Текст книги "Деревня Левыкино и ее обитатели"

Вот и дядя Вася запомнился мне тогда, в 1932 году безропотным убитым горем отцом, хотя он-то знал, что сын его оставался честным человеком. Неотвратимая беда была сильнее. Он понес свой крест безропотно.

Сына осудили к ссылке к далеким беломорским берегам. Но там его как бывшего милиционера заставили охранять преступников. Таково было ему снисхождение. А закончилась его судьба скоротечной чахоткой. Он умер в ссылке, оставив отцу на попечение молодую жену Дашу и двух дочек – Любу и Майю.

Вся последующая жизнь стариков Василия Ильича и Матрены Андреевны была теперь подчинена одной заботе – вырастить внучек. Даша, их невестка, некоторое время жила с ними, но все однажды пришли к заключению, что ей следовало бы попытать счастья в Москве. По оргнабору она приехала в столицу в тридцать четвертом году. Работала на стройке. Жила в общежитии. Часто бывала у нас. Мне эта молодая, физически здоровая и красивая женщина была симпатична. Нрава она была веселого и трудности переживать умела. Значительную часть заработка она посылала детям. Исправно навещала их во время отпусков. С родителями мужа тоже ладила и порывать родственных связей не была намерена. Но случилась опять беда. Она забеременела. Поделилась своей бедой с моей Мамой. Думаю, что та дала ей правильный совет, но она ему не последовала. Буквально через несколько дней Мама получила открытку от Даши из больницы. Мама поспешила к ней, но горемычная была уже обречена. Аборты тогда были запрещены и Даша обратилась к подпольной акушерке. Все было сделано вопреки медицине. Произошло общее заражение крови, и Даша умерла. Хоронить невестку приезжала с девочками Матрена Андреевна. Тяжелая это была картина. А девочек-сирот я по-прежнему жалею. Они были несчастны. И дальнейшая их судьба тоже была несчастна. Старики жили только для них и свою заботу исполняли изо всех сил. Девочки были и обуты, и одеты, и накормлены, и согреты. Но вот началась война, и пришло новое горе.

Мценск в полосе военных действий находился с осени 1941 года и до самой Орловско-Курской битвы. Горе случилось зимой 1943 года. Дед со старшей внучкой, Любой, решил сходить в город. Там на элеваторе сохранялись какие-то остатки сгоревшего зерна. До этого ходили туда неоднократно. И теперь пошли днем прямо через поле. Но немцы на этот раз открыли по ним огонь из пулемета. Дед и внучка были тяжело ранены 24—1798 разрывными пулями и скончались на поле, так как подойти к ним и помочь было нельзя. Немцы продолжали стрелять.

Так рассказала о гибели мужа и внучки уже после войны Матрена Андреевна во время приезда к моим родителям в Перловку. А я узнал о гибели Дяди новогодней ночью в конце 1944 года во время случайной остановки нашего воинского эшелона на станции Мценск. Мы следовали тогда спешным порядком в Румынию на третий Украинский. На перроне я встретил человека, который знал моего Дядю. Он-то и рассказал о его гибели.

Матрене Андреевне досталась тяжелая задача. Теперь они с младшей внучкой Майей остались одни. Дом их оказался в зоне начавшегося сражения на дуге и сгорел. До сих пор я не могу себе представить, как удалось старой женщине выжить, не превратиться в неприкаянное существо и не протянуть руку для подаяния. Помощи ждать было неоткуда. Поселилась она с внучкой в сохранившейся землянке во Мценске, а по прошествии некоторого времени ей удалось построить подобие домика на выделенном участке. Помогла примитивная предприимчивость. Что-то вязала и продавала, что-то покупала и продавала. Иногда даже приезжала в Москву. Приезжала с Майей, которая продолжала учиться в школе. Крутились как могли, но подаяния не просили. Однако бабушка, уже старая женщина, стала заметно сдавать, и в этот тяжелый момент она, на беду, пристрастилась к зеленому змию. Видимо, нервы не выдерживали. В начале пятидесятых Матрена Андреевны не стало. Майя осталась одна. Но бабушка все-таки сумела построить ей какой-никакой дом, который оказался ее соблазнительным приданым. Она была хозяйкой дома и усадьбы. Скоро нашелся и жених. Однажды моя Мама получила письмо от Майи. Просила она ее по возможности помочь хоть чем-нибудь. Она выходила замуж. Мама отозвалась. Помощь ее была невелика. В это время отец мой уже был на пенсии, и достаток у моих родителей стал очень скромным.

Через некоторое время молодожены приехали в Москву. Остановились у моих родителей. Не понравился мне муж моей племянницы. Был он каким-то жуликоватым, и очень примитивно рассуждающим человеком, и очень невоспитанным. Потом Майя некоторое время писала письма. Но через некоторое время они прекратились. Впоследствии мы узнали, что муж уговорил жену продать дом, и после этого они уехали пытать счастья на шахты в Донбасс. Писем от Майи мы более не получали, Но мне сдается, что там, в Донбассе, и закончилась родословная моего Дяди Василия Ильича Ушакова. Закончилась и не оставила следа. Никто не ходил на могилы стариков. Да и целы ли их могилы? Никто о том не знает. Никто не видел могилы их сына на далеком беломорском берегу. Забылось место захоронения красавицы Даши. Счастья не выпало на долю ее дочек. Одной досталась разрывная немецкая пуля, а другой забулдыга муж.

* * *

В голодном 1921 году в родное Ушаково возвратилась с двумя сыновьями-сиротами Татьяна Фетисьевна – вдова еще одного из сыновей моего Деда – Владимира Ильича. Старшему сироте, Александру, тогда шел седьмой год, а младшему, Семену, было только два. Не удалось бы им выжить в этот тяжелый год, если бы не помог Михаил Ильич и моя Мама. Поселились возвратившиеся беженцы на старой усадьбе Деда – Ильи Михайловича. В убогом домишке, доставшемся им от Деда, они прожили до самой войны. Имущества не имели никакого. Все усилия матери были сосредоточены на том, чтобы хоть как-то пропитаться. Дети болели. А мать Татьяна Фетисьевна света Божьего не видела. Работала на доставшемся ей клочке земли, а потом в колхозе. Смолоду тяжелый крестьянский труд и вдовья, сиротская нужда согнули эту женщину. Я не помню Татьяну Фетисьевну молодой. Счастье к ней пришло только однажды, когда оба ее сына живыми вернулись к ней с войны. А до этого были только труд и нужда. И тем не менее дети учились сначала у Евгении Ивановны на Поповке, а потом во Мценске. В семнадцать лет старший Александр начал свою служебную карьеру колхозным счетоводом. Но она чуть-чуть было не оборвалась страшной болезнью.

Однажды в наш очередной летний приезд в деревню моя Мама обратила внимание на подозрительно хриплый, удушливый голос племянника и посоветовала ему приехать в Москву для консультации у врачей. Было это в 1933 году. Двоюродный брат приехал к нам осенью. Мама показала его моему доктору Алексею Даниловичу Архипову. Он определил бытовое заражение страшной болезнью. Получил ее брат в семье мценских хозяев, у которых он проживал на квартире во время учебы в техникуме. Нужно было пройти тяжелый и длительный курс лечения. У нас дома возникла опасность заражения. Невозможно было полностью соблюсти требуемые нормы гигиены. Нашли земляков из соседней с нашей деревни Кренино – братьев Козьмы Григорьевича Давыдова. Они жили вдвоем холостяками на краю Москвы, в Лихоборах. Устроили на работу. Так, по несчастью, Александр стал москвичом. Лечение проходило успешно. Мама поддерживала племянника материально. Но по мере излечения он успешно осваивался и на работе. Мой Отец пристроил его по торговой части счетоводом. Дела шли хорошо и даже возникла возможность помогать матери и младшему брату. Но не было никакой возможности получить в Москве постоянное жилье. И однажды, окончательно избавившись от болезни, брат принял решение и уехал в деревню, домой. Но теперь он устроился на бухгалтерскую работу во Мценске, а затем в Орле. Младший брат, Семен, тогда еще учился, тоже во Мценске. Но в летние месяцы он наравне со взрослыми мужиками зарабатывал трудодни в колхозе. В доме наконец появилось подобие достатка. Но время двигалось к войне. В 1939 году младшего, Семена, призвали на действительную военную службу. А старший – Александр в армию призван не был. Вдруг в 1940 году и его по спецпризыву направили в Тамбовское кавалерийское офицерское училище. Наметился необычный поворот судьбы в сторону военной карьеры. Но однажды на занятиях по верховой езде Александр на преодолении препятствий упал с коня и сломал руку. После лечения в госпитале вернулся в деревню. Шел уже 1941 год. А Семен, принявший участие в освободительном походе в Западную Белоруссию 1939 года, стоял тогда со своим танковым полком на границе с Восточной Пруссией, где-то под Гумбиненом. Он служил механиком-водителем среднего танка БТ-4. Свою войну он начал воскресным утром 22 июня 1941 года из-под Гумбинена и проехал по ней от звонка до звонка, сменив по дороге четырнадцать боевых машин. На своей тридцать четверке механик-водитель старшина Семен Ушаков там же, в Восточной Пруссии, на берегу Балтийского моря, на знаменитой Куршской косе и закончил свой поход.

А Александр в первый день войны явился в городской военкомат Мценска и, будучи назначен военкомом старшим команды призванных резервистов, пешком направился к месту формирования – в город Елец. Команду он привел по назначению. Как курсанту военного училища ему досрочно было присвоено звание младшего лейтенанта, в формировавшейся части он был назначен на должность командира взвода.

О своих боевых буднях братья рассказывали мне уже после войны. Рассказывали скупо, без каких-либо претензий на личные заслуги и тем более на свою исключительную роль. Вот, например, как рассказывал Александр о событиях на Северо-Западном фронте летом 1942 года.

После зимних боев под Москвой и под Тихвином он со своей частью оказался во второй ударной армии генерала Власова. Летом 1942 года судьба привела его в самый эпицентр разыгравшейся трагедии – в Мясной бор. Он командовал взводом в роте, охранявшей штаб дивизии. Какой дивизии, я не запомнил. Потерявшие между собой связь части этой дивизии были вынуждены действовать самостоятельно. Рота вместе со штабом дивизии пыталась выйти из окружения. Однажды между командирами возник спор, как и куда идти дальше. Никто из них не знал теперь, где находится фронт. Кругом были болота. Брат предложил свой вариант. С ним не согласились, но препятствовать его действиям не стали. Забрав знамя дивизии и, как это описывали в книгах и кинофильмах, спрятав его под гимнастеркой, младший лейтенант повел свой взвод в угаданном им направлении и вышел к своим. Его доставили вместе со знаменем в оперативный отдел дивизии, на участке, где они вышли из окружения. Взводу дали отдохнуть, а затем командира спросили, может ли он снова вернуться к штабу своей окруженной дивизии и передать приказ на совместные действия по выводу остатков дивизии из окружения. Младший лейтенант согласился и пошел обратно болотами в котел. Дошел. Доставил приказ. А потом, как закончил мой брат,– «штаб дивизии с остатками своих подразделений вышел из окружения, а меня наградили орденом Красной Звезды».

Войну Александр Владимирович Ушаков закончил в Германии. Он участвовал в штурме Берлина, а затем встретился с американцами на Эльбе. Был тогда старшим лейтенантом, заместителем начальника штаба полка.

А вот как о своем житье-бытье на войне рассказывал Семен Владимирович Ушаков: «Один раз командир послал наш экипаж в разведку на одну сопку». Я понял так, что это была разведка боем. А Семен продолжал: «Ну, мы съездили, а когда вернулись, то меня наградили орденом Красной Звезды». «Семен,– спрашиваю я,– а за что тебе дали орден Красного Знамени?» А он отвечает, поглядывая на свою награду: «Ротного своего вытащил из горящего танка и вывез из боя». А я дальше: «А орден Славы?» А он опять не торопясь: «Первый за то, что деревню мы одну освободили. А вот второй,– улыбаясь, продолжает Семен,– это уже в Восточной Пруссии, после штурма Кенигсберга. Там я получил Славу II степени. А уже за Кенигсбергом мы случайно в разведке захватили мост. Мой командир экипажа был башковатый. Он приказал мне поставить машину в кювет, чтобы удобнее было держать под обстрелом дорогу. Мы держали мост три часа, до подхода своих. Командиру за это дали Героя, а мне – Первой степени». К концу войны Семен Ушаков донашивал четырнадцатую машину. Тринадцать танков под ним погибли. Три раза был ранен сам механик-водитель. На каком пьедестале теперь стоит его тридцать четверка? И стоит ли? Может быть, неблагодарные наследники нашей Победы в Прибалтике отправили ее в переплавку и этим решили свою металлургическую проблему?

Нет уже в живых Александра и Семена Ушаковых. Много сил и здоровья оставили они в болотах Волховского фронта и на кривых дорогах других фронтов и направлений сталинских ударов. И смерть пришла к ним преждевременно после тяжелого труда уже в мирное, послевоенное время.

Первым с фронта вернулся летом 1945 года старший лейтенант Александр Владимирович Ушаков. Сгрузил он во Мценске из эшелона с демобилизованными свой трофейный «Цундап» и прямо со станции поехал на нем домой к матери Татьяне Фетисьевне в деревню Ушаково. Дорогу-то он знал, но чуть было не проехал мимо своей хаты. А хаты-то не было, на ее месте была землянка. На громкий рык «Цундапа» из входной дыры землянки показалась голова матери. Показалась да и снова исчезла в ее темноте. Она испугалась прекрасного наваждения. Перед ней молодец молодцом на непрекращающем рычание мотоцикле сидел ее сын, весь в орденах и медалях. Фетисьевне впервые повезло. Скоро должна была прийти и вторая радость. А в тот день вся подземельная деревня Ушаково гуляла. Вернулся первый из оставшихся в живых из всех односельчан фронтовик.

На первый случай сын поселился у матери в землянке. Но во Мценске, да и в Орле оставались еще в руководстве люди, которые помнили из довоенного времени счетного работника из управления сберегательных касс. Александру Владимировичу Ушакову предложили должность бухгалтера в лагере для немецких военнопленных в городе Мценске. Офицерские погоны фронтовику не пришлось снимать. Он перешел на службу в МВД. Вскоре ему выделили участок для строительства дома. К этому времени он женился на своей довоенной невесте, дождавшейся суженого. Быстро из шлакоблоков было сложено временное жилище в надежде, что потом удастся построить более приличный дом. Но эта надежда не сбылась. Она была не под силу фронтовику. Вместе с сыном поселилась мать. Сюда же подселился ее второй сын – фронтовик и кавалер, старшина, танкист Семен Владимирович. Братья всегда держались вместе. Вместе они и теперь начинали новую жизнь. Но у каждого были свои заботы и разные перспективы. Положение старшего было стабильным. Он быстро вошел в старую профессию счетного работника. А погоны обеспечивали семье достаточный уровень жизни.

У младшего была только одна профессия – механик-водитель. Он пошел работать на строящийся во Мценске завод вторичной обработки цветных металлов и одновременно поступил учиться на вечернее отделение техникума при заводе. Надо сказать, что Мценск в послевоенное время стал превращаться в промышленный город. Кроме названного завода, там вскоре открылся филиал Московского автомобильного завода, в то время носившего имя И. В. Сталина (ЗИС).

Вслед за старшим братом женился и Семен. Невесту себе он выбрал красивую и верную. Она была дочерью местного священника – настоятеля одной из уцелевших мценских церквей.

Коммунист и ветеран войны не побоялся такого «невыгодного» с точки зрения тогдашней обывательско-партийной морали родства. Может быть, поэтому и не сделал карьеры. На всю оставшуюся жизнь определено ему было место в рядах трудящегося рабочего класса. Вскоре и он получил свой участок для постройки дома. Но сначала он мог построить на нем только землянку. А потом своими руками со своей Евгенией Ивановной сложил тоже из шлакоблоков дом. Этот дом и поныне стоит на улице Ленина под номером 113, и живет в нем его вдова. В этом доме родились дети. Сначала дочь, потом сын. Все в жизни происходило без отрыва от повседневного труда на заводе. Закончил техникум и стал электриком. Перешел работать на электроподстанцию, так как стал замечать в себе ощущение тяжести дыхания. Видимо, в цехах Мценского вторцветмета неблагополучно было с вентиляцией. А может быть, применяемая технология производства не была безопасной для работающих. Начались хождения по больницам и врачам. Приезжал Семен и в Москву на консультации к специалистам. Немного подлечился, но, видимо, болезнь до конца не преодолел. Надо было воспитывать детей. Продолжал трудиться с высокими показателями. А жена его Евгения Ивановна работала воспитательницей в детском саду. Жизнь в общем и целом шла своим чередом.

Старшего брата в это время перевели в Орел, в областное Управление внутренних дел. Но для продвижения по службе не хватало формального подтверждения об образовании. Ведь до войны Александру так и не пришлось закончить техникум. Теперь пошел в вечернюю школу, чтобы получить свидетельство о среднем образовании. Трудно было сидеть за ученической партой взрослому человеку. Но эта обязательная программа была выполнена. Дослужился старший брат до звания майора внутренней службы и должность теперь имел солидную – главного бухгалтера Управления внутренних дел области. И у него вырастала дочь. Несмотря на то, что квартирные условия по переезде в Орел были очень стеснительные, он привез к себе из Мценска свою мать. Здесь она и дожила свой век, чуть-чуть не до ста лет.

Дочери у обоих братьев были одногодками. По окончания десятилетки я предложил им поступить учиться в МГУ, на Исторический факультет. Скрывать свое протеже по отношению к ним я не стал. В своей поддержке дочерям двух заслуженных солдат войны, один из которых был полным кавалером Ордена Славы, а другой – участником встречи на Эльбе, я греха не видел. Поспособствовал я и сыну Семена Владимировича – Александру в поступлении на учебу в Плехановский институт. Все трое моих двоюродных племянников успешно закончили учебу и разъехались на работу по распределению. А через три года сестры вернулись в Москву, в университет и поступили в аспирантуру. Здесь они и вышли замуж. Семенова Вера стала Ульяновой, а Александрова Татьяна – фрау Баумгардт. Муж первой оказался украинцем, а второй Иоахим Баумгардт – немец из ГДР. Этот немецкий философ тоже учился в то время в университетской аспирантуре. Такой вот получился семейный финал у Александра Владимировича Ушакова. В сорок пятом он штурмовал Берлин, а в семьдесят пятом в том же Берлине у него родился внук по фамилии Баумгардт. По-русски он научился говорить с большим акцентом. К деду, в Орел, он приезжал с немецкими гостинцами. А дочь присылала родителям посылки с продуктами. Не без горькой иронии рассказывал мне ветеран о немецкой колбасе и сосисках, которыми баловали его дочь и внучек. Деда теперь уже нет в живых, а внук теперь стал гражданином ФРГ. Неведомо теперь это деду. Его дочь и зять приспособились к иной жизни и приняли другие идеи.

В рыночную жизнь, не раздумывая, поспешили и дети Семена. Муж его дочери, Ульянов, недавний примерный лектор Центрального музея В. И. Ленина, как только началась перестройка, сдал свой партийный билет и стал участником какого-то совместного коммерческого предприятия. Дочь тоже избавилась от партбилета и преподает в Институте инженеров транспорта смутный научный предмет под названием политология. Наверное, не отстает она и в критике, и в разоблачении ленинской теории и стратегии политического руководства борьбы трудящихся за демократию и социализм.

* * *

Вот и вся история рода моего Деда Ильи Михайловича Ушакова в трех поколениях. О четвертом еще рано говорить. Но, по немногим моим сведениям, оно растворилось и почти утратило свою ушаковскую фамилию.

Дедовскую родовую линию с конца XIX века продолжили в XX семеро его сыновей и двое дочерей. Но не всем им удалось передать эстафету следующему поколению. Младший сын, Федор, не дожив до двадцати лет красным командиром погиб в Гражданскую. А старший его брат – Иван, штабс-капитан Колчаковской армии, в Гражданскую уцелел. Дожил до преклонного возраста, но потомством так и не обзавелся. Может быть, боялся передать ему свое белогвардейское прошлое.

У старшего сына, Николая, было двое детей – сын и дочь. Они выросли и перед Великой войной уже входили в самостоятельную жизнь. Но Ленинградская блокада не пощадила эту семью. Сначала в ней замерзли Николай Ильич и его жена, а дочь умерла в эвакуации в Пермской области. Блокадная дистрофия доконала ее там. Фамильную линию здесь удалось продолжить Александру Николаевичу. Но его единственный сын Владимир Ушаков, сумев стать доктором исторических наук, известным специалистам по истории Америки, не имел времени обзавестись семьей и в свои уже за пятьдесят рода не продолжил.

Старшая дочь ушаковского Деда – Мария Меркулова родила двух дочерей и двух сыновей. Здесь все складывалось благополучно. Но старшего ее сына, Василия, деникинского юнкера скосила не красногвардейская сабля, а тиф. Семья же второго тихо перевелась после Великой войны. Здесь родовая линия угасла. Богаче братьев детьми оказались дочери Марии Ильиничны. У ее старшей было трое дочерей, а у младшей – трое сыновей. Один из них не пришел с войны. А у остальных, живущих сейчас в ином государстве, на Екатеринославщине, дети уже не только не Ушаковы и не Меркуловы, а пишутся тоже иной национальностью и стали гражданами самостийной и незалежной Украины.

У коммуниста Михаила Ильича двое сыновей не оставили после себя потомства. Один из них добровольно ушел из жизни. А другого надломила жестокая репрессия отца.

Искавшие счастья и удачи в Екатеринославле братья Семен и Владимир Ильичи, рабочие знаменитого Брянского завода, больших семей не создали. Обоим помешал тиф. Единственный сын Семена Ильича – Николай оставил после себя одну-единственную дочь, наполовину украинку. А его внучка русской примеси в себе вообще не ощущает. Здесь тоже исчезла и ушаковская и русская линии.

Умерший тоже от тифа и тоже в Екатеринославле Владимир Ильич Ушаков оставил своей вдове двух сыновей-молодцов. Они пережили все невзгоды бедного, полуголодного детства и трудовой юности, прошли от звонка до звонка всю Великую Отечественную и дали жизнь трем правнукам нашего ушаковского прародителя. Но у старшего брата Александра Владимировича Ушакова единственная дочь стала гражданкой ФРГ – фрау Баумгардт. По национальности она пишется россиянкой, а вот ее сын Миша Баумгардт по-русски говорит с большим акцентом.

Сын и дочь Семена Владимировича воспитывают сейчас по одному ребенку. В обоих случаях у них оказались девочки. А уж их-то дети вряд ли будут знать, что была когда-то деревня Ушаково, где жил Ушаков Илья Михайлович – отец их дедов.

В первые послевоенные годы окончательно заглохла родовая ветвь Ушакова Василия Ильича. Не дал Бог счастья и жизни его внучкам.

Моя Мама тоже в девичестве была Ушаковой. У нее нас выросло четверо. Теперь в живых осталось трое. А нашего потомства на всех троих род продолжают шесть человек, а мы все живущие – Левыкины и ушаковскую фамилию воспринимаем лишь как боковую родственную линию. Наша забота – в продолжении левыкинского рода.

Таков итог истории рода моего Деда – Ушакова Ильи Михайловича. Неласковым пришелся ему двадцатый век. Кого-то из его сыновей и внуков не пощадил и не уберег, а кому-то не дал счастья и достатка для продолжения его рода. Лишь только четверым его прямым наследникам, может быть, удастся перешагнуть в двадцать первое столетие.

Жив еще младший сын революционного матроса-коммуниста Михаила Ильича Ушакова – Валентин. Но ему уже скоро тоже пойдет на восьмой десяток. Детей у него и вовсе не было.

Вот такой получился итог!

В начале XX века у моего Деда Ильи Михайловича Ушакова было семеро сыновей – здоровых работящих русских мужиков – и двое дочерей, настоящих русских женщин. Трудной и тернистой оказалась их жизненная дорога. Очень мало им выпало на ней счастья, радости и, не всем поровну, достатка. На пороге нового века по прямой и боковым линиям его род еще продолжают 23 души обоего пола. Из них чистых Ушаковых остается только четверо. А в третьем тысячелетии их уже не останется никого.

* * *

Более четырехсот лет назад уже стояли на земле под древним Мценском две русские деревни – Левыкино и Ушаково. Теперь их нет. Засохли и заросли на их местах все ручейки и родники, извелись леса, заросли сорной травой поля, выродились сады. Жизнь ушла. А вслед за ней продолжают иссыхать родовые реки человеческой жизни, родившейся здесь в далекие времена. А мне все помнятся наши яблоневые сады, высокое синее небо над ними и песни жаворонков над созревающими полями хлебов родных мне деревень Левыкино и Ушаково.