Текст книги "Белая масаи. Когда любовь сильнее разума"

Планы на будущее

В тот же день Лкетинга и я, при участии матери, решаем, что нам нужно пожениться. Местный шериф считает, что отношения нужно зарегистрировать в Маралале, потому что брака, заключенного в соответствии с местными традициями, недостаточно. Когда все обговорено, он хочет, чтобы его отвезли домой. Для Лкетинги это само собой разумеется, ведь шериф уважаемый человек, но я уже замечаю, что тот беззастенчиво этим пользуется. Завожу мотор, случайно смотрю на датчик топлива и с ужасом понимаю, что бензин почти на нуле, хотя машина не использовалась. Я не могу это объяснить.

Мы трогаемся. Шериф расположился на переднем сиденье, Лкетинга – сзади. Я считаю, что представитель местной власти ведет себя бесцеремонно, – в конце концов это наша машина, – но пока ничего не говорю. Тем более что Лкетингу это как будто совсем не волнует.

Мы приехали. Выходя из машины, шериф с самодовольным видом объявляет, что через два дня ему нужно в Маралал, а так как мне все равно придется разбираться с документами, мы могли бы взять его с собой. Вообще-то срок действия моей визы истекает только через месяц.

Вернувшись в хижину, я понимаю, что с таким количеством топлива мы до Маралала не дотянем, и хочу выбрать более длинный, но более легкий маршрут. Я отправляюсь к миссионерам. Дверь открывает отец Джулиано, и на этот раз он чуть более вежлив. Я рассказываю ему о проблемах с бензином. Когда он интересуется, каким путем я приехала, отвечаю, что через лес. Впервые, как мне кажется, он проявляет ко мне внимание и уважение: «Эта дорога очень опасна. Больше там ездить не стоит». Затем он предлагает пригнать машину, чтобы он мог взглянуть, что там с топливным баком. Когда я пригоняю лендровер, святой отец сразу находит причину проблемы. Бак практически болтается по земле, и из-за трещины, появившейся при поломке, бензин испаряется. Теперь ясно, почему я цеплялась за камни.

В ближайшие дни отец Джулиано приварит бак. Я очень ему благодарна. Он спрашивает, где я живу, и желает мне сил и терпения. Он говорит, что бензин в Маралале бывает не всегда, поэтому мне лучше взять двухсотлитровую канистру или даже две и сдать их ему на хранение, потому что он не всегда сможет продавать мне свой бензин. Я рада такому предложению – теперь я могу оставлять машину в миссии, что гарантирует ее сохранность. Правда, я с трудом убеждаю в этом Лкетингу – он не доверяет даже святым.

Следующие дни проходят спокойно, единственное – каждый день появляются новые люди, которых интересует, когда мы собираемся в Маралал. Все хотят поехать с нами. Теперь, когда хоть у одного самбуру появилось транспортное средство, все считают его своим. Мне снова и снова приходится объяснять, что я не горю желанием сажать в машину двадцать человек и везти их по плохой дороге.

Путешествие начинается, конечно же, с местного шерифа, который сам берется определить, кому ехать с нами. Разрешено только мужчинам, женщины остаются. Я вижу одну из этих женщин, у которой в канге висит ребенок с сильно гноящимися глазами, и спрашиваю, зачем ей в Маралал. «В больницу. Здесь нет лекарства», – потупившись, отвечает она. Я разрешаю ей присоединиться к нам.

Когда шериф собирается занять место рядом со мной, я набираюсь смелости: «Это место Лкетинги». Он подчиняется, но отныне я не вызываю у него симпатии. Поездка проходит хорошо, в машине много говорят и поют. Для большинства людей это первая поездка в жизни. Мы трижды пересекаем реку, поэтому без моего вездехода не обойтись. Тем не менее мне приходится усиленно сосредоточиться на дороге: она полна ям и рытвин. Путь кажется бесконечно долгим, а бензин быстро расходуется.

Во второй половине дня мы добираемся до Маралала. Высаживаем пассажиров и едем прямиком на заправку. К моему великому разочарованию, бензина до сих пор нет. С тех пор как я купила машину, весь Маралал, очевидно, остался без бензина. Сомалиец уверяет, что топливо прибудет сегодня или завтра. Я больше не верю ни одному его слову. Мы с Лкетингой переезжаем в наш номер, чтобы провести там нашу первую после разлуки ночь.

Тем временем в Маралале прошел дождь. Все вокруг становится зеленым, будто мы оказались в другой стране. Ночью стремительно холодает. Впервые я испытываю весь ужас из-за комаров. Даже во время ужина в холодной комнате они продолжают меня кусать. Лодыжки и руки мгновенно опухают. Я убиваю комаров без передышки, но тучи новых роятся под крышей. Странно, кажется, комары предпочитают белую кожу, поскольку моего масаи искусали вдвое меньше. Мы ложимся, а комары поют у меня над ухом. Лкетинга полностью натягивает одеяло на лицо и, конечно, ничего не замечает.

Через некоторое время, раздраженная, я включаю свет и бужу его. «Я не могу спать с этими комарами», – в отчаянии заявляю я. Он встает и уходит. Через десять минут возвращается и кладет на землю зеленую, изогнутую спиралью штуковину, которую поджигает с одного конца. В самом деле спустя короткое время эти твари исчезают, но теперь в комнате страшная вонь. Я кое-как засыпаю и открываю глаза только в пять утра, когда меня снова начинают донимать комары. Зеленая спираль полностью сгорела, очевидно, ее хватает только на шесть часов.

Мы ждем уже четыре дня, а бензина все нет. От скуки Лкетинга снова принимается жевать мираа. Кроме того, он тайком выпивает две-три бутылки пива. Мне это не нравится, но возразить нечего, ведь ожидание меня и саму раздражает. Тем временем мы наведались в офис, чтобы объявить о нашем намерении пожениться. Мы долго ходим от одного служащего к другому, пока не обнаруживается тот, кто ведает регистрацией браков. Это здесь большая редкость, говорит он, так как, согласно традициям, мужчины самбуру могут иметь несколько жен. Денег на официальную регистрацию брака у них обычно нет, да это никому и не нужно, ибо исключает брак с несколькими женщинами. Это объяснение смущает в первую очередь меня, но я вижу, что Лкетинга тоже расстроен. Однако сейчас не до размышлений. Когда служащий просит у нас документы, чтобы записать данные, выясняется, что у Лкетинги нет паспорта – его украли в Момбасе. Служащий слегка обескуражен и говорит, что придется заказывать дубликат в Найроби. Это займет около двух месяцев. Только когда у Лкетинги будет удостоверение личности, он сможет зарегистрировать наш брак – и то не сразу, а через шесть недель. Для меня это означает, что я должна покинуть Кению не позднее чем через три недели, потому что моя продленная виза скоро закончится.

Лкетинга снова принимается жевать мираа, а я расспрашиваю его о браке и многоженстве. Он говорит, что очень плохо, если после нашей свадьбы у него не будет возможности иметь нескольких жен. Я делаю вид, что меня не особенно трогают эти слова – все-таки нужно уважать чужие культурные традиции. При этом я пытаюсь представить, как он живет со мной и одновременно еще с несколькими женщинами, и задыхаюсь от ревности. И пока я горю в огне своих мыслей, Лкетинга прибавляет, что если я не позволю ему жениться на другой женщине самбуру, согласно традиции, то он не сможет жениться на мне. Это уже слишком! Я не могу сдержать слез. Он в шоке. Смотрит на меня и спрашивает: «Коринна, в чем проблема?» Я пытаюсь объяснить, что мы, белые, и слыхом не слыхивали о многоженстве и я просто не могу представить себе такую совместную жизнь. Он смеется и вдруг подхватывает меня на руки и быстро целует в губы. «Нет проблем, Коринна! Ты будешь моей первой женой».

Он хочет много детей, хотя бы восемь. Я с улыбкой говорю, что мне достаточно двоих. Вот именно, замечает мой воин, поэтому надо, чтобы у второй жены тоже были дети. И вообще он не знает, смогу ли я родить ему детей, а без детей мужчина не мужчина. Я соглашаюсь, потому что действительно не знаю, могу ли иметь детей. До приезда в Кению я вообще об этом не думала. Наконец я предлагаю решение: если у меня не будет ребенка через два года, он может снова жениться, в противном же случае ему придется ждать не менее пяти лет. Он соглашается, и я успокаиваю себя тем, что пять лет – это долгий срок.

Мы выходим на улицу и отправляемся на заправку в надежде, что привезли бензин. Но не тут-то было. И вдруг встречаем моего вечного спасителя Тома с молодой женой. Она еще почти ребенок, смотрит потупившись. Кажется, эта девушка несчастлива. Мы рассказываем, что ждем бензина уже четыре дня. Том предлагает нам съездить в Лэйк-Баринго – это всего в двух часах езды, и там всегда есть бензин.

Я в восторге от предложения, потому что ненавижу болтаться без дела. Я предлагаю ему и его жене поехать с нами, так как за мной обещанное сафари. Он переводит жене то, что я сказала, но девушка боится ехать на машине. Лкетинга смеется и наконец уговаривает ее поехать. Мы планируем выехать утром.

С утра мы ищем гараж, хозяин которого тоже сомалиец. У него я покупаю две пустые канистры, которые помещаются в багажнике лендровера. Закрепив их веревками, я чувствую себя хорошо подготовленной к поездке, и мы счастливы, что наконец-то отправились в путь. Только жена Тома кажется еще более тихой и молчаливой и в страхе держится за канистры.

Мы долго едем по пыльной ухабистой дороге, и нам пока не встретилось ни одной машины. Время от времени видим стада зебр или жирафов, но никаких признаков человеческого присутствия. Внезапно передняя часть машины как бы прогибается вперед, и рулить становится трудно. Оказывается, мы прокололи колесо. Я не очень-то умею менять колеса. Такого со не случалось ни разу за десять лет водительской практики. «Нет проблем», – говорит Том. Вытаскиваем запаску, крестообразный ключ и древний домкрат. Том заползает под лендровер, чтобы установить домкрат. Он хочет ослабить колесные гайки с помощью ключа. Но пазы так сильно стерты, что ключ не может ухватить гайку. Мы пытаемся решить проблему при помощи песка, палок и тряпок. В итоге нам удается открутить три гайки, но остальные ни с места. Вот невезение! Жена Тома начинает плакать и куда-то убегает. Том уверяет, что ее нужно оставить в покое, она вернется. Сейчас мы в округе Баринго. Мы потные, грязные и очень хотим пить. Бензина у нас достаточно, но воды мы не взяли, потому что рассчитывали на короткую поездку. Итак, мы усаживаемся в тени и надеемся, что скоро появится машина – эта дорога выглядит более оживленной, чем в Барсалое.

Когда через несколько часов ничего так и не происходит и Лкетинга возвращается после разведки местности, не найдя ни Лэйк-Баринго, ни каких-либо хижин, мы решаем переночевать в нашем лендровере. Эта ночь кажется бесконечно долгой. Мы почти не спим от голода, холода и жажды. Утром мужчины пытаются что-нибудь предпринять, но снова тщетно. Мы хотим подождать до полудня, чтобы посмотреть, не придет ли нам кто-нибудь на помощь. У меня пересохло в горле и потрескались губы. Девушка снова плачет, а Том теряет терпение.

И тут Лкетинга прислушивается – ему кажется, что он слышит звук машины. Проходит еще пара минут, и я тоже начинаю слышать шум двигателя. К нашему огромному счастью, мы видим сафари-автобус. Водитель-африканец останавливается и опускает стекло. На нас с любопытством смотрят итальянские туристы. Том описывает нашу проблему водителю, но тот сожалеет, что не может взять посторонних людей в автобус. Он дает нам свой крестообразный ключ. Он не подходит, слишком мал. Теперь моя очередь уговаривать водителя. Я предлагаю деньги. Но он поднимает стекло и едет дальше. Итальянцы молчат, равнодушно глядя на меня. Видимо, я кажусь им слишком грязной, а остальные выглядят и вовсе дико. Я злюсь и выкрикиваю самые ужасные оскорбления в сторону удаляющегося автобуса. Мне стыдно за белых людей, потому что никто из них даже не попытался уговорить водителя помочь нам.

Том убежден, что мы, по крайней мере, на верном пути. Мы уже собираемся идти пешком, как вдруг снова слышится шум двигателя. На этот раз я решаю не отпускать машину, не посадив в нее кого-нибудь из нас. Это такой же сафари-автобус и тоже с итальянцами. Пока Том и Лкетинга договариваются с упрямым водителем и снова получают в ответ лишь покачивание головой, я распахиваю заднюю дверь автобуса и отчаянно кричу в салон: «Вы говорите по-английски?» – «Нет, только по-итальянски», – отзывается хор. Только один мужчина помоложе говорит: «Что у вас случилось?» Я объясняю, что мы стоим здесь со вчерашнего утра без воды и еды, и нам срочно нужна помощь. Водитель произносит: «Нельзя». И хочет закрыть дверь. В эту минуту еще один молодой итальянец, сидящий на переднем сиденье, заступается за нас и говорит, что они, туристы, заплатили за аренду автобуса и поэтому вольны решать, поедет ли кто-то из нас. В итоге Том усаживается рядом с водителем, хочет тот того или нет. Я вздыхаю с облегчением и благодарю обоих туристов. Нам предстоит продержаться еще почти три часа, прежде чем мы увидим облако пыли вдали. Наконец Том возвращается на лендровере. К счастью для нас, он привозит колу и хлеб. Я собираюсь наброситься на напиток, но он предупреждает, чтобы я делала только маленькие глотки, иначе заболею. Как будто заново родившись, я даю себе клятву, что никогда больше не уеду на этой машине без воды.

Тому удается ослабить последнюю колесную гайку, сломав ее пополам с помощью молотка и зубила. Затем происходит быстрая замена колеса, и мы продолжаем путь. Через полтора часа мы наконец достигаем Лэйк-Баринго. Заправочная станция окружена живописным садом. Рядом – вычурный ресторанчик, в который я приглашаю моих спутников. Молодая жена Тома восхищается этим новым миром, но не чувствует себя в нем комфортно. Мы занимаем уютный столик с видом на озеро, где резвятся розовые фламинго. Глядя на изумленные лица своих друзей, я горжусь тем, что могу предложить им что-то необыкновенное и приятное.

К нашему столику подходят два официанта, но не для того чтобы оформить заказ, а чтобы сообщить, что нам тут сидеть нельзя, потому что ресторан только для туристов. Я возмущена: «Я туристка, а это мои друзья!» Чернокожий официант успокаивает меня и говорит, что я могу остаться, но масаи должны покинуть помещение. Мы поднимаемся и уходим. Я чувствую, как сильно унижены эти гордые люди.

По крайней мере, здесь есть бензин. Однако когда владелец заправки видит, что я хочу наполнить две большие канистры, просит сначала показать деньги. Лкетинга держит шланг в канистре, а я отхожу на несколько метров, чтобы после всех неприятностей выкурить сигарету. Вдруг я слышу его крик и с ужасом вижу, как бензин разбрызгивается вокруг, как из поливочного шланга. Подлетаю к машине и пытаюсь остановить поток. Бензин продолжает течь, когда канистра уже полна. Несколько литров вытекло на землю, часть залилась в салон лендровера. Лкетинга в шоке, а Том с женой стоят в стороне, готовые провалиться сквозь землю от стыда. Вторую канистру нам наполнить не разрешают, мы должны заплатить и уехать. Я уже проклинаю эту машину. Пока она приносит мне одни неприятности.

В деревне мы молча пьем чай, затем трогаемся в путь. В машине ужасно пахнет бензином, и вскоре молодую жену Тома начинает тошнить. Она больше не желает никуда ехать, хочет вернуться домой пешком. Том злится и грозится отправить ее обратно к родителям в Маралал, а себе взять другую жену. Это, должно быть, большой позор, так как после этих слов она возвращается в машину. После происшествия на бензоколонке Лкетинга еще не проронил ни слова. Он переживает за случившееся, а я пытаюсь его утешить. Уже темно, когда мы добираемся до Маралала.

Пара довольно быстро с нами прощается, и мы едем в отель. Прохладно, но я все равно иду в душ, потому что вся липкая от грязи. Лкетинга тоже идет умываться. Потом мы заказываем хорошую порцию мяса. В этот раз даже мне нравится мясо, которое мы запиваем пивом. После этого мне становится действительно хорошо, учитывая, что впереди у нас прекрасная ночь для любви. Поскольку все происходит не совсем бесшумно, Лкетинга испуганно прикрывает мне рот и спрашивает: «Коринна, в чем проблема?» Когда я снова могу дышать ровно, пытаюсь объяснить ему, что такое оргазм. Он не понимает и только смеется. Он думает, что оргазм – это то, что случается только у белых. Наконец я засыпаю счастливая и уставшая.

Рано утром мы делаем покупки: рис, картошка, овощи, фрукты, даже ананасы. Мы наполняем вторую канистру – в Маралале появилось топливо, как ни трудно в это поверить. Полностью загрузившись, отправляемся домой, захватив пассажирами двух мужчин самбуру.

Лкетинга предлагает ехать по более короткому маршруту через лес. Мне поначалу закрадываются сомнения на этот счет, но вскоре я понимаю, что с Лкетингой мне бояться нечего. Поездка проходит хорошо – пока мы не добираемся до крутого склона. Полные канистры раскачивают лендровер, и я прошу двух наших пассажиров вытащить свои покупки и выйти на склоне горы, потому что иначе мы опрокинемся. С замиранием сердца я преодолеваю эти двести метров. Все получается, и скоро в машине возобновляется болтовня. Большие камни тоже удается преодолеть – Лкетинга помогает мне, подталкивая авто. Теперь мне легко, и я довольна собой. Мы без проблем добираемся до Барсалоя.

Повседневная жизнь

Мы можем по-настоящему насладиться следующими несколькими днями. Еды и бензина достаточно. Каждый день мы ездим на машине к родственникам или за дровами. Иногда наведываемся к реке – совершить ритуал омовения и заодно набрать воды половине Барсалоя. Иногда мы привозим по двадцать канистр за раз. На эти вылазки расходуется много нашего драгоценного горючего, поэтому я, конечно, выражаю недовольство, но, кроме больших дискуссий, это ни к чему не приводит.

Говорят, этим утром отелится одна из коров. Мы должны присутствовать при этом событии. Едем в Ситеди. Это не федеральная трасса, поэтому я должна быть осторожна, чтобы не наехать на что-нибудь острое. Навещаем сводного брата. Здесь коров собирают по вечерам после выпаса. Мы бредем по кучам коровьего навоза в огромном облаке мух. Сводный брат Лкетинги показывает нам новорожденного теленка. Корова-мать в первый день после родов остается дома. Лкетинга сияет от счастья, пока я сражаюсь с мухами. Мои пластиковые туфли вязнут в навозе. Наш двор без коровы мне определенно нравится больше. Мне совсем не хочется здесь задержи– ваться.

Нас приглашают на чай, и Лкетинга ведет меня в хижину своего сводного брата и его молодой жены. У них двухнедельный малыш. Кажется, жена довольна нашим визитом. Снова много болтовни, но я не понимаю ни слова. Огромное количество мух доводит меня до изнеможения. Когда я пью чай, приходится прикрывать кружку рукой, чтобы не проглотить муху. Голый младенец висит у матери на груди. Тут я замечаю, что ребенок обильно какает прямо в кангу. Я указываю на это женщине. Она смеется, вынимает ребенка, плюет ему на попу и растирает все это дело рукой. Затем дерьмо вытряхивается из канги, и женщина протирает ее песком. Мне страшно подумать, что подобный ритуал происходит несколько раз в день. Я делюсь своими впечатлениями с Лкетингой, но он говорит, что это нормально.

Когда я намекаю, что пора бы домой, Лкетинга говорит: «Это невозможно! Сегодня мы ночуем здесь!» Он намерен остаться с коровой, а его сводный брат собирается зарезать для нас козу, да и его жене после родов нужно мясо. Мысль о том, что мы остаемся здесь, вызывает у меня панику. Конечно, нужно быть благодарной за гостеприимство, но здесь я чувствую себя не в своей тарелке.

Лкетинга и другие воины большую часть времени проводят с коровами, а я тем временем сижу в темной хижине с тремя женщинами и не могу произнести ни слова. Они определенно говорят обо мне. Весело хихикают. Одна ощупывает кожу на моей руке, другая хватает меня за волосы. Длинные светлые волосы не дают ей покоя. У всех бритые головы, украшенные цветными головными повязками и длинными серьгами.

Женщина снова кормит ребенка, а затем протягивает его мне. Я беру его на руки, боясь, что то, что я видела недавно, может повториться на мне. Я знаю, что здесь нет подгузников, но пока не могу ко всему этому привыкнуть. Полюбовавшись ребенком, я с облегчением возвращаю его.

Тут в хижину заглядывает Лкетинга. Спрашиваю, где он пропадал. Смеясь, он говорит, что пьет с воинами молоко. После этого они собираются забить козу и принести нам, женщинам, хорошие куски. Он снова должен принимать пищу в лесу, хотя ему хотелось бы быть со мной. Деревня большая, и здесь слишком много женщин и воинов. Мы ждем около двух часов, пока нам не приносят нашу порцию.

Уже темно, и хозяйка готовит нам мясо. Затем мы вместе с детьми принимаемся за нашу половину козы. Лкетинга с братом съели вторую половину. Насытившись, я выползаю из хижины и присоединяюсь к своим масаи и другим воинам, сидящим на корточках возле коров. Спрашиваю Лкетингу, когда он собирается ложиться. Он смеется: «О нет, Коринна, здесь я не могу спать с женщинами, здесь я сплю с моими друзьями и коровами». Мне ничего не остается, кроме как ползти обратно к женщинам. Это первая ночь без Лкетинги. Мне очень не хватает его тепла. В хижине прямо у моей головы привязаны три новорожденных козленка, которые постоянно блеют. Ночь проходит без сна.

Ранним утром шума и суеты здесь гораздо больше, чем в Барсалое. Нужно доить не только коз, но и коров. Повсюду блеяние и мычание. Женщины и девушки занимаются дойкой. После чая мы наконец собираемся домой. Я почти пьянею при мысли о нашей чистой хижине с едой из супермаркета и о реке. Наш лендровер полон женщин, которые хотят продать в Барсалое молоко. Они рады, что им не нужно сегодня совершать долгий путь пешком. Неожиданно Лкетинга заявляет, что тоже хочет порулить. Я пытаюсь его отговорить, но вскоре мой набор аргументов заканчивается, к тому же женщины, кажется, на стороне Лкетинги. Он вырывает у меня руль до тех пор, пока я в раздражении не останавливаюсь. Он с гордым видом перебирается на водительское место. Женщины аплодируют. Я в отчаянии. Я пытаюсь хотя бы объяснить ему, что такое газ и тормоз. «Знаю, знаю», – урчит он. Я могу разделить его восторг лишь на несколько секунд, потому что через сотню метров уже ору: «Медленнее!» Лкетинга, однако, делает все наоборот. Мы летим прямиком в дерево. Я кричу: «Тише! Левее!» В панике выворачиваю руль перед самым деревом. Мы чудом уходим от прямого столкновения, лендровер карябает ствол крылом, двигатель глохнет.

Я больше не могу сдерживаться. Выйдя из машины, я гневно указываю на вмятину и заодно пинаю эту чертову машину. Женщины верещат, но их тревожит не авария, а то, что я позволяю себе повышать голос на мужчину. Лкетинга стоит совершенно обескураженный. Он не хотел этого. В сердцах хватает он свое копье и хочет идти домой пешком. Он больше никогда не сядет в эту машину! Две минуты назад он был таким милым… Мне становится жаль его. Я разворачиваю лендровер, и, поскольку машина, слава богу, на ходу, прошу Лкетингу вернуться. Оставшийся отрезок пути мы едем молча, а я уже представляю конфуз в Маралале, когда появится mzungu на битой машине.

В Барсалое мать встречает нас с радостью. Даже Сагуна приветствует меня. Лкетинга ложится. Он сильно не в духе – его беспокоят возможные проблемы с полицией, так как у него нет водительских прав. Он в таком плохом состоянии, что я начинаю бояться, как бы он снова не сошел с ума. Я успокаиваю его и обещаю никому ни о чем не рассказывать. Это, мол, моя проблема, и в Маралале мы все исправим.

Я собираюсь пойти на речку помыться. Лкетинга со мной не идет – не хочет выходить из хижины. В общем, я иду одна, хотя мать и ругается. Она боится отпускать меня одну на реку. Она сама сто лет там не была. Тем не менее я отправилась, прихватив канистру для воды. Я ополаскиваюсь в нашем привычном месте, но в одиночестве чувствую себя не так комфортно и не решаюсь полностью раздеться. Я спешу. Когда я возвращаюсь и заползаю в хижину, Лкетинга интересуется, что я так долго делала на реке и кого встретила. Удивленная, отвечаю, что я здесь никого не знаю и очень торопилась. Он молчит.

Я обсуждаю с ним и с матерью свою поездку домой, так как моя виза заканчивается и через две недели я должна покинуть Кению. Эти двое не в восторге от такой новости. Лкетинга с тревогой спрашивает, что будет, если я не вернусь, ведь мы уже заявили о намерении пожениться. «Я вернусь! Нет проблем!» – отвечаю я. Поскольку я не бронировала билеты, планирую вылететь через неделю. Дни летят. Не считая наших ежедневных церемоний омовения, мы проводим время дома и обсуждаем наше будущее.

В предпоследний день мы лениво лежим в хижине и вдруг слышим громкие женские крики. «Что это?» – удивленно спрашиваю я. Лкетинга внимательно прислушивается. Его лицо темнеет. «В чем проблема?» – снова спрашиваю я, чувствуя, что что-то не так. Вскоре входит расстроенная мать. Она сердито смотрит на Лкетингу, обменивается с ним двумя-тремя фразами. Он выходит на улицу, и я слышу, как он с кем-то громко спорит. Я тоже хочу выползти, но мать мотает головой. Когда я снова сажусь, сердце колотится как сумасшедшее. Это, должно быть, что-то плохое. Наконец Лкетинга возвращается и садится рядом со мной, все еще очень возбужденный. Снаружи тихо. Я хочу знать, что происходит. После долгого молчания выясняется, что перед хижиной стоит мать его давней подруги с двумя другими женщинами.

Довольно! Пора проявить твердость. Я впервые слышу о существовании девушки. Я уезжаю через два дня и хочу ясности. «Лкетинга, у тебя есть девушка? – спрашиваю я. – Может быть, ты должен жениться на ней?» Масаи усмехается и говорит: «Да, много лет у меня есть маленькая подружка, но я не могу жениться на этой девушке!» Я ничего не понимаю: «Почему?» Теперь я узнаю, что почти у каждого воина есть девушка. Воин готов покупать ей украшения на протяжении долгих лет, чтобы она выглядела лучше всех, когда соберется замуж. Но он не должен жениться на своей девушке. Им разрешено свободно заниматься любовью до последнего дня перед ее свадьбой, когда родители передадут девушку в дом жениха. Девушка только в день свадьбы узнает, кто станет ее мужем.

Потрясенная услышанным, говорю, что, должно быть, это очень плохо. «Почему? – удивляется Лкетинга. – Это нормально!» Он говорит, что девушка сорвала с себя все украшения, узнав, что он живет со мной до ее свадьбы. Она расстроена. Во мне медленно поднимается ревность, и я спрашиваю, когда он в последний раз был у нее и где она живет. «Далеко отсюда, в сторону Барагоя, и я не видел ее с тех пор, как ты здесь», – отвечает он. Обдумав ситуацию, я предлагаю ему после моего отъезда пойти к девушке и со всем разобраться. Если это необходимо, пусть купит ей драгоценности, но, когда я вернусь, этот вопрос должен быть улажен. Лкетинга не отвечает, поэтому я понятия не имею, что он собирается делать, когда я уеду. Но я доверяю ему и нашей любви.

Я прощаюсь с матерью и Сагуной, которым явно понравилась. «Hakuna matata»[12]12
  Никаких проблем (суахили).


[Закрыть], – улыбаюсь я им, а потом мы отправляемся в Маралал на нашем лендровере, потому что я хочу на время моего отсутствия сдать машину в ремонт. Лкетинга планирует вернуться домой пешком. В лесу мы встречаем небольшое стадо буйволов, но они разбегаются, заслышав шум двигателя. Тем не менее Лкетинга немедленно хватает свое копье и издает хрюкающий звук. Я смотрю на него, смеюсь, и он снова успокаивается.

Мы быстро паркуемся, чтобы никто не заметил помятое крыло. Приходит хозяин-сомалиец и смотрит на повреждения. По его словам, работа будет стоить около шестисот франков. Я знаю, что цена вопроса – примерно четверть озвученной суммы. Я упорно торгуюсь, и в конце концов мы сходимся на трехстах пятидесяти, хотя даже это чересчур. Мы ночуем там же, где и всегда. Я сплю плохо – меня тревожит отъезд и множество комаров.

Прощаться трудно. Удаляющийся вместе с автобусной остановкой Лкетинга выглядит растерянным. Я укрываю лицо, чтобы не приехать в Найроби покрытой слоем пыли.