунам, что они не единственные желающие полакомиться. Черные и белые птицы махали крыльями, налетали друг на друга, превращаясь на глазах в серый вихрь. За их бесцеремонными попытками занять лидирующее положение некоторое время наблюдал рыжий кот с буддистской ухмылкой. Затем он повел усами и, прижав лапой оперение с зелеными отблесками, вгрызся в полые кости.

Поселенцы покидали хостелы, выстроенные на свалке из картона и досок, и недовольно смотрели на конкурентов.

Николя подивился тому, что перед ним оказалось более сотни человек, среди которых немалую долю занимали чумазые подростки, оторванные от цивилизации вместе с родителями. В руках у одних были мешки, у других авоськи и пакеты.

– На старт! – скомандовал полный мужчина в шапке-ушанке.

– Кто это? – спросил Николя Илью.

– Это их лидер по прозвищу Медведь. Мы пойдем рыскать, когда поселенцы насытятся. Иначе война.

– Где справедливость? – спросил Николя, поглядев в пустую сумку.

Он надеялся найти хоть что-то, а теперь получалось, что им достанутся только остатки.

– Справедливость? – переспросила девочка в вязаных варежках. – Мама, о чем дядя спрашивает?

– Новенький он. Дурачок! Не обращай внимания, – шикнула на нее мать.

Казбек затесался в группу Медведя и, как только первые грузовики начали отъезжать, побежал к свежему мусору. Николя оторопел от такой наглости, но ничего больше спрашивать не стал. Видимо, воры здесь были в почете, пусть и бывшие. Остальные должны были ждать. Закон свалки гласил: вначале – свои, потом – чужие. Лидер строго следил за этим.

Водители грузовиков не обращали внимания на бомжей. Они ссыпали содержимое из кузовов, поднимая пыль и отбросы в воздух, отчего куча становилась пышней и привлекательней для местных скитальцев.

Когда Медведь и его подданные отобрали все самое лучшее, к насыпи потянулись остальные.

– Берите, что надо, и проваливайте отсюда! – разрешил глава поселенцев.

– В глаза ему не смотри, – посоветовал старик Илья. – Медведь этого не приветствует. Смотри себе под ноги.

Николя послушался и вскарабкался на гору. Мусор, сброшенный на землю, манил неожиданными находками. Поселенцы распределяли стеклянные бутылки, картошку и металл, видимо, давно отточив промысел. Николя был растерян и беспокоился о том, что навыков поиска у него нет. Он искренне обрадовался, увидев, что девочка нашла пачку печенья. Почему печенье не взяли поселенцы? Может быть, не заметили.

Илья и женщины выискивали гнилой картофель: жители свалки его не брали, брезговали. Николя, разворошив мусор, достал французский сыр с плесенью в открытой коробочке и несколько носовых платков в упаковке.

«Voila! – подумалось ему. – Boutique!»

Атласные платочки были новыми.

Движения рук сделались ловкими, появился азарт, и, сам не замечая как, буквально через пару минут Николя с наслаждением перебирал битую посуду, очистки и завязанные узлами пакеты. Поселенцы оставили большую часть пакетов нетронутыми, видимо по опыту зная, что золота и бриллиантов в них не отыскать. Николя решил не сдаваться, а исследовать все, что получится.