Текст книги "Пловец Снов"

Гость совсем растерялся. Уж повторения недавнего конфликта он точно не хотел.

– Пойми, я сочиняю подобные книги только для того, чтобы меня читали. Я был бы счастлив, если бы популярными стали «умные» тексты. Только их бы тогда и писал.

– Ах, вот в чём дело? – не выдержал Борис и интенсивно закивал, не глядя на Горенова. – Ты бы хотел быть лучше, чем есть, но, чёрт побери, тебе не повезло с современниками! – на его лице опять застыла улыбка, но выглядела она уже скорее пугающе.

– Нет! – покачал головой Георгий. – Я бы хотел… Я уверен…

– Мой тебе совет, – неожиданно перебил его гость, – не думай о читателях слишком много и слишком плохо. Пиши только то, что считаешь нужным. Если это «умные» тексты, как ты выражаешься, то делай своё дело, и не твоя забота, кто их прочтёт и прочтут ли вообще.

– Боря, ты с Луны упал или с другой планеты? Их же просто не будут издавать, – возразил Горенов, хотя его уверенность в собственных словах пошатнулась. Полчаса назад звонила Люма и сказала, что готова напечатать книгу O, но только ещё раз настоятельно посоветовала выбрать псевдоним. Почему-то Георгия это здорово пугало, хотя, разумеется, он согласился. Безусловно, потом следовало написать ей несколько детективов… Можно ли считать их ценой вожделенного издания? Прямо она такого не говорила, но…

– На той планете, с которой я упал, это тоже – не твоя забота как автора. Не планируй, не влияй. Желательно даже не хоти. Пусть всё идёт своим чередом. Поверь мне: то, что должно случиться – родиться, написаться, издаться – обязательно появится на свет. Этому просто невозможно помешать.

– А как твоя новая книга? Вышла?

Борис бросил на друга злой взгляд ошпаренной собаки.

– Вот-вот… Я говорю тебе, существует огромная культурная проблема!..

– Огромная проблема, – гость даже поморщился, – состоит в том, что люди очень любят находить и решать проблемы. Желательно долго и по возможности тщетно. А надо просто жить, Гоша, не истязая себя и окружающих. Я молчу о том, что зачастую сам ход бесплодного, ни к чему не ведущего решения может оказаться куда более трудным и мучительным, чем сама первоначальная загвоздка.

– Вот, значит, как ты считаешь… Робин Гуд видел проблему и, чтобы её решить, принялся грабить и убивать богатых. Был ли он прав, по-твоему?

– Робин Гуд – это всего лишь литература, только текст.

– Ничего себе… – Георгий обрадовался такому «предательскому» ответу. Может, теперь из них двоих он в большей степени писатель? – Не ожидал. Начнём с того, что у него был реальный прототип. Роберт Годберд, если не ошибаюсь, его звали.

– Не важно! По прошествии стольких веков для нас – это просто вымышленный персонаж, что тоже, безусловно, немало. Но главное, решил ли он какую-то проблему? Разве на свете больше нет воровства и коррупции? Нет баснословно богатых, утопающих в роскоши, рядом с которыми люди гибнут от голода и болезней? Куда важнее в этом кромешном ужасе бытия найти в себе милость. Вот есть ли в тебе милость, Гоша? Ты поищи… Робин Гуд ничего не «решил». Эта «проблема» была и будет всегда. Впрочем, «всегда» – самое бессмысленное слово, потому что за ним ничего не стоит. Какой к нему антоним? – спросил Борис, заметив недопонимание на лице друга.

– «Никогда»?

– А не «иногда»? «Никогда» – скорее синоним. Тебе же твоя редакторша сказала в магазине, помнишь: «Ты был прекрасен как всегда… Или как никогда»…

Точно! Георгий совсем забыл эту незатейливую, но жутковатую шутку Орловой.

– …Нет разницы. Я думаю, что «всегда» просто невозможно отрицать, – продолжал Борис. – Да и не нужно… Во все времена были люди, которые мстили смертью за хамство, за нечестность, даже за глупость, но разве кому-то это помогло? Думаю, наоборот. Однако, – тут он заметно напрягся, – принимая во внимание твою прямолинейность и чуждость иносказательности, я боюсь предположить, что же ты задумал на самом деле…

Вопрос о том, стоит ли Горенову быть откровенным, рассосался сам собой. А ведь как близко он подошёл к самому главному… Опасно близко!

– Расскажи, что случилось?.. Что-то же случилось? – друг словно подозревал всё больше и больше. Хорошо! Георгию нравилось, как подобные эмоции вызывают Кристи и По.

– Да ничего, Борь… Просто вокруг так много зла, боли и несправедливости… – Предельно глупые и банальные фразы прекрасно рассеивают внимание и резко перечёркивают всё сказанное. Простейший трюк.

– Безусловно… – недоумённо ответил Борис, удивившись такому повороту. Может, правда показалось и всё в порядке? – Я вот начал кровь сдавать в донорских пунктах… и сперму. Это помогает, успокаивает. Словно отпускаешь добро куда-то во мрак мира… Но заметь, я вовсе не решаю какую-то громадную проблему, просто мне самому так легче. Есть восточная мудрость: главное, что ты можешь сделать для людей – стать счастливым. Действительно, если так поступит каждый, то благодать, наконец, охватит всё человечество. Разумеется, в глубине души живёт надежда, будто именно моя кровь кого-то выручит, кому-то поможет, кого-то спасёт. Стыдно признаться, но больше всего хотелось бы, чтобы она влилась в вены какого-то гения… Автора великого романа… Мелкая мысль, гадкая, я понимаю, но, к сожалению, верю в неё больше, чем в собственные тексты. По счастью, донорство – дело анонимное, а значит, мне никогда не сообщат, произошло это или нет. Потому так легко не сомневаться, что произошло. Представь, через несколько лет какие-то книги станут активно обсуждать, и любая из них может быть написана на моей крови.

Теперь пришёл черед Горенова думать, будто у собеседника поехала крыша.

– А сперма-то кого спасёт? – поинтересовался он.

– Ну, знаешь… Гений может оказаться и женщиной, я в это верю. Или, скажем, крупный автор следующего поколения родится от моего семени. Почему нет? Кроме того, мне нравится думать, будто по свету рассеяно множество моих детей.

Это всё больше напоминало бред сумасшедшего.

– А если что-то может быть, значит, так оно и есть – принцип литературы, – резюмировал Борис с улыбкой. – Ладно, перейдём от моих детей к твоим. Пошли за Леной.

Пока они собирались и выходили на улицу, Георгий вертел в голове то, что гость рассказывал про свободу, поскольку «донорские» истории даже вспоминать не хотелось. И правда, нужна ли эта химера выбора? Горенов очень любил сладкое и постоянно искал новые вкусные конфеты. Ничего не получалось. А вот в новогодние подарки – наборы, которые составляет неизвестно кто – за редким исключением попадали выдающиеся лакомства. «Так это потому, что в детстве!» Нет, и позже. Проблема сладостей остро стояла для Георгия всегда. В гостинцах-сюрпризах, которые покупали Лене, конфеты тоже были неизменно прекрасными. «Так, значит, в её детстве!» Нет, он приобретал их до сих пор, каждый год… А кто вообще это говорит?

Они шли молча. Горенов не имел представления, где нынче обитал его друг. Судя по всему, родительская квартира, дававшая некогда приют и им с Надей, более Борису не принадлежала. Новое жилище располагалось недалеко – километра четыре или пять. Для них обоих – это не расстояние. Всё равно быстрее пешком, чем на метро. Ну, или не быстрее. Может, медленнее минут на семь-восемь, и что? Часовая прогулка в любом случае гораздо приятнее.

Два человека в одинаковых куртках шагали рядом, погрузившись каждый в свои мысли. Хотя, может, и мысли были общими? Георгий посмотрел налево и, увидев сосредоточенный взгляд Бориса, направленный ему прямо в глаза, подумал, что идея друга о том, будто они вместе составляют одного человека, не была такой уж бредовой. А если и остальные его суждения вовсе не пусты?..

Они шли вперёд, и оба чувствовали, что бредут среди теней. Среди призраков, предков, предтеч, учителей, любимых персонажей. Важно понимать: духи селятся не в домах и не на улицах, а в головах. Петербург, собственно, и есть огромная голова. Именно потому здесь так много гранитных шаров, больших и малых, удерживаемых львиными лапами и стоящих отдельно. Все они – памятники голове. На них нет бровей, носов и глаз. В них невозможно узнать человека, потому что это голова города.

Впрочем, Борис не стал бы называть своих спутников «призраками» или «тенями». Слишком мрачно для него. Скорее – «светочи»! Опять перебор? Высокопарно? Тогда – «фантомы», нейтрально. Горенов снова посмотрел на человека слева. С кем ты идёшь, друг? Кто шагает с тобой плечом к плечу? Сам он любил прогуливаться с Набоковым, с Бродским… С Пушкиным – меньше. Борис наверняка выбирал кого-то не столь стереотипного.

Георгий не разделял мнение о том, будто книги существуют, только когда их читают. Глупость. В том-то и штука, что тексты – другая, альтернативная форма жизни. Быть может, более совершенная. Произведения долгоденствуют сами по себе. Даже те, о которых вы не знали и никогда не узнаете – они всё равно есть и останутся после вас. Сочинения переживают людей, совершают поступки, играют человеком и меняют реальность. Есть несколько способов почувствовать это, и один из них – ходить по Петербургу пешком.

Люма… Разговор с Люмой был важным событием дня. Вообще, всё хорошо… Борис, Орлова… Вскоре авось и с Леной всё нормализуется. Горенов чувствовал, как меняется фаза бытия. Словно ветер на море. Бывает, он предвещает шторм и гибель, но сейчас, наконец, не так. Может быть, и кровавый план Георгия теперь заработает? В окружении книжных фантомов и старого друга он ощутил, как тексты живут «через него». Почувствовал себя одной из тех артерий, по которым буквы преодолевают века. Нет, это не Горенов выбрал, его выбрали.

Каждое из предложений предыдущего абзаца накатилось не в виде отдельной мысли, они хлынули цельной доктриной, собранным мировоззрением, которое автор будто знал, да забыл. Теперь вспомнил. Словно шёпот сфинксов подсказал. Впрочем, где они, сфинксы?.. Далеко. Шептал кто-то другой. Атланты, кариатиды, мостовые, столетние деревья, Мойка, Фонтанка, до Невы тоже неблизко, вековые здания, вышагивающий рядом коренной петербуржец, все создавали благостный шумовой фон, доносящий до Георгия единственную мысль: всё правильно, ты не один, ты важная часть всего этого, не бойся и не сомневайся. Ты не виноват. Ты вообще практически ни при чём. Ты не длань, ты уста, сложенные для речи, но не твоей. Да, совершённые тобою кровопролития – не деяния, а лишь слова, лишь послание в той форме, в какой только и можно, и должно сейчас говорить, чтобы быть услышанным. Покорись и действуй!

Всё пришло столь ясно и чётко, что Горенов ощутил это не как новую идею, но именно в качестве воспоминания, казавшегося знакомым, родным, будто недавний сон. Вообще говоря, способность не обращать внимания на то, откуда появляются и как возникают мысли, фантазии, строки – это особый вид таланта, позволяющий легко верить в чудо и в себя.

По натуре Георгий оставался человеком компанейским. В петербургской жизни его многое радовало, но в то же время озадачивало и расстраивало непривычное одиночество. Таганрогский двор детства был дружным. Флот это, разумеется, команда. После школы много ли он знал о море, кроме того, как оно выглядит, где находится и каково на ощупь? В училище Горенов пошёл не только по традиции, но и чтобы остаться в компании полюбившихся ему ребят. Тех самых, которых не вспоминал уже много лет, встреч с которыми нынче избегал… Но ведь, с другой стороны, в Петербург он переехал вовсе не за тем, чтобы их забыть.

Быть членом команды – часть его естества. Неразрешимое противоречие и загадка таились в том, что его поманила именно литература – дело, за редким исключением, чрезвычайно одинокое. Быть может, самое одинокое на свете. И вот теперь, наконец, он вновь ощущал себя внутри некой общности. Сколько же лет понадобилось!.. Чувство казалось даже более сильным… Словно он кому-то или чему-то принадлежал. Мужчине в этом нелегко признаться, но существовать так Георгий любил значительно больше, предпочитал простому формальному компанейству, единству по принципу спичек в коробке́: «Мы вместе!» Гореть-то всё равно каждая будет поодиночке… Важнее, кто владеет коробком.

Русский язык будто подчёркивал собственничество, образовав фамилии от родовых имён, прозвищ и существительных с помощью суффиксов «ов» и «ев». Особенно хорошо это видно на примере женщин. «Ты чья?» «Я – Петрова». Вот и Надька до сих пор не бесхозная, а «Горенова». Раньше была Клунная, то есть не «чья?», а «какая?».

Но кому принадлежал сам Георгий? Пожалуй, он готов оказаться спичкой в руках какого-то прекрасного автора ради его не менее замечательного замысла… Чем это, в сущности, отличается от Борисова донорства?

Ладно, речь не о том. Будучи во флоте, Горенов принадлежал своей огромной стране. Он был вместе не только с друзьями, дальнейшие судьбы которых его, как выяснилось, не очень-то волнуют, но вдобавок с Петром I, Нахимовым, Маринеско и краденым томиком Есенина. Об этих своих товарищах он не забудет никогда.

Но чей же Георгий сейчас? В чьих руках он вспыхнет и закоптит? Такие вопросы мучительно рифмовались с тем, что Люма велела изобрести себе псевдоним, взять другую фамилию… А если «Петербургов»? Тогда можно сразу на Пряжку, на Фермское шоссе или в Заячий Ремиз, там тихо, хорошо. «Городов»? «Книгин» – точно, бывают же и другие суффиксы. «Текстов»? «Буквин»? Не то, слишком искусственно и не отражает сути дела. Горенов чувствовал, будто принадлежит всему названному сразу, но как объединить эти подходящие, всё прибывающие, но отталкивавшие своей однобокостью понятия? Он перебрал ещё множество вариантов, пока в голову не пришёл тот самый. «Снов». И этим всё сказано! Помимо семантики, в такой фамилии Георгию импонировало, что кроме принадлежности она, в сущности, не значила больше ничего. Что останется, если убрать «ов»? Только «сн», это даже не произнести. Наверное, с таким едва слышным звуком песок бежит сквозь пальцы. Отличный псевдоним! Правда, нужно ещё имя…

Тем временем друзья пришли. Борис набрал на домофоне две цифры и нажал кнопку «В». Какой номер квартиры? Тринадцать? Тридцать три? Вторая была всё-таки двойка? Или шестёрка? Не заметил…

– Кто там? – спросил милый усталый женский голосок из динамика.

– Я не один. Надень штаны на себя и на ребёнка, – ответил он.

Горенов посмотрел на Бориса ошалело. По счастью, не было сомнений в том, что говорила не Лена.

– Чего так смотришь? Это – моя жена. Жарко дома… Я тебе говорю, – он поморщился, – всё очень неудобно… с твоей дочерью.

– У тебя семья?

Ответ, собственно, был ясен, потому старый друг недоумённо кивнул.

– У нас ребёнок…

– Сколько же мы не виделись?..

Георгий всерьёз забеспокоился. Что, если в мир книг и крови его засосало на годы?.. Такого прежде не случалось, но он всегда боялся чего-то подобного: оказаться в некой временной выгребной яме. Заснуть, проснуться, а жизнь уже подошла к концу.

– Месяца три, наверно. – Борис посмотрел на него удивлённо, – Я не помню точно… Горенов, ты чего?

– Этого срока явно недостаточно, – произнёс Георгий с демонстративной ехидцей, которая прекрасно маскировала его испуг. – Если, конечно, вы непорочное зачатие не практикуете.

– Нет… – ответил друг серьёзно. – Ты меня просто раньше не спрашивал.

– И на свадьбу не пригласил… – в шутку упрекнул Горенов.

– До недавнего времени мы с тобой сколько лет не виделись?

– Жена-то знает, что ты сперму сдаёшь?

– Знает, – Борис покраснел.

– Высокие отношения, – продолжал пытаться шутить Георгий, хотя не сомневался, что собеседник слукавил. Напрасно.

В старом доме лифта, как водится, не было. Они быстро поднялись по лестнице и остановились перед сорок шестой квартирой. На двери ничто не выдавало её номера, но слева располагалась сорок пятая, а ещё левее – сорок четвёртая. Впрочем, в центре Петербурга это ничего не значило. Рядом стояли две детские коляски, пристёгнутые к трубам отопления.

Теперь гостем оказался Горенов. Зайдя внутрь, он ощутил забытый запах. Здесь пахло прошлым. Младенцем, вынужденной нечистоплотностью, не потому, что неряхи, а потому что у меня не десять рук, а она всё время орёт, твою мать! Да и обстановка неуловимо напоминала… Сколь разные люди не появлялись бы на свет, начинается всё всегда примерно одинаково. Только висящие одёжки совсем другие… Время прошло, тряпки изменились.

– Это – Гоша… Ленин папа.

– Из Мавзолея – сразу к вам, – не унимался Георгий, изрядно удивившись тому, как был представлен. Казалось, уж на слово «друг» он вполне мог рассчитывать, хотя бы за выслугу лет. Озадачивало и то, что Борис не назвал имени своей жены.

– Здравствуйте, – тоскливо поздоровалась с ним тощая женщина в серой майке с крупным младенцем на руках. Слово «худенькая» стало бы значительным преувеличением. Чем она кормит-то вообще? – Боренька много о вас рассказывал. А вот наш мальчик…

– Сын? С первого раза? Мастер! – Горенов похлопал смущённого друга по плечу.

– Пожалуйста, приготовь нам что-нибудь, мы пойдём в комнату, – хозяин будто хотел как можно скорее «спрятать» от гостя свою семью.

– Так ведь нет ничего… – искренне растерялась женщина. – Я думала, вы принесёте…

– Мы не голодные, чайник поставь просто, – сориентировался Борис и торопливо потащил Георгия по коридору, вдоль стены которого штабелями были сложены коробки книг.

– Твои? – спросил Горенов и, лихо засунув руку, вытащил одну.

– Стой!.. Не надо, – попытался остановить его друг, но не успел.

Издание выглядело странно. На довольно качественном тёмном переплёте не было названия, имени писателя и вообще оно больше напоминало блокнот. А вот тиснение… Четыре цифры. Порядковый номер прошлого года.

На первой странице книга поприветствовала Георгия: «Здравствуйте, меня зовут, – далее следовало имя незнакомого ему человека. – Я – автор этого ежедневника для личностного роста и саморазвития. Новая версия предоставляет вам ещё больше пространства для планирования своей жизни, работы и творчества, позволяя достигнуть высоких результатов и реализоваться в полной мере…» На кухне что-то упало, в замке зашевелился ключ, но эти звуки не отвлекли Горенова. Он начал листать издание дальше. Мелькали даты, слова и таблицы. «Спринт», «цель №», «успех», «приоритетные задачи», «мечта», «почему для меня это важно?», «награда», «достижения», «благодарность дня», «вторичные результаты», «хобби». В конце шёл блок, где следовало перечислять прочитанные за год книги, оценивая каждую закрашенными звёздочками. На последней странице приводилась справка об авторе, лауреате и медалисте, самом молодом создателе стартапов, а также академике чего-то очень важного.

Георгий поднял глаза на Бориса. Обсуждать что-то, спрашивать было излишним. Эта книга – повод для его торжества, но в то же время и для болезненного разочарования. Молча хозяин двинулся дальше, вошёл в комнату.

– Вот тут спит Лена, – он показал на самодельную кровать возле батареи, но даже то, что его родная дочь ночевала на лежанке, сделанной из чего-то вроде паллеты, не производило сейчас сильного впечатления.

– Боря, а почему не под своим именем?

– Как можно быть автором ежедневников с фамилией Живаго?

Разумно.

– Что значит «автор ежедневников»? Ты календарь изобрёл? Ты Юлий Цезарь или Григорий XIII? Ты дни выдумал? Ты Господь Бог?

– Папа! – раздался резкий Ленин возглас за спиной.

Она стояла такая красивая, такая яростная. Прежде он никогда не видел её такой.

– Здравствуй, дочь…

– Как ты можешь, папа?! Зачем ты пришёл?

– Тебе легко говорить, – прошипел Борис, не глядя на Горенова. Он покрылся багровыми пятнами, но это был вовсе не обычный для него стыд. – У тебя получается писать, что они хотят, подстраивать под них… Или ты можешь хотеть то, что им будет интересно. Ты можешь быть как они, стать одним из них. А я не могу… Мне не удаётся создавать ничего, кроме того, что я сам хочу. Только это, понимаешь? Всего лишь. А нам, – он сделал кивок в сторону кухни, – надо как-то жить. Точнее – выживать, есть что-то… Но я хорошо понимаю время, разбираюсь в нём, люблю календари, потому стал делать ежедневники.

– Папа, а ещё он пишет роман… Замечательный, папа, я читала. Помоги ему, а? – Она обняла Бориса. Вовсе не подружески, очень нежно, как своего. Жена, пришедшая на шум из кухни вместе с младенцем, глядела на происходящее молча, прикусив нижнюю губу от беспомощной обиды.

– Лена, не надо, хватит… – Живаго аккуратно, но решительно вырвался из её объятий. – Гоша, никогда мне не помогай, слышишь? Не дай бог прибегнуть к твоей помощи!.. Уйдите, я прошу вас, уйдите оба!.. Забери её, ты же видишь, это всё очень неудобно…

Борис сел на самодельную кровать и попытался отвернуться от всех, но в небольшой комнате трудно было отыскать такое направление взгляда, чтобы никто не попадал в поле зрения.

«Папа…» – Лена снова повторила волшебное слово, глядя на отца вопросительно. Сколько разных смыслов и чувств может оно выражать в устах дочери. Горенов всё понял, он подошел и молча сел рядом со старым другом, махнув женщинам рукой. То, что при этом Георгий ничего не говорил, казалось лучшей поддержкой. Лена вывела из комнаты жену с младенцем. Мужчины остались в тишине.

– Над чем работаешь? – гость попробовал начать разговор с чистого листа.

– Над ежедневником на будущий год.

– Много нового?

– Думаю добавить квадрат Декарта. Знаешь: «что будет, если делать», «что будет, если не делать», «чего не будет, если делать», «чего не будет, если не делать»…

– Назовёшь инновационным методом принятия решений?

– Как-то так.

– Думаешь, наступит будущий год?

Борис пожал плечами. У их ног на полу лежал тот самый экземпляр, который Горенов вытащил из коробки. Он был открыт на рекламной странице с надписью. «Этот ежедневник поможет навести порядок в вашей жизни…»

– Знаешь, только с этой книгой я понял, что могу сильно влиять на судьбы людей… Я заставляю их делать многое… Следить за собой, планировать, оценивать, задумываться… Худеть, читать, добиваться целей, не забывать об обязанностях. Это действительно крайне полезное издание. Выходит, я многим помог… А себе нет. Я дарю то, чего не имею сам.

– Так возьми свой ежедневник как читатель… Ты ведь, наверное, и здесь рассчитываешь, что один из экземпляров достанется какому-нибудь выдающемуся человеку, и он, благодаря тебе создаст великое или успеет больше?

Это было очевидно, спрашивать ни к чему. Тут скрывалось одно из ключевых различий между ними, делающее друзей антиподами. Если бы, допустим, Горенов сам писал… Не тот глагол… Если бы он составлял ежедневники, то одна лишь мысль, что этими изданиями сможет воспользоваться какой-то талант или гений, который с его собственной помощью потом превзойдёт Георгия, выводила бы «автора» из себя, не давая работать. Для Бориса же здесь таилась последняя надежда.

– Гоша, уйди… – начал он спокойно, но голос постепенно повышался. – Хочешь считать, что ты прав – на здоровье. Только не приходи сюда больше, слышишь? А главное, Лену забери. Я видеть тебя не могу. Я тебя презираю! Как ты можешь делать то, что делаешь, и думать, будто всё в порядке?! – На горле друга проступили вены. – Ничего не в порядке, слышишь, Горенов? Ты продал себя не за грош, не за серебряники, а за то говно, которое представляет собой твоя сытая жизнь. За всегда готовых шлюх, за славу, за то, что твоя подпись есть у нескольких тысяч человек. Гоша, это ничего не стоит! На самом деле, сколько бы ты ни подписывал дерьмо, оно иначе вонять не начнёт. Ты можешь заткнуть себе нос… В сущности, это единственное, что ты умеешь делать.

– Замолчи! – в комнату снова ворвалась Лена. – Папа, пойдём отсюда. Да если хочешь знать, отец такую книгу написал! Ты бы ахнул! Тебе бы стыдно сразу стало за все эти слова. Как ты можешь, Боря?!.. Почему?.. За что?.. Он же помочь тебе хотел… Пойдём, папа, тебе надо работать…

Когда они вышли на улицу, вовсю шёл снег. Дочь радовалась и кидала в Горенова снежки. Он улыбался, но не отвечал. Куртку и обувь Георгий явно выбрал не по сезону, оттого было холодно и мокро… Значит, всё наяву. Странно, что он совсем не обращал внимания на погоду, пока они шли вместе с Борисом.

Трогательная игра не предполагала слов, обоим хотелось, чтобы она продолжалась как можно дольше. Сколько ни старался Горенов выбрать самый длинный непрерывный путь, в конце концов им всё-таки пришлось переходить дорогу. Они встали рядом, отец взял дочь за руку, как много лет назад. Оба глядели на апельсин светофора – то ли красный, то ли жёлтый.

– Откуда ты знаешь? – спросил Георгий.

– Что? – не поняла Лена.

– Про книгу? Когда ты увидела?

– Пап, я не видела… Это не важно, он просто не должен был так с тобой разговаривать. А что, у тебя действительно новый детектив?

Отец кивнул.

– То есть нет… не детектив… Я думал… ты всё-таки к Вадику ушла.

– Почему? – удивилась дочь. – Я же тебе сказала, мы с ним расстались давно. Я же никогда не вру, помнишь? Ему, кстати, твои книжки очень нравились.

Отец замер. Ноги продолжали нести его вперёд, но кровь будто перестала течь внутри.

– Почему ты мне раньше не говорила?

Лена вздохнула.

– А зачем?.. Мне не хотелось… Он столько раз спрашивал о тебе… Иногда казалось, Вадик со мной только из-за фамилии… Потому что любит детективы и хочет познакомиться с самим Гореновым.

– Познакомила бы…

Дочь предпочла промолчать. Она поступала так часто и Георгий знал, настаивать не имело смысла.

– А когда ты его видела в последний раз?

– Почему в последний? – удивилась Лена. – Мы не ссорились, всё мирно.

– Тогда ладно… То есть он в порядке?

– Не знаю… Мы созванивались как-то, но очень давно…

– Зря ты так… Может, хороший парень…

– Папа, я тебя прошу… Ладно?

– Ладно, – согласился Горенов. Какое-то время они шли молча, но потом отец не выдержал: – А Борис?.. Он же женат.

– Я заметила, – усмехнулась дочь, – но он её не любит. А главное, она совсем ему не подходит.

– Подходит, не подходит, ты с ума сошла? – возмутился Георгий. – Почему ты позволяешь себе рассуждать об этом?! А главное, знаешь, сколько ему лет?!

– Столько же, сколько тебе, – спокойно ответила Лена. – Можно подумать, у тебя не было женщин моего возраста?

Как это всё-таки странно, использовать по отношению к ней, его девочке, слово «женщина». Какая она женщина?! «Обыкновенная», – ответил ему кто-то. «Самая любимая», – возразил другой голос.

– Но у них же ребёнок! Ты не можешь себе представить, сколько людей говорило, будто мы с твоей мамой не подходим друг другу.

– Так вы и не подхо́дите. Они тоже расстанутся, раньше или позже.

– Лучше – позже…

– Для неё и для ребёнка – может, и лучше… Но я бы хотела быть рядом с ним, когда они разойдутся.

Нет, она определённо больше не его маленькая девочка… Горенову виделось в этом что-то жуткое, но в то же время и горделиво прекрасное.

– Как ты вообще могла жить там, с ними?

Лена задумалась.

– Знаешь, мне у них было хорошо… Сначала я сама не понимала почему, но потом разобралась. Боря с этой… Они иногда действительно выглядели счастливыми… У них – маленький… У него – талант… Почти нет денег… Я как бы снова оказалась в своём детстве. Только была уже взрослой и могла это ценить.

– А его книгу ты тоже не видела?

– Видела… И читала. Папа, она на самом деле замечательная, правда. Боря написал о человеке, который больше всего на свете любил море. К нему приходят женщины, но каждую из них он любит меньше, чем водную стихию. В его романе почти нет событий, это просто спокойная жизнь счастливого мужчины, который точно знает, чего хочет. Удивительная проза. Мне даже показалось, будто это про тебя… Что ты стал прототипом главного героя… Помоги ему, пожалуйста, а?

– Чем? Кто сейчас будет читать книгу, в которой ничего не происходит?

– Ну, поговори с этой… Или пригласи её к нам, пусть сварит тебе ещё один суп, а я сама поговорю.

«К нам…»!

– Так ты останешься? – воодушевился Горенов.

– Конечно, куда мне ещё идти?.. Ты не против?

Георгий обнял дочь.