Текст книги "Анна – королева франков. Том 1"

– А названия острова и реки? Что обозначают они?

– Название острова обозначает всего лишь место или местоположение. И только. А вот название реки в античные времена звучало иначе – Секвана и происходило от кельтского слова «священная». А потом середину слова сократили и получалась Сена.

Анна была удивлена познаниями своего будущего супруга, убедившись, что она не ошиблась во время первого знакомства, что у него умные глаза, похожие на глаза ее отца Ярослава. Она не успела задать Генриху очередной вопрос, как он опередил ее, спросив:

– Я слышал, что через Киев протекает большая река Днепр. Она действительно такая широкая и могучая, как о ней идет молва?

– Да, ваше высочество. Молва не преувеличивает.

– Расскажи мне о ней? – попросил король.

– Геродот – древнегреческий ученый – называл нашу реку Борисфеном, что в переводе с греческого означает «река с севера», а в славянском народе она именуется как Славутич.

– Тогда почему Днепр?

– Эта река является торговым путем «из варяг в греки». Скандинавы назвали ее Данпар, а поскольку их много нанимается на службу к князьям Руси, да и торговцев из скандинавских стран не меньше, вот и распространилось это название по миру, но только в славянском варианте этого слова, в котором слово «Данпар» стали произносить как «Днепр». Мы же называем реку Славутичем от слова «славный».

Это равнинная река с медленным и спокойным течением. Имеет извилистое русло, образует рукава, перекаты, острова, протоки и отмели. Протекая через всю Русь, впадает в Скифское море.

– А как у вас с охотой? Знать любит охотиться? Вот наши леса полны дичи, – продолжил Генрих беседу. – А ваши?

– О, земли Руси – это равнины и косогоры, перемежаемые перелесками, или безбрежная ширь, окаймленная на горизонте синей полосой леса. Это обширный край, покрытый густыми лесами и опасными болотами. Западноевропейские путешественники воспринимают Русь землёй сплошного леса, среди которого, на небольших прогалинах, разбросаны города и деревни. Без лесов не существовало бы и Руси.

– Почему? – недоуменно уточнил король.

– Потому что основным материалом для строительства городов многие века были деревья. К тому же из их стволов и ветвей выпиливали и строгали копья и стрелы, делали луки, укрепляли селения частоколом, обожженные бревна укладывали в основание земляных валов. По границе со степью засечные леса соединяли рвами в непрерывную цепь, валя деревья кроной к неприятелю. Их стволы сцеплялись с пнями, сучья с сучьями, и создавалась неприступная для вражеской конницы засека, которая долго сохранялась живой. С помощью лодейного флота, в строительстве которого в основном использовали местную древесину, князья и бояре вели торговлю и войны…

Дубовые рощи у нас почитаются как священные. Да и в греческом псалме «дубравы остаются пред лицом Господа, ибо идет он судить землю».

Наши леса полны зверья всякого: вепрей, оленей, косуль, медведей, лисиц, соболей, горностаев, куниц, белок и зайцев. Поэтому все князья заядлые охотники, и я в том числе. Но помимо зверья в лесах, в наших реках много щук, сазанов, судаков, лещей, сомов, лососей, осетров и других рыб.

– Ты ездила на охоту? – воскликнул король, перейдя на «ты» и не скрывая своего изумления, пропустив мимо ушей сказанное княжной о рыбах.

– Да, со своими старшими братьями и отцом. Я метко стреляю из лука, находя большое удовольствие в охоте. Поэтому никогда не возвращалась домой без личной добычи.

Генрих смотрел на девушку с явно выраженным восхищением. Её рассказ поразил его до глубины души, и он даже не пытался скрыть этого.

Архиепископ, изумленный умением княжны интересно рассказывать, попросил её поведать всем о стольном граде Киеве. И тут она превзошла саму себя, вознося до небес красоты своего города, описав Золотые Ворота с надвратной церковью Благовещения и оборонным земляным валом; Софийский собор, представлявший собой пятинефный крестово-купольный храм с тринадцатью главами; Храм Успения Пресвятой Богородицы – первый каменный христианский храм, в украшении интерьера которого был обильно использован мрамор; каменный Ярославов княжий двор; Церкви святых Ирины и Георгия, названные в честь христианских имен великой княгини и великого князя всея Руси…

Слушая Анну, епископы Роже и Вальтер согласно кивали головами, молчаливо подтверждая, что княжна говорит истинную правду.

Не выдержав своей пассивной роли в происходящем, словоохотливый Вальтер решил высказать и свое мнение:

– Да, Святая София в центре Киева стоит, как сердце всего государства, и все ее тринадцать куполов золотом отражают солнечные потоки, щедро льющиеся на них с неба. И войско у великого князя преогромное, и много кораблей по широкому Славутичу плавает. А Золотые Ворота просто поражают своим величием. Земли же Ярославовы простираются от Балтии до Скифского моря.

А пока велись умные разговоры о Руси, франкские рыцари не сводили пламенных глаз с подруг княжны, сидевших на другом конце длинного стола, которые были такими же чистыми и ухоженными, как и их госпожа.

Несмотря на присутствие короля и молодой королевы, всеми присутствовавшими за столами вскоре овладело веселье. Стало шумно. То в одном, то в другом месте раздавались взрывы громкого смеха. Как поняла Анна, это рыцари веселили рядом сидящих дам и девушек пошловатыми историями про аббатов и монахинь. Их рассказы исторгали хихиканье даже у епископов.

Не трудно было заметить со стороны, как нетерпеливые мужские руки ловили под столом горячие женские колени, которые были особенно заманчивы под шелком их платьев. Им, опьяневшим от большого количества влитого внутрь вина, наверное, казалось, что это был последний день их жизни.

Те же, одетые по-заморскому, то краснели, то хихикали, то стреляли глазами в сторону мужественных воинов. И более всего светловолосая Дарина, превосходившая по смелости Любиславу, которая, смущаясь, постоянно краснела от комплиментов рыцарей, хотя и не понимала их. Вдали от дома и строгих родителей они почувствовали свободу и потребность в любви, которую сулили им франки, поедая их голодными и в то же время чувственными взглядами. И по девушкам было видно, что они хотели этого и им нравилось мужское внимание.

Анна перевела взгляд на добродетельную Марьяну, которая сидела за столом со строгим выражением лица и не участвуя в кокетстве своих соотечественниц и заигрывании с ней местных рыцарей. Несмотря на свою славянскую красоту, молодая женщина вела себя неприступно, и рыцари, не единожды попытавшись втянуть ее в свои любовные игры, отказались от этой безнадежной затеи.

Княжна поняла, что ее подруги не вернутся с боярином Велимиром, его женой Братумилой и княжими отроками под отчий кров. Быстрее всего, они выйдут здесь замуж и останутся во Франкии. А вот Марьяну она попросит остаться с ней, чтобы рядом была живая душа с ее оставшейся в прошлом родины.

Анне выделили покои в левом крыле дворца, состоявшие из большой опочивальни, гардеробной, умывальни, малого обеденного зала, малой гостиной и еще одной комнаты непонятного предназначения, в которой она решила поселить Марьяну, Дарину и Любиславу, распорядившись, чтобы в нее поставили три ложа, их сундуки, стол и стулья.

Все стены помещений, которые уходили плавно в потолок, образуя свод такого же цвета, были выложены из серого и коричневого камня. Они были облагорожены вставками из дерева, фресками и небольшими витражами. Часть стен была занавешена ковровыми картинами с диковинными цветами и травами, фантастическими животными и сценами из придворного быта. В опочивальне на одной из стен было большое бронзовое зеркало.

Двери и оконные проемы, украшенные верёвочным орнаментом, имели полукруглую форму. Мозаичный каменный пол во всех комнатах радовал взгляд разной расцветкой с преобладанием то красного, то синего, то зеленого цветов.

Во всех помещениях были большие камины с порталами, облицованными светлым шероховатым камнем нескольких оттенков: белого, кремового, бежевого и коричневого. Возле них на полу лежали медвежьи шкуры.

В малой гостиной на шкурах были разбросаны темно-зеленые подушки для сидения, окаймленные золотой тесьмой. Возле стен стояло два деревянных дивана с такими же зелеными подушками и два невысоких шкафа на низких ножках, дверки которых были декорированы резьбой из круглых розеток и полукруглых арок, а сами шкафы расписаны яркими красками. На круглом столе, стоявшем на большом восточном ворсистом ковре в окружении пяти стульев, красовалась серебряная ваза с букетом цветов.

Столовая по интерьеру не очень отличалась от гостиной, разве что в ней находился большой стол с пятнадцатью стульями, имевшими высокие резные спинки с растительным орнаментом, и кресло, обтянутое расписным холстом. На шпалерах, закрывавших стены, были изображены «Дама с единорогом», «Выезд на охоту», «Адам и Ева возле дерева Познания» и «Отжим винограда».

В опочивальне Анны стояли ложе с голубым бархатным балдахином, накрытое синим, расшитым серебряными цветами покрывалом, и такого же цвета подушками; два кресла возле большого камина, небольшой стол с тремя стульями и два сундука с серебряной отделкой. Каменный пол был застелен восточным ковром в сине красных тонах с растительным орнаментом.

В гардеробной уже стояли все ее сундуки, в которых находилась её одежда, драгоценности и книги.

Обойдя выделенные ей покои, Анна потребовала принести ей воду для купания.

Вскоре в умывальную комнату внесли большую деревянную бадью, скрепленную двумя железными обручами, и наполнили водой, от которой поднимался еле уловимый взглядом пар. Девушка с легким стоном удовольствия погрузила свое уставшее тело в теплую воду и закрыла глаза, чувствуя, как ее отпускает напряжение, в котором она пребывала с момента встречи с королем до последней минуты.

Марьяна достала кусок пахучего ромейского мыла, которое матушка дала Анне в дорогу, и, вымыв ей длинные волосы и обернув их куском чистого полотна, намылила всё тело. После купания княжна встала во весь рост, и Марьяна ополоснула её чистой водой из ковшика. Затем вытерла досуха и помогла надеть тонкую белую сорочку, после чего проводила на ложе. А сама быстро разделась и вымылась в той же воде, пока она совсем не остыла.

Анна никак не могла уснуть, взбудораженная множеством впечатлений, но более всего пыталась определить для себя, какое у нее сложилось отношение к Генриху. Оно было неоднозначным. С одной стороны, он понравился ей своей сдержанностью, тактичностью и мягкостью. И хотя она знала его совсем мало, чувствовала, что душа у него добрая и отзывчивая. Ум, светившийся в его глазах, не был обманчивым. Король красиво излагал свои мысли, знал историю своего королевства.

Да и черты его лица были благородными. Если бы он чаще улыбался, и вовсе выглядел бы красивым мужчиной. Но постоянно сведенные угрюмо брови, мрачность, которая окутывала его, словно ореол, глубокие морщины возле рта и глаз слишком его старили. И еще эта усталость, которая делала тусклым его взгляд и опускала плечи…

Конечно, возраст Генриха проявлялся еще и в его грузном теле, которое не было привлекательным. Не то что у стройного графа Валуа, мелькнула предательская мысль, которую Анна тут же отогнала. Не гоже ей думать о чужом мужчине, когда она предназначена королю франков.

Постепенно сон и усталость сморили княжну.

Генрих в эту ночь тоже ворочался без сна, вспоминая каждую минуту с того момента, как он увидел киевскую принцессу.

Его темные глаза сверкнули в тусклом свете свечи, которая создавала в комнате полумрак. С первого мгновения, увидев Анну, гордо восседавшую на своей лошади, он сразу почувствовал в незнакомке характер. Вечером он слышал её повелительный голос, что убедило его, что девушка, несмотря на свою молодость, несомненно, упряма и решительна, как и он сам.

Генрих слегка улыбнулся своим мыслям, которые вдруг сменились, перейдя с характера невесты на ее внешность. Она была не очень высокого роста, но отличалась величавой осанкой. Бирюзовое платье из тонкой парчи пленительно обтягивало высокую, упругую грудь, а талия, опоясанная красивым золотым поясом с драгоценными каменьями, была такой тонкой, что ему казалось, он может обхватить ее пальцами одной руки. Всё вместе лишь подчеркивало хрупкое изящество девушки.

Волнистые волосы блестели в лучах солнца, споря с ним своим золотым сиянием. Его в Анне привело в восторг все: и мягкий овал лица, и прямой изящной формы носик, и тонкие брови, нежной линией очерчивающие ясные голубые глаза такой глубины, что в ней хотелось утонуть, благословляя Господа за такую блаженную смерть, и чувственный рот с пухлой нижней губой… Вообще черты лица Анны показались ему безукоризненными.

Обращение ее отличалось неотразимой прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкою убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался ему в душу. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык, хотя она и разговаривала с ним больше на латыни, был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад.

По уверенной посадке девушки на лошади было с первого взгляда понятно, что она ездила верхом с детства. К тому же княжна обладала трезвым умом и прекрасными способностями, что указывало на то, что она сможет хорошо управлять как королева, повелевать слугами и, в случае необходимости, даже воинами.

И Генрих был абсолютно прав в своих выводах. Анна не испытывала недостатка в храбрости – ни в малейшей степени. Подобно своему отцу, она обладала решительностью, отвагой и предельной выносливостью, унаследовав при этом ещё и осторожность матери.

Она никогда не неслась навстречу опасности сломя голову, с неудержимой решимостью стремясь к столкновению. Наоборот, она просто ждала, пока беда сама не подкрадётся к ней. Словом, княжна никогда не отступала перед трудностями, но и не искала неприятностей.

Тем не менее, Анна не смогла укрыться от любви к Филиппу. Страстность, до поры до времени дремавшая в ней, была под стать ее солнечным волосам. Но Генриху никогда не удастся в этом убедиться.

Утро наступило быстро. Анна проснулась сама и сладко потянулась, обведя взглядом чужое жилище. Оно не радовало ей душу.

– Интересно, а какими будут покои в королевском дворце? – подумала она. – Впрочем, неважно это. Я переделаю их по своему усмотрению.

От этой мысли стало легче, и девушка, уже радуясь новому дню, вскочила со своего ложа. Хорошо, что возле него был постелен ковер, иначе ногам было бы холодно.

Когда она сошла вниз, Генрих уже ждал ее в пиршественной зале, сидя в кресле возле камина и разговаривая со своим шурином. Они пили вино, о чем-то оживленно разговаривая. При виде Анны оба поднялись и пошли навстречу. Бодуэн низко поклонился, поцеловав руку княжны, а король запечатлел поцелуй на ее лбу и, взяв под локоть, помог сесть в кресло.

– Как спалось на новом месте? – поинтересовался он.

– Долго не могла уснуть, находясь в плену новых впечатлений, а потом все же сдалась усталости и проснулась довольно поздно. Надеюсь, я не опоздала на утреннюю трапезу?

– Даже если бы и опоздали, её по первому вашему велению подали бы снова. Так что путь вас не волнует подобная чепуха.

– Но я пропустила утреннюю молитву в церкви…

– Ничего страшного, восполните ее вечерней. Я подписал наш брачный договор в том виде, как он был составлен великим князем Ярославом. Все пункты, внесенные им, не вызвали у меня ни единого возражения, так что можем готовиться к свадьбе.

– О, до нее ведь еще целый год! – воскликнула княжна, смеясь. – Времени предостаточно.

– Это так только кажется, – сказал с легкой улыбкой Генрих, снисходительно отреагировав на ее наивность.

Уже с сегодняшнего утра задействованы все службы королевства, готовя приглашения на венчание и вашу коронацию всем вассалам и королям других стран. При этом нужно учесть всех, чтобы никого не обидеть забывчивостью. Через месяц сотни специальных гонцов будут разосланы в королевства и герцогства Европы с приглашениями. Другие гонцы развезут приглашения вассалам Франкского королевства.

Нужно будет продумать, где и как разместить гостей в соответствии с их статусом и немалым эскортом рыцарей и слуг.

А тем временем будут шиться для вас свадебный и коронационный наряды и обувь, изготавливаться корона и королевская мантия.

– Я буду венчаться в своем наряде, который привезла с собой, – категорично заявила Анна твердым голосом.

Генрих, незаметно переглянувшись с шурином, поднял на нее глаза и спокойно ответил:

– Как считаете нужным. У нас нет строгих требований к венчальному платью невесты.

– Спасибо, ваше высочество. А что вы скажете о коронационном платье? Я могу надеть то, что мне нравится?

– Увы, милая принцесса, боюсь, я вас разочарую, сказав нет, поскольку в королевстве существует узаконенное требование, как должна выглядеть королева во время своей коронации.

– Ну что ж, тогда я должна ему подчиниться. А чем будет занят сегодняшний день?

– После завтрака я хотел бы предложить вам прогулку по Реймсу, чтобы вы имели представление о городе, в котором вам придется жить.

– С удовольствием ее принимаю, – радостно откликнулась Анна, видя, что стол уже накрыт.

Генрих остался очень доволен приданым супруги и дарами киевскими. Было много золота и драгоценных камней, которые он мог пустить на увеличение и содержание своего войска. А также множество различных мехов, которые можно было выгодно продать, и дорогих тканей, купить которые он не мог себе позволить. Остался он под приятным впечатлением от множества серебряных блюд, чаш, кубков и кувшинов для вина.

Король уведомил Анну, что уже отправил гонца к королю Ярославу с письмом, в котором уведомил его, что все требования, изложенные в договоре, он принял и готов выполнить, а также поблагодарил за приданое, которое превысило все его ожидания.

– Обоз с вашим приданым и дарами вашего отца отправится завтра в Париж вместе с камерарием Рено в сопровождении охраны рыцарей во главе с Госселаном де Шони.

Анна поблагодарила его в ответ и, загадочно улыбнувшись, сказала:

– А свой свадебный подарок я вручу вам после нашего венчания.

После утренней трапезы король поднялся и, подав руку Анне, покинул вместе с нею зал.

За ними поспешил архиепископ Ги. А когда узнал, что королева хочет посмотреть Реймс, предложил свои услуги. Пока они разговаривали друг с другом, в конюшие оседлали их лошадей, и они втроем отправились в путешествие по городу.

Он создавал особый мир, обнесенный крепостными стенами, отгороженный от «чужой» ему территории. Система городских укреплений была аналогична замковой: ров, вал, стена с каменными галереями и амбразурами.

Этот город при застройке отказался от прямоугольной планировки. План его был запутан, улицы и переулки тесны, кривы и непредсказуемы. Стянутый поясом каменных стен, он имел мало места, дома тянулись вверх, почти соприкасаясь вторыми этажами друг с другом. Они не нумеровались, но различались по внешнему виду и отдельным приметам: барельефу, скульптуре или оригинальной детали фасада.

Центром города был собор. Недалеко находилась ратуша, объединенная со сторожевой башней беффруа, где висел набатный колокол, а рядом с ней располагалась рыночная площадь, дома богатых горожан, гильдейские дома, склады и торговые ряды.

После Киева Анне дико было видеть мусор и нечистоты, вылитые прямо на улицу.

Увидев, как королева скривилась, поднеся к носу душистый платочек, архиепископ виновато произнес:

– Подобные действия в городе запрещены, но горожане повсеместно нарушают запреты, и сладу с ними никакого нет.

Анна ничего не ответила, но попросила короля вернуться обратно. Чтобы компенсировать королеве столь неудачно завершившуюся поездку, Его Преосвященство предложил посмотреть архиепископский дворец, на что она охотно согласилась.

Ги де Шатильон был одет в черную с фиолетовой окантовкой дзимарру103103
  Основное повседневное облачение католических епископов


[Закрыть] с пришитой накидкой на плечи, которая была препоясана фиолетовым шелковым поясом. На голове у него был фиолетовый пилеолус,104104
  Церковный головной убор, шапочка католического священника


[Закрыть] который прикрывал тонзуру – выбритое место на макушке, являвшееся знаком обращения к Богу.

Архиепископ был еще не старым человеком, среднего роста и упитанности, с глубоко посаженными светло – серыми глазами под темными густыми бровями и крупным носом, имевшим горбинку на переносице. Его широкий рот словно был создан для проповедей, возвращавших «заблудших овец» на круги христовой веры, и предания человека анафеме, безвозвратно усвоившего себе богохульное учение.

Всем своим видом Ги де Шатильон показывал, что он человек Божий, которому поручено быть присутствующим Христом среди Своего народа, служить ему и вести к святости.

Внешне дворец его представлял собою высокое Т-образное здание. Внутри оно было испещрено длинными переходами и каменными винтовыми лестницами. Куда ни падал взор – всюду он натыкался на какие-то закоулки, узкие, будто щели, помещения и низкие своды над головой. Везде и всюду преследовал запах сырости.

На серых стенах не было никаких украшений, что подчеркивало аскетичность интерьера. Однако в некоторых комнатах Анна увидела непривычные для неё столы, кресла и стольцы с витиевато вырезанными ножками, попросив заменить ими имеющиеся в ее покоях, которые казались теперь грубыми и громоздкими.

Не скрывая гордости, Ги де Шатильон показал королеве абак, который для него смастерил реймсский столяр по рисунку Герберта, образованнейшего человека, в молодости имевшего случай видеть подобные счетные приспособления у арабов.

Анна с интересом рассматривала эту необычную разграфленную на двадцать семь колонок доску, в которых лежали роговые жетоны с начертанными на них числовыми знаками.

– Для чего эти предметы? – поинтересовалась она, взяв один из них в руку.

– С ними можно производить различные сложные вычисления, перекладывая их из одного отделения в другое.

– Покажите мне, как это делается, – попросила Анна, сгоравшая от желания постичь для себя что-то новое.

Архиепископ сильно смутился и отвел глаза в сторону.

– Простите меня великодушно, принцесса, но я не посвящен в тайны арифметики.

Анна разочарованно посмотрела сначала на хозяина дворца, потом на доску и отошла от неё. Но через минуту обратилась к Генриху:

– Мой король, не могли бы вы приказать, чтобы этого Герберта доставили сюда во дворец. Я бы очень хотела с ним пообщаться, чтобы он научил меня пользоваться абаком.

– Я постараюсь выполнить ваше желание, – ответил Генрих и посмотрел на архиепископа. – Узнайте, где сейчас находится этот Гилберт и доложите мне.

– Ваше высочество, – вновь смутился Ги де Шатильон, – я не могу выполнить ваше поручение, так как Герберт Аврилакский, он же Реймсский почил в Боге 12 мая 1003 года. Но я могу многое рассказать королеве об этом средневековом учёном и церковном деятеле, который был Папой Римским последних четыре года своей жизни. Он еще ранее был учителем епископа Вальтера.

Услышав это имя, Анна улыбнулась и успокоила хозяина – архиепископа:

– Не волнуйтесь, уважаемый Ги, я расспрошу сама об этом человеке у епископа Вальтера. Мы прекрасно нашли с ним общий язык, путешествуя из Руси по Европе в Королевство франков.

Тот облегченно вытер вспотевший лоб и предложил продолжить знакомство с дворцом.

Король не расставался с Анной ни на минуту, счастливый и гордый, что у него не только красивая невеста, но к тому же умная и любознательная. Он был полон самых приятных надежд на продолжение рода и никак не мог дождаться свадьбы, чтобы ощутить сладость её молодого тела.