Текст книги "Пловец Снов"

Теперь у неё всё было иначе. Горенов сидел на новой кухне бывшей жены за столом, и вокруг царил образцовый порядок. Шкафчики остались те же – она перевезла их из старой квартиры, муж сам развешивал и расставлял здесь мебель.

– Суп будешь?

Он покачал головой.

– Спасибо, уже обедал… Не время.

Тарелки тоже были те самые, общие. Похоже, Надежда забрала всё их барахло. Георгий отлично помнил эту посуду, купленную ещё в Таганроге, такую белую с рельефным рисунком. Уже тогда она выглядела старомодно. Сейчас вокруг узоров виднелись нежные жёлто-серые следы. Неужели столько лет прошло? Раньше на это требовалось полвека как минимум. Впрочем, качество уже не то. С другой стороны, отпечатки лет придавали посуде, купленной за копейки, удивительное дореволюционное благородство.

Тарелки помнили их счастье, видели появление Лены на свет, со слезами вспоминали переезд в Петербург, унесший нескольких членов их керамической семьи. Кто знает, может, среди погибших был любимый брат или тёща той, которая в данный момент стояла перед Гореновым… Они неоднократно наблюдали, как хозяин дома крушит на кухне другую посуду, но ни одна из этого набора ни разу не попалась ему под горячую руку. Белые тарелки всегда выигрывали в русскую рулетку.

Георгий поднял глаза. Надя тоже смотрела на чёткие следы времени, на знаки семейного прошлого. Быть может, не так давно она пыталась их смыть, усердно натирала новым «Fairy», которого у них не было в Таганроге. Кто бы мог предположить, что такое средство появится? Точно не они, им было чем занять голову, Гореновы всё время думали друг о друге. Потом жена посуху тёрла салфеткой из микрофибры или какой-то ещё тряпицей из совершенно другого словаря. Всё безуспешно, годы въелись. А может, Надя тоже решила, что не стоит стирать? Может, и у неё промелькнула мысль, будто это не столько следы прошедших лет, сколько отпечатки счастья?

– Ну, спрашивай, – обречённо сказал муж.

– Это ты пришёл, ты и спрашивай.

– Она не вернулась?

– Нет, как видишь.

– Я вижу, что её сейчас здесь нет, но это ничего не значит… Не звонила?

– Нет.

– И что ты думаешь?

– А ты что думаешь?

– Ты считаешь, я виноват?

– Нет, – ответила Надя спокойно.

Это прозвучало слишком неожиданно. Георгий смотрел на собственную жену, будто перед ним сидел какой-то незнакомый человек. Будь он в аудитории своих читателей, обязательно «задвинул» бы что-то про кентавричность виновного и обвиняющего. Или даже палача и жертвы, поскольку виноватых у них, как выяснилось, не было. Не было никогда! В свидетели можно призвать хоть тарелки, хоть мебель. Надежда выглядела очень спокойно, и не стала бы отрицать. Её лицо будто говорило, что она отродясь не спорила ни с кем.

– Лена просто выросла, мы ей больше не нужны. Может, и хорошо… Жалко только… Но хорошо.

Гореновы ещё долго болтали, удивительным образом избегая вопроса о том, зачем он пришёл. Георгий не хотел уходить. Давно такого не случалось. Однако раньше Надя могла дать ему ответы, а теперь… Теперь он больше не умел спрашивать. Если бы Лена сидела с ними за столом, то по крайней мере было бы спокойнее.

Мрачная пустота заполоняла Горенова, словно обладала плотностью, объёмом, массой. В него затекало «тяжёлое ничто», вовсе не возвышенный космический вакуум. Георгий возмущался: он живёт несусветно необычную, в чём-то прекрасную жизнь, но откуда у него тогда такие же проблемы, как у всех? Ясно, что идиллическое бытие невозможно, и он, безусловно, согласен на положенные тяготы, но они должны отличаться, не иметь прецедентов, давать пищу уму и сердцу, быть выдающимися. Разве автор заслуживает лишь того, о чём уже написано множество замечательных книг? Кто и за что наказывает его банальностью? Сильнее прочего Горенова расстраивало, насколько хороши те самые упомянутые, уже созданные произведения… Лучше не сочинишь. Тогда зачем это переживать? Какая-то эмоционально-творческая праздность и тщета…

Тем не менее, как бы он ни жаждал оригинальности, главная его проблема в данный момент состояла в том, что Вика не звонила. Почему Георгий вдруг вспомнил о ней, сидя у Нади? Где её искать, когда нет магазина и телефон не отвечает?.. Что делать? А найти необходимо, поскольку без неё он больше не согласен. Вот уж, предел банальности: взрослый мужчина, морские морщинки, обаяние литератора… Притягательно для молодой красавицы из сложной семьи, избалованной пустым вожделением сверстников и нуждающейся в чём-то большем. В свою очередь, её юное изящество манит робко седеющего героя. Всё здесь яснее ясного. Сам по себе такой сюжет выглядел бы отвратительно, если бы не Вика… Но неужели он настолько ничего не значит для девушки, что она готова впустую тратить время, которое они могли бы провести вместе? Чего стоят тогда её впечатления, восхищения, слова, если можно просто взять и исчезнуть? Была ли она вообще?

Этот вопрос представлялся Георгию довольно важным. Ответ хоть и напрашивался, но не казался бесспорным. Вот Надежда была наверняка, без сомнений. И там, как ни крути, что бы ни случилось, отыщется Вика или нет, бывшая жена останется. Сегодня в её глазах мелькнуло нечто, придающее этому факту особое значение… и надежду. Похоже, в кои-то веки она была рада его приходу. Но тогда зачем все эти годы мук и взаимных претензий, которые кентаврами, циклопами, скулящими церберами скребли душу? Зачем портить столько лет совместной жизни? Зачем, если, оказывается, всё можно было забыть? Ладно, в случае Вики что-то удастся списать на молодость, но почему все женщины вокруг Горенова так безответственно относятся ко времени? К его времени!

Он вспомнил о йоге. Нет, конечно, Лена его не видела. Это не Вадик… Но тело уже нашли? Тик-так, тик-так. Кровь могла протечь к соседям… Нет, она же густеет. Да и дом монолитно-бетонный. Ладно, тогда запах вырвался через замочные скважины. Наверняка кто-то о нём уже спохватился. Хотя бы из фитнес-клуба.

Напрашивался вывод: если появилось в его жизни что-то совсем свежее, пьяняще необычное, то это именно «кровавое творчество», литературная месть… И книга O, разумеется. Впервые Георгий обратил внимание, что в фамилии «Горе-нов» присутствует и корень, маркирующий новаторство. Неужели высший архитектор прозорливо предначертал ему и эту мрачную роль?

19

Молчание Вики, помноженное на отсутствие резонанса от его «литературной деятельности», вместе производили гул, который постоянно гнал Горенова прочь из дома. Странно всё это, конечно: пустота вдруг обретала массу и давила своими хлопьями на его чувства, тишина – на барабанные перепонки… Так или иначе, оставаться одному в квартире стало невыносимо. Здесь ему не удавалось отделаться от мысли, будто он сходит с ума. А допустить этого никак нельзя! Сам Георгий тут ни при чём, суть не в заботе о здоровье. Но если заполонившая его сознание великая идея – всего лишь мысль безумца… Если книга O принадлежит перу помешанного, то подумать страшно, что всё это значит…

Шли дни и, наверное, он бы уже не решился приступить к осуществлению столь амбициозного плана, если бы начало ему не было положено ранее. Собственные доводы почему-то больше не звучали убедительно. Давно не видел Горенов и жерло колодца, из которого к нему вылезала Истина. Неужели он действительно убил человека? Двух человек… Верилось с трудом. Самое прекрасное сочинение… может ли оно стоить жизней? С другой стороны, в Средние века многие фолианты оказались окроплёнными и даже залитыми кровью. А времена, как и прежде, не выбирают. Книжные развалы оттого заполонены бульварщиной, что за тексты более никто не платит столь дорогую цену, кроме их автора. Но это – его личное дело, которое никого не волнует.

Сомнения. Георгий поднял глаза и подумал, что Ною было гораздо легче, чем ему… Не так трудно выполнять жестокую миссию без колебаний, если человек уверен, будто Всевышний на его стороне. Тогда, слыша крики сквозь борта ковчега, тоже не без усилий, но всё-таки можно прогнать от себя мысли о милосердии. Но как не думать о нём ему, Горенову, когда он даже не знает, чья миссия на него возложена и кем?

Красота – города или женского тела – отрезвляет, позволяя сбросить лишние капли. Отряхнуться, словно псу, попавшему под дождь. С неба как раз моросило. Георгий помнил Петербург совсем другим. Когда-то они с Надей сидели в кафе на этом углу, пили кофе с пирожными. Потом здесь был галантерейный магазин, потом – продуктовая забегаловка для алкашей, а сейчас висит плакат «аренда». И не значит ли это, что он – петербуржец в значительно большей степени, чем те люди, которые никогда не были счастливы на этом самом месте? Чем те дети, которые пусть и родились неподалёку, не видели здесь ничего, кроме надписи о сдаче помещения? Пусть они вырастут среди этих деревьев, а он рос среди других, которые уже не найти… Где, кстати, те деревья? В любом случае приезжие – это другие, не такие, как он. Это люди, с гордостью сообщающие окружающим: «Мы с мегаполиса!» А Горенов и парикмахерша Наташа понимали, что гордиться-то, в сущности, нечем. Это так же глупо, как хвастаться счастьем. Просто радуйся и живи. Кому какое дело, где твой дом? Ведь дом – всего лишь место, в котором тебе особенно нравится читать.

А сюда они собирались отдать Ленку. Тут до сих пор школа танцев, а раньше была парикмахерская, а ещё раньше – магазин. В него Георгий ходил за сигаретами «Gitanes». Поблизости они больше нигде не продавались. Однако «Gitanes» тот был редкой гадостью. Тот ещё француз, типа Дантеса. Или вроде такого учителя, как месье Бопре, который, кстати, тоже раньше служил парикмахером, как эта школа. Стало быть, и танцы здесь ничуть не лучше. Таков был грубый взгляд Горенова на метафизику Петербурга.

В центре того города, который Георгий помнил так отчётливо, прежде не встречался столь уверенный и наглый запах мочи. Иногда он подкрадывался, скромный, стыдливый, обусловленный простатитом или излишними возлияниями. Теперь же он витал полноправно и самодовольно.

Горенов был бы рад вернуться в тот город, который ощущал родным, но это же невозможно. Или… Он замедлил шаг и оглянулся. Позади извивался канал Грибоедова. Георгий стоял в том же месте, что тогда. Когда? Именно тогда! Вдруг показалось, будто совпадал и момент. Словно прошёл лишь один миг, а все сомнения, события, книги и кровь – не более чем летящая в сознании мысль. Что он ещё ничего не сделал, не совершил, план пока остаётся только идеей. Обмылки мгновений разом выскользнули из рук и разлетелись в тёмные углы этой бани. Горенов стоял, будто голый. Некому спину потереть.

Всё фантазия? Всё сон? Возможно ли? Наверное, в принципе, да… Теоретически. Но сейчас Георгию даже не пришлось дёргать себя за ухо, чтобы разобраться. Отличались время суток, погода, сезон… В сущности, не совпадало ничего, кроме канала Грибоедова, вьющегося, словно садовый шланг. Действительно, с тех пор минуло… Сколько? В любом случае много. Но особо озадачивало другое: если бы кто-нибудь предложил ему сделку, в которой «товаром» выступало бы перемещение в прошлое, Горенов бы согласился отдать за это немало. По крайней мере что-то – точно не разум – подсказывало: поступить так было бы очень правильно.

В общем-то, тосковать по прежним временам – одна из видовых особенностей человека, но Георгию стало неприятно… Он настойчиво не соглашался принимать себя за обычного представителя биологического вида. Выходит, что на под– или надсознательном уровне ему ничего не стоило отказаться от слишком многого – от книги O, от невероятной миссии… Эта «измена» самому себе сильно портила настроение. Нет, всё-таки верность важнее, чем ему казалось.

Отдельное беспокойство вызывал недавний сон. Горенов видел себя с перевязанной головой, в гимнастёрке, кажется, времён Гражданской войны. На повязке проступало тёмное кровавое пятно. Вероятно, он был ранен. Скорее всего, даже в бою, хотя все подробности произошедшего оставались за рамками грёзы. Так или иначе, товарищи доставили его к врачу – светилу мирового масштаба. Доктор слыл крайне обстоятельным, он долго и подробно беседовал с каждым пациентом, прежде чем поставить диагноз и начать лечение. Значит, точно – Гражданская, позже таких уже не было.

Во сне Георгия многие всерьёз переживали за его здоровье. Видимо, он имел большое значение для какого-то революционного дела или специальной операции. Кто знает, совершил уже Горенов свой подвиг или всё только намечалось… Но вот, подвели его товарищи к врачу, а тот молчит. Они спрашивают: «Доктор, что с ним? Жить будет?» А он, который обычно лепетал со всеми, словно воды в рот набрал. Георгий уже сердиться начал – он вообще какой-то могучий в этом сне – взял щуплого докторишку за грудки, стал трясти, но в ответ – ни слова. Страшно. Тут Горенов и проснулся. А проснувшись, подумал: чего непонятного? Что, собственно, эскулап мог сказать? Всё яснее ясного: раз есть повязка, значит – дырка в голове.

В последнее время сны вызывали меньше вопросов, чем действительность. Вот уже несколько минут Георгий стоял на месте. Замер тяжело, накрепко, как паровоз, в котором закончился уголь. Чем теперь сдвинуть эту махину со всеми её поступками, грехами, идеями, изменами, надеждами… Надеждой… Куда идти? Домой? Нет, он только что оттуда. Вперёд? Незачем. По каналу? Глупо. К кому? Не к кому…

Откуда взялась мысль отправиться в полицию, Горенов не понимал сам. Скорее всего, кто-то в форме попался на глаза. При других обстоятельствах он мог бы решить, что ему подсказали, но сейчас был слишком измождён сомнениями и переживаниями. Однако сама идея представлялась, по крайней мере, достаточно свежей и новой. Невозможно действовать дальше, пока не станет понятно, какой эффект возымели его предыдущие шаги. А риск?.. Ну да бог с ним. Георгий надеялся, что – буквально.

Его жертвы жили в разных частях города. Разъезжать по соответствующим районным отделениям было бы странно и слишком подозрительно. Да и о чём спрашивать? Конечно, у него в рукаве всегда имелся «писательский джокер»: подарить старую книгу и сказать, будто собирает материал для новой. Но всё-таки не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы потом связать его любопытство с убийствами. А путать следы, начав со случайных дальних участков – слишком длинный путь к ответу на простейший вопрос: понял кто-то послание Горенова или нет?

В первую очередь он решил наведаться к своему знакомому, следователю Андрею. Если в городе появился маньяк, то, скорее всего, информация об этом будет везде. Георгий надеялся, что двух смертей окажется достаточно, и в полиции он обнаружит сотрудников, штудирующих классику детективного жанра, пытающихся предугадать, где таинственный мститель нанесёт свой следующий удар. Тогда бы многоопытный Горенов посоветовал им скорее предупредить население… Впрочем, здравый смысл подсказывал: наверняка двух случаев мало, придётся убивать ещё, и ещё, и ещё… Пока не было уверенности даже в том, что Марию Сергеевну и йога вообще нашли.

Отделение, в котором работал Андрей, производило безрадостное впечатление. Более всего Георгия огорчало то обстоятельство, что оно казалось ему не слишком похожим на описания российских полицейских участков, которыми полнились его книги. Было здесь что-то противно нелитературное… В первую очередь, пожалуй, запах. Пахло бомжами, перегаром, парфюмом от дармового до очень дорогостоящего, рыбными консервами, влажной кожаной одеждой, бумагой, кровью, чаем, кофе и многим другим… Разные жизни смешивали свои ароматы в тошнотворный коктейль. Горенов не стал бы зарекаться от того, что когда-нибудь дополнит этот запах и своими нотками.

А какие здесь слова… Проходя мимо открытого кабинета, Георгий услышал: «Начальник, ну чтоб я со своей машины солярку сливал – это ж бред! Я понимаю, с чужой… взять немножко». Если так написать в книге, читатель неизбежно поморщится. Слишком искусственно, невыносимо наивно. Меж тем – жизнь, как она есть. Что делать, если так говорят? Предсказуемо, неловко, неумело… Задержанный бедолага уж точно не привык относиться к собственной речи, как к чему-то значимому. К тому, что может существовать и без него, и без собеседника, в виде текста на бумаге, в качестве прецедента языка, а не его неказистой судьбы, о которой он сам наверняка невысокого мнения.

– Гражданин, пройдёмте! – услышал Горенов знакомый игривый голос, в котором звучала улыбка, а потому, ещё не видя следователя, улыбнулся в ответ.

– Привет, Андрей.

– Ты тут один не шастай. Нельзя, вообще, – он в одночасье стал серьёзным. – У нас, знаешь, строго. Ты как на этот этаж поднялся-то? Я думал, снизу мне позвонишь, а я встречу…

– Так там не было никого…

– В смысле? – удивился Андрей. – Да что они, охренели совсем?! – Он открыл, казалось, первую попавшуюся дверь и закричал в неё, – Петров, кто там у нас сидит на проходной?

– Погоди… Может, был кто-то, но не заметил…

Привлекать лишнее внимание к его визиту было крайне нежелательно, но вот Георгий уже познакомился с десятком следователей и прочих полицейских. Они трепали его за руку и говорили: «Ну, ты даёшь!.. Просто так прошёл?.. Без пропуска?!..»

– Ладно! – скомандовал всем Андрей. Среди равных ему по званию коллег он не только держался важнее, но, похоже, и правда числился старшим или пользовался особым авторитетом. Более не казалось, будто ему то ли больно, то ли неприятно смотреть на окружающих. Лицо следователя выражало смесь отваги, безразличия и отчаяния. Наверное, многое ему довелось повидать на этой работе, и удивить Андрея было непросто. Теперь создавалось впечатление, будто у него даже атрофировались мимические мышцы, отвечавшие за подобные эмоции.

– Чего пришёл-то? – обратился он тихо к Георгию. – Я, честно, думал, не позвонишь. Книжонку твою прочитал, – слово «книжонка» при таком дружелюбном выражении лица прозвучало не оскорбительно. – Смешно… Не хуже Донцовой. Молоток!

– Я хотел у тебя узнать… – важно было правильно сформулировать вопрос и не выдать себя. Почему Горенов не подумал об этом заранее? – Что у вас нового?

– В смысле? У нас тут никогда ничего нового, – усмехнулся Андрей. – Ты про случаи какие-то для книжонок твоих? – Второй раз слово прозвучало уже не так гладко. – Не было… Всё бытовуха и бытовуха… Пьяные драки… Суицидов парочка… Они ж не как вы, им изобретать-то ничего не надо. Живут и умирают… Убивают ещё. Ты лучше фильмы американские посмотри, вот там – да, много всего интересного. Хотя я сам не люблю. Мне на работе хватает, – следователь провёл рукой поперёк горла.

Тем временем они дошли до кабинета. Из четырёх столов пустовала половина, только двое коллег корпели над бумагами на своих местах. Когда Андрей и Георгий перешагнули порог, никто из них не поднял головы.

– Ты всё равно расскажи… Мне не обязательно, чтобы необычное… Всё пригодится. Я же пишу о жизни… – Горенов совсем растерялся.

– В смысле? Так чего рассказывать? Вот жил какой-то… мудаковатый тип. Выпил, убил жену. Зачем? Сам не знает. Плачет теперь. Слышишь там, дальше по коридору? И так каждую неделю. О чём тут писать?

Андрей уселся за свой стол, Георгий опустился на колченогую скамейку с другой стороны. «Наверное, тут сидят подозреваемые и обвиняемые, – подумалось ему, – но они не могут задавать вопросы». Место было крайне неуютным и пугающим, но других никто не предлагал. Даже взгляд доброжелательного следователя с этой точки казался зловещим. Горенову захотелось поскорее уйти, тем более что разговор не клеился… Получалось, он впустую «засветил» себя перед целым отделением полиции.

– Вот тот парень, помнишь? По-о-омнишь, ты его точно не забудешь. То был самый примечательный за последнее время. Видишь, как тебе повезло, – усмехнулся Андрей.

Странно, но Георгий не сразу сообразил, о ком он говорит. Сначала показалась, будто речь внезапно пошла о йоге. Радоваться ли?.. Холодный ужас пронзил Горенова. Потом всё встало на свои места. Нет, с тех пор произошло слишком много всего. Ему самому уже довелось разлить похожее море крови, так что Георгий и думать забыл о том случае, который свёл их с Андреем. Только сейчас он узнал ещё одного следователя, сидящего в углу, этот тоже был тогда в квартире сына депутата.

Кстати, действительно много сходств. Исключительно по форме кому-то может прийти в голову, будто есть связь между убийством йога и молодой семьи, в которой бросали курить. А ведь её нет!.. Кроме того факта, что он, Горенов, побывал и там, и там. Но осмысленная нить от одного к другому отсутствует. Это случайность, игра обстоятельств, совпадение.

– Но там ты всё сам знаешь. Соседа взяли, он сразу признался. Сегодня ездил на квартиру, дедок умер дома. Вчера – никого вроде. На той неделе старуху нашли и поножовщина без летального. Ты такое можешь сам выдумать, ничуть не хуже, а то и лучше, чем в жизни. Ещё раньше…

– А что за старики? – встрепенулся Георгий.

– В смысле?

– Кто они? Что там было? – Горенов старался скрыть воодушевление.

– Вообще-то у нас такие вещи обсуждать с посторонними не положено, – ответил Андрей с ехидной улыбкой, – но с тобой, ладно. По секрету.

Его нисколько не смущало, что весь разговор слышали коллеги. Видимо, им тоже были безразличны нарушения должностной инструкции. Тот следователь, которого Георгий видел раньше на месте преступления, безотрывно писал, а потом принялся звонить по телефону. Второй теперь, вяло листая какой-то гроссбух, иногда без любопытства поглядывал на Горенова. Тем временем Андрей вытащил бумаги.

– Так, что тебя интересует?.. Конкретно… Ну, Мещанинов Павел Сергеевич… 1937 года рождения. Он ещё очень неплохо пожил, скажу тебе.

– Можно я сам посмотрю? – набрался наглости Георгий.

– Ну уж, знаешь… – следователь ответил неопределённо и помолчал несколько секунд. – Нет… конечно. Что тут интересного… для твоих?.. Жили люди и умерли… Из стариков только один занятный случай был. Бабку нашли одинокую. Много времени прошло, долго лежала… Никак разобраться не могли, сама умерла или помог кто. Может, сердце, но там и признаки асфиксии налицо. Я не видел, у нас своего добра хватает. Она чего-то из газеток вырезала всё время. Вся квартира в вырезках. Мутное дело, куча барахла. Ключи какие-то нашли, от машины… Откуда у неё? Подобрала, что ли? Или всё-таки был убийца, такой придурок, который свои выронил, а потом не вернулся? Пешком пошёл… А машина где тогда? С запасными на следующий день приехал, забрал?

– А как её звали? – с замиранием сердца спросил Горенов.

– В смысле?.. Да не знаю я. Дело не у нас было, говорю. Но вот что я подумал… Может пригодиться для твоих книжонок, – теперь слово прозвучало совсем уж скверно и насмешливо. – Что, если преступник будет разбрасывать всякую ерунду?.. Не с целью подставить кого-то конкретного, а просто, чтобы опера и следаки головы ломали.

Судя по выражению лица, Андрей был доволен своей идеей. Он искал одобрения и поддержки у коллег, но никто снова не поднял головы. Георгий же опешил. Его разоблачили? Это – обвинение? Или нет?

– Честно скажу, мне чуйка подсказывает, там точно убийство было. Как раз из-за ключей. Приходил к ней кто-то. К тому же ясен мотив – недвижимость. Правда, наследнички до сих пор не объявились. А что ты удивляешься? – глаза Горенова действительно округлились, рот принял странную форму, но Андрей не разглядел в этом панику. – Я много раз видел, как люди спокойно живут, угандошив свою бабушку. А у этой-то, похоже, родни не было. Приедет потом какая-нибудь седьмая вода на киселе… Городские сейчас мочить бы не стали, времена не те. Но ясно, трёхкомнатная в центре – приговор для старухи.

Георгий переспросил:

– Трёхкомнатная?

– Да. На Кирочной – то, что надо. Хорошая квартира. Сам бы жил в такой… Но слишком хорошая. – Андрей игриво хихикнул. – Слышал, иногда нашим достаются жилища убитых, если нет наследников.

– Ладно тебе, это небось всё в девяностые было, а ты до сих пор веришь… Тогда и не такое случалось, – сказал другой следователь, который тоже был у сына депутата.

– Брось, Петрович, сказки это всё. Не слушайте его. Что ты сказки-то рассказываешь? Как маленький… – вступил третий.

«Стало быть, Андрей Петрович», – подумал Горенов. Однако тот не обращал внимания на реплики коллег.

– Надо, конечно, в очереди отстоять и так далее, но… В любом случае, такая хата – не для нашего брата… Не захотел ли кто-то там, – он указал глазами наверх, и было ясно, что следователь говорит не о Боге и не о лифтёре, – такие хоромы? Слишком всё складно… Ключи эти будто специально оставили, чтобы грамотный висяк на стену прилепить. Вот тебе – сюжет. Но писать не смей! Между нами говорю. И никому! Обещаешь?

Георгий молчал.

– Обещаешь, спрашиваю?

– Да, конечно…

– Видишь, случай вроде как обычный, а вроде как и нет…

Это не Марья Сергеевна. Кирочная улица, трёхкомнатная квартира… У Горенова отлегло от сердца.

– А ещё что-то было?

– В смысле? Я ж тебе говорю, ничего не было… И, – он повысил голос, – этого тоже не было.

Следователи рассмеялись.

– А ключи левые или что-то в этом роде ещё находили? – спросил Георгий, раз уж пошёл такой разговор.

– Слушай, – поморщился Андрей, – их бы мало кто заметил. Там просто ребята поехали толковые, всё внимательно собрали. Кроме того, утром было. Тоже важно. К вечеру уже всем всё похрену. Тут недавно, слышь, Виталя, – один из коллег, не тот, который был в квартире, поднял голову, – орлы ездили на домашнее, мужчина с ножевым, так они нож не увидели. Написали в протоколе, что убийца ушёл с орудием. А оно, вместе с отпечатками, в мусорном ведре сверху лежало.

– «Полицейская академия», чо ты хочешь, – спокойно ответил Виталя.

Горенов всё ещё не мог прийти в себя. Андрею показалось, будто странное выражение его лица означает какой-то вопрос.

– Да там ничего интересного. По пьяной лавочке, как почти всё… Так что больше ключей я не припомню. Чай будешь?

Георгий кивнул.

– У нас принято гостей чаем поить. Этим вы отличаетесь от преступников, их мы не угощаем, – он издал свой типичный смешок и полез за чашками. – Потому даже если где-то ещё были ключи, их просто проглядели. А то и прикарманить могли, – Андрей внезапно стал серьёзным. – Ты не думай, всё, что про нас говорят, это неправда… – и сразу вновь развеселился. – То, что пишут, тоже неправда. Ребята, – обратился он к коллегам, – вот писатель у нас сегодня.

Оба следователя сразу оторвались от своих дел и впервые с интересом посмотрели на Горенова. Теперь они его запомнят наверняка.

– Ты молодец, что сам пришёл… – неожиданно похвалил Андрей.

– В смысле? – Георгий вновь испугался.

– В смысле… – усмехнулся он. – В коромысле! В смысле, что интересуешься, хочешь, чтобы похоже было, лучше… Это похвально. Я люблю, когда человек серьёзно относится к своему делу. К любому. Только видишь, в чём штука… Сахару тебе сколько? Никому это не нужно… чтобы было похоже. Надо писать не о том, как действительно совершаются и расследуются преступления… Ведь что важно в этих книжонках? Чтобы кто-нибудь их прочитал и не убил потом свою жену. Они должны быть не о нас, – он обвёл рукой помещение, – а о справедливости. В них не нужно грязи, в которую я тыркаюсь каждый день, злобы людской, о которой я очень много, между прочим, могу тебе рассказать… Но не буду. Я, может, для того во всей этой гадости с утра до ночи и копаюсь, чтобы ты потом ничего об этом не знал. Пиши о другом. Пусть в конце у тебя бандита обязательно поймают. Пусть он не откупится. Пусть не будет висяков, чтобы ни одна сука не подумала, что может остаться безнаказанной. Пусть не посадят невиновного. Тогда всем станет легче. Этим ты и нам поможешь. Так мы будем делать общее дело. Для этого и нужны твои книги. Ты показывай людям, как должно быть. Честное слово, я сам завидую тем, кто о нашей работе будет знать только от тебя. – Коллеги Андрея закивали. – Пусть все верят, что мы такие, тогда, может, и мы поверим.

Он замолчал. Вдруг показалось, будто теперь следователь сам прячет глаза от Горенова.

– Думаешь, легко защищать тех, кто, видя впервые, сразу считает тебя продажным скотом? Не разбираясь, что к чему, что у тебя за душой. Болеют ли у тебя дети? Когда ты спал в прошлый раз? Сколько говна тебе каждый день отгружает начальство? Когда все тебя боятся и бегут, как чёрт от ладана… Так просто, думаешь, потом пожалеть, войти в положение, сопереживать? Если б не книжонки ваши, вообще бы, может, никто ничего не чувствовал. Да ты и сам всё понимаешь. Ты ж меня тогда, у Сенной, чуть по матери не послал… Убежал куда-то… Торопится он… А послал бы, где б теперь чай пил? – Андрей закончил с той же улыбкой, с какой приветствовал Георгия некоторое время назад.

Горенов был поражён. В разговоре со следователем он ожидал услышать многое, включая обвинительный приговор в свой адрес, но только не это. В сущности, ничего нового не прозвучало, удивительным казалось лишь то, что Андрей подобный взгляд понимает и разделяет. Кто-то бежит в книги о драконах и эльфах, кто-то предпочитает далёкие планеты, несуществующие миры, кто-то – иные эпохи и страны, а некоторые остаются где родились, в «здесь и сейчас», им бы только щепотку справедливости да толику смысла. Но дело в том, что Горенова именно это и не устраивало… Он не хотел писать «книжонки» – а какое тут ещё слово подберёшь? – для того, чтобы менты верили в себя, а люди чуть меньше волновались. Его книга O, как венец созданного на данный момент, должна была служить куда более высокому замыслу. Он не видел своей задачи в том, чтобы утешать. Похоже, все и так слишком спокойны и умиротворены.

Кто-то из современников Белинского заметил, что, читая Данте, будто скользишь по волнам. Георгий хотел создавать тексты, которые бы вливались в эти моря. Мечтал, чтобы и его сочинения через века казались написанными специально для тех далёких, совершенно непонятных и даже невообразимых сейчас людей. Данте он очень любил. Это же надо догадаться, представить Божью волю в виде моря… Целая стихия воли!.. Море бытия в «Божественной комедии» у каждого своё, а это – одно для всех. «Воля, случай, рок» – ингредиенты всего, безусловная троица.

– Так вы Горенов, что ли? – радостно спросил Виталя. – Я очень люблю ваши книжки. Мы с супругой поклонники таланта, так сказать. – Он сразу встал и полез в шкаф. – Тут у меня в основном другие авторы… Но ваши тоже есть. Мне нравится. Смешно. А смех, говорят, жизнь продлевает.

– Да, он у нас большой читатель, – подтвердил Андрей.

На полке Георгий увидел множество знакомых корешков. Имелась и пара его детективов. Следователь взял один из них, выглядевший весьма зачитанным. Сбоку проступало коричневое пятно. Если бы Горенов любил эту «книжонку», ему было бы приятно представить, будто это – кровь, а так он сомневался между кофе и шоколадом. Скорее кофе. Ну да ничего, следы растворимого – натуральный они здесь вряд ли пьют – сами выцветают за пару лет.