Текст книги "Белая масаи. Когда любовь сильнее разума"
Автор книги: Коринна Хофманн
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
София
София дома и очень мне рада. Однако, когда я объясняю свою ситуацию, она говорит, что с питанием проблем нет, но вот пожить у нее не получится, так как вторая комната оборудована под спортзал для ее бойфренда. Я сижу слегка растерянная, и мы думаем, куда я могла бы пойти. Ее парень вызвался искать мне место, где жить. Через несколько часов он возвращается и говорит, что нашел комнату. Она рядом и похожа на номер, только кровать больше и красивее. Во всяком случае, она свободна. Несколько женщин и детей окружают нас, пока мы осматриваем комнату. Я снимаю ее.
Дни тянутся медленно. Лишь еда является настоящим наслаждением. София прекрасно готовит. Я набираю вес с каждым днем. Однако ночи ужасны. Со всех сторон раздаются музыка или ор. Это продолжается до поздней ночи. Стены такие тонкие, что возникает ощущение, будто живешь в одной комнате с соседями. Каждую ночь я терплю настоящую муку, прежде чем уснуть.
Иногда хочется попросту расплакаться из-за этого шума, но мне нельзя терять это жилье. Я умываюсь в комнате по утрам и через день стираю одежду, чтобы разнообразить гардероб. София часто ссорится со своим бойфрендом, поэтому, отужинав, я нередко уединяюсь. Мой животик неуклонно растет, и я горжусь этим.
Я живу здесь уже неделю, однако мой муж ни разу не заглянул ко мне, что меня огорчает. Я встретила здесь Джеймса с товарищами. Время от времени Сали, бойфренд Софии, приглашает на ужин друзей, и тогда мы играем в карты. Это всегда очень приятно.
Однажды я, София, Сали и его друг сидим и играем. Дверь открыта, чтобы к нам проникало больше света. Неожиданно в дверях появляется мой муж со своими копьями. Прежде чем я успеваю его поприветствовать, он спрашивает, указывая на друга Сали, кто этот мужчина. Смеются все, кроме меня. София приглашает Лкетингу присоединиться к нам, но он стоит на пороге и гнет свою линию: «Коринна, это твой парень?» Мне ужасно стыдно за его поведение. София пытается разрядить обстановку, но Лкетинга разворачивается и уходит. Я с трудом прихожу в себя после этой выходки. Меня все это очень бесит. Я сижу здесь на девятом месяце беременности, и вот спустя две с половиной недели является муж, чтобы сказать мне, что у меня есть любовник! Друг уходит. Сали отправляется на поиски Лкетинги. София успокаивает меня.
Долго не происходит ничего нового. Я снова в своей комнате. Жду. Время течет медленно. В один из дней Лкетинга появляется. Он пьян и жует мираа. Я неподвижно лежу в постели, размышляя о будущем. Спустя час или чуть больше мой мужчина произносит: «Коринна, жена моя. Никаких проблем. Я давно не видел тебя и ребенка, поэтому сошел с ума. Пожалуйста, Коринна, теперь я в порядке, никаких проблем!» Я пытаюсь улыбнуться и простить его. На следующий день в ночь он возвращается домой. В ближайшие две недели я мужа не увижу, но буду получать от него приветы.
Наконец настает день, когда мы с Софией должны ехать в больницу. Софии остается около недели до родов. Я рожу через неделю после нее. Из-за плохих дорог нам советуют выехать пораньше. Взволнованные, мы садимся в автобус. Нас сопровождает подруга Софии. В больнице получаем отдельную палату. Это чудесно. Медсестры взвешивают меня. Они довольны результатом: я вешу ровно семьдесят килограммов. Теперь нужно ждать. Я постоянно что-нибудь вяжу своему ребенку, а София целыми днями читает книги о беременности и родах. Я ничего не хочу об этом знать, я просто хочу удивиться. Сали приносит нам свежие деревенские продукты.
Время летит быстро. Каждый день здесь кто-нибудь рождается. София нервничает все больше и больше. У нее скоро должно все начаться. Во время последнего осмотра обнаруживается, что моя матка уже немного раскрылась. Поэтому мне назначен постельный режим. Не успевает врач выйти из палаты, как у меня отходят воды. Удивленная и счастливая, я смотрю на Софию и говорю: «Кажется, мой ребенок рождается!» Сначала она не хочет в это верить, потому что у меня впереди еще целая неделя. Она вызывает врача и та, увидев, что происходит, с серьезным лицом подтверждает, что мой ребенок появится на свет сегодня вечером.
Напираи
София в отчаянии – с ней ничего не происходит. У меня же начинаются первые легкие схватки. Через два часа они становятся просто неистовыми. Теперь меня будут осматривать каждые полчаса. Около полуночи становится невыносимо. Боль такая, что меня тошнит. Наконец меня везут в родильное отделение. Это та самая палата, где я когда-то сидела в гинекологическом кресле. Врач и две чернокожие медсестры заговаривают со мной. А я вдруг перестаю понимать по-английски. Между схватками я смотрю на женщин и вижу, как их рты открываются и закрываются. Я в панике, потому что не знаю, все ли делаю правильно. «Дыши, дыши правильно!» – непрестанно стучит в моей голове. Потом мои ноги привязывают. Я чувствую себя беспомощной и истощенной. Как только я хочу закричать, что больше не могу, медсестра зажимает мне рот. Я с ужасом смотрю на нее и на врача. В этот момент кто-то говорит, что уже показалась головка малыша. Все должно произойти при следующей схватке. Из последних сил я тужусь и чувствую словно взрыв в животе… Свершилось! Времени один час пятнадцать минут. У меня родилась здоровая девочка весом два килограмма девятьсот шестьдесят граммов. Я так счастлива! Она так же красива, как и ее отец. Мы назовем ее Напираи.
Пока врач накладывает швы, дверь открывается, и София бежит меня поздравлять. Мне показывают ребенка, затем уносят к другим новорожденным. Я рада, потому что сейчас слишком слаба, чтобы держать его. Я даже не могу удержать протянутую чашку чая. Я просто хочу спать. Меня возвращают в палату в каталке, дают снотворное.
В пять утра я просыпаюсь с мучительной болью между ног. Бужу Софию, которая тут же принимается искать дежурную медсестру. Мне колют обезболивающее.
В восемь плетусь в палату новорожденных, чтобы увидеть своего ребенка. Слава богу, моя дочка здесь. Но она кричит от голода. Пора кормить, но у меня ничего не получается. Ни капли молока не вытекает из моей теперь уже огромной груди. С молокоотсосом тоже ничего не выходит. К вечеру мои груди становятся твердыми, как камень, и болят. Напираи не переставая кричит. Чернокожая медсестра сердится, говоря, что я должна стараться открыть молочные железы, пока не началось воспаление. Содрогаясь от боли, пробую все, что только можно. Выручают две женщины самбуру – они «доят» меня в течение почти получаса, пока наконец не появляется молоко. Напор так силен, что ребенок захлебывается и снова остается голодным. Только во второй половине дня мне удается покормить дочь.
София рожает уже несколько часов, но ребенок еще не появился. Она плачет, кричит и требует кесарева, от которого врач отказывается, говоря, что для этого нет оснований. Я никогда раньше не видела Софию такой. Врач измучен и грозится не принимать роды, если София не возьмет себя в руки. Разговор ведется на итальянском, поскольку врач тоже итальянец. Спустя тридцать шесть ужасных часов ее девочка наконец появляется на свет.
В этот вечер часы посещений заканчиваются в точности когда появляется мой ненаглядный. Он узнал о рождении дочери утром по радиосвязи и отправился в Вамбу пешком. Лкетинга тщательно выкрасил и уложил волосы. Он радостно приветствует меня. У него с собой мясо и красивое платье для меня. Он хочет немедленно увидеть Напираи, но медсестры говорят, что уже поздно, и велят приходить завтра. Несмотря на разочарование, он улыбается гордо и счастливо. У меня снова появляется надежда. Уходя, Лкетинга решает переночевать в Вамбе, чтобы завтра с утра быть у меня.
Утром он входит, нагруженный подарками, когда я кормлю Напираи. Мой муж бережно берет свою дочь на руки и несет к окну на солнечный свет. Она смотрит на него с любопытством, и он не может оторвать от нее глаз. Я давно не видела его таким счастливым. Я тронута и знаю, что теперь все будет хорошо.
Первые несколько дней с ребенком очень трудны. Я еще слишком слаба, с недостаточным весом, и швы причиняют сильную боль, особенно когда сижу. Моя девочка будит меня два-три раза за ночь. Я кормлю и пеленаю ее. Когда она наконец засыпает, начинает плакать ребенок Софии. Здесь используют тканевые подгузники, а детей моют в небольших тазах. У меня не очень хорошо получается пеленать. Я не надеваю на Напираи вещи, которые связала, чтобы не повредить ручки или ножки. Она лежит в подгузнике, голая и слегка завернутая в детское одеяло. Мой муж смотрит на нас и с довольным видом произносит: «Она похожа на меня!»
Он навещает нас каждый день, но, кажется, ему уже не терпится вернуться домой к семье. Но у меня совсем нет сил, и я не уверена, что справлюсь там с ребенком одна. Стирка подгузников, готовка, поиск дров и, возможно, еще работа в магазине кажутся мне чем-то невыполнимым. Магазин три недели не работал, потому что там осталась только кукурузная мука, а новый парень, по словам Лкетинги, никуда не годится. Кроме того, ехать пока не на чем – муж добрался сюда пешком, потому что с нашей машиной снова возникли проблемы. На этот раз, по словам отца Джулиано, дело в коробке передач. Так что сейчас Лкетинга отправится домой, а затем приедет за нами на лендровере, если, конечно, его удастся починить.
Все это придает мне чуть больше уверенности. Женщина-врач тоже рада, что я останусь еще на несколько дней. София выписывается на пятый день после родов и возвращается в Маралал. Через три дня прибывает Лкетинга на отремонтированном авто. Без отца Джулиано мы бы действительно пропали. Теперь я готова покинуть Вамбу, потому что, как только ушла София, ко мне подселили вторую по счету мать самбуру. Первая, уже немолодая исхудавшая женщина, родившая здесь преждевременно своего десятого ребенка, умерла от истощения и малокровия. Так быстро известить ее родственников о необходимости найти донора было невозможно. Волнения той ночи отняли у меня много сил, и теперь мне не терпится покинуть больницу.
Новоиспеченный отец с гордым видом стоит у стойки регистрации с дочерью на руках, пока я оплачиваю счет. Двадцать два дня, включая сами роды, – всего восемьдесят франков. В это с трудом верится. Вместе с тем врач на самолете стоит все восемьсот. Но зато мы с дочерью живы.
Давненько же я не сидела за рулем! Лкетинга едет рядом с Напираи на руках. Однако уже после первых ста метров ребенок начинает плакать из-за страшного грохота нашей развалюхи. Муж пытается успокоить дочку пением, но безрезультатно. Теперь машину ведет он, а я изо всех сил прижимаю Напираи к груди. В любом случае, к вечеру мы доберемся до Маралала. Нужно еще купить подгузники, несколько платьев и детские одеяла. Кроме того, мы собираемся купить продуктов, поскольку в Барсалое уже несколько недель ничего нет.
Приходится остановиться в отеле. Я обхожу весь Маралал в поисках какой-то дюжины подгузников, пока Лкетинга присматривает за нашей дочерью.
Первая ночь вне больницы не особенно комфортна. В Маралале очень холодные ночи, и поменять подгузники Напираи не так-то просто. Мы обе жутко мерзнем. Кроме того, я не умею кормить грудью в темноте. Утром просыпаюсь усталая и, кажется, простывшая. Половины подгузников уже нет. Приходится стирать их на месте.
Около полудня машина загружена провизией, и мы отправляемся. Само собой, мы идем в объезд. Но тут Лкетинга замечает, что в горах в сторону Барагоя идет дождь. Есть опасность, что реки наполнятся водой, и тогда мы не сможем переправиться. Поэтому решено вернуться в Вамбу и добраться до Барсалоя с другой стороны. Машину ведем по очереди – Лкетинга уже опытный водитель. Единственное, иногда он не притормаживает перед большими ямами. Напираи же езду на авто невзлюбила сразу. Она все время кричит, но стоит нам остановиться, тут же успокаивается. Поэтому мы делаем несколько вынужденных остановок.
Возвращение домой втроем
По пути Лкетинга предлагает подбросить двух воинов. Через пять с небольшим часов мы добираемся до огромной реки Вамба. Она печально известна своими зыбучими песками, приходящими в движение даже при небольшом количестве воды. Много лет назад миссионеры потеряли здесь машину.
Я останавливаюсь на краю крутого склона. В реке есть вода. Обеспокоенные масаи выходят и спускаются. Воды немного – от силы два-три сантиметра, и иногда встречаются сухие песчаные отмели. Но отец Джулиано предостерегал от спусков к реке, если в ней появится вода. Ширина реки метров сто пятьдесят. Жаль; похоже, придется возвращаться в Вамбу. Один из воинов уже увяз по колено. Другой, всего в метре от него, стоит на твердой почве. Лкетинга тоже пытается продвигаться вперед. Меня все это пугает, я не хочу ничем и никем рисковать. Выхожу, чтобы поговорить с мужем, но он решительно забирает у меня Напираи и велит ехать между двумя воинами на полном ходу. Я отчаянно пытаюсь отговорить его от этой затеи, но он не видит опасности. Он хочет вернуться домой – если не на машине, то пешком. Но я не могу вернуться одна на машине с ребенком. Уровень воды в реке медленно поднимается. Я отказываюсь вести машину. Лкетинга злится, отдает мне Напираи, садится за руль и хочет ехать. Он просит у меня ключ. У меня его нет, я думаю, что он в замке зажигания, потому что двигатель работает. «Нет, Коринна, пожалуйста, дай мне ключ, заведем машину и вернемся в Вамбу!» – сердито говорит он. Его глаза сверкают. Я иду к машине, чтобы проверить. Это какой-то бред – двигатель работает без ключа зажигания! Я обшариваю пол и сиденья, но ключ, наш единственный ключ, исчез. Лкетинга обвиняет в этом меня. Разозлившись, он садится в машину и с ревом мчится прямиком в реку на полном приводе. Это уже просто глупо; от бессилия я начинаю плакать. Напираи тоже кричит во все горло. Лендровер тем временем въезжает в реку. Первые несколько метров все идет хорошо, разве что колеса немного проседают. Однако чем дальше, тем медленнее движется машина, а задние колеса все сильнее проседают из-за большого веса. Всего в нескольких метрах от сухой песчаной отмели машина, кажется, вот-вот заглохнет из-за пробуксовки. Я молюсь и плачу, проклиная все на свете. Двое воинов подходят к машине, приподнимают ее и толкают. Машина справляется с последними двумя метрами, и шины снова сцепляются с землей. Вдавив педаль газа в пол, мой муж одолевает вторую половину реки. Это, конечно, подвиг. Но я не рада. Как можно вести себя настолько безответственно! Кроме того, мы потеряли ключ.
Тем временем один из воинов возвращается и помогает мне перебраться через реку. Я тоже постоянно проваливаюсь по колено в песок. Лкетинга на том берегу гордо подпирает лендровер. Он требует ключ. «У меня его нет!» – возмущенно кричу я. Забравшись в машину, снова шарю повсюду. Тщетно. Лкетинга недоверчиво качает головой и сам принимается искать. Это длится всего несколько секунд, и вот ключ уже у него в руке. Он затесался между сиденьем и спинкой. Как такое могло произойти, ума не приложу. Но Лкетинга полагает, что это я спрятала ключ, чтобы не пересекать реку. Домой мы едем молча.
Когда мы наконец достигаем Барсалоя, вокруг царит ночь. Конечно, первым делом мы идем в хижину матери. Боже, как она счастлива! Она берет Напираи на руки и благословляет, плюя ей на ступни, ладони и лоб и молясь Enkai. Она обращается и ко мне, но я ничего не понимаю. Меня беспокоит дым, от которого Напираи начинает кашлять. Но первую ночь мы остаемся у матери.
Утром появляются желающие посмотреть на ребенка, но мать говорит, что в первые несколько недель девочку нельзя показывать никому, за исключением тех, кому она, мать, сама позволит ее показать. Я в недоумении: «Но ведь она так красива!» Лкетинга предупреждает, что нельзя говорить, что девочка красива, потому что это может принести несчастье. Незнакомым людям ее показывать нельзя потому, что они могут пожелать ей зла. С ума сойти! В Швейцарии люди с удовольствием делятся своей радостью от рождения малыша, а здесь мне приходится прятать собственную дочь или покрывать ее голову кангой, когда я выхожу из дома. Мне очень трудно все это принять.
Вот уже три дня я безвылазно сижу с малышкой в темной хижине, в то время как мать стережет вход. Лкетинга между тем собирается отпраздновать рождение дочери. По этому случаю забивают крупного быка. На празднике присутствуют несколько старейшин; они едят мясо и в знак благодарности благословляют нашу дочь. Я получаю лучшие куски, чтобы набраться сил. Ночью какие-то воины танцуют танец, посвященный мне и моему мужу. Конечно, после этого их тоже нужно накормить. Мать приготовила вонючее варево, чтобы защитить меня от новых болезней. Пока я справляюсь с этим напитком, все смотрят на меня и произносят: «Enkai». От одного глотка этой смеси меня выворачивает наизнанку. Улучив момент, выплескиваю остатки в песок.
На праздник также заглядывают ветеринар с женой. Их появление для меня как луч света. Мало того, они сообщают, что по соседству с ними освободился домик. Теперь я очень хочу новый дом с двумя жилыми комнатами и санузлом внутри. На следующий день мы перебираемся из этого решета в домик в ста пятидесяти метрах отсюда. Сначала я делаю хорошую уборку, пока мать присматривает за нашей дочерью. Она так искусно прячет ребенка под кангой, что ничего невозможно заподозрить.
Люди без конца приходят к магазину. Они хотят купить хоть что-нибудь. Магазин выглядит пустым и заброшенным. В кредитной книге не осталось свободной строчки. У меня снова нет денег на грузовик, а работать я пока не могу и не хочу. Так что магазин остается закрытым.
Каждый день до полудня я занята стиркой грязных подгузников. Лодыжки ужасно болят. Так дальше продолжаться не может. Я ищу девушку, которая будет помогать мне по дому, особенно со стиркой, чтобы у меня было больше времени для Напираи и готовки. Лкетинга находит нам для этой работы бывшую школьницу. За тридцать франков в месяц и стол она готова носить воду и стирать. Теперь я наконец могу наслаждаться общением с моей малышкой. Она такая красивая, веселая и почти никогда не плачет. Мой муж тоже часто подолгу лежит с ней под деревом перед нашим домиком.
Постепенно я составляю себе распорядок дня. Девушка работает очень медленно, и я никак не могу найти к ней подход. Я замечаю, что моющее средство быстро заканчивается. Запасы риса и сахара тоже тают на глазах. Как только подгузник становится мокрым, Напираи начинает кричать. Пытаясь понять, в чем дело, обнаруживаю, что у девочки покраснела кожица между ног. Мне становится не по себе. Призвав девушку, принимаюсь ей втолковывать, что нужно полоскать подгузники до тех пор, пока на них не останется следов от порошка. Девушка равнодушно смотрит на меня и говорит, что вряд ли найдется такой дурак, который будет по сто раз на дню таскать воду за тридцать франков. Взбешенная такой наглостью, я выпроваживаю ее. Лучше буду стирать сама.
Голод
Между тем люди голодают и теряют терпение. Магазин закрыт уже больше месяца, и жители каждый день приходят к нам и спрашивают, когда мы снова откроемся. Однако пока я не вижу возможности вернуться к работе. Сначала нужно ехать в Маралал и нанимать грузовик. Но на нашей машине я теперь просто боюсь где-нибудь застрять с малышкой. Коробка передач отрегулирована кое-как, замок зажигания барахлит и есть еще куча мелких неисправностей.
Однажды к нам наведывается местный шериф и выражает свою озабоченность тем, что жители голодают. Он знает, что в магазине еще осталось несколько мешков кукурузной муки, и просит продать хотя бы их. Я неохотно иду в магазин, чтобы пересчитать запасы. Лкетинга отправляется со мной. Когда мы открываем первый мешок, меня едва не выворачивает наизнанку. Сверху кишат толстые белые личинки, а между ними резвятся маленькие черные жучки. Такая же картина наблюдается в остальных мешках. Пошарив в личинках, шериф сообщает, что задет только верхний слой. Но я отказываюсь выставлять это на продажу. Между тем новость, что у нас все еще есть кукурузная мука, распространяется словно лесной пожар. Все больше и больше женщин осаждают магазин и желают ее купить. Посоветовавшись с мужем, я предлагаю раздать все бесплатно. Шерифу эта идея не по душе – он говорит, что это приведет к мордобою и кровопролитию в самое ближайшее время. Поэтому разумнее все это продать, но по сниженной цене. Пятьдесят с лишним человек стоят у магазина с мешками и сумками наготове. Но я не могу прикоснуться к муке, я боюсь этих личинок. Да и в конце концов у меня на руках Напираи. Нам явно нужен помощник.
Оставив Лкетингу с шерифом, отправляюсь в хижину матери за старшим братом. Он там и идет со мной в магазин. Напираи я оставляю с матерью. Мы возвращаемся как раз вовремя: люди уже берут здание приступом, в то время как шериф пытается сдержать их натиск. Лкетинга уже начал отпускать товар. Каждый может купить не больше трех кило муки. Я кладу на весы гирьки и принимаюсь обслуживать покупателей. Лкетинга с братом расфасовывают неаппетитную продукцию. Мы работаем как проклятые и рады, что шериф приглядывает за порядком. К восьми вечера весь товар распродан, а мы едва шевелимся. Зато мы снова при деньгах.
Конечно, хорошая торговля и уверенность, что наш магазин нужен людям, очень для меня важны. Но сейчас мне нужно к ребенку. Обеспокоенная, мчусь в темноте к хижине. Мой ребенок не видел груди больше шести часов, и я ожидаю увидеть мою совершенно обезумевшую без материнского молока дочь. Я подхожу к хижине, но слышу не плач ребенка, а пение матери. Заползаю внутрь и замираю. Моя девочка сосет большую, длинную, черную грудь. Я не могу не восхищаться этим зрелищем. Мать смеется, протягивая мне моего голого ребенка. Когда Напираи слышит мой голос, она кричит и теперь хочет получить мою грудь. У меня до сих пор нет слов – я не могу понять, как мать смогла так долго успокаивать ее своей пустой грудью.
Через некоторое время появляется муж, и я рассказываю ему об этом. Он смеется и говорит, что здесь это в порядке вещей. Сагуну тоже приносили к матери еще совсем малышкой. Мать получает первую девочку в качестве помощницы по дому. Она воспитывает ее практически с рождения, кормит грудью и коровьим молоком. Я смотрю на дочь. Несмотря на то, что она вся в грязи и пахнет дымом, я очень довольна. И вместе с тем я уверена, что никогда никому не отдам своего ребенка.
Напившись у матери чаю, мы возвращаемся к себе. Лкетинга с гордостью несет Напираи. У двери нас поджидает шериф. Придется поить его чаем.
Во время чаепития Лкетинга неожиданно встает, вынимает из копилки двести шиллингов и протягивает шерифу. Я не понимаю, зачем он это сделал, но пока помалкиваю. Когда шериф уходит, узнаю, что он потребовал плату за помощь в охране магазина. Меня это бесит, потому что он снова нас обманул. Он сам хотел, чтобы мы продали муку, а следить за порядком – его обязанность, за которую ему платит государство. Я пытаюсь спокойно объяснить все это Лкетинге, и мне приятно видеть, что на этот раз он со мной согласен.
Магазин между тем остается закрытым. Последнее время к нам зачастил парень-помощник. Меня он не беспокоит, чему я очень рада, но, судя по разговорам, которые он ведет с Лкетингой, ему явно что-то нужно. Когда я заговариваю об этом с мужем, он отвечает, что парень недоволен тем, как его рассчитали. Сейчас у меня нет ни времени, ни желания входить во все это – тем более парня нанял Лкетинга, не посоветовавшись со мной, значит, пускай сам и разбирается.
Наша жизнь идет своим чередом. Напираи растет не по дням, а по часам и становится хорошенькой пышечкой. Мне до сих пор нельзя показывать ее незнакомым людям. Каждый раз, когда кто-то приближается, Лкетинга прячет ее под одеяло. Ей это совсем не нравится.
Однажды, вернувшись с реки, мы хотим пойти в чайный домик, но тут к Лкетинге подходит старейшина, отец парня-помощника. Завязывается разговор. Муж просит меня подождать, а сам идет к «полицейской будке». Там я вижу шерифа, егеря и парня из магазина. С беспокойством наблюдаю за ними издалека. Напираи спит у меня в канге. Проходит уже больше пятнадцати минут, а мужчины по-прежнему что-то обсуждают. Я иду к ним.
Судя по лицу мужа, разговор серьезный. Он зол; идет жаркий спор, в то время как парень наблюдает за происходящим, стоя в сторонке. Постоянно звучат слова: duka и shop. Поскольку шериф говорит по-английски, я хочу знать, в чем дело. Но он не удостаивает меня ответа.
Вскоре все обмениваются рукопожатиями и расходятся. Лкетинга проходит мимо меня, как заколдованный. Хватаю его за плечо и требую объяснений. Не сразу он отвечает, что должен дать парню еще пять коз в счет зарплаты, иначе его отец угрожает заявить в полицию. Лкетинга не хочет в тюрьму. Я вообще не понимаю, что происходит. Спрашиваю, каждый ли месяц парень получал зарплату. «Да, Коринна, – отвечает муж. – Не знаю, зачем им пять коз, но я не хочу снова в тюрьму, я хороший человек. Отец этого парня большая шишка!» Я не сомневаюсь, что Лкетинга выплачивал парню все, что тому причитается. Просто так угрожать тюрьмой – последнее дело, тем более парень сам виноват, что плохо работал. Я в ярости. Догоняю парня и кричу: «Чего тебе надо?» На его лице появляется тупая ухмылка: «От тебя ничего. Только от твоего мужа». Я больше не могу сдерживаться и начинаю лупить его. Он пытается увернуться, но я хватаю его за рубашку и тяну на себя, громко ругаясь по-немецки и даже позволяя себе плевки.
Мужчины пытаются меня удержать. Напираи пронзительно кричит. Тем временем Лкетинга сердито говорит: «Коринна, ты сошла с ума! Иди домой!» – «Я не сошла с ума! – кричу я. – Ни капельки не сошла! Но если ты отдашь ему коз, я больше не открою этот чертов магазин!» Парня держит его отец-старейшина, иначе он наверняка бросился бы на меня. Я вырываюсь и бегу домой с вопящим ребенком на груди. Я не понимаю своего мужа! Как можно позволить так себя запугать? Шерифа я тоже не могу понять. Довольно! С этого момента местные будут платить за все. Никто не сядет в нашу машину, не заплатив предварительно. Многие с удивлением смотрят на меня, когда я в бешенстве пробегаю мимо. Но мне все равно. Я понимаю, что парень с отцом в шоке – здесь не женщины бьют мужчин, а наоборот.
Лкетинга вскоре приходит с шерифом. Они хотят знать, почему я себя так веду. Мой муж настолько потрясен случившимся, что я снова прихожу в ярость. Я сую шерифу под нос кредитную книгу, чтобы он убедился, сколько денег мы потеряли из-за этого «работника». Это если не считать его собственного долга более чем в триста шиллингов! И этот наглец еще требует пять коз! Это целая полугодовая зарплата! Наконец до шерифа доходит, в чем дело. Он извиняется за поспешные выводы. Но теперь нужно найти способ договориться со старейшиной, так как дело уже сделано – Лкетинга пожал руку.
В знак уважения я должна приготовить шерифу чай. Я разжигаю огонь в нашей маленькой печке и выношу ее на улицу, чтобы ветром раздуло угли. Ночь сегодня звездная. Собираясь возвращаться, вдруг замечаю фигуру с блестящим предметом всего в нескольких метрах от себя. Чувствуя, что что-то не так, быстро вхожу в дом и зову Лкетингу. Муж выходит на улицу. Я с опаской держусь за ним. Шериф остается в доме. Я слышу, как Лкетинга спрашивает, кто здесь. Вскоре после этого узнаю голос и вижу фигуру парня с мачете. Лкетинга спрашивает, какого черта ему нужно. Тот отвечает, что пришел свести счеты с мzungu. Я быстро возвращаюсь в дом и спрашиваю шерифа, слышал ли он. Шериф кивает и тоже выходит. Парень хочет убежать, но Лкетинга хватает его и отбирает мачете. Я торжествующе смотрю на шерифа. Теперь он свидетель покушения на убийство. Он должен арестовать парня, и завтра мы все вместе поедем в Маралал, чтобы написать официальное заявление. Я больше не желаю видеть этого опасного идиота вблизи моего дома. Парень пытается уладить ситуацию, но я настаиваю на аресте. Шериф уводит его. Мой муж тоже куда-то уходит, и я впервые запираю входную дверь.
Через некоторое время стучат. Удостоверившись, что это ветеринар, открываю. Он слышал шум и хочет узнать, что случилось. Я предлагаю ему чай. Выслушав мой рассказ, ветеринар говорит, что он на моей стороне, и предлагает помощь. Он не понимает, как мы могли позволить этому сумасшедшему работать у нас, ведь он постоянно впутывается во всякие темные дела, так что отцу потом приходится подчищать за ним.
Когда возвращается муж, мы еще разговариваем. Озадаченный, он смотрит на ветеринара, а затем на меня. Затем садится, и они с ветеринаром принимаются обсуждать сегодняшний инцидент. Я чувствую, что вымоталась. Пожелав мужчинам спокойной ночи, заползаю под москитную сетку к моей любимой девочке.
Сегодняшний случай не идет из головы, мне трудно заснуть. Позже рядом ложится Лкетинга. Ему хочется секса. У меня совсем нет желания, к тому же рядом Напираи. Но муж настойчив. Мы пробуем, однако это причиняет мне боль. Я в раздражении отталкиваю его и прошу быть терпеливым, ведь Напираи всего пять недель. Лкетинга не понимает причины отказа и начинает упрекать меня в том, что я, вероятно, уже порезвилась с ветеринаром. Он снова доводит меня до слез. Я и так сыта по горло сегодняшними приключениями! Я больше не могу и не хочу разговаривать. Я велю ему убираться из моей постели. После его мерзких обвинений и всего, что я сегодня пережила, я не желаю находиться рядом с ним. Он укладывается в передней комнате. Напираи два-три раза будит меня, затем приходится менять подгузники.
Около шести утра, когда дочь снова просыпается и плачет, раздается стук в дверь. Должно быть, это шериф, но после нашей ссоры с Лкетингой я не в настроении ехать в Маралал. Лкетинга открывает. На пороге шериф и отец парня. Пока я одеваюсь, снаружи успевает вспыхнуть жаркий спор. Через полчаса Лкетинга с шерифом входят. Шериф передает извинения от парня и его отца и говорит, что, если мы откажемся от своего намерения ехать в Маралал, отец готов дать нам пять коз. Я говорю, что сейчас я, конечно, в безопасности, но что помешает парню заглянуть ко мне в гости с мачете завтра или в любой другой день? Пусть уж лучше отсидит свои положенные два-три года в Маралале. Шериф передает мои слова старейшине. Тот обещает на время увезти парня к родственникам. Он гарантирует, что сын больше не подойдет к нашему дому ближе, чем на сто пятьдесят метров. Я уступаю, только когда старейшина дает мне расписку. Лкетинга отправляется за козами.
Я рада, что он ушел, и около полудня собираюсь пройтись к миссионерам, чтобы показать дочь. Отец Джулиано не видел ее со времени моего пребывания в Вамбе, а отец Роберто ее совсем не знает. Оба очень рады моему визиту. Отец Джулиано искренне восхищается моей прекрасной дочуркой, которая с любопытством разглядывает его белое лицо. Когда он узнает, что Лкетинга ушел, то приглашает меня пообедать. Меня угощают пастой и салатом. Как давно я не ела салат! Мне так хорошо, словно я попала в страну изобилия и безделья. Пока мы едим, отец Джулиано сообщает, что скоро уезжает в отпуск в Италию как минимум на три месяца. Я рада, но мне будет трудно без него. Как часто он выручал нас из беды, мой ангел-хранитель!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.