Текст книги "Белая масаи. Когда любовь сильнее разума"

Днем отец Джулиано приносит бананы и письмо от мамы из Швейцарии. Я сразу ободряюсь, хотя мама пишет, что очень переживает, что давно не получала от меня весточки. Мы с отцом-миссионером обмениваемся парой слов, затем он уходит. Я сажусь писать ответ. О малярии упоминаю лишь вскользь, чтобы зря не беспокоить маму. Пишу, что, возможно, скоро приеду в Швейцарию. Я собираюсь передать письмо миссионерам по возвращении. Маме придется ждать его три недели.

Наконец мы отправляемся домой. Быстро укладываем вещи. Все что возможно, уже забито в лендровер, остальное мать привязывает к двум ослам. До ее хижины в Барсалое путь неблизкий, поэтому я направляюсь к реке. Лкетинга не хочет оставлять машину без присмотра, и мы едем дальше по пересохшему руслу до места, где нас никто не потревожит. Я снимаю прокуренную одежду, и мы наконец-то как следует моемся. По мне стекает черная мыльная пена. Я буквально заросла копотью. Лкетинга терпеливо, в несколько приемов, моет мне голову.

Давненько я не видела себя голой, и теперь замечаю, как похудели ноги. После водных процедур я чувствую, будто заново родилась. Закутавшись в кангу, принимаюсь стирать одежду. Как всегда, смыть грязь холодной водой довольно проблематично, но при наличии достаточного количества порошка с этим можно справиться. Лкетинга тем, что помогает мне стирать мои юбки, футболки и даже нижнее белье, доказывает, как сильно он меня любит. Никакой мужчина не стал бы стирать женскую одежду.

Мне очень нравится наше единение. Мы развешиваем мокрую одежду на кустах и раскаленных камнях. Садимся на солнышке, я в канге, Лкетинга – без всего. Он вытаскивает маленькое карманное зеркальце и начинает при помощи специальной художественной палочки раскрашивать лицо оранжевой охрой. Своими длинными изящными пальцами он делает это весьма искусно, и мне доставляет удовольствие наблюдать за ним. Он выглядит фантастически, и я наконец снова чувствую растущее желание. Лкетинга смеется: «Почему ты все время смотришь на меня, Коринна?» – «Ты очень красив», – отвечаю я. Но Лкетинга качает головой и говорит, что так говорить нельзя, потому что это приносит людям несчастье. Одежда сохнет быстро. Собравшись, мы едем дальше. Остановившись в деревне, заходим в чайный домик, где, помимо чая, можно купить мандази – небольшие кукурузные лепешки. Постройка представляет собой что-то среднее между бараком и большой хижиной. На земле – две печки с кипящим чаем. Доски вдоль стен служат скамейками. Там сидят трое старейшин и два морана. Они приветствуют нас: «Supa moran!» – «Supa», – отвечаем мы. Мы заказываем чай, и, пока два воина разглядывают меня, Лкетинга начинает разговор с тех же вступительных слов, которые я теперь уже понимаю. Здесь каждого незнакомца принято спрашивать, как его зовут, где он живет, как поживает семья и домашние животные, откуда он пришел и куда направляется. Затем обсуждаются недавние события. Это здесь почти как газета или телефон в городе. Так разговаривают с каждым встречным. Однако двое моранов еще хотят знать, «кто такая эта mzungu». Затем разговор заканчивается, и мы отправляемся дальше.

Мать уже дома и занята заделыванием дыр в нашей старой хижине. Крыша снова набивается картоном или циновками из сизаля. Коровьего навоза сейчас нет. Лкетинга с Джеймсом идут в лес, чтобы нарезать побольше колючих кустов. Они хотят поднять и починить забор. На людей, которые остались в Барсалое, несколько дней назад чуть было не напали два льва, которые таскали коз. Они пришли ночью, перепрыгнули через колючий забор, схватили несколько коз и исчезли. Поскольку воинов не было, погоня исключалась. Но потом заборы все-таки подняли. Весь район говорит об этом происшествии. Нужно быть осторожными, потому что львы вернутся. На нашем участке львам было бы тяжелее совершить их преступление – мы приняли решение оставить машину рядом с хижиной, так что половина площади уже занята.

Вечером возвращаются наши животные. Благодаря швейцарскому колокольчику мы слышим их издалека и идем навстречу. Красивое зрелище, когда животные спешат домой. Впереди козы, за ними коровы.

Наш ужин состоит из угали, который Лкетинга ест только поздней ночью, когда все спят. Наконец-то мы можем любить друг друга. Не должно быть слышно никаких звуков, потому что мать и Сагуна спят всего в пяти шагах от нас. Все-таки приятно ощущать его шелковистую кожу и страсть. По окончании любовного действа Лкетинга шепчет: «Теперь у тебя будет ребенок». Я смеюсь над его уверенностью. В то же время ловлю себя на том, что у меня давно не было месячных. Но я связываю это со своим болезненным состоянием, а не с беременностью. И все равно засыпаю счастливая, с мыслью о ребенке.

Проснувшись посреди, ночи я чувствую боль в животе. В следующий момент понимаю: это понос. Меня охватывает паника. Я осторожно толкаю Лкетингу, но он спит как убитый. Боже мой, я не смогу сама найти отверстие в заборе! Кроме того, возможно, львы поблизости. Я тихо выползаю из хижины, воровато оглядываясь. Затем приседаю за лендровером… Кажется, этому не будет конца. Мне очень стыдно, ведь я знаю, что испражняться, да еще так, на нашем участке – значит грубо нарушить местные традиции и устои. Бумагой мне пользоваться в любом случае нельзя, поэтому я подтираюсь своим нижним бельем, которое прячу под колесами машины. Я присыпаю свои грехи песком и надеюсь, что утром от этого кошмара ничего не останется. В тревоге заползаю обратно в хижину. Никто не просыпается, только Лкетинга коротко хмыкает.

Только бы это не повторилось! До утра я продержалась, но потом мне снова приходится быстро исчезнуть в лесу. Понос в своем праве, а у меня опять начинается дрожь в ногах. Вернувшись, внимательно осматриваю место рядом с машиной и с облегчением понимаю, что мои следы моего ночного злодеяния благополучно исчезли. Вероятно, их уничтожила бродячая собака. Я говорю Лкетинге, что у меня проблемы, и планирую попросить у миссионеров каких-нибудь лекарств. Но, несмотря на таблетки активированного угля, диарея продолжается весь день. Мать приносит мне литр домашнего пива и просит выпить. Выглядит оно ужасно, да и на вкус не лучше. После двух стаканов алкоголь начинает действовать и я на полдня засыпаю.

Потом приходят мальчики. Лкетинга в деревне, и я могу беззаботно наслаждаться беседой с ними. Мы говорим о Боге, о мире, о Швейцарии, о моей семье и, надеюсь, о скорой свадьбе. Джеймс от меня в восторге; он гордится, что у его замечательного брата будет такая прекрасная белая жена. Ребята много рассказывают о строгой школьной дисциплине и о том, как школа изменила их жизнь. Дома они уже не понимают многих вещей. Они рассказывают истории из жизни, над которыми мы вместе смеемся. Во время разговора Джеймс спрашивает, почему я не открою какой-нибудь бизнес, раз у меня есть машина. К примеру, я могла бы доставлять сомалийцам кукурузу или мешки с сахаром, перевозить людей и т. д. Учитывая состояние местных дорог, я не в восторге от этой идеи, но вообще подумываю о том, что после свадьбы нужно заняться чем-то, что будет приносить деньги. Я бы хотела иметь продуктовый магазин. Впрочем, пока это лишь мечты. Сейчас я слишком слаба, да и брак наш для начала должен быть одобрен, прежде чем я смогу начать работать. Мальчики просто очарованы идеей магазина. Джеймс уверяет, что очень скоро сможет мне помогать, ведь меньше чем через год он закончит школу. Мысль, конечно, заманчивая, но год – это долго.

Возвращается Лкетинга, мальчики почтительно удаляются. Он хочет знать, о чем мы говорили. Я рассказываю ему о нашей фантастической идее открытия магазина. К моему удивлению, он тоже загорается ею. Это был бы единственный магазин масаи во всей округе, и мы составим хорошую конкуренцию сомалийцам, потому что к соплеменнику, конечно, будут ходить с большей охотой. Он замечает, что для этого потребуется много денег, и интересуется, есть ли они у меня. Я отвечаю, что в Швейцарии еще кое-что осталось. Но все нужно тщательно обдумать.

Спокойно, спокойно!

В последнее время я частенько имею дело с больными. С тех пор как я вылечила соседскую малышку с гноящейся язвой на ноге с помощью вытяжной мази, матери каждый день приводят ко мне своих детей, некоторых с ужасными нагноениями. Я старательно, по мере своих сил, чищу, мажу, перевязываю и вызываю людей через день. Но наплыв посетителей так велик, что у меня скоро закончится мазь, и я уже не смогу помочь. Я отправляю их в больницу или к миссионерам, но тогда женщины уходят, не сказав ни слова, и не следуют моему совету.

Через два дня ученики вернутся в школу. Мне жаль, с ними было очень интересно. Тем временем идея открытия магазина крепко обосновалась в наших головах, и однажды я решаю все-таки съездить в Швейцарию, чтобы зарядиться энергией и набрать несколько кило. Возможность поехать в Маралал с Роберто или Джулиано заманчива. Я могла бы оставить наш лендровер здесь, и мне не пришлось бы самой управлять машиной на протяжении всей поездки, поскольку я еще до конца не восстановилась. Не мудрствуя лукаво, сообщаю Лкетинге о своем решении. Ему очень не нравится, что я собираюсь покинуть его через два дня. Я обещаю подумать о магазине и привезти деньги. А он должен узнать, где и как мы сможем построить здание. По мере того как мы об этом говорим, идея нашего магазина становится для меня все более конкретной. Сейчас мне просто нужно время, чтобы все подготовить и набраться сил.

Конечно, Лкетинга снова опасается, что я собираюсь его бросить, но на сей раз мальчики рядом и могут дословно перевести мое обещание вернуться в добром здравии через три-четыре недели. Я сообщу ему точный день, как только куплю билет, а пока отправлюсь в Найроби, чтобы как можно быстрее улететь в Швейцарию. С тяжелым сердцем он соглашается. Я оставляю ему немного денег, около 300 франков.

С небольшим багажом вместе с несколькими школьниками я ожидаю миссионеров перед зданием миссии. Мы не знаем, когда отправляемся, но если дело не выгорит, придется идти пешком. Мать и мой возлюбленный тоже здесь. Пока мать делает Джеймсу последние наставления, я утешаю Лкетингу. Он находит, что месяц без меня это очень и очень долго. Наконец появляется отец Джулиано. Я сажусь вперед, ребята протискиваются сзади. Лкетинга машет мне и говорит: «Позаботься о нашем ребенке!» То, насколько он убежден в моей беременности, заставляет меня улыбнуться.

Отец Джулиано так мчится, что я с трудом удерживаюсь на сиденье. Он не особенно разговорчив, но, узнав, что я хочу вернуться через месяц, замечает, что мне нужно как минимум три месяца, чтобы восстановиться. Я не могу этого даже представить.

В Маралале царит хаос. Город переполнен разъезжающимися школьниками. Они распределены по всей Кении, так что здесь смешались представители разных племен. Джеймсу повезло: он сможет остаться в Маралале. Его товарищ, парень из нашей деревни, должен отправиться в Накуру, так что часть пути мы можем проделать вместе. Правда, сначала нам нужно купить билет на автобус. Кажется, что в ближайшие пару дней это просто невыполнимая задача. Все места заняты. Некоторые иногородние приехали в Маралал на открытых пикапах, чтобы заработать на поездках по завышенным ценам. Но даже у них мы не находим места. Может быть, завтра утром в пять, обещает нам кто-то. Мы договариваемся, но пока не платим.

Парень между тем стоит в растерянности – он не знает, где переночевать, а денег у него нет. Он очень застенчивый и услужливый. Все время носит мою дорожную сумку. Я предлагаю пойти в уже известный мне отель – чего-нибудь попить и заодно узнать, есть ли там номера. Хозяйка радостно меня приветствует, но, когда я прошу два номера, с сожалением качает головой. Один для меня она еще может освободить, потому что я ее постоянный гость. Но два никак. Мы пьем чай, потом отправляемся в другие отели. Я готова заплатить за ночлег для мальчика, но везде все забронировано. Уже темнеет и холодает. Я раздумываю, не предложить ли парню вторую кровать в моем номере. Для меня это не проблема, но я не знаю, как на это посмотрят здесь. Я спрашиваю, что он собирается делать. Он говорит, что ему нужно поискать хижину за пределами Маралала. Если он найдет женщину, у которой есть сын его возраста, то она должна пустить его на ночлег. Мне это видится чересчур сложным, нам ведь в пять часов уже выезжать. Не мудрствуя лукаво, предлагаю ему вторую кровать, стоящую у противоположной стены. Сначала он в смущении отказывается. Говорит, что не может спать в комнате невесты воина, так как из-за этого могут возникнуть проблемы. Я смеюсь, не принимая это всерьез, и говорю, что просто не нужно никому об этом рассказывать. Сначала в номер захожу я. Сую охраннику несколько шиллингов и прошу разбудить меня в 4:30 утра. Парень появляется через полчаса. Я уже в постели, полностью одета, хотя на часах еще только восемь. На улице темно; вокруг ничего не происходит, кроме суматохи в нескольких барах, в которые я не хожу.

Лампочка без абажура ярко освещает уродливую комнату. Голубая штукатурка на стенах осыпалась, повсюду видны коричневые разводы, на которых блестят маленькие капли. Это отвратительные остатки выплюнутого табака. Дома, в хижине, мать и другие старики поначалу поступали так же, пока я не выразила недовольство. Теперь мать плюет под один из камней очага. Я нахожу комнату крайне отвратительной. Парень в одежде ложится в постель и поворачивается лицом к стене. Мы скоро прекращаем разговор и гасим свет.

Стук в дверь. Я просыпаюсь и первым делом спрашиваю, что происходит. Еще до того, как получаю ответ, парень говорит, что уже почти пять. Нам же пора отправляться! Когда пикап будет заполнен, он просто уедет. Мы собираем вещи и спешим в условленное место. Повсюду небольшими группами стоят школьники. Некоторые уже садятся в машину. Остальные, как и мы, ждут в холодной темноте. Я ужасно мерзну. В это время в Маралале холодно и сыро от выпавшей росы. Мы даже не можем выпить чаю, потому что чайные еще закрыты.

В шесть часов мимо проезжает рейсовый автобус, переполненный и сигналящий. Наш водитель так и не появился. Конечно, зачем торопиться – ведь мы зависим от него. Уже светает, а мы все ждем. Я начинаю злиться. Я хочу выбраться отсюда, сегодня я должна быть в Найроби. Парнишка отчаянно ищет попутку, но немногочисленные машины забиты людьми. Единственный вариант – забраться в грузовик, нагруженный капустой. Я сразу соглашаюсь, выбора нет. После первых же метров пути я начинаю сомневаться, было ли это решение правильным. Это сущая пытка – сидеть на твердых предметах, находящихся в постоянном движении. Единственное, за что я могу держаться, это борт, но он все время стучит мне по ребрам. На каждой выбоине мы подпрыгиваем и приземляемся на твердые, как камни, кочаны. Разговаривать тоже нельзя – вот так подпрыгивая можно легко прикусить язык. Не знаю, как я выдержала четыре с половиной часа до Ньяхуруру.

Полностью измученная, вылезаю из грузовика и скорее прощаюсь со своим молодым спутником, так как мне срочно нужно в туалет. Захожу в первое попавшееся кафе. Стянув джинсы, обнаруживаю на бедрах большие фиолетовые пятна. Боже мой! К тому времени, как я доберусь до Швейцарии, мои тощие ноги тоже будут темно-синими! Мама будет в шоке. Я очень сильно изменилась физически с момента моего последнего визита два месяца назад. Снова я возвращаюсь домой незамужняя и с синяками.

В ресторане я заказываю колу и нормальную еду. Проглатываю полкурицы с картошкой фри и тащу свою сумку на забитую людьми автобусную станцию. Мне везет: автобус до Найроби уже готов к отправлению. Дорога асфальтирована, что является истинным благословением. Можно спокойно поспать. Когда снова смотрю в окно, мы уже в часе езды до места назначения. Если еще раз повезет, буду в Найроби до наступления темноты, потому что отель Igbol расположен не в самом безопасном районе. Уже темнеет, когда мы достигаем огромного мегаполиса.

Люди начинают выгружаться с вещами, и я судорожно прижимаюсь лицом к окну, чтобы сориентироваться в море огней. Пока ничто не кажется мне знакомым. В автобусе еще пять человек, и я почти уверена, что лучше выйти здесь и не ехать до автовокзала, где в это время слишком опасно. Шофер постоянно смотрит на меня в зеркало заднего вида и недоумевает, почему mzungu не выходит. Через некоторое время он спрашивает, куда мне нужно. Я отвечаю: «В гостиницу Igbol». Он пожимает плечами. Тут я вспоминаю про большой кинотеатр, находящийся недалеко от Igbol. «Мистер, вы знаете кинотеатр Odeon?» – с надеждой спрашиваю я. «Odeon? Это место не годится для mzungu-леди!» – отчитывает он меня. «Для меня это не проблема, – возражаю я. – Мне просто нужно заселиться в Igbol. Там есть белые люди». Водитель несколько раз перестраивается, поворачивает налево и направо и вдруг останавливается прямо перед отелем. В благодарность даю ему несколько шиллингов. Измученная, я рада каждому метру, который мне не нужно преодолевать пешком.

В Igbol неспокойно. Все столики заняты, повсюду рюкзаки автостопщиков. Мужчина на стойке регистрации уже знает меня: «Jambo, масаи-леди!» У него осталась одна кровать в трехместном номере. Там я обнаруживаю двух англичанок, изучающих путеводитель. Сразу направляюсь в душ, прихватив сумку с деньгами и документами. Раздевшись, с ужасом смотрю на свое искалеченное капустой тело. Ноги, ягодицы и предплечья в синяках. Под струями горячей воды мне становится немного комфортнее. После этого я спускаюсь в ресторан, чтобы наконец-то поесть и заодно понаблюдать за туристами. Чем дольше я смотрю на европейцев, особенно на мужчин, тем сильнее тоскую по своему красавцу-воину. Вскоре я уже в постели – с наслаждением расправляю свои усталые кости.

Утром после завтрака я отправляюсь в офис авиакомпании Swissair. К моему великому разочарованию, свободное место появится только через пять дней. Я не могу столько ждать! В KenyaAirways время ожидания еще больше. Пять дней в Найроби! Я точно впаду в депрессию. Изучаю предложения других авиакомпаний, пока не нахожу рейс Allitalia через два дня, но с четырехчасовой остановкой в Риме. Узнаю цену и бронирую. Затем бегу в ближайший кенийский коммерческий банк, чтобы снять деньги.

В банке очереди. Вход охраняют двое полицейских с автоматами. Я стою в одной из очередей и лишь через полчаса могу изложить свою просьбу. У меня есть чек на нужную сумму. Это будет огромная пачка денег, которую мне придется везти в Allitalia по улицам Найроби. Мужчина за стойкой переворачивает чек и спрашивает, где находится Маралал. Затем уходит и возвращается через несколько минут. Уверена ли я, что хочу взять с собой столько денег? «Да», – раздраженно отвечаю я. Можно подумать, меня саму это не коробит. Подписав все необходимые квитанции, получаю пачки банкнот, которые тут же прячу в рюкзак. К счастью, людей почти нет. Банковский служащий спрашивает, что я хочу делать с деньгами и нужен ли мне для помощи крепкий парень. Я вежливо отказываюсь и ухожу.

До офиса Allitalia добираюсь без приключений. Снова меня просят заполнить формы и смотрят мой паспорт. Сотрудница авиакомпании спрашивает, почему у меня нет обратного билета в Швейцарию. Объясняю, что живу в Кении и два с половиной месяца назад была в Швейцарии в отпуске. Дама вежливо говорит, что я турист, потому что нигде не сказано, что я живу в Кении. Все эти вопросы сбивают меня с толку. Я просто хочу получить билет на самолет и оплатить его наличными. Но именно в этом и заключается проблема. У меня есть доказательства, что я получила деньги со счета в кенийском банке. Как туристу мне запрещено быть владельцем счета, и кроме того, я должна представить доказательства, что деньги пришли из Швейцарии. В противном случае сотруднице авиакомпании пришлось бы предположить, что это так называемые «черные деньги», поскольку туристам в Кении не разрешается работать. Я теряю дар речи. Моя мама переводила деньги, но квитанции остались в Барсалое. Растерянная, стою перед этой дамой с пачкой денег, которую она не хочет брать. Африканка за стойкой сожалеет, что они не могут быстро выписать мне билет без наличия доказательств, откуда у меня деньги. Совсем смутившись, плачу и сквозь слезы шепчу, что с такими деньгами я никуда отсюда не пойду, поскольку мне еще не надоело жить. Африканка в шоке. При виде моих слез ее высокомерие мгновенно пропадает. «Подождите», – успокаивающе произносит она и исчезает. Вскоре после этого появляется вторая дама, снова объясняет проблему и уверяет меня, что они всего лишь выполняют свои обязанности. Я прошу ее проверить банк в Маралале, потому что менеджер хорошо меня знает. Две дамы некоторое время советуются. Затем снимаются копии с моего чека и паспорта, и спустя десять минут я выхожу из офиса с билетом. Теперь нужно найти международный телефон, чтобы сообщить маме о неожиданном визите.

Во время полета я испытываю разные чувства: то предвкушаю встречу с цивилизацией, то тоскую по африканской семье. В аэропорту Цюриха мама с трудом скрывает ужас при виде меня. Я благодарна, что она не выражает всех чувств и мыслей словами. Я не голодна, мне очень понравилась еда в самолете, но я хотела бы выпить славного швейцарского кофе, прежде чем мы отправимся в Бернский Оберланд. В последующие дни я балую себя мамиными кулинарными шедеврами и постепенно становлюсь чуть более симпатичной. Мы много говорим о моем будущем, и я рассказываю о наших планах относительно продуктового магазина. Она соглашается, что мне нужны доход и работа.

На десятый день я наконец отправляюсь на осмотр к гинекологу. К сожалению, результат отрицательный. Выходит, я не беременна. У меня малокровие, я сильно истощена. Представляю, как будет разочарован Лкетинга. Но я утешаю себя мыслью, что у нас еще полно времени на детей. Каждый день я гуляю среди деревьев, и все мои мысли – об Африке. Через две недели я уже планирую отъезд и бронирую обратный билет на рейс через десять дней. Я снова покупаю кучу лекарств, разные специи и пачки макарон. Сообщаю Лкетинге о своем приезде телеграммой на адрес миссионеров.

Оставшиеся девять дней пролетают незаметно. Единственное яркое событие – свадьба Эрика и Джелли. Я на ней как в трансе, и не так уж радуют меня вся эта роскошь и изысканная еда. Все хотят знать, какова жизнь в Кении. Все пытаются склонить меня к благоразумию. Но моя душа в Кении – вместе с моей большой любовью и скромной жизнью. Наконец-то я снова могу улететь.