Текст книги "Политическая наука №2 / 2014. Трансформации европейского политического пространства"

Важно предпринимать больше усилий, иначе политика хороших намерений и посредственных результатов породит конспирологические объяснения, согласно которым Хорватия никогда не была по-настоящему заинтересована в развитии других стран региона, поскольку она успешно интегрировалась в ЕС и чувствует свое превосходство над южными соседями. Допустить это было бы для Хорватии большой ошибкой. Конечно, заявления нынешних хорватских лидеров не содержат и следа подобных намерений. Они недвусмысленно защищают политику взаимовыгодного сотрудничества, что безусловно хорошо, но слова – это одно, а дела – совсем другое.

Вне зависимости от того, кто находится у власти, существуют четкие критерии региональной политики. В соответствии с этими критериями хорватские государственные интересы заключаются в том, чтобы ускорить вступление соседних государств в Евросоюз и НАТО, поскольку тогда возрастет уровень национальной безопасности. Кроме того, те средства и та энергия, которые должны пойти на обустройство границы и на техническую помощь, в случае расширения ЕС смогут быть направлены на повышение уровня жизни граждан, что сделает Хорватию более комфортной страной.

Для реализации этих целей необходимо увеличить команду экспертов, занимающихся Западными Балканами, чтобы иметь возможность постоянно следить за ситуацией в соседних странах, расширять контакты всех уровней (не только политические) и активно проводить в жизнь принципы региональной внешней политики. Попытка доказать, что скромные результаты не являются следствием преднамеренной стратегии говорить одно и делать другое, может сопровождать объяснением, используемым Государственным департаментом США при трактовке американской роли в различных кризисных ситуациях в мире: «Если вы думаете, что это заговор, сначала разберитесь с некомпетентностью».

Пер. с англ. М.И. Сигачева

Литература

Advisory Committee for Transitional Processes – Centre of Excellence // Ministarstvo vanjskih і europskih poslova. – Zagreb, 2013. – 22 February. – Mode of access: http://www.mvep.hr/files/file/2013/130222-centreexcellence.pdf (Дата посещения: 07.02.2014.)

Bassuener K., Weber B. Croatian and Serbian policy in Bosnia-Herzegovina: Help or Hindrance? / Ed. by M.C. Wheeler. – Sarajevo; Berlin: Democratization policy council: Policy study, 2012. – 75 p. – Mode of access: http://democratizationpolicy.org/uimages/pdf/dpc_neig (Дата посещения: 06.02.2014.)

Bechev D. Constructing South East Europe: The politics of Balkan regional cooperation. – Oxford: Palgrave Macmillan, 2011. – 232 p.

Bruxelles umjesto Zagreba: Ulazak Hrvatske u Evropsku Uniju I posljedice po poljoprivredu BіH // Vanjskopolitička inicijativa BH. – Sarajevo, 2012. – Mart. – Mode of access: http://www.vpi.ba/upload/documents/Bruxelles_umjesto_Zagreba_Ulazak_ Hrvatske.pdf (Дата посещения: 07.02.2014.)

Deklaraciju «O promicanju Europskih vrijednosti u jugoistočnoj Europi» / Hrvatski Sabor // Narodnie novine. – Zagreb, 2011. – 21 listopada. – Mode of access: http://narodne-novine.nn.hr/clanci/sluzbeni/2011_10_121_2379.html (Дата посещения: 07.02.2014.)

Enlargement strategy and main challenges 2012–2013 / European Comission // EUR-Lex. – Brussels, 2012.  – 77 p. – Mode of access: http://eur-lex.europa.eu/LexUriServ/LexUriServ.do?uri=COM:2012:0600:FIN:EN:PDF (Дата посещения: 07.02.3014.)

Fagan A. Europe’s Balkan dilemma: Paths to civil society or state-building? – L.: I.B. Tauris. 2010. – 256 p.

Godišnjak MVPEI za 2011. godinu / Perublika Hrvatska, Ministarstvo vanjskih poslova I europskih integracija. – Zagreb, 2011. – 106 s. – S. 32–33. – Mode of access: http://www.mvep.hr/_old/custompages/static/hrv/files/godisnjak2011/pdf/Godisnjak_MVEP_2011.pdf (Дата посещения: 07.02.2014.)

Govor predsjednika Josipovića u Parlamentarnoj skupštini BiH // Predsjednik Republike Hrvatske. – Zagreb, 2010. – 14 travnja. – Mode of access: http://predsjednik.hr/2010/govor-predsjednika-josipovica-u-parlamentarnoj-skupstini-bih/ (Дата посещения: 06.02.2014.)

Grubiša D. The Zagreb Summit and Croatian Foreign Policy // Croatian International Relations Review. – Zagreb, 2000. – Vol. 20–21. – P. 117–122.

HDZ odgovara predsjedniku Josipoviću: Hrvatska politika nikada nije dijelila BiH // Nacional: Dnevno online izdanie. – Zagreb, 2010. – 14 travnja. – Mode of access: http://www.nacional.hr/clanak/81736/hdz-odgovara-predsjedniku-josipovicu-hrvatska-politika-nikada-nije-dijelila-bih (Дата посещения: 06.02.2014.)

Hedl D. Najteže tek dolazi. Nije bilo dovoljno što su ostali bez 'kolijevke srpstva' i što su označeni jedinim krivcem za ratove u bivšoj Jugoslaviji // Jutarnji list. – Zagreb, 2012.  – 1 December. – Mode of access: http://www.jutarnji.hr/template/article/article-print.jsp?id=1069676 (Дата посещения: 06.02.2014.)

Intervju ministrice vanjskih i europskih poslova prof. dr. sc. Vesne Pusić. Kandidirat ću se za predsjednicu HNS-a / Jelena Lovrić, Globus // Ministarstvo vanjskih і europskih poslova. – Zagreb, 2013. – Mode of access: http://www.mvep.hr/hr/mediji/intervjui/intervjui-ministrice/kandidirat-cu-se-za-predsjednicu-hns-a-_jelena-lovric, 1487.html (Дата посещения: 07.02.2014.)

Jakovina T. Hrvatska vanjska politika: što smo bili, što jesmo, što želimo i što možemo biti? // Hrvatski nacionalni identitet u globalizirajućem svijetu / ur. N. Budak, V. Katunarić. – Zagreb: Centar za demokraciju i pravo Miko Tripalo, 2010. – S. 83–101.

Jović D. Croatian EU Membership and the future of the Balkans // Unfiinished Business: The Western Balkans and the international community / Ed. Džihić V., Hamilton, D. – Washington: Center for transatlantic relations, Johns Hopkins univ, 2012. – 265 p. – P. 201–210.

Jović D. Hrvatska vanjska politika pred izazovima članstva u Europskoj uniji // Politička misao. – Zagres: Politička misao, 2011. – God. 48, Br. 2. – S. 7–36.

Kasapović M. Bosna i Hercegovina – Podijeljeno društvo i nestabilna država // Bosnia and Herzegovina – Divided society and unstable state. – Zagreb: Politička kultura, 2005. – P. 20–21.

Knaus G. Croatian EU Accession and the Fate of its Neighbors // Unfiinished Business: The Western Balkans and the International Community / Ed. Džihić V.,Hamilton, D. – Washington: Center for Transatlantic Relations, Johns Hopkins univ, 2012. – P. 189–200.

Minister Pusić on NATO foreign ministers meeting 4–5 December 2012 // Ministarstvo vanjskih і europskih poslova. – Zagreb, 2012. – 5 December. – Mode of access: http://www.mvep.hr/en/info-servis/press-releases/425_2012,8654.html (Дата посещения: 07.02.2014.)

Povelja o partnerstvu izmedu Hrvatske, Albanie, Makedonjie і Sjedinjenih Država // Ministarstvo vanjskih і europskih poslova. – Zagreb, 2012. – Mode of access: http://www.mvep.hr/hr/vanjska-politika/jadranska-povelja/ (Дата посещения: 07.02.2014.)

Program Vlade Republike Hrvatske za mandat 2011–2015 / Vlada Republike Hrvatske. – Prosinac, 2011. – 61 S. – Mode of access: http://www.vlada.hr/en/preuzimanja/program_vlade_2011_2015/(view_online)/1 (Дата посещения: 07.02.2014.)

Pusić delivers lecture at EBRD headquarters: Press release // Ministarstvo vanjskih і europskih poslova. – Zagreb, 2012. – 18 October. – Mode of access: http://www.mvep.hr/en/info-servis/press-releases/351_2012,7517.html (Дата посещения: 06.02.2014.)

Pusić V. Croatian foreign policy in the context of European Union membership // Mediterranean quarterly: A journal of global issues. – Durham Duke univ. press, 2012. – Vol. 23, N 3. – P. 1–3.

Ustav Republike Hrvatske (pročišćeni tekst, Ustavni sud Republike Hrvatske, 23. ožujka 2011.) // Ustavni Sud Republike Hrvatske. – Zagreb, 2011. – 48 s. – http://www.usud.hr/uploads/Redakcijski%20prociscen%20tekst%20Ustava%20Republike%20Hrvatske,%20Ustavni%20sud%20Republike%20Hrvatske,%2023.%20ozujka%202011.pdf (Дата посещения: 07.02.2014.)

«Дефицит демократии» в Европейском союзе: смыслы и интерпретации

М.А. Шульга

Тенденция к углублению процессов европейской интеграции, содержанием которой является трансформация политических систем стран-участников вследствие желания создать «все более крепкий союз» между народами и связанный с ней феномен наднациональности2626
  Наднациональность понимается как существование политической власти над уровнем национального государства или за его пределами, как наличие некоей степени автономности этой власти относительно национальных правительств. Наднациональность означает, что государство может быть вынуждено выполнять решения, против принятия которых оно возражало [см.: Хохлов, 2007].


[Закрыть], оборачиваются для Европейского союза «ловушкой дефицита демократии». По признанию британского политолога Марка Леонарда, проблема тут заключается в том, что демократическая революция в Европе прошла в основном не замеченной ее гражданами [Леонард, 2006, с. 147]. «Это происходит потому, что ни одна из областей, на которых специализируется Европарламент, – либерализация торговли, валютная политика, устранение нетарифных барьеров, техническое регулирование в области защиты окружающей среды и в других областях, – не фигурирует в перечне вопросов, интересующих избирателей» [Леонард, 2006, с. 149].

Сам термин «дефицит демократии» в европейском официальном дискурсе начали употреблять в начале 80‐х годов прошлого века во время дебатов в Европарламенте, посвященных проекту Договора о Европейском союзе. Так, в Едином европейском акте (1986) задача восполнения «дефицита демократии» в процессе принятия решений была определена как одна из наиболее важных целей Евросоюза.

В европейском же дискурсе научных исследований термин «дефицит демократии» употребляется в двух случаях и, соответственно, может быть истолкован двояко.

Во‐первых, этим термином принято обозначать неотложность для ЕС иного формата демократии, отличного от демократий других объединений государств, поскольку ЕС, не являясь государством, фактически реализует суверенные права государства – принятие и исполнение законов. Указанная неотложность диктуется слабостью привычных – за счет акцентирования морально-политических достоинств интеграционного проекта – способов легитимации политического устройства Европейского союза и его дальнейшего расширения. Ведь членство все большего количества стран-участниц не столько связано с идеями, на которых в свое время основывалось создание европейского сообщества в послевоенную эпоху, сколько обусловлено иногда почти сугубо экономическим расчетом [см.: Європейська інтеграція, 2007, с. 33–34]. Кроме того, процесс принятия решений «во все более широком круге полномочий общеевропейского центра» становится все более филигранным. А это, в свою очередь, также обостряет проблему легитимности принимаемых этим центром решений.

«Дефицит демократии», согласно итальянцу Сандро Гоцци, возникает в результате того, что представителями государств-членов в общеевропейских институтах являются правительства, т.е. исполнительная власть, а не парламенты – законодательная власть [Гоці, 2003, с. 22]. Это приводит к тому, что европейские правительства, встречаясь в Брюсселе для принятия «актов с приоритетом перед национальными законами», фактически занимаются законодательной деятельностью и при этом не подпадают под процедуру парламентского контроля, привычную для процесса принятия решений на национальном уровне. Такая ситуация, заключает Гоцци, оправдывает утверждение, согласно которому «современный Евросоюз предусматривает демократию как наследие ценностей и институций, разделяемых государствами-членами, в каждом из которых представители народа контролируют деятельность исполнительной власти; но сам Союз не является демократическим… Демократия останется недосягаемой для объединенной Европы, пока ее форма правления будет содержать правила и узаконивать практику действий по образцу международных сообществ… Применение таких правил и практик угрожает усилением доминирования правительства над национальными парламентами и тем самым влиянием на конституции государств-членов, т.е. на саму демократию, предусмотренную для Евросоюза» [Гоці, 2003, с. 22].

Романо Проди, в свою очередь, замечает, что обозначенная ситуация может иметь как минимум два нежелательных последствия. А именно: или она превратит Европейский союз в международный клуб для обсуждений, которому будет не под силу объединить суверенные интересы вокруг общеевропейского интереса. Или же – введет в обман людей тем, что постоянно будет мотивировать их к созданию все новых и новых организаций, свободных от какого-либо демократического контроля [Проді, 2001, с. 69].

Пиппа Норрис считает, что в случае «дефицита демократии» речь идет о проблеме взаимосвязи между гражданами и Евросоюзом. Поэтому, будучи центральной проблемой всего европейского проекта, «дефицит демократии», так или иначе, связан с механизмами политического представительства в Европейском союзе. В ЕС, заключает П. Норрис, существуют два канала такого представительства – косвенный, роль которого исполняют национальные правительства, и прямой, в роли которого выступает Европарламент. «Проблема демократического дефицита заключается в следующем: способны ли эти прямые и косвенные каналы влиять на то, чтобы преференции граждан учитывались при принятии решений в ЕС» [Норрис, 2006, с. 444]. Или: «Дилемма, стоящая как перед Европейским союзом, так и перед национальными государствами, состоит в том, как добиться общественной поддержки одновременно на обоих уровнях» [Норрис, 2006, с. 445]. Поскольку же значительные полномочия в Евросоюзе переданы европейским наднациональным органам, а Европарламент при этом обладает относительно слабыми полномочиями и имеет недостаточную социальную и партийную представительность, наблюдается ограниченное участие общества в широком обсуждении проблем, как интеграции, так и внутренней политики своих государств и в целом – неохотная идентификация себя с ЕС. Таким образом, «остается большая и серьезная пропасть между взглядами масс и элиты на эти вопросы, а европейскую интеграцию в большей степени поддерживают политические лидеры, чем общество» [Норрис, 2006, с. 446].

Юрген Хабермас объясняет «дефицит демократии» тем противоречием, которым помечен Европейский союз в конституционно-политическом плане. Речь идет о том, что, с одной стороны, ЕС – это наднациональная организация, учрежденная на основе международных договоров и не имеющая собственной конституции. В этом смысле Европейский союз не является государством. С другой же стороны, органы ЕС создают европейское право, которое связывает его членов между собой. И в этом смысле ЕС имеет такие суверенные права, которые прежде были прерогативой собственно государства. Постановления Комиссии и Совета министров, а также решения Суда Европейских сообществ затрагивают отношения стран – членов ЕС все глубже и глубже. Европейская исполнительная власть может исполнять свои постановления, даже несмотря на сопротивление национальных правительств. В то же время, пока полномочия Европарламента незначительны, этим постановлениям не хватает непосредственной демократической легитимации путем «волевого акта объединенных европейских граждан». Поэтому исполнительная европейская власть не может рассматривать свою легитимность как простое продолжение легитимности правительств стран – членов ЕС [Габермас, 2006, с. 220].

Ю. Хабермас увязывает «дефицит демократии» со своеобразными «ножницами» между увеличением объема полномочий европейских органов власти и недостаточностью легитимации «устанавливаемого европейского распорядка». «Правопорядок легитимен лишь тогда, когда он в одинаковой мере обеспечивает автономию своих граждан. Последние автономны лишь тогда, когда адресаты права могут воспринимать себя одновременно и их авторами. А авторы свободны только лишь как участники законодательных процессов, регулируемых таким образом и осуществляемых в таких коммуникативных формах, что все могут допустить: принятые таким образом правила заслуживают всеобщего и рационально-мотивированного одобрения» [Габермас, 2006, с. 300].

Принимая это во внимание, можно утверждать, что недостаточная и слабая легитимность европейских институтов удостоверяется также и тем, что подавляющее большинство не воспринимает Европейский союз в качестве полномочного субъекта, который принимает законы и иные обязывающие решения, поскольку он как бы «скрывается за странами-членами». Решения ЕС непонятны и неподотчетны гражданам ЕС [см.: Європейська інтеграція, 2007, с. 34]. «Влияние граждан на Сообщество пока является слабым, и Евросоюз еще не есть система, где руководители отвечают за свои действия перед гражданами» [Гоці, 2003, с. 23]. И как вывод: «Из приобретения законодательной силы Советом министров следует, что демократический принцип, согласно которому управляющие должны регулярно отчитываться на выборах перед управляемыми, в политической системе Европейского союза существенно приостановлен» [Європейська інтеграція, 2007, с. 37].

К тому же принадлежность к ЕС все еще остается вторичным признаком политической идентичности тех, кто имеет европейский паспорт. Это означает, что национальное государство, регион, община остаются исходным пунктом развития демократии. Поэтому по мере усиления влияния ЕС на условия жизни граждан стран-участниц будет возрастать острота вопроса о том, а стоит ли им соглашаться с решениями отдаленных европейских органов власти против самих себя. Тем самым проблема легитимности становится проблемой убедительного единства – «убедительной связи» – европейцев и Европейского союза. Соответственно, ЕС призван не только обеспечить одобрение проекта интеграции отдельными группами путем презентации выгодности для них европейских политик решения общих проблем, но и выстроить тесные связи между этими группами и общеевропейским центром таким образом, чтобы в дальнейшем они развивались не только исходя из расчета выгод-затрат, но и с учетом европейской интеграционной перспективы. Для этого как минимум следует осознать, что доверенное институтам ЕС «европейское общественное благо» нельзя приравнивать к непрерывному расширению компетенции общеевропейского центра [см.: Європейська інтеграція, 2007, с. 34–35].

Достижение же согласия относительно продолжения проекта интеграции в дальнейшем будет натыкаться на три препятствия. Во‐первых, дальнейшее осуществление процесса интеграции означает усиление значения правила большинства для решений Совета ЕС, т.е. упрочение ситуации победы одной группы стран-участниц над другой. Вследствие этого могут возникнуть трудности во время обоснования и одобрения решений Совета ЕС. Во‐вторых, продолжение процесса интеграции подразумевает расширение полномочий Евросоюза, что влечет за собой вероятность принятия решений, которые будут болезненно восприниматься соответствующими заинтересованными группами как установленные Брюсселем ограничения. В‐третьих, продолжение проекта интеграции уменьшает собственную дееспособность стран-участниц, что, в свою очередь, без одновременного симметричного наращивания дееспособности ЕС приведет к усложнению принятия решений на общеевропейском уровне и к обострению проблемы одобрения этих решений. «Показательный пример – устранение контроля на внутренних границах при отсутствии адекватных европейских сил для борьбы с организованной преступностью или эффективных правил для беженцев» [Європейська інтеграція, 2007, с. 34].

Таким образом, «дефицит демократии» в первом значении этого термина существует в Европейском союзе как ограничение потенциала легитимности принимаемых его институтами решений – граждане стран – членов ЕС не могут участвовать в предварительном обсуждении проблем, которые касаются их непосредственно, а имеют право лишь оценивать эти решения по результатам их практического воплощения. Учитывая отсутствие «осознанного образа европейцев как европейцев» (европейского народа или народа Европы)2727
  Ибо не конституция определяет народ, а, наоборот, конституция получает свою законность благодаря «акту собственного осознанного образа совокупности граждан быть народом» [Європейська інтеграція, 2007, с. 38]. Другими словами, ответ на вопрос, кто является народом, существует еще до того, как государственная власть смогла организоваться демократическим способом.


[Закрыть], можно предположить, что ЕС и в дальнейшем будет пытаться выводить свою легитимность из государств-участниц. Романо Проди, например, считает, что жизнеспособность европейского процесса возможна лишь при условии двойной легитимности. А именно: непосредственной легитимности европейского народа, который представляют депутаты Европейского парламента, и легитимности государств-членов, которая покоится на демократических национальных выборах [Проді, 2001, с. 70].

В то же время европейские исследователи признают, что расширение базы легитимации, т.е. перенесение практики последней с уровня результатов (принятых решений) на уровень совместной выработки политических программ, которые касаются граждан всех государств-членов (принятия решений), остается невозможным. Министры в Совете ЕС, отмечает П. Норрис, мало обращают внимание на общественное мнение во время переговоров по различным направлениям европейской политики. И могут лишь уделить большее внимание ожидаемой реакции своих граждан на результаты проводимой внутренней политики и тому, как общественные лидеры оценят действия министров на заключительной сессии созыва [Норрис, 2006, с. 444]. Причиной тому – отсутствие у граждан ЕС осознания своей принадлежности к единой политической общности, осознания, которое выводит за рамки национальных государств, образующих эту общность. Осознания, которое формируется только лишь «в контексте возможного взаимопонимания, разделяемого интерсубъективно» [Габермас, 2006, с. 225]. «В терминах популярного ныне понятийного аппарата: нет никакого общеевропейского “гражданского общества”; его возможность остается привязанной к коммуникативным общностям, которые мы называем нациями» [Європейська інтеграція, 2007, с. 40].

По мнению Ю. Хабермаса, в условиях отсутствия объединенного в европейскую сеть гражданского общества и «выкроенной по образцу европейской политической арены партийной системы» наднациональные процессы принятия решений все более и более будут становиться независимыми от процессов формирования общественной мысли и политической воли, которые продолжают организовываться в национальном измерении [Габермас, 2006, с. 219, 227]. Кроме того, легитимность того или иного строя определяет прежде всего согласованность политического руководства с культурными формами жизни, являющимися конститутивными для идентичности народа. Европа, пишет Ю. Хабермас, потому не способна выработать собственную Конституцию, что нет «субъекта», ее вырабатывающего. Потому, что нет общей европейской идентичности, а следовательно, и «относительно гомогенного» европейского демоса. До тех же пор, пока не существует единого народа европейского государства, который был бы «относительно гомогенным», чтобы сформировать демократическую волю, нет «политической воли граждан, которая была бы интегрирована в измерении всей Европы», не может быть и никакой европейской Конституции [Габермас, 2006, с. 221].

«Иначе говоря, демократия базируется на конституционно и регулятивно заданном, понятийном коллективном субъекте как таковом» [Європейська інтеграція, 2007, с. 38]. В то же время европейского народа нет ни как национальной основы для осуществления наднациональной суверенной власти, ни как привязки для того, чтобы сделать возможной демократическую легитимацию ЕС [Гердеген, 2008, с. 102]. Ведь, во‐первых, гражданство ЕС не предусматривает таких тесных взаимоотношений в плоскости «гражданин – Евросоюз» в ходе реализации прав и обязательств, которые свойственны государственному гражданству. Во‐вторых, совокупность граждан ЕС не формирует единства политических воль. В‐третьих, даже представительство граждан Союза через Европарламент как орган, созданный народами государств-членов, осуществляется «опосредовано», в зависимости от установленного для каждого конкретного государства-члена количества представителей, которые от него избираются [Гердеген, 2008, с. 280]. Вот почему «брюссельская бюрократия» непреодолимо влечет за собой «перепад между руководящими органами, составляющими собственные программы, и системными сетями, с одной стороны, и демократическими процессами – с другой» [Габермас, 2006, с. 216].

Однако и демократическая легитимность правительств стран-членов не может просто стать демократической легитимностью созданных этими правительствами институтов ЕС (не может быть просто перенесена на эти институты) по нескольким причинам. Во‐первых, выборы в парламент в странах-участницах не являются европейскими в том смысле, что они не ориентируются на общеевропейские цели и перспективу коллективного общеевропейского блага. В этих выборах европейские темы играют случайную и, кроме того, вторичную роль, поскольку в них не обсуждаются конкретные, конкурирующие между собой программы европейской политики и не принимаются решения относительно этих программ. Поэтому очень трудно выводить из государственных выборов в парламент полномочия правительств стран-участниц по принятию европейских законов.

Во‐вторых, использование принципа квалифицированного большинства принципиально изменяет условия передачи демократической легитимности государств-членов Европейскому союзу. Этот принцип во многом освобождает правительства от ответственности перед своим электоратом за принятые таким образом решения, поскольку правительства фактически не имеют возможности в Совете ЕС публично обсуждать и публично что-либо решать. «Если избранный всеобщим и равным избирательным правом парламентский орган принимает решения, исходя из правила большинства, то в этом присутствует логика демократической нормы. Но установление как правила того, что решения, принятые большинством стран, станут обязательными для меньшего количества стран, ссылаясь на мажоритарный принцип, в данном случае не может выстраиваться на подобной логике» [Європейська інтеграція, 2007, с. 37].

В‐третьих, в связи с несформированной «коллективной идентичностью европейцев как европейцев» в целом и «политически наполненной идентичностью европейцев как европейцев» в частности, а также «отсутствием европейского демоса» роль Европейского парламента в европейском процессе законотворчества до конца остается непонятной избирателю. Отсутствие же европейской партийной системы делает невозможным управление европейской политикой путем выборов. Поэтому весь процесс европейской интеграции осуществляется в сугубо элитарном и технократическом духе при фактическом неучастии общества в широком обсуждении проблем интеграции. А результат этого процесса состоит в том, что система евросоюзных взаимосвязей никак не укладывается в рамки организационных институтов, а существует скорее в виде сети консультационных и совещательных органов. Сети, которая в ситуации отсутствия европейского народа претендует на статус демократического суверена [см.: Європейська інтеграція, 2007, с. 75]. Как следствие – Европейский союз воспринимается европейцами не столько как некий нормативный политический строй, сколько как образование, формируемое «в тесных кулуарах определенных кругов, так сказать, за нашими спинами» [Європейська інтеграція, 2007, с. 29].

В‐четвертых, политическая деятельность в ЕС, как уже отмечалось ранее, становится все более филигранным процессом принятия решений в расширяющемся круге полномочий общеевропейского центра. И если в странах-участницах согласие относительно принятых законов является таковым, что может быть отозвано, то ответ «да» на различные европейские договора отозванным быть не может. «Это определенная проблематическая ситуация: страны-члены ни в коем случае не являются “владыками договоров”, т.е. обладателями организационной структуры. Они не являются таковыми, потому что им противостоит другой “владыка договоров” в лице Европейского суда, в чьей компетенции выдавать обязательные толкования договоров. Они также не являются таковыми, потому что политический процесс институционального и правового оформления Союза испытывает на себе сильное влияние Комиссии» [Європейська інтеграція, 2007, с. 53].

Все это влечет за собой ряд вопросов. А именно:

– как относятся европейские народы к процессам европейской интеграции;

– сколько Европ и каких Европ они хотят;

– какие интеграционно-политические целевые установки требуют их одобрения и согласия, а какие – нет;

– какими достаточными и согласованными основаниями можно оправдать то, что ЕС осуществляет свою юридическую власть над более чем тремястами 360 млн граждан;

– какими могут быть способы влияния граждан на европейскую политику и европейские институты и каким образом преференции граждан могут учитываться при принятии решений в ЕС;

– какой должна быть роль правительств как представителей своих граждан на общеевропейском уровне и какое значение имеет защита правительствами интересов своих граждан ради принятия общего решения [см.: Європейська інтеграція, 2007, с. 33]?

До тех пор, пока эти вопросы остаются без ответа, принцип демократичности в европейском контексте может иметь лишь символическое значение [Європейська інтеграція, 2007, с. 51]. А Европейский союз – быть лишь ограниченно «способным к демократии» [Європейська інтеграція, 2007, с. 41]. Лари Зидентоп в своей книге «Демократия в Европе» [Зидентоп, 2001] указывает на то, что ЕС, переживая кризис демократической легитимности, оказался сегодня перед лицом «угрозы демократии». Ведь передача Брюсселю полномочий государств-членов не сопровождалась в свое время никакими публичными дебатами, способными сформировать в обществе климат согласия. Соответственно, сосредоточение власти в Брюсселе не сопровождалось приданием ей надлежащей легитимности. Вот почему за риторикой об экономической и политической интеграции фактически скрывается главная тенденция – стремительная концентрация власти в Брюсселе. При этом ни один аргумент в пользу ускорения европейской политической интеграции реально не затрагивает проблему демократии в Европе и не касается вопроса об окончательной политической форме ЕС.

Сам же Л. Зидентоп, как следует из его логики изложения, склоняется к тому, что «построение демократии в Европе» предполагает практическое воплощение принципа федерализма при одновременном отказе рассмотрения последнего в качестве «наиболее приемлемого для ЕС политического устройства». Это объясняется тем, что некоторые элементы центрального общеевропейского правительства уже созданы – без какого-либо конституционного оформления. Но такое оформление само по себе, считает Л. Зидентоп, не может гарантировать самоуправление и предупредить бюрократическую тиранию «сверхгосударства». Не сможет оно обеспечить ЕС и настоящий федерализм, поскольку вопрос о «неформальных культурных основаниях» – «укоренившихся привычках и отношениях», в условиях которых конституционные нормы либо дополняются практикой самоуправления, либо обесценивается, публично не обсуждался. А это, в свою очередь, может превратить европейский федералистский проект в «простую авантюру», поскольку иногда обычаи и устоявшиеся представления оказываются более сильными, чем декларированное право. Вот почему, если окажется, что Европа идет в направлении федерации, эту цель следует отодвинуть в будущее и сосредоточиться на укреплении и развитии в странах-участницах соответствующей политической культуры.