Текст книги "Пловец Снов"

Стоя на острове, Георгий понимал, что всё это мало кому удастся объяснить. И уж точно его никогда не поймут «они» – те, кто приплывал сюда на лодках, катамаранах, водных мотоциклах… Сам факт существования этих людей, а также технических средств изрядно портил пловцу настроение. Современный человек убеждён, будто он зарабатывает деньги в том числе и для того, чтобы не добираться до острова Святой Недели вплавь. Дурак этот человек, думал Горенов.

Возвращаться назад всегда гораздо легче. И дело вовсе не в том, что волны подталкивают в спину. Важнее возникшее чувство расстояния. Один раз, причём совсем недавно, этот путь уже удалось преодолеть. Но главное, взгляд пловца направлен теперь не в бескрайнюю даль, в сторону царства стихии, а на берег, в мир людей.

И вот он выходит на песок или гальку. В то же самое мгновение из воды вылезает множество других подобных существ – игроков в мяч, бултыхальщиков, болтунов, но ни один не знает того, что известно пловцу. Ни один не пережил ничего подобного.

Вообще говоря, пляж – это такая модель бытия. По нему бегают голенькие маленькие девочки, лежат горячие красотки, сидят старухи жуткого вида с обвислой грудью. И единственное, что произойдёт в течение жизни – первые станут последними.

Чем больше раз человек побывал на море, тем больше ему лет. Незатейливая логика. Но с возрастом у приезжающего сюда всё чаще возникает вопрос: а будет ли следующий? Не прощается ли он со стихией здесь и сейчас навсегда?

Ещё в детстве Георгий придумал то, что стало его собственной, личной традицией на всю жизнь: когда плывёшь, можно попросить море о чём-то. Для этого достаточно громко и чётко загадать желание, опустив голову в воду. Снаружи всё равно никто не услышит ничего, кроме бульканья. Если после этого по пути к берегу наткнёшься на рыбу или медузу, то оно обязательно сбудется. И тогда, возвращаясь с острова Святой Недели, он попросил.

22

Горенов проснулся от непривычного ощущения. Его нога касалась какой-то совершенно незнакомой холодной шершавости. Потом, запах… Пахло приятно, но неожиданно. У Георгия дома подобный аромат витать, пожалуй, не мог. Он резко открыл глаза. Всё сразу встало на свои места: посреди комнаты Вика копошилась в ящике комода. Нога же, оказывается, прислонилась к стене. Краска без обоев создавала грубую текстуру, которая ему совершенно не нравилась. Но почему так холодно? Видимо, он спал здесь впервые или, по крайней мере, не часто. Даже в этом Горенов не был уверен.

– Уже проснулся? – спросила девушка, усаживаясь на стул.

Зачем задавать очевидные вопросы? Хотя безответные, роившиеся в его голове, ничем не лучше. Откуда она взялась? То есть, понятно, они у неё дома, но как и когда Вика вернулась? Нашлась? Где им удалось встретиться, и почему он этого совершенно не помнит? Осведомляться было неловко, невежливо и довольно странно.

Выражение лица девушки давало понять, что она очень рада их совместному утру. Пожалуй, он тоже. Возможно, Горянов был сейчас счастлив, хоть это слово и принадлежало позабытому где-то давно словарю. Раз так, не имело значения, как именно они встретились, верно? Быть может, некоторое время назад Вика сама пришла к нему домой, в известную ей квартиру. Или он сам нашёл её. Пусть даже они неожиданно столкнулись на улице, всё это только украшало момент, ведь есть лишь воля, случай и рок. Хотя тот факт, что Георгий не помнил подробностей, несколько настораживал. Точнее, настораживал бы… Не хотелось выяснять и то, почему она тогда ушла, ведь Горянов вроде не сказал ничего такого… Но сейчас они здесь, так? Здесь и сейчас. Впрочем, отчего-то оба ощущали, словно их отношения длятся уже очень давно. Он думал, что они будут вместе долго. Она думала, что они будут вместе всегда.

– Ты меня сразу полюбила? Прямо там, на презентации? – спросил Георгий, лениво потягиваясь.

– Нет, – весело засмеялась Вика. – Даже когда ты пришёл ко мне в магазин, ты мне не очень понравился.

– Да? – удивился он и, перевернувшись на спину, продолжил, мечтательно глядя в потолок. – Мужчины, знаешь, на самом деле гораздо сентиментальнее и чувствительнее женщин. Когда видишь симпатичную девушку в метро и замечаешь, что она тоже взглянула на тебя, не возникает сомнений – вы созданы друг для друга, барышня уже сгорает от страсти и готова на всё. А уж если красавица спросила, как куда-то пройти или который час – это точно судьба. Могла ведь обратиться к кому угодно, но из миллионов, из всех на свете выбрала именно тебя. Правда, благодаря смартфонам девушки совершенно перестали интересоваться временем…

– Ты смешной, – улыбнулась Вика. – Но главное, чтобы красивая была, да? С дурнушками судьба не работает. Это потому, что вы, мужики, ни о чём другом думать не можете.

– Ой, – поморщился Горянов, – ещё одно распространённое заблуждение. Как раз всем вам нужно одно и то же… Походы в кино, цветы, дети, квартира, семейные посиделки с друзьями… Все одинаковые, но каждая при этом убеждена, будто она не такая как остальные, что в ней – загадка, тайна, интрига… Женщины постоянно нарушают логику, связывая воедино не имеющие ничего общего категории. Например, лебедей в парке и имена правнуков.

Вика сдвинула брови, звучало не очень понятно, нужно было пояснить.

– Ну, сначала он и она гуляют, кормят птиц на пруду, ей очень нравится, изящные лебеди, природная красота, иллюзорная щедрость… Хотя какая тут щедрость?! Один батон, копейки… В общем, свидание проходит хорошо, секс, женитьба, секс, секс, секс, дети, внуки, правнуки. До правнуков обязательно дожить, потому что «долго и счастливо», а только потом «умерли в одни день». Имена же она выбрала ещё тогда, в парке. У внучки – матери правнуков – нет права голоса, ведь её бы «вообще на свете не было», если бы не тот нарезной батон. И всю жизнь прабабка вспоминает лебедей, хотя в пруду мог жить кто угодно… Скорее всего, на старости лет она вдобавок фигурки птиц коллекционировать начала.

– Надо же… – сказала Вика нежно, но ехидно. – Целая жизнь прошла, а секс – только четыре раза… – Она села к нему на кровать и начала движение рукой по груди вниз.

Девушка залезла под одеяло, и на полчаса их разговор прекратился. Потом они молчали. Оба подумали, что, возможно… даже весьма вероятно, любят друг друга, но всё равно не произнесли ни слова. Предыдущая беседа обоим казалась незавершённой.

– Но ведь на самом деле это очень грустно, Сом.

– Так и есть, – кивнув, согласился Горянов.

– Неужели ты считаешь, что в женщине нечего любить, кроме тела? – спросила Вика, повернув голову на его плече. Взгляд был направлен снизу вверх, и в нём блестнула какая-то надежда… Надежду в Вике Георгий чувствовал постоянно.

– Кроме красоты, – поправил он. – Пойми, всё то, что мы видим вокруг, показывает, как истончается сфера духовного. То есть когда-то это была «сфера», а теперь – воздушный шарик, мыльный пузырь, готовый лопнуть. Я не скажу, что его больше не существует, однако многие в этом давно убеждены. Потому и читают всякое дерьмо или не читают вовсе. Потому предают, оттого не верят. Потому все повально увлеклись фитнесом, йогой и пластической хирургией – чтобы предъявлять красоту… Точнее то, что считается ею.

– Сом, – Вика сразу очень полюбила его так называть, – но выходит, это вопрос только труда и денег?

– Выходит… – кивнул Горянов. Ему очень понравилась такое упрощение, но ещё больше радовало, что она не обижалась на эти слова.

– У мужчин, видимо, физиологическая реакция на красоту, – она поцеловала его, но не в губы, не хотела мешать говорить.

Наверное, сейчас он вполне был готов сказать, что любит её, но вместо этого почему-то продолжил свои рассуждения, буквально подхватив слова Вики.

– Ты права, слишком многое нынче решает количество часов в тренажерном зале, а прочитанные книги или такие категории, как «доброта», «нежность», вроде бы совсем ни при чём. Вот лицо, скажем, штука сложная. В нём много деталей. Если что-то с ним не так, его трудно исправить, сделать идеальным. А при ближайшем рассмотрении и неудачном ракурсе всегда можно найти изъян…

Георгий едва заметно улыбнулся, поскольку вспомнил один из своих первых постельных экспериментов. Девушка была юна и крайне хороша собой. Он часто думал о ней потом. Возможно, никого красивее у него не бывало никогда. Она лежала перед ним на спине, раскинув ноги так широко, как только могла. Странность позы давала понять, что барышня не имела перед своим партнёром преимуществ в смысле богатства сексуального опыта. Откинув голову назад, она маняще приоткрыла ротик, но… с этого ракурса Горенов смотрел ей прямо в ноздри и был поражён тем, сколько же там волос. Эти два колодца походили на разверзнутые пасти каких-то чудовищ вроде гигантских пиявок, на пару крошечных Харибд или на внутренность бабушкиной шерстяной варежки… В любом случае подобный вид разрушал торжественность момента.

– А вот идеальную задницу, – продолжал он, – образцовые изгибы тела сделать зачастую куда проще. Историю вершат глупцы, и только в искусстве всё ещё возможно подлинное совершенство, которое не даётся легко. Хотя и там, в сущности, нет ничего, кроме примитивных проблем. Если пьесы Шекспира перевести на бытовой уровень, а действие перенести в современность, то получатся хорошо знакомые сюжеты. Отец делит квартиру между тремя дочерьми. Мужик не может поверить, что красавица жена его всё-таки любит…

– Ты мне подаришь платок? – спросила Вика игриво.

– Обязательно, – улыбнулся он. – Но что делает эти тексты великими? Власть. Причём такая, какой теперь уже нет и быть не может, она осталась только на страницах. Нельзя лишать шекспировских героев власти, государственной воли, ведь у них она всё ещё от Бога, понимаешь? В этих книгах – переживания и эмоции людей, которым Всевышний наверняка что-то дал, а значит, он как минимум знал об их существовании. А вот известно ли ему что-нибудь, например, о нас?..

– О тебе – наверняка, – весело прошептала девушка и принялась поцелуями покрывать ту же траекторию, которую недавно освоила рукой.

Потом опять был секс, потом они обедали. Георгий стал немного смурным. Вика беспокоилась. Что-то не так? Он же, пусть не вслух, продолжал недавний разговор. Тело – это очень важно… Слишком важно. Быть может, только оно и имеет значение. Лишь его предательство нельзя пережить. В какой-то момент ты понимаешь: по сути, у тебя нет ничего кроме тела. Всё, кажущееся значительным и надёжным, может подвести в любой момент. Семья рухнет, талант откажет, надежды не оправдаются, идеи… Ох уж эти идеи… Ты останешься только со своим телом, а если не сдюжит и оно…

Девушка волновалась, но он не хотел сейчас ничего объяснять и даже говорить об этом вслух. Возможно, причина в том, что, кажется, Горянов её действительно полюбил. Сколько раз это можно повторять? «Кажется» ему… Но «что значит любовь к женщине по сравнению с любовью к Истине»? Впрочем, с лёгкой руки французского художника Истина тоже визуально представлялась Георгию в образе дамы, хоть и с существенно более крепким телом. Наверное, это единственная непривлекательная барышня, на общество которой он променял бы свою красавицу.

Откладывать нельзя, нужно было действовать именно сегодня. Лариса Исааковна уходила в отпуск в этом месяце, но когда точно, он не знал. Завтра у неё наверняка дежурство, а дальше?.. В общем, вечером она дома.

Вика совсем не хотела его отпускать, особенно после тех странных инструкций, которые Горянов ей оставил. Ещё этот конверт… По его словам, в нём лежали книга и листок с адресом, куда нужно будет отправить письмо.

– Какое письмо? – испуганно спросила девушка.

Само послание хранилось у Лены. Если он не появится послепослезавтра, то Вике следовало встретиться с его дочерью, забрать у неё другой конверт, положить лежащие в нём бумаги, а также книгу в пакет и выслать по указанному адресу.

– Что ты задумал, Сом? – она забеспокоилась всерьёз. Когда Георгий протягивал конверт Лене, та вообще не задавала вопросов. Быть может, дочь знала, что спрашивать бессмысленно. Или просто привыкла слушаться и доверять человеку, у которого когда-то любила спать на руках.

Обязательно нужно сделать так, чтобы девочки не волновались. Это удалось лишь наполовину… Нельзя оставлять всё в руках одной из них, чтобы ни при каких обстоятельствах никто ничего не понял раньше срока и главное, не попытался его остановить. Логичнее казалось, конечно, разделить всё на три части – депешу, книгу и записку с адресом, но привлекать ещё и Надежду было слишком рискованно, поскольку любая ситуация с её участием развивалась непредсказуемо.

У Лены осталось закодированное книжным шифром письмо, описывавшее всё, что он совершил и что намеревается делать дальше. Подробная история грандиозного плана, сокрытая от чужих глаз с помощью простейшего и самого литературного кода на свете. Точно как в повести Конана Дойла «Долина страха». Они же не могут этого не знать! В Викином конверте, кроме адреса, лежал и ключ шифра – книга. Какое произведение выбрал Горенов на этот раз? Специально для тупых и убогих он взял саму «Долину страха».

В любимое восьмитомное собрание сочинений 1966 года этот текст не попал, хотя уже был на тот момент переведён на русский язык. Ходили слухи, будто тогда органы цензуры запретили издательству «Правда» включать его. Дескать, в повести профсоюз трудящихся вырождается в форменную бандитскую группировку, а по совместительству – масонскую ложу… Как бы там ни было, Георгий использовал существенно более новую книгу, вышедшую в «Библиотеке фантастики и детектива» в 1991 году. Типичное для того лихого времени издание имело мягкий переплёт и включало, помимо произведения Конана Дойла, ещё два текста, которые Горенов, не мудрствуя лукаво, оторвал вместе с окончанием самой повести. В результате осталась совсем уж тонкая брошюра, отправить которую можно было не бандеролью, а письмом. Однако название на обложке голосило красными буквами – «Долина страха».

Телефонов друг друга он девочкам не дал, но Вика знала его домашний адрес. Даже если они не выдержат и вскроют конверты, то быстро послание не расшифруют. Эта часть плана казалась неплохой, хоть и довольно сложной. Она была достаточно продумана… в отличие от другой, самой главной.

Георгий волновался, как никогда прежде. Внезапно он вспомнил о маме. Однажды, зайдя к ней, сын увидел, что та переписывает свою записную книжку. «Зачем ты это делаешь?» «В этой уже почти все умерли… – вздохнула она и покачала головой. – Соберусь кому-то звонить, перелистываю, читаю имена… Потом говорить могу только о тех, кого уже нет. Пла́чу. Не хочу так часто вспоминать о смерти».

Мамы уже не было. Или была? Горенов обалдел, когда впервые заметил это поразительное сходство… Маленькая Лена вбежала в их комнату в квартире Бориса. Она была точь-в-точь, как на маминых детских снимках… Маленькая мама…

Если бы ему рассказали, что какая-то посторонняя женщина переписывает записную книжку, он бы, безусловно, отнёс такую затею к чудачествам возраста, отмахнулся бы и забыл, но в данном случае она не выходила из головы.

Когда ему было лет шесть, они вдвоём с мамой летели на самолёте. Гоша оказался авиапассажиром впервые, всё вокруг представлялось таким важным и красивым. Он взглянул в иллюминатор и поразился: облака застыли неподвижно. Растерянный сын спросил у мамы, и та легко объяснила происходящее: «Мы летим настолько быстро, что этого даже не видно». Тогда он не заметил подвоха, будучи уверенным, что она знает всё.

Георгий долго не мог решить, каким станет его очередной акт возмездия, реванш литературы. Нужно было, наконец, привлечь много внимания. Убить ребёнка? Эффектно, конечно, но дети, к сожалению, были невинны перед Гореновым, они ещё не совершили свой грех чтения, не поддались неизбежному искушению низкими жанрами. Не за что отнимать жизнь у тех, кто только начинает знакомиться с миром книг, у кого выбор впереди. Они, скорее всего, ошибутся, выберут неправильно, но это будет потом. В наше время вообще многие читают по слогам до конца школы… Когда-то Георгий общался с девятнадцатилетней девицей, складывавшей напечатанные буквы в таком темпе. Потом, кстати, она вошла в правительство Петербурга. Чудны дела…

Первоисточник тоже следовало выбирать тщательно. С другой стороны, какое кровопролитие он бы ни совершил, скорее всего, об этом уже была написана какая-то книга. Возможно, даже очень неплохая. Хотя казалось, Георгий и прежде использовал исключительно известные, прекрасные произведения…

Проблема опознания детектива стояла чуть менее остро, коль скоро Горенов на этот раз заготовил письмо. Однако в любом случае, всё должно было выглядеть идеально. Кроме того, кто знает, отправится ли депеша по адресу? Будет ли в ней необходимость? И, если будет, справятся ли девочки? Георгий сам ещё не решил, вернётся ли к Вике в назначенный срок, потому оставил себе почти три дня на размышления. В общем, нужно быстрое и заметное преступление, чтобы тело нашли за сутки, а дальше – по ситуации.

Скажем, у Агаты Кристи в «Убить легко»… Какое глупое, скверное и нечестное название. Но, так или иначе, в упомянутом романе многие смерти выглядят как несчастные случаи. Если сбить человека на автомобиле, кто усмотрит здесь отсылку к классике жанра? Кстати, погибшую так героиню звали миссис Пинкертон. И если не учитывать время создания, то можно поломать голову над тем, что больше повлияло на жанр – реальный сыщик Алан Пинкертон, роман Кристи или опера «Мадам Баттерфляй»? Впрочем, как не учитывать время? Нынче многие называли сочинения самого Горенова «пинкертоновщиной».

Имелись в упомянутой книге Кристи и более любопытные случаи. Например, подлить краску для шляпок в микстуру от кашля – это уже кое-что… Правда, можно ли сейчас её найти? Google на запрос «краска для шляпок» выдаёт только роман «Убить легко». Такое впечатление, будто подобное чудо химической промышленности осталось лишь на его страницах и за пределами книги не существует.

Ещё одно душегубство было совершено совсем смехотворно по нынешним временам: бинт, заражённый бактериями из уха больного кота. Малореально, спасут в любой, даже самой захудалой больнице.

Удивительно популярным в своё время стал другой роман Кристи – «Убийство Роджера Экройда», отличавшийся тем, что повествование в нём ведётся от лица персонажа, который в конце и оказывается преступником. Такой ход получил название «метод ненадёжного рассказчика». Главный герой – Джон Шеппард – вовсе не врал, а просто недоговаривал. Он правдиво описывал увиденное, углублялся в малозначительные детали, истории периферийных действующих лиц, но между делом «забывал» упомянуть ту четверть часа, когда совершил убийство. Кстати сказать, читающая публика той поры резко возмущалась романом вовсе не из-за этого. Дело в том, что Шеппард – врач, и многие отказывались верить в вероломство представителя такой профессии. Они писали издателю письма о том, что подобные книги безнравственны, греховны, а клятва Гиппократа – не пустой звук. Оскорбились, разумеется, и доктора. Один из них даже отказался лечить Кристи. Интересно, думал ли он в этот момент о профессиональном обете?

Примерно в таком стиле Горенов и написал письмо Андрею. Он излагал историю своих убийств как ненадёжный рассказчик, не признаваясь ни в чём. Словно пришёл на места преступлений случайно и увидел страшные сцены. При этом Георгий давал такое количество деталей, что сомнений в его «авторстве» возникнуть не могло. Получился развёрнутый академический комментарий к собственным сочинениям.

Поставив последнюю точку, он всё ещё сомневался, поймут ли его, а потому добавил в конце: «Я буду убивать до тех пор, пока эти книги существуют! Пока разлагающие мозг издания выходят из типографий! Я буду убивать до тех пор, пока не уничтожу каждого, кто читает дрянные детективы и бульварные романы! Запомните и передайте всем: если кто-то однажды купил такую книгу, этот человек находится в большой опасности! Скоро я приду за ним!» Теперь, наконец, понятно?

Письмо он перевёл в цифровой книжный шифр и напечатал на новом принтере, заказанном заранее из Китая специально для подобного случая. Узнать и отследить по оттиску было невозможно. За всю свою жизнь агрегат воспроизвёл только это послание и ещё один лист, после чего был уничтожен.

Всё равно Горенов волновался значительно сильнее, чем в прошлый раз. Подходя к её дому, он чувствовал, как кровь ушла из туловища, прилив к рукам и ногам. Очевидно, тело готовилось быстро убегать. Или нет?.. Вообще говоря, подобный физиологический процесс, приводящий к некоторому снижению температуры, верный признак того, что человек засыпает. Если так, то не вовремя…

Возле подъезда стояла машина «специальная». Час от часу не легче… Без сомнений, это не просто так. Здесь виделся знак, только какой вывод следовал из него? И кто придумал писать это странное прилагательное на труповозках? Что за пустая загадочность?

Георгий решил подождать, пока автомобиль уедет, но тот всё оставался на месте. Никто не входил и не выходил. Водителя в кабине не было. Может, он просто живёт в этом же доме? Время было дорого, нужно решать, идти или… Нет, другой вариант Горенов не рассматривал. Он подошёл к подъезду и только тогда понял, что ошибся – ему в соседнее здание. Хорошенькое начало…

Лариса Исааковна была врачом с очень большим опытом и ничуть не меньшим количеством житейских проблем. Она умела лечить людей, всегда старалась проявлять заботу и внимание, а потому пациенты её любили. Впрочем, не только потому. Особую симпатию доктор вызывала благодаря выражению неизбывного страдания, которое, казалось, буквально высечено неизвестным зодчим на её лице. Даже те, кому доводилось видеть радость Ларисы Исааковны, отмечали, что та улыбается едва ли не сквозь слёзы. Люди принимали её естественный эмоциональный фон за сострадание. Распространённая ошибка. Нет, она вовсе не была холодной и чёрствой, но переживала ничуть не больше, чем другие хорошие врачи.

По коридорам поликлиники бледная как смерть Лариса Исааковна шествовала медленно и плавно, словно призрак. Когда Горенов попал к ней на приём в прошлый раз, она выслушала его жалобы на кашель и насморк, проверила лёгкие, после чего крайне вежливо попросила побыть в кабинете, поскольку у неё внезапно возникли безотлагательные дела в бухгалтерии. Вернулась доктор неторопливо, через двадцать пять минут, извинилась, но лицо её выражало уже такую скорбь, будто счетоводы сообщили ей о банкротстве и теперь придётся закладывать всё имущество, а также ближайших родственников. Она с тоской бросила взгляд на полку, где красовались яркие розово-фиолетовые корешки с подписями вроде «Любовь подруги невесты», «Прелестная замарашка», «У меня есть ты, у тебя есть я», «Назови меня своей», «Тебя мне подарили» и далее в том же духе… «Женщина – товар». Советская книга называлась бы «Женщина – товарищ». Крылья губ Ларисы Исааковны попытались сделать взмах вверх, но вышло похоже на обречённую попытку тучного человека выполнить отжимание.

Георгий наблюдал за ней с интересом. Было видно, что доктор остро переживает что-то, но, оставаясь профессионалом, она продолжила осмотр, а потом принялась записывать результаты и рекомендации. Пока Горенов застёгивал рубашку и подтягивал штаны после пальпации живота, врач вновь попросила короткий перерыв, взяла со стола свой телефон и набрала номер, встав перед окном, спиной к пациенту.

– Ты мне не давал спать всю ночь! – произнесла она в трубку с таким отчаянием, что в этих словах мгновенно проступил портрет. Очевидно, Лариса Исааковна говорила не с любовником. Хотя это понятие было ей хорошо знакомо из книг, населявших любимую полку. Распространённые фразы оттуда, разумеется, проникли в речь. Видимо, собеседником выступал сын. Скорее всего, мать-одиночка, переходный возраст, нет контакта между поколениями, плохо учится, давно не было ремонта, всё дышит на ладан, а кто мужчина в доме? Она думает, что он. Он думает, что никто. Тебе бы только компьютерные игры! Лучше пойди погуляй. Знаешь, как всё это в старости отзовётся? Лариса Исааковна знала слишком хорошо…

Единая картина чётко выстроилась в сознании Георгия благодаря семи словам, но доктора это категорически не устраивало. Ей нужно было больше слов. Гораздо больше! Её манила жизнь, о которой хотелось говорить до бесконечности. Потоки однообразных букв, повторы одинаковых эмоций, приторных мечтаний, полных радости и страсти, страсти, страсти. Ничего нового не требовалось. Зачем? Всё столь ненавистное Горенову помогало ей забыть о том, что её жизнь заключена в семи словах. И если бы только в них… Значение имела ещё и леденящая, лишённая надежды интонация.

Разумеется, она изрядно удивилась, увидев его в дверном глазке. Но сомнений, что Лариса Исааковна откроет дверь, не было. Симпатия всегда считывается по глазам женщины. Ещё в кабинете Георгий почувствовал, в нужный час она не подведёт и всё сделает правильно. Быть может, в её голове тогда пробежало что-то из «Прелестной замарашки». Глупости, конечно, врачиха сама это понимала.

Сильнее удивиться Лариса Исааковна не успела. Горенов ударил её дубинкой по голове стремительно и наверняка. Женщина даже не вскрикнула. Воцарилась тишина. В квартире стало бесшумно. Через какое-то время Георгий заметил, как на стене тикали часы фирмы «Аллюр». Название с юморком. Каждая секунда сопровождалась лёгким дребезжанием. Видимо, стрелка была плохо закреплена.

Прежде всего он достал из кармана капроновый шнур и стянул его на шее Ларисы Исааковны. Обязательно удостовериться, что она мертва. В педантичном повторении сцены из первоисточника необходимости Горенов более не видел. Всё равно их не узнавали… Он намеревался воспроизвести лишь один, самый главный штрих, который случайно появиться в квартире доктора не мог. Лишь то, что указало бы на природу убийства однозначно. В конечном итоге Георгий остановился именно на краске для шляпок.

Примечательно, что это вещество казалось устаревшим уже в то время, когда происходит действие романа «Убить легко». В тексте есть такие слова: «Двадцать лет назад женщины… перекрашивали шляпки – один сезон ходили в красной, другой – в голубой, третий – в зеленой. Поэтому и держали бутылки с красками разного цвета. Но теперь шляпки значительно дешевле и их проще выбросить, когда они выходят из моды, чем перекрашивать». Трудно спорить… На страницах книги это архаичное средство сыграло роль для разоблачения преступника. В данный момент же Горенов возвращал его из литературного небытия в реальность, чтобы вновь использовать при совершении убийства.

Разумеется, настоящую краску для шляпок найти было невозможно. Он и не пытался. Правило творчества: по воле автора в бутылке обязательно будет содержаться то, что написано на этикетке. Наличие в веществе той самой смертоносной щавелевой кислоты не имело значения. Это литература, а не химия. То есть жизнь, а не литература… Георгий смешал в старом пузырьке обычную тушь, чернила и гуашь, чтобы вышла «осмысленная» бормотуха. Иными словами, чтобы нельзя было предположить, будто такой «букет» собрался в ёмкости случайно.

Тело Ларисы Исааковны он усадил за стол. Это уже становилось частью почерка. Перед доктором Горенов расположил стакан, в который налил немного жидкости из бутылочки, а сам сосуд поставил рядом.

Стилизованная, куртуазная этикетка «Teinture pour chapeaux» была изготовлена на том же принтере. Георгий поступил так специально, чтобы помочь полиции связать убийства в единую серию. Впрочем, надежды на сообразительность следователей почти не осталось. Он не верил в них до такой степени, что после того, как прилепил наклейку с французским названием, добавил с другой стороны ещё и русский вариант.

Горенов отошёл от стола, чтобы оглядеть получившуюся сцену разом. В поле зрения попало зеркало, висевшее в противоположном углу комнаты. Идеально чистое отражающее стекло выглядело, словно ворота в другую реальность. Даже одно пятнышко могло бы разрушить эту иллюзию, но изъяна не было. Удивительно, квартира пребывала в скверном состоянии: пыль, потёки и трещины, мебель поцарапана, обои в разводах. Всё отдавало то ли усталостью, то ли безнадёжностью, то ли бессилием. Одним словом – несовершенством. Но чистота зеркала казалась абсолютной, словно это единственное, на что хватало заботы хозяйки.

Из амальгамного мира на него смотрел другой Горенов. Виднелась и часть комнаты, шкаф, кресло, бра на стене, кусок окна со старомодной гардиной… Сама Лариса Исааковна в поле зрения не попадала, и это делало потустороннюю действительность ещё более совершенной. Трудно было сопротивляться соблазну шагнуть в неё.

– Мама? – ломкий, неловкий юношеский голос перебил дребезжание.

Георгий стиснул зубы. Выхода не было. Чёрт, это же так логично! Ещё тогда, в кабинете, он подумал, что врачиха говорила по телефону с сыном-подростком. Где ж ему быть в такой час, если не дома? Почему Горенов, предусматривавший прежде каждую мелочь, не учёл очевидного? Только недосып позволял объяснить столь грубую ошибку.

Другой вопрос, отчего парня раньше не было слышно? Может, ноутбук и наушники, он находился как бы не здесь. А может, это гробовая тишина паники, в которой даже сердце перестаёт стучать, потому что напуганный человек внемлет каждому шороху. В сущности, дальнейшие действия были ясны, но как? За что? Сын Ларисы Исааковны не вписывался в общую канву литературного мщения…

Эти мысли заняли буквально миг, в течение которого Георгий успел отыскать свою дубинку. Она торчала из-под стола, пришлось нагибаться. Ему казалось важным во что бы то ни стало не позволить мальчишке увидеть мать такой, но когда он поднялся, ребёнок уже стоял в дверном проёме.

Угловатый тонкий подросток с большими глазами и чёрными вьющимися волосами. Лицо, покрытое едва заметными оспинками, мгновенно исказила гримаса ужаса. Он был очень красивым. Аристократическая рубка черт не из этого века, а может, и не из прошлого, не из позапрошлого… Юноша, словно сошедший с одного из фаюмских портретов, и сейчас Горенову предстояло нанести удар по этой погребальной энкаустике, ломать её, разбивать вдребезги, до неузнаваемости, до потери следов человеческого. Мальчик уже кричал и колотил кулаками в дверь изо всех сил, но Георгий не мог сдвинуться с места. Заметив это, подросток метнулся в комнату. Блеснула надежда. Вероятно, он хотел найти телефон, но именно в такие моменты подобная задача даётся особенно трудно. Горенов всё медлил…