Текст книги "Пловец Снов"

16

Он никогда не был крупным. «Зато у тебя огромное сердце», – повторяла ему мама. Довольно скоро выяснилось, что и тут она то ли ошибалась, то ли врала: объём этой мышцы находился у него на нижней границе нормы. Ещё чуть-чуть, и пришлось бы попрощаться с мечтой о спорте. Впрочем, была ли она, эта мечта?

Когда в детстве его привели в секцию, тренер отказывался брать такого субтильного и маленького воспитанника. Но мама сказала: «Вы знаете, он так мечтает!.. Только о гимнастике говорит…» Сын посмотрел на неё вопросительно, потом перевёл взгляд на человека в спортивном костюме с замечательным металлическим свистком на пёстрой верёвочке. Ему казалось, что сам он тут вообще не имеет никакого значения. Будущий наставник о чём-то договаривался с его матерью, она просила, тот не хотел… А потом сдался. В сущности, одним больше, одним меньше… Это всё-таки не школа олимпийского резерва, а районная детская секция.

Вопрос о будущем стоящего рядом ребёнка тренера не волновал совершенно. А ведь в тот день решилась вся его судьба. То есть полностью, до самого конца, включая появление Горенова.

Тогда мальчик понял: мама почему-то очень хотела, чтобы гимнастика оказалась его заветной мечтой. Ладно, это совсем не трудно.

То, что в большом спорте у него не было никаких шансов, ему самому стало ясно на первом же городском соревновании среди юниоров. Он не будет членом национальных сборных или призёром международных чемпионатов. Сколько ни мечтай, как усердно ни тренируйся, как бы ни хотела мама, но против физиологии, против маленького сердца аргументов не найти. Какое-то время ему даже приходили в голову мысли о пересадке, но подобную операцию в стране делали редко, а уж без медицинских показаний, по желанию… Его желания вообще мало кого волновали.

Действительно, из-за такой физиологической особенности тренироваться приходилось очень много и тяжело, а прогресс шёл заметно медленнее, чем у однокашников. Странно, что мама, глубоко верующий человек, ни разу не подумала: быть может, её Господь предусмотрел её сына для чего-то иного? Так он приобрёл устойчивое пренебрежение к родительской вере. Вероятно, спустя годы именно это подтолкнуло его в лоно буддизма. Важнее другое: от таких перипетий судьбы юноша вовсе не озлобился, но стал ещё более заботливым и внимательным сыном. Друзья, а их у него всегда было немало, давались диву, не понимая, что именно здесь таилось его «вопреки», его «зато», его этическое торжество, единственная доступная ему безоговорочная победа. Она не имела отношения к состоянию чакры анахата. Скорее, это принадлежало к сфере спорта, ковки характера, преодоления того, что он стал разочарованием для матери и «недомужиком» для многих знавших его людей.

Они недоумевали, как йога может быть профессией? Такой тренер не куёт чемпионов, ничего не создаёт, не строит, не зарабатывает миллионы… Однако то, что он станет инструктором в фитнес-клубе, тоже решилось в тот самый злополучный день, хотя подобных заведений в стране тогда не существовало. В ходу было лишь понятие «аэробика». А куда ему ещё идти, чтобы устроить свою жизнь? Нагрузки небольшие, платят выше среднего. Да и, скажем прямо, в этом занятии он нашёл себя. Оно соответствовало его нраву, находило отклик в душе. Участливый и небезразличный наставник помогал и подсказывал всем, кто приходил на тренировки. То есть – на практики. Разве что во время особо трудных элементов иногда он специально отводил глаза, чтобы не видеть, как подопечные филонят. В иных же случаях постоянно наблюдал, прохаживаясь между рядами и поправляя то, как девушки выполняли асаны и пранаямы. Конечно, девушки, а кто ещё? Мужчин в зале он недолюбливал, поскольку был убеждён, что те приходят исключительно для того, чтобы бросать по сторонам блудливые взгляды, когда барышни встают раком или в адхо мукха шванасану. Отдельно в этой ситуации его выводило из себя собственное бессилие… Хоть один или два мужика всегда проникали в зал. Зачем они здесь со своими животами? Прежде чем им удастся правильно выполнять практики, придётся сбросить килограмм пять, а то и все десять… Но что он, как тренер, мог поделать? Выгонять клиентов из фитнес-клуба было разрешено лишь в тех случаях, если они дебоширят или, например, пьяны, но никак не по половому признаку. Хотя такие посетители очень мешали ему не только проводить занятия, но и сохранять веру в людей.

Упомянутая его вера держалась исключительно на женщинах. Даже на матери. Сам он никаких эротических мыслей в адрес приходивших девушек себе не позволял, хотя пару раз некоторые давали понять, что не возражали бы. Но он не мог. Нет, не в том смысле. Романы у него случались чаще, чем у многих других, вот только не с теми, кто посещал занятия. Знакомства никогда не происходили на работе. Слишком важно было оставаться профессионалом. Хорошим… Нет, отличным, идеальным тренером. Собственно, в этом состояла его последняя надежда, раз стать выдающимся спортсменом не удалось.

Конечно, теория йоги вызывала вопросы. Что значит быть «максимально расслабленным» и «предельно сфокусированным» одновременно? Как это – «почувствовать себя здесь и сейчас»? Есть иные варианты? Тем не менее упомянутые заговоры он повторял всякий раз, как и другие инструкторы, хотя смысл сказанного оставался для него загадкой. Впрочем, в отличие от многих, он, по крайней мере, задумывался о нём. Искал, читал литературу… Но книги только путали следы сути. Такие понятия, как «опыт полноценного существования», «состояние присутствия», «качество осознанности», «безмятежная осознанность», связывались воедино многочисленными абзацами… Всё плотнее и плотнее. Одно описывалось через другое, другое через третье, а третье терялось между строк. Похоже, у клубка не было концов.

Нельзя сказать, будто всё это оставалось для него совершенно таинственным. Понятно, конечно, до определённой степени… Но непонятно. Вот спросит кто-то, что такое «безмятежная осознанность»? В общем-то, ясней ясного. А объяснить сможешь? Ладно, не вслух, самому себе? Не можешь? Тогда читаем: «Осознанность – способность безоценочно проживать настоящий момент и присутствовать в нём на сто процентов». Вроде всё ясно… только как это? Надо же, так точно подсчитали, на сколько процентов присутствовать… Ей-богу, проще заучить, чтобы отвечать на вопросы любознательных подопечных.

А про «безмятежную…»? «Когда монах пребывает в созерцании тела, чувств, ума и объектов ума, ревностно, бдительно… в нём устанавливается безмятежная осознанность. И когда в нём устанавливается безмятежная осознанность, в это время монах приходит к первому фактору просветления, а именно осознанности. В это время он развивает осознанность. В это время он достигает совершенства в развитии осознанности». М-да… А меж тем – цитата из мирового бестселлера, одной из наиболее читаемых книг по йоге. Хоть сам автор осознавал, что пишет?

Однажды кто-то из посетительниц спросил: «Как понять, верно ли я выполняю шавасану или нет?» Кто-то… Разумеется, он запомнил её очень хорошо. Даже слишком! Растерянное лицо, большие щёки, запущенная фигура и совершенно новая спортивная одежда. Отличница, она пришла сюда для того, чтобы всё делать правильно. Хотя девушки в целом народ аккуратный, но от этой вдобавок доносился лёгкий синтетический аромат полиэстера, словно её всю только что купили в магазине и сразу отправили на занятие. Тренер вряд ли мог забыть ту, которая разрушила утлую идиллию его профессионализма. Проще было считать, будто он выдумал весь разговор. Потому она – не более чем «кто-то». То ли была, то ли нет. То ли человек, то ли фантом.

А ведь девушка всего лишь поинтересовалась, как понять, верно ли она лежит на полу. Вообще к шавасане – «позе мертвеца» – большинство посетителей фитнес-клубов относится иронично, словно к чему-то шуточному, глупому заблуждению древних индусов. «Это – один из краеугольных камней йоги», – повторяют инструкторы фразу, ставшую постулатом их веры.

С годами у него возник едва ли не рефлекс: слыша подобные вопросы, он складывал на лице загадочное, как кубик Рубика, выражение, намекавшее, будто ему-то ответ, разумеется, известен, вы же понимаете, такая базовая вещь… Потом тренер рекомендовал вопрошавшей подумать самостоятельно, давая понять, сколь неизбежно это приведёт к истине. Даже – к Истине! Дескать, не станет же великодушный наставник лишать свою подопечную радости удивительного открытия, которое, безусловно, повысит «качество её осознанности».

Честно говоря, ему казалось, что так поступают решительно все коллеги. Словно это – то ли закон, то ли правило инструкторов по йоге, то ли неизбежно вырабатываемый профессиональный навык. Удивляло лишь, что упоминания о нём он не встречал ни в одной из прочитанных методических книг.

Если кто-то настаивал на своём вопросе, следовало твёрдо повторить рекомендацию. Однако та девушка вовсе не настаивала. Она сказала: «Знаете, я просто вдруг перестала чувствовать границы своего тела. Это правильно?» Так легко и хорошо… Сколь же верно эти слова описывали всё, в том числе и его собственную практику, но… Почему ему самому они никогда не приходили в голову? Что же он в таком случае за тренер?

Конечно, Георгий ничего этого не знал… Собственно, ему не было известно даже имя инструктора, потому в разговоре о нём пришлось обходиться местоимениями. А ведь его звали Ильёй. Странно, да? Не Андрюшка, не Антошка, а Илья.

Они не были знакомы. Горенов просто ходил в тот же фитнес-клуб. Не на йогу, разумеется. Он занимался на тренажёрах, плавал в бассейне, ценил сауну, но тем не менее мельком видел этого человека неоднократно. Вокруг того часто вились юные девушки, чем Георгия, с одной стороны, было трудно впечатлить, но с другой это, безусловно, раздражало. Слух писателя едва смог различить их робкий вопрос о том, какую литературу наставник советовал бы почитать для лучших тренировок. Как же удивился Горенов, когда йог с улыбкой порекомендовал роман одного хорошо знакомого ему автора, чья низкопробность была возмутительной. Это касалось и человека, и книги. Инструктор пояснил свой ответ тем, что о практике читать довольно бессмысленно, куда важнее внимательно прислушиваться к собственному телу, а для досуга, отдыха и развлечения упомянутый детектив подойдёт как нельзя лучше. Главное, дескать, приходить на занятия спокойными и благодушными. Далее он разоткровенничался, признавшись, что вообще любит отечественные современные остросюжетные романы, поскольку они приоткрывают для него тот мир порока и бытовых преступлений, который ему совершенно чужд. Потому там всё ново и волнительно. Вдобавок, в отличие от зарубежных книг, эти написаны «о нас», о нашей стране, а значит, они понятнее и ближе. Йог восхищённо рассказывал, что в сочинениях коллег Георгия всё прекрасно и справедливо, а зло всякий раз получает по заслугам. Сколь бы хитрым и изощренным оно ни казалось, с помощью логики, доводов разума и благословенной случайности его сможет повергнуть даже самое малое, но честное сердце. В тот же миг Горенов определился со следующей жертвой.

Сейчас он ехал к нему. Чтобы узнать адрес, пришлось однажды проследить за инструктором до самого дома на другом конце города, в Озерках. Ничего сложного, ведь тренер не знал Георгия в лицо, потому в метро они спокойно сидели плечом к плечу, на соседних местах.

Замысел на этот раз был довольно трудоёмким, требовал немалых сил и экипировки. Горенов нёс с собой огромную сумку, потому опять не решился отправиться пешком. Тем не менее из подземелья он выбрался на «Политехнической», расположенной не на синей, а на красной ветке. Пятикилометровая прогулка перед делом могла пойти на пользу… но не пошла. Сколько он ни пытался, впоследствии Георгию не удавалось вспомнить её подробности. Город здесь нервный, странный, непривычный. Если бы весь Петербург был таким, он никогда бы не подумал сюда переезжать. Благо существенная часть пути проходила через парк «Сосновка», где, наконец, удалось сосредоточиться.

На этот раз в качестве «первоисточника» Горенов выбрал рассказ «Небесная стрела» Гилберта Кита Честертона, один из своих любимых. Книгу с собой он не брал, поскольку, очевидно, всё нужно было делать совсем не так, как со старухой. «Боюсь, не меньше ста детективных историй начинаются с того, что кто-то обнаружил труп убитого американского миллионера, – обстоятельство, которое почему-то повергает всех в невероятное волнение», – писал Честертон. На самом деле, разумеется, гораздо больше ста.

Многое в этом рассказе манило Георгия. И едва ли не петербургский «чёрный человек», появляющийся на первых страницах. И то, что убитый – убийца. Как практикующий автор, он любил подобные повороты. И то, что убийцей убийцы оказался верный друг, причём дальнейшая судьба виновника остаётся для читателей загадкой. Это, в сущности, очень правильно, ведь все эти книги, в отличие от современных, не про возмездие. В жизни оно редко оказывается заслуженным, потому не надо портить литературу надуманной, противоестественной справедливостью. Так рассуждал Горенов.

Однако более всего в «Небесной стреле» его покорил таинственный артефакт, коптская чаша, вокруг которой вертится действие. Её владельцы умирали один за другим. Конечно, публика думала, будто она несёт на себе проклятие, не прекрасно ли! Первый обладатель – «медный король» – после приобретения сосуда начал получать угрожающие письма от неизвестного, подписывавшегося «Дэниел Рок». Письма! Опять письма! Очевидно, для сюжетов прекрасных детективов почта тоже имела огромное значение. Быть может, потому жанр и выродился в сочинения вроде гореновских, что эта служба перестала играть в жизни людей заметную роль? Как известно, теперь она главным образом доставляет посылки из Китая. Кстати, данное обстоятельство будет иметь к предстоящим событиям определённое отношение…

Но главное – Дэниел Рок! Рок – это судьба! Именно судьба, не камень, не скала, потому что Георгий проверял, в оригинале его зовут «Daniel Doom». По сюжету этот вымышленный субъект «быстро прославился, хотя доброй славы и не приобрел. Робин Гуд и Джек Потрошитель вместе не были бы более знамениты, чем этот автор угрожающих писем, не собиравшийся, как вскоре стало ясно, ограничиться угрозами». Честертон будто бы написал эти слова про него, про Горенова, только – будущего! Ему следовало стать известным, именно как Дэниел Рок! Робин Гуд, Джек Потрошитель, Фауст, Дон Кихот, они все вдохновляли автора, но должны вскоре остаться позади. Георгию предстояло преодолеть их! Как же великодушно подсказывал ему любимый Гилберт Кит!

Последний владелец чаши – тот самый миллионер – выделял по пятнадцать минут в сутки для того, чтобы без свидетелей, в собственном неприступном замке, заперев кабинет на ключ, придаваться созерцанию своего сокровища. Горенову очень хотелось верить, будто подобные предметы, чья духовная ценность так велика, что они стоят многих человеческих жизней, всё ещё существуют. Это бы повлекло далеко идущие выводы. Если бывают материальные объекты, ради которых можно творить такое, значит, тем более есть и смыслы – нематериальные категории, требующие и разрешающие любые действия.

Георгий нередко пытался представить себе ситуацию, в которой он мог бы с серьёзным видом произнести: «Поймите, доверенная нам задача куда важнее, чем наши желания и жизни людей», и в ответ со всех сторон раздалось бы: «Да… Да!.. Действительно». В этой фразе всегда слышалось что-то литературно-патетическое, книжно-геройское, подходящее для сочинений Аркадия Живаго, тогда как найти место в подлинном бытии подобное высказывание не могло. Сейчас же глаза Горенова полыхали открытым пламенем реальной священной войны. Коль скоро в книге убивали ради сосуда, он тоже прольёт кровь ради чаши… ради текста… ради Честертона и других великих писателей, которые выдумали в том числе и его самого! Всё вдруг замкнулось, став осмысленным и гармоничным!

Вероятно, сама эта «предметная» идея, которую английский мастер жанра положил в основу своего сочинения, восходит к роману Уилки Коллинза «Лунный камень», в центре которого – огромный жёлтый алмаз, украшавший чело священного изваяния бога Луны. На кого из классиков только не повлияла книга Коллинза?! Кто не черпал из неё большим ковшом?! Автор создал образец «детективного мышления» – это не просто логика, не просто внимательность, не просто эрудиция и знание подробностей городской жизни, но нечто большее.

В «Небесной стреле» Честертон порождает новый артефакт. Он отказывается брать, скажем, наполненный легендами Грааль, выстраивая собственную мифологию на пустом болоте. Образ, разумеется, не случаен. Недаром коптам разрешили сделать пристройку непосредственно к кувуклии в Храме Гроба Господня. Георгий бывал в Иерусалиме и всё видел своими глазами. По ошибке он даже сначала подошёл к сооружению не с той стороны. Не заметив, как оказался у египетских христиан, Горенов встал на колени и поцеловал что-то там в полу… Быть может, это какое-то чудовищное преступление против веры? Теперь всё казалось не случайным! Смыслам становилось тесно, они неудержимо искрились вседозволенностью и рвались на свободу.

С собой Георгий нёс огромный альбом религиозных сосудов – книгу на французском языке 1988 года издания. В ней имелись и ёмкости вроде той, что участвует в «Небесной стреле». Подлинную оставить на месте преступления невозможно, очень дорого, да и вообще антиквариат слишком легко отследить. Но фотографии в книге достаточно, это прекрасный и совершенно однозначный намёк на первоисточник. Как там у Честертона? «На столике стояла коптская чаша; владелец поставил её поближе к окну явно для того, чтобы рассмотреть получше. А посмотреть было на что – в сильном и ярком солнечном свете драгоценные камни горели многоцветными огоньками… но Брандер Мертон, – убитый, – на нее не смотрел. Голова его запрокинулась на спинку кресла, густая грива седых волос почти касалась пола, остроконечная бородка с проседью торчала вверх, как бы указывая в потолок, а из горла торчала длинная коричневая стрела с красным оперением». И всё это в запертом кабинете… В неприступном замке… Задача, достойная Гудини… и Честертона… и Горенова.

Стрелы Георгия тоже имели красное оперение, но были другого цвета – люминесцентно-желтые, спортивные. Он приобрёл их в китайском интернет-магазине года два с половиной назад, а значит, риска, что вычислят заказчика, не существовало. Для чего они ему тогда понадобились? Может, собирался заняться стрельбой из лука? Теперь было ясно, причина в другом: некто заранее стал готовить его к предстоящей миссии, нашёптывать идеи.

Вся штука в том, что в рассказе отец Браун и другие пытливые умы начинают искать, откуда в Мертона был произведён выстрел. Это стремительно заводит расследование в тупик, поскольку на самом деле смертоносную остроконечную палку воткнули в него рукой, словно клинок или копьё. Впрочем, план Горенова отличался от этого, хотя внешнюю, визуальную канву он намеревался воспроизвести. Будет стрела, будет чаша, пусть и напечатанная в альбоме, какие тогда могут остаться сомнения у тех, кто обнаружит тело инструктора?

Обо всём этом Георгий думал раньше. Сейчас же он шёл по «медицинскому» району города – больницы здесь на каждом углу – в холодной тишине. Что за место такое? Как бы жертву не откачали…

Йог был даже чем-то похож на Мертона. Речь не о бородке и длинных седых волосах, а об общем свойстве внешности. Миллионер «на вид скромный, тихий человек, такого встретишь на улице – не заметишь». Это у них совпадало. Правда, далее Честертон добавляет следующую деталь, его герой был крайне влиятельным: «Если что-то с ним случится, волна землетрясений встряхнет весь мир от тихоокеанских островов до Аляски. Едва ли был когда-либо император или король, который обладал бы такой властью над народами». Вот это интересно! Ему, Горенову, предстояло сделать так, чтобы простой тренер по йоге приобрёл несоразмерное значение если не императора, не Христа, то… какого-то нового страдальца, которого прежде не бывало.

Смеркалось. Дом инструктора уже прочерчивался в промежутке между другими, точно такими же. Георгию опять повезло, на огромной восьмиквартирной лестничной клетке была установлена дополнительная дверь, отгораживавшая два жилища, в том числе и нужное. Это создавало пару трудностей, но решало массу проблем! Главное, значительно уменьшался риск разоблачения в самом начале операции.

Пятнадцатый этаж. Разумеется, на лифте. Горенов проник в подъезд, позвонив в квартиру на тринадцатом. Не повезло тамошним обитателям: вставать, тащиться к двери в такой тихий вечер. Конечно, открыли, кто станет разбираться. Пока всё нормально, даже если полиция потом спросит, они вряд ли вспомнят.

На первом этаже лифта ждал какой-то мужик. Неприятный, крупный, очень крепкий. То есть крепкий, оттого и неприятный в текущих обстоятельствах. Такого не одолеть, если вдруг что. Георгий замешкался. Надо было, конечно, сразу подниматься по лестнице, но теперь это выглядело бы странно, будто он испугался. Тогда незнакомец его точно не забудет. Значит, придётся ехать вместе.

Лифт долго метался где-то наверху, выполняя поступившие ранее вызовы. Горенов уже почти решил рвануть пешком, сославшись на длительное ожидание в качестве причины… Хотя с какой стати «сославшись»? Надо что-то объяснять?! Кому-то докладывать?! Глупости! Но двери кабины внезапно распахнулись.

– Вам какой? – пробасил мужик.

Ещё и лифт старый… Современные агрегаты не требуют общения с другими пассажирами, каждый просто тихо нажимает на нужный этаж.

– Пятнадцатый, – ответил Георгий.

Ты совсем рехнулся? Он тебя на детекторе лжи проверял? Кажется, ему было ниже. Тем более!

Кабина неторопливо оторвалась от земли и начала свой взлёт. Оба молчали. Горенов всё время краем глаза следил за тем, не смотрит ли спутник на него. Пока казалось, что нет. Видимо, у незнакомца были какие-то проблемы то ли с женой, то ли с любовницей, странный бежевый свёрток в руке напоминал подарок. Упаковка только очень уж скромная. Вряд ли любовница.

Они миновали третий этаж, четвёртый, пятый… Внезапно в лифте потух свет, он бессильно дёрнулся и замер.

– Ёб твою, – торжественно и медленно произнёс Георгий с совершенно нелепой интонацией. Он не любил браниться, но сейчас с усилием старался быть не собой, а кем-то другим. Фантазия рисовала сюжет, подходящий скорее для мультфильма: приведут его потом на опознание, а мужик сообщит, что подозреваемый, который ехал с ним, всё время матерился. Горенов на это с достоинством ответит, дескать, он-то матом не ругается. И всё! Чрезвычайно логично…

Волнение штормом опрокинуло здравомыслие. В такой ситуации следовало сидеть дома, а не кататься на лифте с незнакомцами, имея при себе всё необходимое для того, чтобы убить человека. Георгий внезапно заметил, как сильно у него трясутся руки. Пот с них буквально стекал бы на пол, если бы не перчатки.

– Здесь так бывает, – спокойно прокомментировал мужик. Горенов почувствовал, как тот повернулся и глядит прямо на него. Хорошо, что в темноте.

– Часто?

– Часто. Я не тут живу… в гости приезжаю… к сыну. – У нас с ним всего-то два часа в неделю. Теперь мать его орать будет… – спутник вздохнул. – «Ты даже к ребёнку вовремя приехать не можешь!» Я ей всё время говорю, что это лифт, а она не верит… «Почему я никогда не застрею?!»

– «Не застреваю», – сочувственно поправил Георгий.

– Что?

– Правильно – «не застреваю».

– Да что тут, блять, правильно? – ответил мужик без злобы, с отчаянием в голосе. – Я вот думаю, наверняка же врёт, да? Как так может быть, чтобы она – ни разу… а я – почти каждый раз.

– Может, перевес? – предположил Горенов.

– Шутишь? Нас же двое, я – сто десять, ты килограмм семьдесят шесть на глаз. Ещё сумка у тебя…

Значит, разглядел… Да ещё как! Не семьдесят, не восемьдесят…

– Может, по лестнице тогда? – Георгий продолжил проявлять инициативу.

– А чего сам не пошёл? Я-то видел, как ты приссал сначала в лифт со мной садиться.

Внезапно кабина вновь дёрнулась и поплыла вверх в полной темноте.

– Это как же он едет-то, без света? – спросил мужик, будто его спутник мог знать.

– А раньше так бывало?

– Как?.. Раньше включался свет…

– Лифтёр, наверное, запустил…

– Шутишь? – усмехнулся незнакомец. – Это ж автоматика всё. Там, – Горенов будто увидел, что он указывает пальцем наверх, – людей не бывает.

Кабина вновь остановилась, но на этот раз плавно. Двери распахнулись.

– Ладно, будь здоров, – сказал мужик и вышел, не оборачиваясь.

Георгий хотел ответить, но промолчал. Вдруг бы тот обернулся и в потоке света, шедшем с лестничной клетки, разглядел его ещё лучше.

Примерно одиннадцатый или двенадцатый этаж. Створки закрылись, лифт поднялся выше и выпустил Горенова, хотя тот не спешил выходить. Может, не надо сегодня? Опасно… Слишком уж много всего… Отменить операцию? Один этот свидетель чего стоит. И из мусоропровода такая вонь… Водянистым пальцем Георгий нажал на кнопку, чтобы поехать вниз. Машина не отреагировала, лампочка под стрелкой, указывавшей желанное направление, не загорелась. Неспроста? Вдруг стало ясно, что если он вернётся домой, то повторно уже не решится никогда… Всё пойдёт прахом. Бессмысленной окажется и смерть Марии Сергеевны. Ладно… Ради Честертона, ради книги G он сделал шаг, словно в дурмане, в бреду. Потом ещё один. И ещё… Бо́льшая часть внутренней работы сейчас была направлена на то, чтобы не допустить в разум сомнения. Хвала небесам, всё остальное он отлично продумал и рассчитал заранее.

Пятнадцатый этаж. Горенов встал у заветной двери, скрывавшей квартиру йога вместе с ещё одной. Огромную сумку он поставил на пол и вытащил из неё другую, маленькую, с тряпками и прочим инвентарём. В левую руку Георгий взял большую салфетку, которая, согласно надписи на давно выброшенной упаковке, отличалась беспрецедентными впитывающими свойствами. Таких с собой было немало. Удивительно, на книгах он не терпел подобной наглой рекламы, а здесь остановил выбор именно исходя из этих слов.

Горенов крепко держал салфетку тремя пальцами. Мизинец не участвовал, большой же растёкся по кнопке газового баллончика. Запасной вариант на случай, если что-то пойдёт не так. Он выдохнул и нажал на звонок. В перчатке, казалось, уже не было его тела, только вода. Услышав далёкий звук, Георгий незамедлительно присел, чтобы нащупать курок прямо внутри своего большого баула, и вновь встал в полный рост. В данный момент он выглядел очень странно: правой рукой Горенов держал сумку за её содержимое. Арбалет был скрыт полностью. Если бы кто-то увидел со стороны…

Щёлкнул открывающийся замок, чуть скрипнула дверь квартиры. Теперь ясно, не железная, так даже лучше. Заслышалось шарканье. Неудобные тапки? Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. По плану здания, общий коридор – меньше четырёх метров. Крохотные же у него должно быть шажки…

– Кто там? – спросил голос, будто спросонья. Недаром спальный район.

– Это я. По поводу занятий. Алексей мне вас рекомендовал. Мы виделись после тренировки. Я взял с собой коврик. Всё как условились, как вы сказали. – Для верности Георгий добавил, – деньги тоже при мне.

Набор бессмысленных предложений. Естественно, никакой договорённости не существовало. Имя Алексей тоже было выбрано наугад. Работал ли такой в клубе? Да наверняка. Дверь открылась. Йог предстал перед своим убийцей, растерянный, щуплый, несуразный. Он ничего не понимал. Раньше этот человек казался Горенову куда более могучим и достойным противником. Впрочем, подлинными врагами являлись те авторы, которых инструктор читал и советовал другим, а вовсе не он сам. На нём была белая майка, такая тонкая, что под ней проглядывало, как бьётся его маленькое сердце. Белую-то зачем сегодня надел?

О неподходящем выборе цвета Георгий думал уже тогда, когда торопливо заталкивал йога обратно к нему домой. Нужно было сделать это как можно скорее. Самый опасный интервал операции. Только бы никто не вышел, особенно из соседней квартиры. Горенов попал в живот, неудачное место, умирать будет долго, много крови…

Мгновение назад, когда дверь недоуменно открылась, убийца произнёс: «Извините, вот я пришёл…» – поднял сумку и нажал на курок. Целиться особо не стал. Как тут промахнёшься, расстояние меньше метра. Стрела вошла очень глубоко. Нет, не в сердце, значительно ниже и в сторону. Кто разберёт, где право, где лево? Если бы, как собирался, угодил в упомянутую мышцу, йог бы уже лежал без чувств, а так, пока держался на ногах, запутываясь в происходящем всё сильнее. Газовый баллончик теперь не пригодится, его – в карман. Сумку с арбалетом на пол. Георгий стремительно подскочил к онемевшему от боли тренеру и зажал рану салфеткой, чтобы как можно меньше красной жидкости осталось в общем коридоре. Он быстро начал заталкивать несчастного в квартиру, пока тот не потерял сознание. Хватило ровно на десять обратных шагов, йог рухнул на пол сразу за порогом. Опять повезло.

Из всех чувств реже всего нас обманывает обоняние. Именно запах способен вернуть к реальности, выдернуть за шкирку из мира иллюзий. В кино мы видим и слышим. Читая книгу, воображаем визуальную канву событий, а также звуки, можем представить себе и вкус. Однако возможности фантазии по части ароматов довольно скромны, даже спорны. Именно потому редкий спящий чувствует запахи в своих снах.

Горенову, как каждому современному человеку, доводилось лицезреть множество трупов. Преимущественно, разумеется, в фильмах. А уж столько раз он читал и писал о них… Георгий насмотрелся и нафантазировался вдоволь. Лужи крови, вывернутые кишки, отрезанные головы. Если происходящее здесь и сейчас чем-то отличалось от всего виденного и придуманного, то именно запахом. В кино смерть благоухает попкорном, в книге – типографской краской и бумагой. Кровью она пахнет только в жизни. И хотя совсем недавно ему доводилось уже сталкиваться с мёртвыми телами, прежде эта мысль его не посещала.

Пугающий приторно-солоноватый аромат заполонил общий коридор и вырывался на лестничную клетку. Чувствовать этот запах всегда страшно, ведь твоя собственная кровь пахнет точно так же как любая другая. Действовать нужно было скорее, но Горенов застыл. Возможно, он потерял на этом секунд сорок, а то и минуту.

Даже если быстро закрыть дверь в общий коридор, соседи из квартиры рядом представляли огромную опасность. Перед началом он проверил, их окна выглядели темными, но это же ничего не значило. Может, они спят и скоро проснутся, чтобы пойти работать в ночную смену, или в клуб, или на свидание. Может, напротив, дома никого нет, но кто-то вернётся с минуты на минуту. Войдёт, а тут Георгий в облаках кровяного аромата. Смог бы он убить и их? Убежал бы или сразу сдался? Трудные вопросы. Нельзя терять ни мгновения, чтобы не пришлось на них отвечать, а Горенов тратил время нещадно. Он стоял, будто только проснувшись и не понимая, что делать.