Текст книги "Пловец Снов"

Георгий не сомневался, что справится. Он очень хорошо знал жанр, потому, как и Лукас, мог спланировать и совершить идеальное запутанное преступление. На деле это куда проще, чем кажется. Нужно не завести следствие в тупик, а сделать так, чтобы оно началось в тупике. В своих детективах Горенов уже использовал подобный ход – подкидывать на место преступления абсурдные улики, не имеющие отношения к произошедшему. Чужие билеты с датой и временем, парковочные талоны, чью-нибудь одежду (особенно нижнее бельё, оно всегда связывается с главной причиной), фотографии неизвестных, закапанные слезами, сургуч, готовальню, набор резцов по камню… Всё это подойдёт, чтобы сбить преследователей с толку и остаться безнаказанным, а значит – продолжать свою миссию! Внушать страх! Спасать книги! А искать его будут наверняка. В отличие от животных, человек не выбирает, идти по следу или нет. Он идёт обязательно, ему всегда нужна цель.

Отдельный вопрос состоял в том, какую книгу выбрать в качестве первоисточника. Положим, как ни жаль, в «Восточном экспрессе» убить никого не получится. Хотя уж этот роман Агаты Кристи – классика из классики. Георгий подумал, что удобнее было бы сразу использовать произведение, в котором совершается череда кровопролитий. Одно не привлечёт достаточного внимания, не создаст резонанса, значит, придётся сделать это несколько, а может и много раз. Что-то должно обеспечивать последовательность, связность отдельных смертей. Большая проблема для криминалистов – опознать серию, совершённую одним человеком. И эту проблему предстояло решать не полиции, а ему.

Горенов продолжал размышлять о Кристи, в памяти всплыла система «Убийств по алфавиту». В основу принципа выбора жертв в этом романе тоже была положена книга. Правда, вовсе не шедевр литературы, а железнодорожный справочник. Холодный, формальный первоисточник создавал впечатление, будто конкретные люди ни при чём, словно агнцы на заклании. Георгий вдруг подумал, что так могут решить и по поводу его деятельности, а ведь это будет ничуть не более справедливо.

Кстати, похожий маньяк существовал в действительности и стращал Америку в семидесятые годы прошлого века. Хотя его принцип чуть-чуть отличался. «Алфавитный убийца» унёс жизни трёх девочек, чьи фамилии и имена начинались на ту же букву, что и названия городов, в которых они погибли от его рук. Личность этого человека не установлена до сих пор.

Грустно… Неужели действительно всё придумано до нас? Или даже если не всё, то столь многое… Что же остаётся современному автору? Определённо необходимо выходить за пределы текста.

Горенов отмёл «Убийства по алфавиту», поскольку это было абсолютно прямолинейно, слишком незатейливо и очевидно для его произведения. Да и вообще при всей нежности к автору Кристи не тот человек, к которому хотелось привлечь внимание в первую очередь.

А что, если для каждого преступления выбирать новую книгу? Стоило задуматься об Эдгаре Аллане По, и голова сразу пошла кругом от обилия вариантов. Можно оставить вырванные зубы в коробочке, как в «Беренике». Можно раскидать возле тела обезьянью шерсть, бросить матросскую ленточку, отрезать голову, а тело запихнуть в камин, как в «Убийстве на улице Морг». О, это поразительное, хаотичное преступление, в котором попробуй-ка докопаться до истины! Печное отопление в центре города до сих пор – дело не редкое. Есть даже что-то символическое в том, чтобы наказать за невежество представителей старого интеллигентного рода. Хотя какое отношение наличие камина имеет нынче к благородству происхождения? Всё смешалось, и ничто более не значит ничего. Каждый живёт, где хочет, старые петербургские семьи мигрировали в Купчино, потому что их молодые члены предпочитают простор, отдельные ванные комнаты и стеклопакеты, а не историю, архитектуру и скрип вековых половиц. Впрочем, то, что в центре города, на Петроградской стороне и на Васильевском острове предприимчивые хозяева иногда устанавливают самостийные умывальни, а то и целые ванны на кухнях действительно производило сильное впечатление. Георгий улыбнулся. Он вспомнил, в каком шоке была Надежда, когда увидела это впервые.

Да, По очень подходил. Свою трилогию – «Убийство на улице Морг», «Тайны Мари Роже» и «Похищенное письмо» – он сам называл «рассказами об умозаключениях». А ведь это и нужно! Нужно, чтобы люди догадались! Чтобы в хаосе и ужасе событий они увидели смысл и сделали выводы. Соавтор предлагал Горенову многое: красную маску, фату, труп в ящике с солью… Всё могло пойти в дело!

А Гилберт Кит Честертон? Этого писателя Георгий любил ещё больше, но отсылки на его преступления… то есть произведения оставлять гораздо труднее. Наглядным мог быть разве что резанный тигровый ус. Но где его взять? Идея положить какой-то другой ус или леску представлялась отвратительно лживой. Пусть никто бы не заметил разницы, но об этом будет знать Горенов!

Замысел сложился, прогулка не прошла даром, эйфория постепенно уступала место уверенному спокойствию и удовлетворению. Жар и горячность спадали. Нежное сияние разливалось по небу. Георгий подумал, что это утренняя звезда, хотя на деле он видел многократно отражённый вверх свет реклам и фонарей.

Из головы никак не шёл старик и его слова. При чём тут Бутылка? Маршрут Горенова даже не пролегал мимо Новой Голландии. Вдруг он остановился, поняв, что не знает, где находится. Живя здесь давно и преклоняясь перед красотой города, ему так и не удалось научиться ориентироваться в нём. Георгий огляделся. Под крышей дома, возле которого он стоял, виднелись цифры «1848». «18 48, 18 48, 18 48», – вертолётом застрекотало в голове. Восемнадцать градусов северной широты и сорок восемь восточной долготы – это север Африки, Аравийский полуостров… А если широта – южная, а долгота – западная, то попадёшь куда-то в Бразилию. Южная и восточная укажут в аккурат на Мадагаскар. Северная и западная даст точку в Атлантическом океане между Кубой и Кабо-Верде. Странное дело, Горенов знал глобус на зубок, но петербургские улицы и проспекты, расчерчивающие пространство под прямыми углами, ему не давались.

Георгий сориентировался, только когда вышел на набережную. Если рядом Нева, то заблудиться уже не получится. Он не сразу обратил внимание, но вокруг не было ни души. Гранитная линия уходила вдаль, а на ней не вырисовывалось ни одного силуэта: ни пешехода, ни машины. Как же городам идёт пустынная ненаселённость! Удивительно, их строят люди для людей, но без человека они смотрятся значительно лучше.

Горенов шёл дальше. Через какое-то время он, наконец, заметил, что в каждой арке, выходящей на реку, стояло по полицейскому. За некоторыми из них уже начинали скапливаться машины, пыхтящие от негодования. Вот дела… знали бы блюстители правопорядка, какие мысли несёт в своей голове проходящий мимо человек. Быть может, сейчас он – самый опасный в городе!

Наверное, президент посещает Петербург, скоро помчится кортеж, догадался Георгий. Однажды ему уже доводилось видеть главу государства, когда учился в Ростове. Тот приезжал с каким-то визитом. Курсантам приказали одеться в парадное и построиться на площади. Тогда от него до Горенова было несколько сотен метров, а теперь будет не больше трёх. Правда, и на этот раз он президента не разглядит, мимо просто пронесутся дорогие автомобили.

Георгий задумался о том, важно это для него или нет. Имеет ли значение, что такая «встреча» произойдёт именно сейчас. Почудился какой-то аромат из XIX века. Достоевский, как говорят, живых царей не видал. А Пушкин встречался с императором. И что?

Набережная оставалась пустынной, если не считать стоящих на противоположной стороне постовых. Горенов добрёл до моста. Это Троицкий. Прошагал-то он, оказывается, немало. Вся переправа была плотно забита машинами. Очевидно, они стояли уже долго, вереница горящих автомобильных глаз пересекала реку и уходила далеко на Петроградскую сторону. Наконец показался кортеж. Чёрные иномарки неслись по набережной навстречу Георгию. Внешне это была ничем не примечательная кавалькада.

Когда президент со свитой подъехал к самому носу колонны «запертых» машин, кто-то из стоящих водителей начал гудеть. Сначала раздался одинокий, робкий голос, потом к нему присоединились другие. И вот Троицкий мост завыл, как чудовищно настроенный орган. Он восстал, будто разведённый. Одни автомобили звучали крепко, смело и долго. Другие боязливо добавляли свой маленький противный визг в общую симфонию. Заворожённый Горенов застыл. Его мучил вопрос: что это значит? В наполняющей пространство полифонии следует слышать ноты одобрительного приветствия власти или, напротив, полный негодования оппозиционный протест? Что, в сущности, хотят сказать эти люди, помещённые в железные коробки на колёсах?

Кортеж оказался очень длинным, но рой гудящих не унимался. Они затихли лишь после того, как хвост кавалькады миновал. Где-то в числе прочих промелькнул и обсуждаемый в прессе «бункер на колёсах». Только вот который из них?

Георгий ступил на мост и двинулся дальше. Машины ещё стояли, их не торопились пускать. В конце первого пролёта Горенов миновал старушку, глядевшую по сторонам с тревожным и озабоченным лицом. Её гримасу понять было не менее затруднительно. То ли у бабушки под пальто спрятана бомба, и она намеревалась совершить акт возмездия, но тоже не опознала «бункер». То ли старушка вообще не понимала, что происходит. То ли у неё умер близкий человек. То ли она увидела привидение. Исключить можно было лишь вариант, в котором у неё всё в порядке.

– Вам помочь? – любезно поинтересовался Георгий.

– Да ну тебя к бесу, прокля́тый, – пожилая женщина раздосадованно махнула рукой и торопливо пошла по мосту в ту же сторону.

В чём дело?.. Горенов не хотел обгонять её ещё раз, потому дальше двинулся крайне медленно. Ему подумалось, что со стороны он наверняка производит впечатление такого же растерянного и озлобленного человека, как эта бабушка. Впрочем, опять-таки, с какой стороны? Слева – Нева, вдалеке виднелись стрелка Васильевского острова, Эрмитаж, Петропавловская крепость. Справа кисли от скуки автомобили, в которых люди, изнурённые ожиданием, уставились в телефоны.

Всё это не так важно. Главное, у него теперь был план «произведения», которое он намеревался сотворить. Он знал наверняка, что будет делать, начиная с завтрашнего дня, но сегодня… нужно позвонить Вике… или поехать на «Елизаровскую» к Наде. Одно из двух. Только что сейчас важнее – романтика и, при благоприятном развитии событий, секс или же изматывающий, мучительный разговор с человеком, воспоминания о половой жизни с которым Георгий гнал от себя деликатно, хоть и старательно? Постановка вопроса, как обычно, звучала амбициозно: всё или ничего? Именно так, ведь к юной Вике его не влекло ничего, кроме страсти, а к Надежде – наоборот.

12

Когда-то в рукописи одного из ранних детективов Горенов написал, что семья – это совокупность людей, которым проще всего превратить жизнь человека в ад. Глупая, незрелая мысль, высказанная сгоряча, но на тот момент он в ней не сомневался. Появиться этим словам в итоговом тексте помешала Орлова. «Гошенька, так нельзя, надо исправлять», – посоветовала она. Хотя можно ли её вежливое указание назвать «советом»? Люма добавила, что читатели его книг, как правило, состоят в браке, и негоже раскачивать их утлые лодчонки и тушить очаги.

Сейчас Георгий придумал бы более изящную формулу. Например, что в семью входят те, кто каждый вечер желает тебе спокойной ночи. Это крайне важно! Всё-таки – репетиция смерти, тренировка прощания. Но тогда он написал, будто семья – узкий круг людей, до мнения которых человеку действительно есть дело. По сути, он поменял одну глупость на другую, заметно бо́льшую. Во вторую сентенцию Горенов не верил даже сам, поскольку беспокоился о мнении кого угодно, едва ли не каждого встречного. Иными словами, следуя такой логике, стать членом его семьи было немудрено. В Таганроге весёлый и разговорчивый моряк собирал вокруг себя компании. Тогда он легко находил друзей-мужчин, а на женщин вообще производил магнетический эффект.

Почему Георгий так написал? По правде, эту мысль подсказала ему Надежда. Она тоже вовсе не считала её истинной, но очень хотела внушить мужу подобный тезис. Когда невод его обаяния выловил юную Надю Клунную, девушка была совершенно очарована, но со временем общительность супруга стала её огорчать. Не то чтобы ей казалось, будто друзья ему дороже. Ранило, что они и она важны для него в шокирующе равной степени. То есть её, отдававшую Горенову себя полностью, пожертвовавшую красивой фамилией, превратившую собственную жизнь в череду пелёнок и кастрюль, продолжившую его род, он рад видеть ничуть не больше, чем любого из них. Не говоря уж о друзьях женского пола, что как минимум противоестественно…

Уговаривая Георгия переехать в Петербург, Надежда убеждала: дескать, здесь он сможет найти работу на флоте, хотя, как человек наделённый интуицией и значительно более разумный в житейском плане, прекрасно понимала, что это вряд ли получится. Она редко себе в этом признавалась, но, помимо желания поселиться в крупном городе, ходить вечерами в театры и на концерты, вести какую-то культурную жизнь, Горенова преследовала и другие цели. Ей хотелось увезти мужа от друзей, а главное – разорвать пуповину, связывавшую его с морем. Жена думала, что именно оно делало её Гошу таким привлекательным для всех и особенно для женщин. Как же она его ревновала… пока любила. Ей казалось, будто здесь, в сером дождливом Петербурге, никто его не заметит, не разглядит, а значит, он будет только её. Надежда заблуждалась. Какую девушку удивишь морем в Таганроге?

Никто из супругов не предполагал, как изменится их жизнь после переезда. Мог ли сам Горенов, душа компаний, «жиголо» – так назвала его однажды тёща – представить, что будет слоняться в одиночестве под рыжим светом фонарей? Единственными судами, на которые он ступал за последние десять лет, были экскурсионные катера, снующие по рекам и каналам.

Надя его обманула? Да. Но куда больше она обманула себя. Тем не менее Георгий сейчас ехал именно к ней, а не к юной Вике с её упругим телом, задранным детским носиком и ресницами… Какими были её ресницы? Длинными? Коротким? А какие они бывают? Пушистые? Прямые? Да какого чёрта! Имелись у неё ресницы, и хватит об этом! А фигура… Уж точно не такая угловатая, мясистая и отталкивающая, как у Истины. Вика манила к себе и кружила голову своей далёкой необнажённостью, а главное – потенциалом наготы.

Глупость, будто взрослых мужчин тянет к юным девам из порочности самой природы сильного пола. Ничего подобного, пугающего, патологического здесь нет. Равно как и необъяснимого. Молодая женщина имеет ряд преимуществ и не имеет ряда недостатков дамы в возрасте. «Что тут загадочного?» – недоумевал Горенов… и ехал к Надежде. Девушка может быть привлекательнее внешне, но главное, она не накопила ещё багажа обид, обманутых ожиданий, неудовлетворённости, непонятости. С годами женщины обязательно разочаровываются в мужчинах… А мужчины в женщинах. При условии достаточно тесного общения не разочароваться в другом человеке практически невозможно. Отсутствие обманутых ожиданий – это лишь показатель дистанции, чуждости, безразличия или малого срока отношений.

Разумеется, куда приятнее общаться с созданием, которое пока только на пути к выводу о том, будто все мужики козлы и сволочи, но как аксиому его ещё не принимает, относясь к слишком широко распространённому тезису, словно к слухам, бабкиным сказкам, странным поверьям. Гордиев узел с возрастом затягивается всё сильнее. Георгий был убеждён, если женщины так и не научатся забывать, сбрасывать негативный эмоциональный груз, ничего не изменится. Нелегко быть лучше, чем о тебе думают. А вот хуже – совсем просто.

Почему же в таком случае не к Вике? По пути от «Горьковской» к «Елизаровской» Горенов так и не смог найти ответ, но для спокойствия выдумал причину: теперь у него созрело достойное произведение, которое можно посвятить жене.

– Давно не виделись, – сказала она с порога, словно уже вчера не сомневалась, что вскоре он приедет с ответным визитом. – Заходи.

По квартире растекался приятный запах свежей домашней еды. Она действительно его ждала? Да нет. Собственно, почему именно его?

Георгий хорошо помнил Надин любимый гель для душа под названием «Innocence Violette». Пользуется ли она им сейчас? Наверняка. Надпись на этикетке всякий раз напоминала ему чеховский одеколон «Vera-Violetta», но в реальности это была не симпатичная музыкальная последовательность букв, а совершенно конкретная странная фиолетовая жидкость со сладким цветочным ароматом, который напитывал и его тело после секса. Горенов всё время читал на постоянно дежурившей в ванной бутылке «Innocent Violence». Такое название очень подошло бы его новому плану.

– Что ты так осматриваешься? Ищешь мужские трусы? – Надежда взглянула на него крайне самоуверенно. Это граничило с хамством.

Об их половой жизни Георгий вспоминать не любил, поскольку в последние годы было трудно подобрать для неё подходящее слово, что вдобавок намекало ему на профессиональную ущербность. Точно не «секс». Значение данной вокабулы Горенов знал отлично. «Близостью» происходящее между ними по понятным причинам назвать было ещё затруднительнее. Против «сношений» Надежда стала бы возражать, хотя Георгий считал, что они отчасти могли бы спасти их брак, тем более раньше жена была согласна. В школе он не мог взять в толк, почему учительница всякий раз, краснея, перечёркивала, когда он в сочинениях цитировал из «Горя от ума»: «…Я с вами тотчас бы сношения пресек…» Это же не его слова, а Грибоедова…

Вероятно, у них с Надеждой случались «соития». Данный термин нёс в себе оттенок ритуальной древности, уходящей в глубину веков. Соитиями правит традиция, долг, обязательства, быть может, даже боги, много богов… но никак не люди, в том числе и участвующие в половом акте. Никто не спрашивает, для чего нужны соития. Все всё понимают и предпочитают не обсуждать. Так заведено. Таков уговор. В сущности, чем ещё заняться двум уже практически не любящим друг друга разнополым существам, если они оказались голыми в одной кровати? Даже если не голыми, то что, трудно задрать пижаму и спустить трусы? Тебе жалко? У меня, между прочим, потребности есть! Впрочем, со временем супруги закрыли лингвистический вопрос радикально. Слова не было, поскольку нечего стало им называть.

Сильнее всего Горенова удивляло, что, отказывая ему в доступе к телу, Надежда не разрешала мужу спать и с другими. Как так?! Однажды это обернулось бедой. Георгий гулял с дочерью, качал её на качелях. Мимо площадки прошла красотка с большими буферами в таком обтягивающем платье, что не заглядеться было невозможно. Он любил худеньких, а не пышных, но прошлое соитие имело место ещё до нового года… Из сладостного забытья отца вырвал Ленин плач. Девочка лежала под качелями лицом вниз. Свалившись, она здорово рассекла себе лицо. Тонкую линию шрама Горенов видел теперь всякий раз, когда смотрел на давно повзрослевшую дочь. Надежда тоже видела, но подробностей истории не знала. Ему же не давал покоя вопрос: кто в этом виноват, мама или папа? На самом деле верность заключается вовсе не в том, чтобы не спать с другими. Куда важнее обязательно и регулярно спать со «своими».

– Ужинать будешь?

Горенов неоднозначно помотал головой. Он сам не понял, что хотел выразить таким образом. С одной стороны, Георгий, безусловно, нагулял аппетит. С другой – эта трапеза приготовлена явно не для него. А для кого? Для какого-то другого «него». «Него», «они», «эти», «он», «она», «её»… Местоимения подступали, пугающе осклабившись. Они сужали круг. Опять «они»!

Даже если и нет никакого «него», что крайне маловероятно, Надежда готовила для тех, кого считала своей семьёй. Пусть это только она и Ленка, и пусть дочь не придёт на эту тайную вечерю, его в расчёт жена брать не могла, когда резала картошку, морковь, когда тушила и солила по вкусу. По чьему вкусу, кстати?

Супруга готовила хорошо, но муж любил куда более пряное, острое и солёное. Это всегда становилось проблемой за их столом. Хотя, казалось бы, велико ли дело – добавить приправ в тарелке… Сейчас-то ясно, какие всё это мелочи и что здесь вовсе нет пренебрежения, невнимательности и вероломства.

– Как хочешь, – пожала плечами Надежда. Она тоже не поняла значения жеста Горенова, но знала, что согласие выглядит иначе.

Даже в самом начале совместной жизни они не могли договориться по многим бытовым вопросам. Скажем, освежители воздуха. Жена требовала обязательного их использования в туалете всякий раз, когда кто-то сходил «по большому». Она будто опасалась, что общественности может стать известно, какими запахами сопровождается её дефекация. Георгий же, напротив, не выносил эту химию. Аромат какашек любимой женщины, разумеется, не вызывал у него энтузиазма, но, вопреки мнению супруги, любовь не разбивалась из-за него вдребезги. А вот густой коктейль из дерьма с клубникой или «лесной свежестью» терпеть было невозможно. В нём заключалась какая-то катастрофическая ложь, безумие, противоестественность. Но больше всего мужа раздражало, что это полностью устраивало жену. Он не знал, как донести до неё, насколько мерзкий запах получается в результате. Ему опять не хватало слов.

«Ты меня никогда не понимаешь и не поддерживаешь!» – сообщал Горенов ей, утешаясь тем, что временами так говорят спутницам жизни едва ли не все писатели. После подобных фраз лицо Надежды обычно преображала мрачная улыбка. Он видел в этом гримасу местоимений. Ему самому такие сопливые формулировки помогали ощущать себя частью литературы куда лучше, чем книги с их общей фамилией на обложке. Он будто сам отказывался понимать, что так друг другу говорят чуть ли не все на свете, безотносительно профессии. Вообще писатели существенно больше похожи на людей, чем хотелось думать Георгию.

Следов мужского присутствия в доме видно не было. Однако появилось немало новых вещей. Даже слишком. Перчатки, миксер, бытовая техника, какие-то комнатные растения, которых отродясь не водилось. Раньше все цветы гибли сразу, стоило перенести их через порог квартиры Гореновых. А ведь мужчине так трудно признать ценность такой бессмысленной и недолговечной вещи, как цветы. Но порой женщины могут создавать смыслы.

– Ты всё так разглядываешь… Впервые в гости пришёл? – она звонко расхохоталась.

Георгий любил, как жена смеётся. Именно своим смехом много лет назад она впервые привлекла его внимание. Впрочем, и сейчас любил… Откуда прошедшее время? Он очень любит, когда Надежда смеётся.

Они расстались резко, бесповоротно, с той же решительной лёгкостью, с какой в предписанный срок разрывается граната. Кольца с выдернутой чекой супруги много лет носили на пальцах. Обоим было понятно, что уже ни с кем и никогда они не проживут дольше, чем друг с другом. Правда, из этого Гореновы делали разные выводы.

Трудно сказать, кто инициировал разрыв, но после переезда жизнь Надежды тоже изменилась вовсе не так, как она хотела и ожидала. Активное посещение культурных мероприятий сначала было им не по средствам, а потом, когда супруги обустроились, жена ими быстро пресытилась. А может, дело было не в этом. Есть примета новейшего времени: если в доме начинают появляться «оксфордские личностные тесты», если женщина после многих лет брака, рождения ребёнка и долгой совместной жизни внезапно начинает задумываться о том, «кто же она на самом деле», – жди беды. Теперь море снилось ей. Ещё в ночных грёзах она видела, будто не простужена, и вообще все в семье здоровы. В её снах ночи были тёмными даже летом, хоть глаз коли.

Как-то они в очередной раз переезжали с одной квартиры на другую. Надя только нашла работу в аптеке, но утром им должны были привезти мебель, а значит, мужу предстояло поднимать всё на третий этаж в одиночку. «Меня не будет, чтобы тебе помочь… поддержать», – сказала она обеспокоенно. «Я привык, что меня никто не поддерживает», – традиционно сетовал он. «Тогда заплати грузчикам, они поддержат», – возмутилась жена и злобно хлопнула дверью. С каждым днём от таких разговоров в Гореновой просыпалась Клунная. Но как же она была прекрасна, когда злилась! «Мегера Милосская», – окрестил её Георгий. Кто сказал, что «у каждой женщины должна быть змея»?! У каждой женщины есть змея!

Извиняться перед ней стало практически невозможно. Лучше и не пробовать. Куда безопаснее оказывалось делать вид, будто ничего особенного не произошло. Стоило лишь сказать: «Прости» – как Надежда будто вспоминала, до какой степени оскорблена и несчастна, с каким мерзавцем живёт… После этого спасения не было: бывшая Клунная принималась рыдать с новой силой. А ведь ничто так не заставляет усомниться в собственной правоте, как женские слёзы. Если он когда-нибудь ещё любил её, то именно в те моменты, когда она плакала.

Это очень удобно… Когда она обижалась, то: «Ты знаешь, как слова могут ранить!» А когда муж извинялся, то: «Это только слова… Я устала от слов».

Опасно было и благодарить. В Наде сразу расправлял крылья величавый дракон тщеславного возмущения: ведь и правда, половина его успеха – её заслуга! Причём существенно бо́льшая половина, а он, как всегда, недооценивает.

Ладно, объяснить насчёт освежителей воздуха не удавалось, тогда Горенов попытался донести до жены несколько других незатейливых мыслей. «Видишь ли, – говорил он, – если двум людям плохо вместе, это вовсе не значит, что по отдельности им будет значительно лучше». Но Надежда была уверена. Георгий настаивал: есть огромная разница между тем, чтобы не делать человека счастливым, и тем, чтобы делать его несчастным. Почему-то этот довод она воспринимала как лишний аргумент в пользу развода. Наконец, он вытащил из рукава козырную карту, утверждая, будто счастливым быть очень просто! Поднять с пола упавшую монету и то труднее, чем радоваться каждому дню!.. «Ты счастлив? – спрашивала Надежда, глядя на него влажными глазами. – И я нет». Тогда он сдался.

По прошествии лет ему стало ясно, что ничего не надо объяснять. Женщины не должны и не могут руководствоваться «справедливостью», слушать «доводы», следовать «логике». Ведь любовь нарушает всё это самым радикальным образом и чаще всего противоречит даже здравому смыслу. Они вообще другие! Невозможно прервать их обиду, излагая положение дел с позиций разума. Только: «Тише, рыбка моя, не волнуйся». Словно с душевнобольными. Именно «словно», потому что души у них нет, там что-то другое.

А как же безоблачно и прекрасно Гореновым жилось раньше… Всё-таки абсурдная мысль посетила классика: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Значит, Толстому можно писать глупости, а Георгию нет? Лев Николаевич, зарубите на носу, они с женой были счастливы, как никто другой, а стали несчастны, как все вокруг! В идиллии важен каждый оттенок, каждая нотка, каждое мгновение, а главное – каждое слово. Несчастье же – грязная лужа. Да, формально они все отличаются, но какой смысл разбирать их формы и цвета?

– Ты счастлив? – неожиданно спросила Надя.

Горенов пожал плечами и робко мотнул головой вверх-вниз. Жена понимающе кивнула в ответ.

То, что они больше не семья, Георгий осознал однажды днём. Важно ощущать, где проходит граница «твоего». Это может быть настоящая каменная стена или условная, прочерченная в панике меловая черта, вроде той, которую рисовал Хома Брут. Представить её себе просто: если завтра мир полетит в тартарары – война, стихийное бедствие, предательство всеми друзьями и соратниками, смертельный диагноз, вторжение инопланетян – что и кто останется рядом? С кем и где ты проведёшь последние мгновения жизни? В тот день Горенов понял: в случае чего, Надежда полетит вместе с миром, а Ленка… вместе Надеждой.

Кстати, позже стало ясно, по поводу дочери он ошибался. Теперь, если что, она наверняка с ним. Просто маленький ребёнок – куда без матери? Но потом Лена создаст свою семью… Может, оттого Георгию и был так противен Вадик?

Женщины словно ощущают, что некая вечная правота на их стороне, потому если уж обижаются, то прощают гораздо труднее мужчин. Горенов знал это, но согласиться не мог. Он считал, что любить – значит в том числе легко прощать. Понимать, что, кроме обиды, измены или боли в данный момент, есть огромные чувства и, как в их случае, многие годы, долгая история. Любить – значит отдавать себе отчёт в том, что пережитое прошлое и возможное будущее значительно важнее, чем горький момент в настоящем. Важнее, чем то, что уже завтра, без вариантов, окажется позади. Но если разрушить всё сегодня, то никого совместного завтра не будет. И все их прекрасные вчера талым снегом стекут в Неву.

Вообще, это тоже очень удобно: когда выгодно настаивать на равноправии, а когда не выгодно – на различии полов, имея, конечно, в виду, что женщины значительно лучше. По правде сказать, как раз Георгий не стал бы с этим спорить. Он понимал, насколько они прекраснее и почему. А в жене росла обида. Она, наверное, уже точно убедила себя, будто «мужики – сволочи» или пришла к другому похожему выводу. Делать поблажки, прощать лучших – это почётно, приятно и понятно, но кто пойдёт на жертвы ради сволочей?

Обида надувалась в Надежде, словно воздушный шар. «Ни шагу назад! – командовала обида. – Не уступай ему ни в чём!» Жена слушала её, а не Горенова. Поводы и причины все уже забыли. Просто горько жить вместе. А ведь когда-то основания для раздора казались такими чёткими, такими принципиальными и непреодолимыми…

Кто-то, ссылаясь на известных психологов, заявляет: как только начинаешь ощущать, что живёшь не с тем человеком, надо сразу уходить, не теряя ни минуты. Другие, опираясь на крупных философов, настаивают, будто надо сохранять семью во что бы то ни стало, а отношения могут меняться со временем. Человек – такое устройство, которое для любого своего желания сможет найти доводы и подтверждающую их книгу. По сути, судьбы людей зависят от того, кто, что и когда прочитал.

На полочке в коридоре Георгий заметил новые серёжки. Вот оно! Похоже, дорогие… Значит, мужик точно есть! Надежда смутилась.

– Не переживай, слышишь? Не бери в голову, – она погладила его по руке.

А почему это он должен переживать? С какой, собственно говоря, стати?! Пусть они хоть насквозь переебутся! И не надо меня трогать!

– …Она не хотела тебя обижать… но сказала, что носить не будет. Не сердись… Отдала мне, чтобы тебе на глаза не попадались у вас… дома… Чтобы ты её не заставлял…