Текст книги "Анна – королева франков. Том 1"

Поскольку все вопросы с королем были решены, ему пора было возвращаться в Нормандию, так как там опять начались волнения, подстрекаемые его родственниками, не смирившимися с тем, что он занял герцогский престол.

Прощание с Матильдой было сухим и оскорбительно равнодушным в её отношении к его отъезду. Уже садясь на своего огромного черного коня, Вильгельм подумал о том, что девушка похожа на хорошо укрепленную крепость, которую он не может взять осадой.

– И что же, я должен стоять в стороне и ждать, пока эта цитадель не укрепится еще сильнее? – вскипел он, с силой натянув поводья, из-за чего конь, возмущенно заржав, встал на дыбы.

– Нет, – сказал он сам себе, – для этого я слишком хороший военачальник. Клянусь Гробом Господним, она похожа на неподвижное пламя, холодное, отстраненное, далекое, сдержанное и желанное! Но я заставлю его гореть для меня!

После отъезда Вильгельма Нормандского и других вассалов короля, которые приезжали высказать почтение его невесте, в замок архиепископа стали прибывать другие знатные люди королевства. И хотя их не приглашали, каждый придумал уважительный повод для встречи с сюзереном. Однако истинной причиной, конечно, было обычное человеческое любопытство, с которым они не смогли совладать. Им хотелось увидеть собственными глазами невесту короля, заморскую принцессу, чтобы убедиться в том, действительно ли она настолько хороша собой, как об это утверждают слухи, будоражившие их воображение.

Первым незадолго до обеденной трапезы приехал герцог Аквитании Гийом VII с женой Эрмесиндой, следом за ним, словно по сговору, вошли граф Прованский Жоффруа с женой Этьеной и Понс граф Тулузский с женой Альмодис, чуть позже был объявлен Конан II герцог Бретани и к вечеру явился граф Анжуйский – Жоффруа II Мартел с женой Агнессой Бургундской.

Когда их представление Анне закончилось и все познакомились с королевской невестой, Генрих предложил всем пройти в малую гостиную, где за стол уселись все мужчины, а женщины заняли свои места на деревянных диванах с синими подушками, стоящих возле стен.

Окинув взглядом присутствовавших, в котором притаилась улыбка, Генрих посмотрел на свою невесту и сказал, не скрывая иронии:

– Дорогая Анна, по всей видимости, исключительно вам я должен быть благодарен, что меня почтили своим присутствием самые владетельные сеньоры моего королевства. Часть из них не появлялась при дворе короля несколько лет, считая себя лишь номинально подчиненными сюзерену. И вдруг такая активность! Неужели сразу у всех возникли проблемы, требующие вмешательства короля для их решения?

Сеньоры, сидевшие за круглым столом, неловко переглянулись, но не нашлись что ответить, решив спрятаться за молчанием, которое нарушил своим зычным голосом Жоффруа Мартел:

– Мы приехали поздравить вас, мой король, с тем, что вы наконец нашли себе невесту, и у ваших подданных появилась надежда на наследника трона, без которого трудно было бы сохранить стабильность в королевстве.

Конечно, нам хотелось увидеть принцессу, приехавшую во Франкию из далекой и незнакомой нам Рутении. И в этом нет ничего предосудительного. Да и будущей королеве будет полезно познакомиться с представителями знатных родов, на которых держится Королевство франков.

– Никто и не осуждает вас за любопытство, свойственное человеческой натуре, – ответил Генрих. – Если бы не любопытные, мы бы так и не узнали, что есть ядовитые грибы.

Что хотел этим сказать король, никто из присутствовавших не понял, но все решили сделать хорошую мину при плохой игре, чем вызвали улыбку Анны, замеченную королем, и он заговорщески ей подмигнул.

Глядя на напряженные лица, не выражающие даже капли той радости, о которой говорил граф Анжуйский, и видя их настороженные глаза, молодая княжна поняла, что испытания для франкской короны только назревают и начнутся с момента их брака.

Роберт Бургундский со своими сторонниками, потеряв надежду на пресечение династии ныне правящего короля, еще более затаятся и начнут тайно наносить удары, строя козни вокруг королевской семьи. Вот эти номинальные вассалы будут терпеливо ждать момента, чтобы подставить ножку Генриху и, когда он упадет, растащить его домен по своим графствам и герцогствам.

Анне вспомнились радостные и искренние лица графов Санса, Пайена, Санлиса, Монтрёй– Сюр– Мера, Дрё и их жён. Их преданность сюзерену была неоспоримой и очевидной. Они были настоящими соратниками короля, верными ему и достойно исполняющими свой долг.

Теперь же она с любопытством наблюдала за новым окружением. Улыбка, робкая и нерешительная, поскольку она еще не определилась с окончательным мнением об этих людях, которых все же мысленно уличила в лицемерии, придавала её лицу таинственное выражение. В ее бездонных голубых глазах застыла какая-то загадочность, создававшая вокруг девушки некий неуловимый шарм, который заставлял всех присутствовавших бросать на нее частые взгляды.

В заморской принцессе не было никакой нарочитости и показухи, она не пыталась им понравиться, не стремилась произвести впечатление, и это располагало к ней независимо от того настроя, с которым они явились во дворец архиепископа.

Княжна с легкостью составила короткую беседу с папским легатом Гумбертом, приехавшим два дня назад, перекинулась парой фраз по теме разговора с герцогом Аквитанским, высказала свое мнение графу Прованскому, возразила со знанием дела графу Тулузскому, ободряюще улыбнулась герцогу Бретани, самому молодому из присутствовавших, который был немногим старше ее, а потому чувствовал себя несколько скованно в окружении самодовольных и самоуверенных сеньоров. Не оставила без своего внимания и их жен, проявив к ним свое доброжелательное отношение.

И когда все встали, услышав гонг, призывающий на вечернюю трапезу, напряжение, которое сковывало вначале, рассеялось, оставив всех в убеждении, что королю необычайно повезло с невестой, необыкновенно красивой, умной, образованной и очаровательной.

Постепенно приемы, устраиваемые королем по случаю приезда своих вассалов для знакомства с его невестой, сошли на нет. Уехала даже графиня Адела, оставив Матильду, с которой Анна очень сдружилась. Они были в чем-то очень похожи, а в чем-то разные, тем самым дополняя друг друга. Им было интересно вместе – и этим было все сказано.

Дни сменялись днями, заполненные занятиями с епископом Мо и новой подругой, которая много рассказывала о Франкском королевстве.

К тому же Матильда хорошо играла в шахматы и увлекла этой игрой Анну, которая быстро освоила ее суть. И хотя еще ни разу у Матильды не выиграла, явный потенциал в ее игре просматривался.

Научила ее Матильда играть и в боулинг. Она впервые увидела Kegel – колышки из дерева, входившие в набор, и Kugel – каменный шар для их выбивания. Как объяснила ей подруга, вначале игру использовали в религиозных обрядах. Считалось, чем больше кеглей сбить, тем чище становилась душа человека. Но вскоре обряд перешел в народную забаву, которой не пренебрегает и знать. Анне очень понравилось выбивать кегли, что у нее здорово получалось благодаря точному взгляду и твердой руке. Поэтому они с Матильдой часто предавались этой игре.

Научилась Анна и играм в кости. Особенно ей понравилась игра «Passe dix» со ставками, в которой ей удавалось часто выигрывать. Не менее увлеклась она и другой игрой в кости – «Hazard»

Перед тем, как ей предстояло научиться играть в «Highest Points» – Высшее очко, Матильда рассказала Анне забавную легенду:

«Один демон привел одного менестреля в ад и оставил его присматривать за всеми грешными душами. В то время как демоны отправлялись на поиски новых душ, не покаявшихся в своих грехах, каждый раз в их отсутствие появлялся Святой Петр и играл в «Высшее очко» с менестрелем за души. Он выигрывал и забирал все освобожденные души на небеса.

Когда демоны вернулись и увидели менестреля в одиночестве, то решили, что он плохой слуга, и выгнали его из ада. И он побежал к Святому Петру, который пустил его в рай.

– Вот такие преимущества приносят азартные игры в кости, – закончила Матильда, вызвав звонкий смех Анны, которая сразу же попросила подругу научить ее играть в Высшее очко. И оказалась весьма успешной ученицей.

Глядя на ее веселое лицо, увлеченность играми и детскую непосредственность в проявлении восторга, связанного с выигрышем, Матильда не выдержала и сказала:

– Ты покоришь дядю окончательно после того, как сыграешь в ним в кости и шахматы. Он очень увлекается ими, когда появляется свободное время, которое он может потратить на себя и свои увлечения. Так что ты будешь ему достойным соперником, что внесет в ваши игры остроту. И я этому очень рада, так как люблю дядю Генриха.

В душе он очень добрый и отзывчивый человек. И еще он умеет прощать, что для меня очень ценно, а другие этим бессовестно пользуются себе во благо. Да и вообще его душа не знает, что такое зло, но хорошо знает, что такое милосердие. Вот только к великому сожалению, мало кто ценит эти его душевные качества. Наоборот, считают их слабостями его характера. Но я с этим не согласна.

Конечно, король должен быть смелым, решительным, настойчивым, требовательным, в меру безжалостным и жестким, чтобы держать всех вассалов в повиновении, но без доброты он превратится в зверя, которого будут не только бояться, но и ненавидеть. И хорошо, что дядя Генрих не такой.

Этот разговор с Матильдой Анна долго осмысливала в темноте своей опочивальни, забыв обо сне. И, не совладав с навалившейся неожиданно усталостью, уже засыпая, решила поговорить о будущем супруге с епископом Вальтером, который стал ее наставником. Княжне было жизненно необходимо хорошо понять, что собой представляет ее будущий супруг, который ей предназначен по судьбе. Ей это было нужно прежде всего для того, чтобы начать уважать его, попытаться душевно привязаться к нему, а там, даст Бог, и любовь в сердце появится.

Глава 14

На следующий день после того, как закончились занятия по франкскому языку, Анна послала за епископом Вальтером. Когда он пришел, взволнованный внеурочным вызовом к княжне, облегченно выдохнул, узнав, что она всего лишь хотела поговорить ним о короле.

– Ваше преосвященство, вы должны понять и одобрить мое стремление больше узнать о своем будущем супруге. Батюшка ведь также для этого оговорил у короля год, чтобы я могла хорошо разобраться в его характере и человеческих качествах. Кроме вас, мне не к кому обратиться с этой просьбой, чтобы не принести вред королю своими расспросами и не вызвать ненужные разговоры за его спиной.

– Благое стремление, принцесса. Но мне трудно быть с тобой искренним и объективным, поскольку я, хотя и слуга Господа, во всем зависим от короля. Однако постараюсь быть тебе полезным по мере своих скромных возможностей. Спрашивай, что тебя конкретно интересует.

– Я даже не знаю, о чем спросить. Вы, епископ, начните рассказывать, а я уж по ходу буду задавать вам вопросы, если что-то будет мне непонятно. Мне хочется знать подробности жизни Генриха и двора новой династии.

– Что ж, начать бы я хотел с того, что королю стоит огромного труда держать в покорности своих строптивых вассалов, мнящих себя независимыми от короны. И помощников у него в этом, к сожалению, очень мало. Но он, как может, справляется, и, благодаря его усилиям, домен его не распался, а королевство держится в прежних границах. Среди своенравных вассалов, которые доставляют головную боль королю, и его брат Роберт.

– А какие отношения связывают короля с герцогством Бургундии? Увы, но я до сих пор не разобралась в этом.

– Отец Генриха, правитель франков и аквитанцев Роберт Благочестивый, сумел вернуть утраченное ранее герцогство Бургундское. Им тридцать семь лет владел его дядя, Эд Генрих Великий. Поскольку он был бездетным, герцогство после себя собирался передать Адальберту, сыну своей жены. Когда же Эд умер в 1002 году, возникла опасность, что герцогство выйдет из-под управления Робертинов. Четырнадцать лет король Роберт в борьбе отстаивал своё право на земли, которыми владел его дед Гуго. И в 1016 году герцогом Бургундским становится его средний сын, восьмилетний Генрих I, ваш будущий супруг. Тем не менее, Божье провидение уготовило ему другую судьбу: спустя десять лет трагически погиб наследник трона Гуго и король объявил Генриха соправителем и короновал его Реймсе. Смерть короля Роберта сделала двадцатитрехлетнего соправителя Генриха единоличным правителем королевства, поскольку он был старшим в роду, что вызвало ненависть его матери.

– Мне об этом рассказывал король Полонии Казимир, когда мы гостили у него, – подтвердила Анна. – Но я не понимаю другого: как может мать так ненавидеть одного сына и любить другого?

– Мне кажется, главная причина кроется в той ненависти, которую Констанция испытывала к своему супругу, любившему не ее, а Берту Шартскую, брак с которой по законам церкви был невозможен. И, боготворя графиню Берту, король видел в ней не только смысл жизни, но и творил ради неё безумства, выступая против воли наместника Святейшего Престола. Он не побоялся даже отлучения от лона Святой Церкви.

Это любовное неистовство короля Роберта ожесточило сердце его законной супруги, и свою ненависть к нему она перенесла на детей, которые были на него похожи как внешне, так и внутренне. Особенно Генрих. Исключением стал Роберт, характером и своими качествами похожий на неё. Именно в нём она видела свое продолжение. И воспитала соответственно, внушив ему с детских лет, что он единственный из четырех сыновей достоен престола. А потому поощряла развитие в нем амбициозности, собственной значимости и превосходства над другими братьями.

Епископ Мо посмотрел на княжну и увидел в ее глазах искреннее сочувствие. Заметив, что епископ хочет сменить тему, Анна попросила:

– Продолжайте. Знать такие подробности для меня очень важно.

– Да тут и продолжать особенно нечего. Уже имея двоих сыновей от Констанции, король Роберт предпринял паломничество к Святому Престолу, на котором восседал папа Иоанн XVIII. Он попросил расторгнуть его брак с Констанцией, которая была очередной раз на сносях, и узаконить таковой с Бертой.

С ненавистью к супругу, не испытывая любви к детям, Констанция обреченно ждала рождения третьего ребенка и решения папы римского. Король получил отказ. Вся дальнейшая жизнь королевской четы – это пренебрежение и унижение законной супруги со стороны короля, который продолжал открыто жить с Бертой, и месть Констанции Роберту и его старшим сыновьям. Но хуже всех было Эду, пятому ребенку. До него никому не было дела, и рос он при дворе незаметным, всеми забытым мальчиком, в том числе и матерью.

– А почему Констанция так негодовала, когда еще был жив ее старший сын?

– Было от чего. Когда Роберт короновал старшего сына Гуго, а Генриха объявил герцогом Бургундии, Роберт мог претендовать, разве что на сан священника. Констанция это понимала и не могла допустить такой участи для любимого сына. Ярости ее не было предела. И стала она вынашивать в своем злобном уме коварные планы, превратив жизнь старших сыновей в сплошной ад.

Чтобы спасти Генриха, король отправил его в герцогство Бургундское под присмотр преданных вассалов, где он и вырос. Что касается Гуго Магнуса, то по мере взросления он стал требовать от отца предоставления ему реальных властных функций. Не добившись желаемого, он окончательно разругался с матерью и покинул королевский дворец, став бродячим рыцарем. Затем к нему из-за братской солидарности присоединился Генрих. Чтобы как-то жить, они стали заниматься разбоем на дорогах. Гуго погиб в восемнадцать лет, а Генрих, вернувшись в Бургундию, через два года помирился с отцом и был признан наследником, пройдя коронацию. Хотя мать всеми силами противилась этому.

– А как умер Гуго? – поинтересовалась Анна.

– Никто не знает, только Генрих, поскольку это случилось во время их бродяжничества. Но он нигде и никогда не сказал об этом. Возможно, знал отец, но и он унес эту тайну с собой в могилу.

– Не понимаю я действий королевы Констанции в отношении своих детей, кроме единственного любимого сына, – произнесла задумчиво Анна. – Хотя у меня в голове возникла совершенно безумная мысль… А если Роберт Благочестивый не отец Роберта?

Епископ Мо смущенно закашлялся и отвел глаза в сторону. Он не знал, что ответить княжне.

Видя, в каком он оказался затруднительном положении, Анна пожалела о своей догадке, высказанной вслух.

Наконец он тихо сказал:

– Я не могу ни подтвердить ваши слова, ни опровергнуть. Тайну рождения Роберта Констанция унесла с собой в могилу. Хотя такие слухи ходили по двору.

– Ничем другим невозможно объяснить любовь Констанции к Роберту, – продолжала размышлять Анна. – И это понятно: ведь он родился не от ненавистного супруга. А в других детях она видела его черты и также люто ненавидела их. Всё так просто…

Епископ Вальтер был поражен умом молодой княжны, который не соответствовал ее возрасту. Так легко проникнуть в тайну королевской семьи, надежно хранимой до сих пор, дано далеко не каждому.

А она продолжала его пытать:

– После смерти Гуго прошло два года, прежде чем был коронован Генрих. Неужели Констанция не попыталась этим воспользоваться и принудить короля объявить своим наследником Роберта?

– Пыталась, – покорно подтвердил епископ. – Роберт, бывший возле матери в Париже, был первым предложен ею в этом качестве.

– И почему же ей не удалось добиться своего?

– Роберт Благочестивый отверг предложение, ссылаясь на законы престолонаследия, по которым соправителем и наследником престола мог быть только старший сын, которым на тот момент был Генрих.

– И эти законы были четко прописаны? – уточнила Анна, чем привела епископа в еще большее замешательство от ее способности зреть в корень.

– К сожалению, на тот момент законы не имели четкого обоснования. Были спорными, как, собственно, и само понятие «династия».

– Значит, венценосному родителю ничего не стоило, не зная, где находится его старший сын и жив ли он, короновать того, который рядом, то есть Роберта, – рассуждала Анна, забыв обо всем. – Но он этого не сделал. Почему? Вывод напрашивается сам собой: потому что он знал, что Роберт не его сын и не имеет права на корону. Поэтому он, от кого-то зная, что старший сын погиб, два года ищет Генриха и, найдя, мирится с ним и тотчас коронует, отрезав тем самым от престола Роберта.

Анна вскинула на епископа тревожные глаза.

– Как я догадываюсь, король не знает, что Роберт ему брат всего лишь по матери, – предположила она. – В противном случае, давно бы уже использовал это в борьбе с ним: ведь он является незаконнорожденным и не имеет права на корону.

В малой гостиной повисло молчание.

– Генрих должен узнать об этом, – твердо сказала Анна, посмотрев пристально на епископа.

Тот побледнел и трясущимися руками вытер пот со лба.

– Я не имею права разглашать тайну исповеди, тем более предсмертную, – заикаясь сказал он.

– Значит, вы все же знали об этом, – ухватилась за его слова княжна, – но не хотели подтверждать мою догадку.

Епископ Вальтер опять ничего не ответил Анне, но через минуту сказал:

– Для короля роль герцога Бургундского в заговорах и смутах, происходящих в королевстве, и так очевидна.

– Но он недооценивает её опасности! – воскликнула девушка.

– Да, согласился с княжной епископ, – Роберт еще в молодые годы поражал своей мужественностью и силой правителя, которую воспитала в нем мать. Уже тогда проявлялись его недюжинный ум, воинственный нрав, коварство, хитрость и высокое самомнение. И, конечно, зависть и ненависть к старшему брату.

– Как же удалось Генриху устоять против матери, которая была готова извести его со свету? – удивилась Анна.

– Генрих отличался по характеру от Гуго. К счастью, он унаследовал от матери некоторые качества, благодаря которым, не боясь, вступил в противоборство с ней. Несомненно, ему были присущи юношеские горячность и упрямство, но они удачно сочетались в нем с осторожностью и обдуманностью поступков. Он никогда не лез на рожон, терпеливо выжидал и обходил острые моменты. Видя тщетность своих усилий, королева-мать на некоторое время смирилась.

Однако думать так было ошибкой. Такой коварный ум, как у Констанции, не мог в одночасье стать смиренным. Естественно, она стала вынашивать новый план, искусно втянув в него Генриха, руками которого хотела убрать с престола своего венценосного супруга.

Уж как она уговорила сына выступить против отца, осталось тайной. Генрих до сих пор не может простить себе этой минутной слабости.

Какая была уготована королю дальнейшая судьба, об этом знала лишь Констанция. А вот какая участь ждала самого Генриха, догадаться не сложно. Как бы там ни было, в последний момент он нашёл в себе силы и мужество отказаться участвовать в свержении отца с престола, чем разрушил хорошо продуманный план матери. Как ни прискорбно об этом говорить, но в заговор были вовлечены почти все именитые вассалы короны.

Положение в королевстве тогда было критическим. Нарушив вассальную клятву, граф Рено из Сана и граф Рауль IV де Валуа подняли мятеж, поддержав претензии на трон Роберта, третьего сына Констанции.

– Рауль де Крепи участвовал в мятеже? – удивленно глянула на епископа Анна.

– Был одним из руководителей, фактически главой!

– Даже не верится! – воскликнула она. – Как он мог предать своего сюзерена?

– Коварству Констанции не было предела. Если она смогла уговорить сына на свержение отца, то чужого человека убедить в своей правде ей ничего не стоило. Тем более, такого молодого, как граф Валуа, хотя тогда он графом еще не был.

– Как же он вновь вошел в доверие к королю?

– Рауль искренне повинился в своих ошибках, что, поверьте, было весьма не просто для такого человека: ведь род его восходит к Карлу Великому. И, конечно, требовало от него не только силы воли, но и мужества.

И нужно сказать, король сумел оценить это и проявил мудрость, простив его. И теперь у него есть преданный короне подданый, который служит своему сюзерену верой и правдой.

Заглядывая в прошлое, могу сказать, что в сражении с непокорными вассалами король показал себя храбрым и искусным воином. Однако Генрих не преследовал мятежных вассалов, которые повинились перед ним. Каждый из них, принеся повторную вассальную клятву, получил прощение короля.

– И зря, – расстроенно сказала Анна.

– Вы еще слишком молоды, княжна, а потому и категоричны. Генрих решил, что пусть лучше в королевстве будет худой мир, чем хорошая война. Наверное, с точки зрения мудрого политика это было правильное решение. Не мне судить, поскольку я слуга господа, а не король. Король Генрих несмотря на то, что обладает суровым и вспыльчивым характером, унаследовал от предков и чувство благодарности к людям, оказавшим ему услуги.

И одно из доказательств этому то, что Генрих не забыл о помощи герцога Нормандии Роберта Дьявола, отплатив той же монетой его сыну и наследнику, молодому Вильгельму.

Но на этом испытания на прочность для Генриха не закончились. Экономику королевства подкосил голод, затяжной и жестокий. Но ему удалось удержать власть в своих руках и не позволить народному недовольству нанести непоправимый ущерб королевству.

– Тогда почему, а я это заметила, между королем и герцогом Нормандии столь напряженные отношения? – спросила Анна, удивившись словам епископа.

– Это долгая история с многолетними корнями, поэтому я ограничусь последним событием. Я имею ввиду битву под Валь-эс-Дюне, в которой мятежные вассалы герцога Вильгельма потерпели сокрушительное поражение от франкских и нормандских войск, объединивших свои усилия, после чего двадцатилетний герцог утвердился на своем престоле.

Уже тогда Генрих обратил внимание на необычайный воинский талант, решительность, смелость и настойчивость молодого Вильгельма, поняв, что он никогда не будет довольствоваться малым.

Это сейчас и беспокоит короля. Он много лет подряд помогал герцогу-мальчику, который, закалившись в противостояниях, мятежах и сражениях, превратился в зрелого мужчину с твердыми убеждениями и полководческими способностями.

Необузданный нрав, отчаянная смелость, огромная физическая сила и амбициозность помогли молодому человеку достичь небывалого могущества. И это притом, что он был бастардом.

Герцог оказался умным политиком, который рано понял, что только сила способна удержать Нормандию в его руках и только сила поможет ему осуществить далеко идущие честолюбивые планы. Ему только двадцать три года, а он уже стал непревзойденным мастером войны. Его войско и преданные вассалы безоговорочно верят ему и беспрекословно выполняют его приказы. Он и его рыцари смотрят на мир бесстрашно и дерзко – и в этом их сила. Вы обратили внимание на его фабулу, которой он скрепляет свой плащ?

– Кажется, голова льва, – неуверенно сказала Анна.

– И вы не ошиблись. Именно грозного льва из котенка вырастил в своем подопечном король Генрих. И теперь находится в некой растерянности, не зная, что с ним делать и как держать в повиновении без риска для королевства.

Анна какое-то время молчала, осмысливая, как много пришлось пережить Генриху. Теперь она поняла, почему так много морщин у него на лице и седины в волосах. Сложные и запутанные интриги в королевстве состарили его раньше времени, но он удержал корону. И это вызвало у нее глубокое уважение к своему будущему супругу.

На этом их беседа закончилась.

Что же касается Вильгельма, то он уже много дней пребывал в раздраженном состоянии. Часто ночами он метался по опочивальне, как раненый зверь. Да и чувствовал себя таковым, ибо ранена у него была душа.

– Ведьма! – повторял он раз за разом, вспоминая холодность и неприступность Матильды.

– Что ты о себе возомнила! – кричал он в другой раз в ночную темноту. – Гибкая как лоза и тоненькая настолько, что я могу сломать тебя одним пальцем, но все равно ведьма. А ведь дойдет до этого! Неужели она такая, эта любовь, о которой поют трубадуры?

Любовь… Ухватившись за это слово, Вильгельм прокручивал его в своем уме так и эдак, а потом с презрением отказался от этого неблагодарного занятия.

– Она – моя любовь и моя ненависть, – мрачно заявил он себе. – Я даже не могу сказать, что люблю ее. Знаю лишь одно – она должна быть моей. Моей, клянусь распятием и Гробом Господним… Я должен сжимать ее в своих объятиях, если мне придет такая блажь… впиться поцелуем ей в губы или сломать. Да, сломать и причинить боль, коль мне того захочется. Она изводит меня, соблазняет и искушает даже на расстоянии… дает отпор и бросает вызов моей мужской силе. Господи Иисусе, моя постель холодна вот уже много дней! Я не могу взять в нее никакую женщину… кроме неё.

Успокоение новых мятежников потребовало времени, и Вильгельм не сразу собрал Совет: не до этого было.

И вот наконец он объявил Совету о своем намерении жениться. При этих его словах на лицах всех присутствовавших отразилось одобрение. Кроме одного, и им был архиепископ Може, его дядя, для которого эта женитьба была костью в горле.

Вильгельм не стал подогревать любопытство и назвал имя той, которую выбрал в супруги. Члены Совета сочли девушку достойным выбором.

Казалось, дело должно было сдвинуться с мертвой точки, но не тут-то было. На Вильгельма вдруг напала нерешительность, что было ему абсолютно несвойственно.

Между Руанской герцогской и Брюссельской графской резиденциями курсировали тайные посольства, которые не достигали никаких договоренностей. Граф Бодуэн вдруг заявил, что Церковь не позволит состояться этому браку, поскольку местный прелат усмотрел в нем родственную связь, чем поверг Вильгельма сначала в шок, а потом в состояние жгучего нетерпения.

Архиепископа Може эта новость воодушевила. И он, чуть ли не хлопая в ладоши от радости, выдвинул первое препятствие, сославшись на запрет Папы Римского относительно кровосмешения. Он с жаром утверждал на Совете, что о подобном браке и помыслить невозможно.

Зная, что племянник питал глубокое уважение к Церкви, он, не допуская сомнения, уже решил, что вопрос закрыт. Однако Може, считавший себя знатоком людских душ, просчитался в том, что не учел присущие Вильгельму упрямство и твердость воли. Он скорее бы согласился остаться до конца жизни холостяком, чем жениться на другой женщине, кроме той, что стала его первой любовью и которой он поистине заболел.

Служители Церкви несколько раз собирались, рассматривая проблему с женитьбой Вильгельма. По сути, противостояние было только между двумя ее представителями: с одной стороны, архиепископом Може, с другой, епископом Байе, который приходился молодому герцогу сводным братом. Углубившись в дебри духовных аргументов, святые отцы, не став отслеживать родственные связи между Вильгельмом и Матильдой, в конце концов решили, что брак невозможен по причине кровного родства между женихом и невестой, о чем сообщил герцогу настоятель аббатства бенедиктинцев Ле-Бек богослов Ланфранк.

И грянул гром. Любовь не смягчила крутой нрав герцога, и он, взбешенный, отправил в Бек послание, в котором приказал Ланфранку в течение трех дней покинуть пределы Нормандии.

Однако хитрый настоятель сумел провести с Вильгельмом успешные переговоры, после которых отбыл в Рим с поручением от герцога. Дело почти не продвигалось: ни Рим, ни Совет Фландрии не спешили дать окончательный ответ.

Сводный брат герцога самолично отследил его родословную и выявил, что кровного родства между Матильдой Фландрской и Вильгельмом I не было, но и приведённых на обоих Советах степеней родства для Церкви оказалось достаточно, чтобы объявить их близкими родственниками, которым запрещено вступать в брак друг с другом.

Но Вильгельм все же надеялся на Папу Римского. Тем не менее, Ланфранк пока только отписывался, призывая герцога к терпению и ожиданию. И Вильгельм ждал, говоря себе при этом:

– Будь я проклят, но всё же получу ее, чего бы мне это ни стоило!

И с улыбкой подумал о том, что будет все же надеяться на самого себя.

А тем временем в один из дней в покои Анны зашла группа мастериц, несущих стопки тканей, пряжи и ниток. Их возглавляла Матильда с лукавой улыбкой в глазах. Анна была очень удивлена их приходом, не понимая, что происходит, и спросила об этом подругу. Эта молодая девушка ей очень нравилась.

Матильда весело засмеялась и, показав рукой на кресло, попросила сесть.

– Это приятный для женщины обычай, – сказала она. – Поскольку ты иностранка, собираясь замуж за франкского короля, должна оставить все, что связывало тебя с родиной, ибо теперь ты будешь принадлежать Королевству франков. Поэтому нам предстоит пересмотреть все твои наряды, которые ты привезла с собой, и отобрать из них те, которые соответствуют романскому стилю в одежде.