Текст книги "Анна – королева франков. Том 1"

Дорогие сердцу люди… Как мало она с ними виделась и общалась. И сейчас бы много отдала, чтобы восполнить потерянное.

Но не суждено ей это. Уж слишком далеко отсюда Русь, а Новгород еще дальше… Но они пожелали ей счастья, хорошего замужества и славы. Может, так и будет?

Глава 16

В начале весны приехал Генрих, и дни наполнились более разнообразными занятиями. Зима никак не хотела покидать свои владения, высыпая из своих закромов последние запасы снега. Поэтому в ясные дни, когда солнце любовно обнимало, но еще не согревало землю, они катались с ним на санях по окрестностям под звуки бубенцов, вплетенных в гривы коней.

Длинными вечерами они садились с Генрихом в малой гостиной возле камина и рассказывали друг другу о своей жизни. Эти минуты, объединившие настоящее и прошлое, очень сблизили их.

Её будущий супруг любил слушать воспоминания Анны, которые она облекала в красивую словесную форму. Она рассказывала ему, как отец воспитывал ее, не делая особых различий между нею и пятью братьями, поэтому она и играла, и училась с ними.

– Я считала, что ничем не отличаюсь от мальчишек, – вспоминала Анна, – поэтому тяжело переживала, когда матушка решила закрыть меня в женской половине, чтобы я научилась вышивать, прясть шерсть и вести себя так, как подобает девушке, к возрасту которой я приближалась. Ибо ты, всегда подчеркивала она, являешься не простой сенной девкой, а княжной.

– Но, – засмеялась Анна, – было и нечто хорошее в новом образе жизни. Закрытая в обществе своих сестер, матери и многочисленных служанок, я слушала легенды, которые долгими зимними вечерами рассказывали самые старшие из них. К тому же просторную залу, отапливаемую двумя большими очагами, украшали и придавали ей уют мягкие подушки, ковры и меха, а помимо них её наполняли древние боги, богини и духи древней Руси. Но более всего я любила слушать сказания о Перуне с его золотой маской и серебряными усами.

– Кто такой Перун? – поинтересовался Генрих, впервые услышавший это имя.

– Это языческий бог войны и грома, грозный бог, которому приносили в жертву людей. Ему до принятия христианства присягали князья и их свита. Слушая рассказ о его гневе, женщины и девушки всегда дрожали от страха. Но только не я.

Им казался более приветливым Сварог – бог солнца и огня. Да и мне тоже. Но более всех мне нравился бог оракулов, скота и золота Волос, который был то добрым, то суровым, находивший в себе смелость и мужество вступать в союз с Перуном.

Была в языческой Руси еще более ласковая богиня Мокошь, хотя и не всегда благосклонная к людям. Она покровительствовала домашней работе и прядению, которые никогда меня не привлекали.

Нравились мне и рассказы о нимфах, любимых созданий тех русов, которых епископам не удалось окончательно обратить в свою веру. Нимфы жили в лесах и озерах, а также в домах, где охотно шутили над их хозяевами, пряча от них всевозможные предметы или досаждая влюбленным.

В хорошо отопленной зале под неусыпным оком моей строгой матушки не стихал веселый гомон и смех. Я смеялась вместе со своими сестрами, но с веретеном в руке очень быстро начинала дремать и грезила об охоте, захватывающих дух и пьянящих душу гонках на лошадях.

Иногда мне позволялось зайти в батюшкины покои, в которых было полно книг. Он читал их каждую свободную минуту, а часто и ночью при свете светильника. Он любил говорить:

– Книги – самые тихие и самые постоянные друзья, они самые доступные и мудрейшие советники и самые терпеливые учителя.

И вообще отец считал, что, читая, человек проживает несколько жизней, а комната без книг подобна телу без души.

Анна замолчала, погрузившись в воспоминания, и Генрих тактично позволил ей это, глядя на весело потрескивавшие поленья, вспыхивающие озорными искорками.

– Мы с отцом читали Святое писание, сочинения церковных отцов, а также хроники и другие книги, переведенные с греческого и болгарского языков, – с грустью добавила девушка, понимая, что то счастливое время кануло в лету.

Уезжая во Франкию, я постаралась проститься со всеми местами, которые были дороги моему сердцу. Когда ездила в Новгород, город, в котором родилась, в последний раз с крепостных стен полюбовалась им. И подумала о том, что его ничто в мире не заменит и я никогда не смогу его забыть. А еще попрощалась с могучим Славутичем, дубравами и рощами белоствольных берез, окружавшими стольный град Киев, а вот с самим городом попрощаться забыла. И теперь жалею об этом.

И вновь Анна ушла в себя, а потом тихо заговорила:

– Я помню, словно это было вчера, как с отцом ходила в Гео́ргиевскую це́рковь, построенную в честь Георгия Победоносца, небесного покровителя князя Ярослава. Как часто замирала в немом восхищении, стоя возле Золотых Ворот с Благовещенской церковью. Как с благоговением посещала вместе с родителем прокопанные в каменистых берегах Славутича Лаврские пещеры, где собрались святые монахи. Как гордилась Киевом, ослеплявшим чужаков роскошью княжих хором, церквей и рынков, которые отец сделал местом встреч и торговли…

И вдруг в памяти Анны всплыли минуты ее последнего прощания перед дальней дорогой. Она как раз молилась, когда во двор, где стояли уже запряженные лошади и полные скарба возы, вошел пресвитер Ларион.

– Ты молишься не по-настоящему, дочь моя, – глухо сказал он, вперив в нее свой пристальный взгляд.

И в ту секунду она раздраженно подумала, что священник не понимает, как ей тяжело молиться, когда перед её мысленным взором раз за разом вставали лица тех, кого она собиралась покинуть, и те места, где она росла.

И вдруг услышала сочувствующий голос, исполненный тепла:

– Набирайся мужества, дитя моё. Я знаю, что у тебя на душе. Но дочь должна повиноваться своему отцу-матери и обустраивать собственный очаг. Таков закон природы. Вот и для тебя пришло время выпорхнуть из-под родительского крыла и создать с мужем собственную семью. Ты окажешь большую честь Господу, воспитывая своих детей в христианской вере, уважая слуг Божьих, отдавая часть своего богатства церкви и проявляя милосердие к бедным. Последуй примеру твоих сестер, которые осчастливливают своих мужей и своих подданных…

– Твои страдания – это оскорбление для Бога и твоего отца, – после короткой паузы продолжил Иларион более сухим и холодным тоном. – Ты ведешь себя не так, как должна вести себя хорошая христианка и кроткая дочь.

Анна в ту секунду почувствовала такую вспышку гнева, что она моментально высушила слезы в ее глазах. Не скрывая раздражения, она вытерла тыльной стороной ладони заплаканное лицо и уже хотела резко возразить пресвитеру, но он властным взмахом руки остановил ее.

– Покорись, княжна. Только в повиновении Богу, Отцу и мужу женщина обретает покой.

И сейчас у нее снова возникли те же вопросы, что и тогда: почему же она не родилась мужчиной? Разве она не такая же образованная, как ее братья? Разве она не такая же умелая всадница, как они? Разве она не может наравне с ними посоревноваться на охоте, в плавании и стрельбе из лука?

Но ответить на них Анна не смогла и сейчас, поскольку до нее донесся, словно издалека, голос Генриха.

– Не тоскуй по местам, где ты жила, ma chère, – сказал он, взяв ее руки в свои и с пониманием глядя в глаза своей невесте. – Здесь не менее красивые места, много лесов и рек. Со временем ты привыкнешь к ним и полюбишь, а воспоминания уже не будут так тревожить душу и останутся в ней чем-то светлым и дорогим.

Расслабившись и немного оцепенев, Анна рассматривала в полумраке своего будущего супруга, будто видела его впервые, – и какое-то необъяснимое чувство наполнило ее душу: в нем переплелись между собой и разочарование, и сожаление, и сомнение, и благодарность, и покорность, и смирение, и уважение, и надежда, что с ним ее жизнь будет если не счастливой, то вполне терпимой.

Потом Генрих уехал, но вновь неожиданно приехал в Реймс в конце марта и до самой поздней ночи о чем-то говорил с архиепископом Ги. О его приезде Анна узнала от Марьяны и долго ждала, что он пошлет за ней, а потому не раздевалась. Однако пришлось лечь спать. И только утром непонятная ситуация прояснилась.

Они встретились за столом во время утренней трапезы. Генрих выглядел нездоровым. Под глазами появились темные полукружья, лицо выглядело одутловатым.

После обмена приветствий Анна поинтересовалась о причине столь внезапного приезда и напряжения, которое исходило от него.

Генрих ответил не сразу, а потом сказал:

– Не знаю, нужно ли забивать вашу хорошенькую головку проблемами королевства.

– Если мне суждено стать королевой франкского королевства, его проблемы, как я понимаю, также станут и моим уделом. Так если смысл оберегать меня от них сейчас?

– В королевстве есть графство Мэн, – ничего не ответив Анне на ее вопрос, стал рассказывать Генрих, – которое, образно говоря, можно назвать буферным между Нормандским герцогством и графством Анжу, правители которых уже давно пытаются подчинить его себе.

Четыре дня назад неожиданно умер его владетель Гуго IV, и жители Ле-Мана, столицы графства, сдали город Жоффруа Мартелу. Это укрепило его тылы, и он надумал, как мне донесли, продолжить наступление в северо-восточном направлении и захватить крепости Домфрон и Алансон. До этого графство Анжу расширялось в южном направлении, и я поспособствовал этому, признав власть Анжу над Туренью, которая принадлежала графам Блуа.

Благодаря этому анжуйцы закрепились в долине Луары и стали блокировать один из основных торговых путей королевства – старую римскую дорогу, ведущую из Парижа в Орлеан и далее к Пуату.

– То есть они сделали ее базой для своего усиления? – уточнила Анна.

– Да, – подтвердил король. – И первым постарался извлечь выгоду из новой ситуации Жоффруа Мартел. После смерти графа Мэна, зная, что нет угрозы с юга, он всё же решил расширить свои владения на севере.

– А разве наследника Мэна не осталось?

– Наследником является его несовершеннолетний сын. Но что может сделать мальчишка против закаленного в боях воина, который действует в полном соответствии со своим прозвищем Молот, круша на своем пути все без разбора и добиваясь немалых результатов.

– А почему Ле-Ман сдался графу Анжу без сопротивления?

– Покойный Гуго вел практически непрерывную войну со своими вассалами, многие из которых имели к этому времени хорошо укрепленные замки, устроив в графстве полную неразбериху, поэтому авторитет правящего дома был недостаточно велик, чтобы обеспечить эффективный контроль над ситуацией, чем и воспользовался Жоффруа Мартел.

– Неужели все так просто? – удивилась Анна. – Один владелец умер, а сосед пошел и забрал его владения…

– Не совсем так, – возразил Генрих. – Жители Мана сами пригласили Жоффруа взять город под свое покровительство. Граф Анжу с удовольствием воспользовался сделанным предложением.

– Тогда в чем проблема? Я никакого нарушения со стороны графа не вижу.

– В том, что семья покойного, его вдова Берта, их дети Герберт II и Маргарита, а также епископ Мана Жерве, были вынуждены бежать и укрыться при нормандском дворе – и все они дружно стали умолять герцога вмешаться в дела Мэна.

– Каким образом? Он ведь не их сюзерен.

– Все намного сложнее, Анна, – сказал Генрих. – Масштабы конфликта расширись, втянув в него не только графа Анжуйского, но и герцога Нормандии, а также меня как короля, поскольку интересы всех нас троих сошлись на владениях семьи Беллем.

– А что особенного в этих владениях? – уточнила девушка.

– Именно семейство Беллем контролировало регион, жизненно важный для каждого из нас. Это холмистая местность на границе Мэна и Нормандии, через которую проходят шесть дорог, связывающие Мэн с Шартре и Нормандией. А ещё через соседний замок Алансон проходит старая римская дорога из Мана на Фалэз. Наконец, в непосредственной близости находится единственный между Алансоном и Донфроном разрыв горной цепи, по которому идёт еще одна римская дорога – на Вьё. Семейство Беллем издавна пыталось распространить свою власть на весь этот регион, и ему это удалось десять лет назад.

Причем, сложилась вот такая уникальная особенность: собственно Беллем пожалован семейству королем Франкии, Донфрон получен от графа Мэна, а Алансон – от герцога Нормандии. Всдествие такому уникальному сочетанию клан Беллем, умело сталкивая интересы трех своих сюзеренов, никому из них до конца не подчинялся и стал фактически самостоятельным.

Поскольку граф Анжу собирает силы для захвата крепости Алансон, Вильгельм как сюзерен должен будет оказать ее владельцу военную помощь по освобождению. Это значит сойдутся в схватке два моих сильных сюзерена.

– А вы, мой король? Кому должны оказывать помощь вы?

– Основу графства Мэн составило графство Каролингов, которое объединило земли Мэна и Мана. Затем они передавались из рук в руки разным собственникам, которые уже не были вассалами короля. А это значит…

– Мне все это сложно для понимания, – сказала Анна, прервав короля. – Просто объясните, кому принадлежит крепость Донфрон?

– Изначально семейству Беллем. Еще сорок лет назад Гильом де Беллем велел построить на вершине горы первый в этом месте деревянный замок, который состоял из 4 массивных башен и имел глубокий ров вокруг, но передал его графу Мэна, а тот последнему владельцу замка.

– Если исходить из существующего принципа, что «вассал моего вассала – не мой вассал», у вас нет обязанностей перед замком Донфрон. Защищать его должен наследник умершего Гуго. Семейство Беллем обратилось к вам за помощью по освобождению этого замка?

– Нет, на его земли Анжу ещё не напал, а разобраться с замком Донфрон они должны сами.

– Вот и не вмешивайтесь в эти разборки. Пусть в них принимают участие те, кто несут прямые вассальные обязанности.

– Так ведь будет прямое столкновение двух моих вассалов Вильгельма Нормандского и графа Анжу, и я не должен буду стоять в стороне.

– Вы можете его предотвратить так, чтобы замки Донфрон и Алансон остались в руках их владельцев?

– К сожалению, нет. Там нет сферы защиты интересов короны.

– Поэтому оставьте все, как есть. Пусть они пока бодаются друг с другом. Думаю, война с вашим участием накануне свадьбы ни к чему. Развязав ее, венчание придется отложить, а значит, отменить приглашения венценосных гостей из Европы. Это может серьезно повлиять на ваш авторитет. Тем более, что речь не идет о защите земель вашего королевства, а на лицо обычное столкновение интересов двух ваших вассалов, один из которых захватчик, а другой защитник.

Генрих долго обдумывал сказанное Анной, не уточняя и не опровергая услышанное, а затем, вымученно улыбнувшись, сказал:

– Наверное вы правы, ma chère. Пусть время будет им судьёй. А там посмотрим, куда кривая выведет. Я в любой момент смогу вмешаться. А сейчас давайте принимать пищу. Разговоры о политике во время трапезы плохо влияют на здоровье.

После того, как она закончилась, Генрих и Анна сыграли в малой гостиной две партии в шахматы, и выигравший король, успокоившись, стал собираться в дорогу. Поцеловав невесту в лоб, он стремительно покинул залу, так и не объяснив ей, что обсуждал большую часть ночи с архиепископом Ги.

Как и предполагала Анна, дни шли, приближаясь к свадьбе, а военного столкновения между Жоффруа Мартелом и Вильгельмом не было несмотря на то, что семья покойного графа жила при его дворе.

Вот уже вошел в свои права и май – месяц свадьбы Генриха и Анны. За неделю до нее приехал король, как всегда уставший и озабоченный. Его постоянно угрюмое лицо вдруг осветилось внутренним светом, когда он увидел Анну, спешащую ему навстречу. Она, словно солнышко, осветила всё вокруг себя, и Генрих в порыве признательности припал к ее руке нежным поцелуем.

– Как чувствует себя моя невеста? – спросил он с подобием улыбки на губах.

– Прекрасно, – ответила звонким, словно журчащий весенний ручеек, голосом девушка. – А как добрались до Реймса вы, мой король?

– Успешно. Никаких препятствий для задержки не было. Правда, устал зверски, но, думаю, сумею отдохнуть в оставшиеся до венчания дни. А сейчас разрешите мне отправиться в свои покои и сменить дорожную одежду, которая пропиталась пылью и конским потом.

Анна в знак согласия кивнула головой и возвратилась в свою гостиную, где сидели все девушки из знатных семей, приставленные к ней. Окинув их взглядом, княжна, ни слова не сказав, развернулась и пошла в свою опочивальню. Марьяна, словно тень, двинулась за ней.

Когда они остались одни, княжна ни с того, ни с сего расплакалась.

Марьяна подскочила к ней, не понимая, что вызвало слезы.

– Тебя кто-то обидел? – спросила она, взволнованно.

– Нет, – всхлипывая ответила девушка. – Просто увидела Генриха и поняла неизбежность того, что должна стать его супругой. Не чувствую никакого влечения как к будущему супругу, хоть и год к нему привыкала, и не знаю, что мне делать.

– Убедить себя, что тебе повезло с ним. У короля доброе сердце и отзывчивая душа. А если бы он был, как его хитрый, коварный и жестокий брат? Вот это было бы горе. Так что не гневи Господа!

Анна вытерла слезы и благодарно посмотрела на Марьяну.

– Умеешь же ты находить правильные слова, чтобы я успокоилась, – сказала она, и робкая улыбка озарила ее бледное лицо с покрасневшими глазами.

– Зато ты сейчас на кролика похожа, – смеясь произнесла женщина и вышла, чтобы намочить полотенце.

Вскоре вернулась и бросила коротко:

– Приложи к глазам, моя княжна.

Больше Анна старалась не плакать, но на душе легче не становилось и, как нечто неизбежное, ожидала дня венчания.

За три дня до свадьбы приехали Матильда и Вильгельм. Она была уже на сносях, и увеличившийся живот не скрывало просторное платье. Подруги искренне обнялись, только в эту минуту поняв, как соскучились друг за другом. То недолгое время, когда они все дни напролет проводили вместе, сильно сблизили их.

Весь вечер они, уединившись в опочивальне княжны, провели за разговором. Матильда в подробностях рассказала о событиях, которые столь круто изменили ее жизнь, как мучилась, мечась между чувствами к Вильгельму и гордостью.

Анна, не скрывая озабоченности, спросила у неё:

– Как же ты простила Вильгельма после того, что он с тобой сделал?

– Так ведь я сама виновата, вызвав в нем неуправляемый гнев тем, что опозорила его в присутствии всей фландрской знати. И то, что Вильгельм не простил мне попрания герцогской чести, убедило меня, что в нем несмотря на происхождение бастарда, течет кровь древних предков, что он все же настоящий герцог. И осознание этого вдруг рассеяло мое глупое упрямство, как ветер дым. И тогда появилась другая проблема – страх, что после содеянного мной он не возьмет меня в жены.

– Как же произошло, что после такого позора Вильгельм тебя простил и женился вопреки запрету церкви?

– Об этом знаем только я и герцог. Ты никому не расскажешь? – спросила Матильда подругу.

– Можешь не беспокоиться. Я никогда не предавала своих подруг, и ты не станешь исключением.

– Я написала ему письмо, – понизив голос сказала Матильда. – В нем попросила не только простить меня за оскорбление, надменность, спесь и предубеждение, но и жениться на мне, поскольку люблю его и буду ему хорошей и верной женой.

Анна ахнула, прижав пальцы к губам, и потом спросила:

– И как Вильгельм отреагировал?

– Показал себя с благородной стороны, как и полагается герцогу. Не стал меня мучить молчанием и отсрочкой ответа. Приехал сам, назначив мне встречу в дубраве, где я обычно совершала конные прогулки.

– И ты не побоялась?

– Нет. Я знала, что он любит меня и без причины зла не причинит. Мы встретились. Я еще раз попросила у него прощения, но он договорить до конца мне не дал, сказав, что уже читал эти мои слова в письме и что мне надлежит повиниться перед всей фландрской знатью, когда пришлет вновь своих свадебных послов.

И поцеловал меня. О, что это был за поцелуй! Мои ноги подломились. И мне пришлось ухватиться за его шею. Его крепкие руки держали меня в объятьях – и я почувствовала такой покой и умиротворение, что расплакалась от счастья, чем напугала Вильгельма. Однако поняв, в чем дело, он так громко рассмеялся, что чуть не оглушил меня, и вновь припал к моим устам в жарком поцелуе.

Вернувшись домой, я заявила родителям, что ни за кого другого, кроме герцога нормандского, замуж не выйду и, если он пришлет своих послов, чтобы приняли с почетом и надлежащим достоинством.

– И как же родители восприняли твои слова?

– Отец был в шоке, не понимая, что происходит, а на лице матери лишь промелькнула легкая улыбка. Когда же он обратился к ней с вопросом, что, в конце концов, происходит в его доме и как ему реагировать на мои слова, графиня ответила коротко:

– Принимать послов, как самых достойных.

– А дальше что?

– Вильгельм вскоре прислал своих послов, тех же, что и в предыдущий раз. И я в присутствии всей фландрской знати попросила в их лице у герцога прощения, объяснив, что мом языком тогда владели гордыня и высокомерие, что я осознала свой поступок, опорочивший честь графской дочери и самого герцога, а потом во всеуслышание заявила, что люблю Вильгельма и прошу отца принять его предложение руки и сердца.

– Какая ты смелая! – восхитилась Анна. – Даже не знаю, смогла бы я так…

– Смогла бы. Ты такая же внутренне сильная, как и я. Вильгельм это тоже оценил. Получив же от моих родителей положительный ответ несмотря на запрет Церкви, тянуть со свадьбой не стал. И как видишь, я уже жду нашего первенца. Надеюсь, что это будет мальчик.

– Вильгельм приехал за тобой? – спросила Анна, не скрывая любопытства.

– Нет. На границе меня с отцом и другими фламандскими знатными сеньорами встретил почетный экскорт, посланный герцогом. Выглядывая в щелочку между занавесок своего паланкина, я увидела буйное разноцветье мантий и блеск стали нормандской знати. Ослепительная роскошь нормандской кавалькады затмила собой великолепие нашего кортежа. И на душе стало радостно. Затем нас сопроводили в графство Э.

– А каким тебе показалось общество герцогского двора?

– Шумным, но изысканным. И хотя лицо моё прикрывала вуаль и вела я себя со скромной сдержанностью, не поднимая глаз, от моего внимания ничего не ускользало. Замок был переполнен благородными сеньорами, а также их женами, рыцарями и управляющими, пажами, камердинерами и церемониймейстерами. Голова у меня просто пошла кругом, и я с благодарностью позволила увести себя в предоставленные мне покои. На вечернюю трапезу меня проводила матушка. Чего только на столах не было! Мне все кушанья подавали на золотых блюдах, а вино наливали в золотой кубок. Родителям тоже был оказан такой почёт.

– А где и как прошло ваше венчание? – полюбопытствовала Анна, с интересом слушая свою подругу.

– Церемония бракосочетания проходила в церкви собора Нотр-Дам-де-Э на следующий день. Отец сопровождал меня до самого алтаря, ведя между рядами знатных сеньоров, съехавшихся в Э, чтобы собственными глазами увидеть свадебное торжество. На мне было длинное голубое платье, расшитое жемчугами с длинным шлейфом.

Вильгельм уже стоял у ступеней алтаря со своим сводным братом. С его плеч до самой земли ниспадала мантия, подбитая золотом, что мерцала и переливалась при каждом его движении.

Церемонию провел Одо, молодой епископ Байе, которому помогали епископы Кутанса и Лизье. После того как мы принесли брачные обеты, получили благословение и нам на головы надели венки из цветов. Потом в замке состоялся банкет, где всех гостей развлекали шуты и акробаты, а менестрели услаждали наш слух музыкой. На торжество приехала большая часть графов и герцогов королевства во главе с дядюшкой Генрихом. Правда, не было ни одного священнослужителя, кроме тех, что нас венчали. Через три дня мы отправились в Руан, где проходило праздничное веселье.

– А дальше?

– В Руане нас встречали с радостью и цветами.

– Еще бы! – воскликнула княжна. – Для руанцев свадьба правителя стала хорошим поводом для праздничного настроения и веселых застолий.

– Конечно, – согласилась с ней Матильда, – Вильгельм, не поскупившись, на радостях оплатил для простого люда вино и прочее угощение. И был необычайно щедр, заботясь о своем авторитете в народе.

– А как у вас складываются семейные отношения после венчания?

– Прекрасно. Супруг очень любит меня, а я его. Правда, нрав у него взрывной и горячий, но мне не трудно с ним справляться. Так что я ни разу не пожалела, что вышла за него. Надеюсь, и в будущем не пожалею.

Анна слушала подругу с завистью и в то же время радуясь за неё. Она понимала, что в ее супружестве будет все не так, но вслух об этом говорить не стала. А потом, сама не зная почему, сказала подруге:

– А в твое отсутствие, особенно в медленно сменяющие друг друга зимние дни, мой сенешаль Рауль приглашал трубадуров, которые пели свои баллады о любви, и скоморохов, показывавших спектакли из славного прошлого франкского королевства и комедии. Я так жалела, что тебя не было рядом и мне не с кем обсудить их. Я очень по тебе скучала, Матильда.

– Мне тоже тебя не хватало после того, как я вернулась домой, а потом события с Вильгельмом так закрутили, что скучать не приходилось. Извини.

– Не надо извиняться. Я прекрасно понимаю, что тебе было не до меня. И уже то, что ты в своем положении приехала ко мне на свадьбу, я оценила. Мне даже легче стало ждать минуты моего венчания.

Последующие дни проходили в суматошной свадебной подготовке. Подгоняли свадебное платье, которое стало на невесту чуть великовато, примеряли коронационный наряд, туфли и корону…

С Генрихом Анна виделась только за трапезами. Он посвежел, темные круги под глазами посветлели, отечность на лице сошла. Король всегда встречал ее глазами, во взгляде которых было много нежности и ожидания, и девушка мысленно корила себя, что не может ему ответить тем же. Поэтому она восполняла отсутствие сердечных чувств к будущему супругу своим вниманием, мягкой речью и заботой.

Каждый день на свадебное торжество прибывали гости. Камерарий Рено I, сир де Клермон-сюр-Уаз и сенешаль Гийом де Гомец, которым в помощь был дан Кларий Готье, сбились с ног, устраивая всех в соответствии с их титулами и многочисленной свитой.

На бракосочетание короля Франции с принцессой Рутении собрались представители почти всех королевств Европы и княжеств Франкии, а потому меры безопасности были приняты особенные. Несколько отрядов рыцарей, сменяющих друг друга, несли круглосуточно конную сторожевую службу вокруг Реймса. Недалеко от города были разбиты лагеря, в которых расположились франкские, нормандские, анжуйские и королевские воины. Оказывая помощь королю по поддержанию порядка, герцог Вильгельм и граф Бодуэн по всей округе разослали свои отряды. Площади и улочки в городе патрулировали небольшие франкские и анжуйские конные разъезды. Всех подозрительных людей задерживали. Дворец архиепископа усиленно охранялся королевскими рыцарями.

Ночь накануне венчания для Анны прошла беспокойно. Недалеко на своем матрасе спала Марьяна, которая не захотела оставить ее одну. Княжна постоянно просыпалась, а потом долго лежала с открытыми глазами, глядя в пустоту. Это была ее последняя девичья ночь, а в завтрашнюю она станет женщиной. И мысль об этом ее сильно напрягала. Она знала, что должно было произойти между нею и Генрихом, но пугалась этого. К тому же испытывала отвращение, что к ней будет прикасаться своим немытым телом супруг, от которого всегда исходил неприятный запах, и поэтому она старалась не сидеть с ним рядом слишком близко. Раньше она не могла потребовать от него, чтобы он мылся хотя бы раз в неделю, а став женой, с этого и начнет.

И вдруг в минуты этих неприятных раздумий Анне вспомнился ее золотоволосый ярл. У него было обычно гладко выбритое лицо, к которому ей всегда хотелось прикоснуться. И несмотря на то, что он был постоянно в походах и не слезал с лошади, дурного запаха от него никогда не исходило. Вот с Филиппом бы она не боялась лечь в одну постель и с наслаждением отдалась бы его ласкам.

Но ее любимого ярла уже нет на этом свете. Он нашел себе могилу в родной земле. В скольких только сражениях он не побывал вместе с отцом и Харальдом, когда поехал вместе с ним в Империю римлян, но всегда выходил из них живым. А из-за ее любви к Филиппу его отправили в Норвегию, где он и нашел свой конец в толпе обезумевших язычников. Выходит, это она виновата в его смерти.

От этой мысли на душе стало так скверно, что девушка не удержалась и расплакалась, уткнувшись в подушку, горько и отчаянно. Её плач услышала Марьяна и, вскочив, подбежала к ложу Анны.

– Что случилось, милая княжна? – спросила она обеспокоенно. – Тебе нельзя плакать, иначе глаза покраснеют, а веки опухнут. Как такой под венец пойдешь?

– Век бы мне этого венчания не видать, – всхлипывая, проговорила девушка. – Не хочу выходить за старого короля, который и воняет к тому же.

– Так ты заставь его помыться перед тем, как к тебе на ложе придет, – посоветовала Марьяна. – А внешне король очень даже симпатичный мужчина. Правда, на его лице морщин много, но ведь монаршие хлопоты изматывают и старят. Главное, что он умный и влюбился в тебя с первого взгляда. Значит, беречь будет, лелеять и холить, как цветок диковинный.

– Ты так думаешь? – встрепенулась Анна, поднявшись на локте и вглядываясь в темноту.

Слова наперсницы ее несколько утешили и вселили надежду, что ее дальнейшая жизнь не будет такой безрадостной, как она себе представляла.

– Конечно, так и будет, – уверенно заявила Марьяна. – Мне же со стороны виднее. Я видела, с каким восторгом он смотрел на тебя не только во время вашей встречи, но и на протяжении всего пиршества у архиепископа. Так что слюбится – стерпится. Привыкнешь, милая княжна, а став королевой, еще и во вкус войдешь. Уверена, король будет прислушиваться к твоим советам, ибо уже убедился, насколько ты умна.

– Твои бы слова да Богу в уши! – воскликнула Анна.

– Ты и так под сенью его доброты ходишь. И мужа тебе хорошего подобрал. По всему видно, что не злой. Значит, бить не будет.

– Но он все время нахмуренный, – возразила ей Анна.

– Проблем у него много – вот и разучился улыбаться и жизни радоваться. А ты его научишь, заразишь своим весельем. Вон уже при первой встрече он не только разулыбался, как красно солнышко, но и рассмеялся. Мне Никодим рассказывал, что рыцари его охраны были в большом удивлении, ибо никогда его таким не видели. Поэтому долго удивлялись и обговаривали.

– Ты меня немного успокоила, Марьяна, – вздохнув, сказала княжна. – Как всегда. Что ж, давай ложиться, а то уже спать захотелось. Утром встань и приготовь все для омовения и нижнюю камизу из сундука достань. Ту шелковую, что матушка для меня вышила.