Текст книги "Пловец Снов"

Гармоничная округлость книги O была нарушена. Мститель заглянул в этот колодец, однако Истина и живительная влага уже покинули его. Теперь он – ничто, лишь дыра, бесконечная сухая тьма. Книга стала то ли D, будто её наотмашь припечатали топором или дубинкой, то ли Q, словно в неё заползла змея. А может, напротив, выползла, показывая подлинное содержимое недр.

«…И сестру её Лизавету…» – вертелось в голове. Та случайность сделала преступление Раскольникова объективным. Появление невинно убиенной женщины, да ещё и, вероятно, немного больной, блаженной, на сносях, уничтожало какие бы то ни было шансы на обсуждение справедливости поступка Родиона Романовича. Георгий пытался понять, имело ли это отношение к нему. Что значило произошедшее для его миссии? Насколько ядовито и опасно жало показавшегося аспида? Он старательно делал вид, будто подобные вопросы, действительно, стоя́т. Словно здесь есть о чём говорить, что не всё однозначно. На самом же деле, змея, безусловно, укусила его, причём давно.

Когда Горенов вошёл в вестибюль метро, то сразу немного успокоился. Редко ему становилось лучше среди людей. Значит, было совсем плохо. Спускаясь на эскалаторе, Георгий обратил внимание не необычно яркие светящиеся рекламные плакаты. Мультипликационные картинки – девочка, кошка, а под ними фрагмент диалога:

– Как тебя понимать?

– Понимать меня необязательно. Обязательно любить и кормить вовремя.

Не сразу, но вскоре он сообразил, это из «Алисы в Стране чудес». Книги, книги, кругом книги… Зачем в метро такие слова? Что они рекламируют? Жизнь Горенова?

В вагоне ему стало душно, хотя в столь поздний час он ехал в полном одиночестве. Как же невыносимо медленно! На следующей станции возле открывшейся двери оказалась неприятная девица. Такие ему совсем не нравились. Молодящаяся, полненькая, в тщательной камуфляжной раскраске, с нагловатым взглядом…

Обычно Георгий считал, что для каждой барышни нужно выбрать ракурс. Как-то в метро – не сегодня, в другой раз – из вагона перед ним вышла пышка-коротышка, на которую он старался даже не смотреть. Однако по воле толпы незнакомка шла впереди довольно долго. Горенов не думал о ней, как о женщине, но когда эскалатор поднял её фигуристые икры выше к его глазам, дыхание участилось, и сердце стало биться чаще. Впрочем, встреченной сегодня девице ракурс бы не помог…

Нагловатый взгляд сменился опасливым. На лице отразились озабоченность и тревога. Она внимательно посмотрела на мужчину, с которым ей, быть может, предстояло оставаться несколько минут взаперти, да ещё и во мраке тоннеля. Слово «хабалка» звякнуло в голове Георгия давно не виданной, бессмысленной копеечной монетой, но девица будто услышала звон, и выражение глаз моментально стало таким же наглым, как до открытия дверей. Смерив самца полностью, она решительно внесла себя в вагон, поцокивая ботфортами. Отважно… Но обидно. Ведь он убийца, между прочим. Честно! А в этих сапогах, милочка, в тоннеле шансов нет вообще никаких! Пикнуть не успеете! Может, Вику попросить надеть ботфорты? У неё же наверняка имеются. Опыт подсказывал, что подобная чудовищная обувь есть в шкафу почти каждой женщины, будто с её помощью они утоляют тоску по мушкетёрам или принцам на белых скакунах.

Вообще это «принцессное» воспитание девочек как ничто другое мешает им быть счастливыми и любить жизнь. Они никогда не встретят того, кто мог бы соответствовать той детской сказке, которую рассказывала мама. Они ходят по улицам и мечтают о рыцарях. А навстречу им идут особи мужского пола и мечтают вдуть или хотя бы залезть руками в трусы. Последние – ещё хуже. Такое несоответствие неизбежно приводит каждую несостоявшуюся принцессу к драме разочарования. Но мужчин тоже понять немудрено: если давно не было, то настают моменты, когда не удаётся отыскать какой-то другой смысл бытия. Непонятно скорее, для чего битые жизнью тётки насаждают в своих дочерях собственную несбывшуюся мечту, обрекая новых женщин на несчастье в будущем. Это дурной конвейер.

Пропетляв через пересадочные станции, Горенов вышел на «Адмиралтейской» и побрёл в сторону дома. Стоп, туда же нельзя идти. То есть не нужно. Ещё было время подумать… А потом девочки отправят письмо. Тогда куда?

Он снова пришёл в себя на канале Грибоедова, в том же самом месте. Сколько бы Георгий ни шатался по городу, он всякий раз попадал сюда. В тёмное время суток Петербург особенно хорош. Горенов помнил об этом, но по ночам гулял редко, слишком уж любил спать. Сегодня было прекрасно, всё вокруг заполнила молочная пелена. Туман – это как море в воздухе. Вдруг женский абрис возник вдалеке… Нельзя сказать с уверенностью, но казалось, будто дама изящна, фигура много лучше, чем у той, в метро. Одета правда она как-то немодно, похоже на простое длинное пальто, едва ли не шинель. Впрочем, трудно судить в тумане да ещё и на таком расстоянии. Не страшно ей? Ведь поздно…

Женщина повернулась. У неё было что-то в руках. Пустое ведро? Откуда такая в центре города? Нет, конечно, не ведро. Да и молода она, судя по фигуре. Странные жесты. Словно хочет… Георгию показалось, будто незнакомка зовёт его. Хотя, наверное, любому мужчине мерещится нечто подобное одинокими вечерами. Но девушка определённо чем-то махала. Внезапно он похолодел. Горенов вспомнил городскую легенду: в этих местах по ночам можно встретить Софью Перовскую с синим лицом. В руках у неё непременно будет платок. Тот самый, которым она давала сигнал своим соратникам, бросившим бомбу в Александра II. Увидеть призрак Перовской – скверная примета… Считалось, что взмах её платка – к смерти.

23

И вновь он проснулся от ощущения неприятной шершавости. На этот раз Горенов вольготно раскинулся на кровати, а его руки были сомкнуты над головой в форме буквы D. Нет, сон скользил сквозь него, не задевая, почти не касаясь. Георгий находился в вагоне метро. Это был проверенный способ немного вздремнуть прямо в городе – занимаешь сидячее место, на колени ставишь сумку, сверху кладёшь руки, на них кладёшь голову. Никакой ноши с собой не было, все остатки инвентаря уже давно покоились на дне Невы, потому спал Горенов в крайне неудобной согбенной позе.

Нельзя сказать, что ему было некуда пойти, но сейчас лучше не показываться на глаза никому из знакомых… и особенно – любимых… Сначала нужно решить, как действовать дальше. Вокруг толпились люди, спешившие на работу и учёбу, а рядом с ними сидел он, ехавший неизвестно куда.

Разбудившей Георгия шершавостью оказалась внутренняя сторона его собственных джинсов, прижатых к стенке вагона. Москва прекрасно приспособлена к тому, чтобы спать в метро – там есть Кольцевая линия. В Петербурге же это крайне неудобно. Мало того, что приходится кататься туда-сюда, просыпаясь на конечных, но теперь ещё почти на всех ветках нужно совершать переход и снова платить за проезд. Без дополнительных трат и лишней суеты, которая вдобавок имеет шансы разбудить окончательно, удастся сновать только по оранжевой, но она совсем короткая. Задремал, а уже пора вставать. Кроме того, у неё конечная – в центре города, там всегда немало народа, может не достаться сидячего места.

Из-за протяженности Горенов всё равно предпочёл красную линию, несмотря на то, что раз в час сорок минут нужно было выходить и заново садиться в «Девяткино». Тем не менее дрёму это не прерывало. Слишком уж он устал. Впрочем, спал ли Георгий сейчас вообще? Даже в этом были сомнения.

Дельфины, киты и многие другие морские млекопитающие не погружаются в сон так, как люди, поскольку не могут отключиться под водой полностью, ведь им нужно постоянно контролировать процесс дыхания. Для этого они спят то одной половиной мозга, то другой. Дышать так удаётся, а вот управлять траекторией – не очень. Потому во сне эти создания плавают только прямо или по кругу.

Птицы, вынужденные проводить много времени в непрерывном полёте, поступают иначе. Они отключаются на мгновение, после чего приходят в себя, проверяют, всё ли в порядке, и возвращаются в объятия Морфея ещё на один миг. Те же, которые сидят на ветках и проводах, спят традиционным образом, а не падают из-за удивительного устройства лапок, сжатых в расслабленном состоянии. Птахам, наоборот, приходится напрягать мышцы для того, чтобы отцепиться. Горенов подумал, будто он как раз птица на ветке метро. Только, к сожалению, не может уснуть.

Природа превосходно продумала всё. Зимняя спячка – особый вид сна. В неё впадают именно те звери, которые имеют высокие шансы иначе не пережить холодный сезон, погибнув от голода. Желание поесть, кстати, это тоже волна, накатывающая раз в четыре часа и заставляющая писателей, а также всех других людей делать необходимые паузы в работе. Данный факт Георгию сообщил один знакомый врач, и литератора тогда потрясло совершенство естественного механизма.

Даже мысль о голоде, казалось, пришла не случайно. Как же давно он ничего не ел. Горенов решил выйти на поверхность и перекусить, раз всё равно не спалось. Однако в каком районе он сейчас находится? Вагон закрывал двери на «Кировском заводе», значит, следующая станция – «Автово». Не хуже и не лучше многих других мест. По крайней мере, хорошо, что не центр, там пока появляться не стоит. Кстати, а пушка-то сегодня уже стреляла?

Внезапно Георгий заметил, что на него неотрывно глядит женщина, сидящая рядом. Странная, то ли восточная, то ли южная внешность не позволяла определить, откуда она. Лет за пятьдесят, наверное. Расчерченное морщинами лицо, лишённое макияжа, маленькие усики, мрачная, но всё же приличная одежда… Внезапно дама достала из сумки аккуратную крупную чёрную книжку с посеребрённым корешком, а также маленький тряпичный мешочек. Из мешочка торчали две белые ручки. Женщина вытащила одну, очень красивую, но, посмотрев на неё, спрятала обратно и взяла вторую, точно такую же.

Незнакомка открыла книгу и начала перелистывать страницы. Оказалось, это – блокнот или тетрадь для записей. Боковым зрением Горенов пытался что-то в нём прочитать. Взгляд многократно выхватывал слова «убрать», «убить»… Да кто же она – домработница или киллер? Тем временем дама нашла чистый лист и принялась писать, всё также периодически поворачиваясь в сторону соседа. Любопытство одолевало Георгия и вскоре, устав сопротивляться, он повернулся и нагло заглянул в блокнот. «В сумраке вагона / Все на одно лицо. / Едут монотонно. / Я кую словцо…» – прочитал Горенов. Он растерянно посмотрел на женщину. Давно ему не приходилось сталкиваться со столь чудовищным надругательством над языком. Кто она? Что за существо? Человек не мог бы сложить такую последовательность слов, создать столь кошмарную, невыносимую рифму… Но есть ли в этом городе хоть кто-нибудь, кто не пишет?.. Особенно стихи… Женщина заметила, что у её поэзии появился неожиданный читатель, бросила недобрый взгляд в ответ, прикрыла тетрадь, а также начала что-то неслышно и злобно приговаривать. Заклинание? Проклятье?

Из дома человека всё время тянет в путь, а уехав, ему хочется вернуться. Люди постоянно качаются на волнах, подвержены приливам и отливам. Может быть, именно в море каждый, наконец, оказывается на своём месте. Сила, тянущая вниз, равна выталкивающей. Весь мир, всё вокруг – вода. Оттого и в разговорном обиходе засилье «гидрофитных» понятий: «размывание культур», «пучина страстей», «информационный поток», «водоворот событий», «волны переселенцев»…

Об этом размышлял Георгий, дожёвывая вторую шаверму. Прежде он подобную еду не признавал, но за последнее время произошло слишком много всего такого, что раньше было немыслимо, невообразимо, нереально.

Горенову казалось, будто он видит море. Прямо сейчас, воочию, не нужно даже закрывать глаза. По воде плыл человек. Точнее, лежал на животе, раскинув руки. Георгий пригляделся. Дышит ли? Похоже – мертвец… Похоже, это – он сам… Странно, в полиции видел себя виновным, а теперь – мёртвым.

В детстве Леночка очень боялась, что кто-то станет играть в неё, как в игрушку. Она всё время спрашивала папу:

– Ты меня будешь защищать?

– Конечно!

Но сейчас книги играли в него самого, и никто уже не мог помочь, спасти… Он проигрывал. Леночка… А если ему больше никогда не доведётся увидеть дочь? А Надя? Надюша… А Вика?

Принято считать, что у поэтов, писателей и вообще творческих людей особые отношения со смертью. Они как бы способны предчувствовать её появление рядом с собой. Однако, когда тебе самому начинает казаться, будто ты скоро умрёшь, когда это ощущение наполняет и становится настолько отчётливым, что практически не вызывает сомнений, хочется быть кем угодно – портным, плотником, менеджером среднего звена, птицей на ветке, дельфином, но только обязательно неграмотным и бесконечно далёким от словесности.

Жаждущий новостей Горенов купил газету. Сообщали, что в Москве собираются закрывать Бутырку. В глаза бросился крупный материал про перевозку угля. Приводилась фотография чумазых людей в касках, а за их спинами стоял большой грузовой корабль под русским флагом. Георгий попытался разобрать название… Кажется, «Копегоро».

В разделе объявлений он заметил, где продаются самые лучшие саваны. Совсем обалдели! Но по интересующей теме не было решительно ничего. Куда дальше, Горенов?..

«Пер», – услышал он сзади девичий голос. Георгий резко обернулся, словно звали именно его. Хотя почему, собственно? Не откликаться же на любые три буквы?! Так или иначе, рядом не было ни девушки, ни женщины, но прямо к нему уверенным шагом приближалась старуха с огромной сумкой в руках. Впрочем, бесформенная поклажа скорее походила на тюк. То ли растерянный вид Горенова поманил бабушку, то ли что-то другое…

– Сынок, помоги, – начала она просить ещё издалека. – Встречала внучку из Мурманска, а та не приехала… Зачем я столько всего накупила?.. Кто теперь это есть будет?..

Ноша оказалась неожиданно тяжёлой, Георгий тащил с большим трудом. Как старуха добралась с ней до вокзала и обратно?.. Это ж «Ладожская», если из Мурманска…

Они шли долго и вроде не молчали, но назвать происходившее разговором тоже было нельзя. Скорее периодически бабушка сообщала что-то Горенову.

– Я невысо́ко живу, на втором этаже… Но там держава есть… Перила… Я за них держусь, за державу, так и поднимаюсь. Лифта-то нету.

Георгий не встревал. Безотносительно поступавшей информации слушать её было приятно. Он не открывал рта, до тех пор, пока она не сказала:

– Я за людей молюсь. Люди были, люди есть и люди будут. Святая вода ещё осталась, слава Богу. Значит, всё хорошо будет.

Горенов не сдержался и всё-таки на это возразил или задал какой-то провокационный вопрос, но слова прозвучали так невнятно и малоубедительно, что даже у него самого возникли сомнения. Бабушка рассмеялась.

– Я живу одна… Рассчитываю только на людей. На добрых людей. Вот и ты помог, добрый человек.

Они пришли к ней домой. Маленькая однокомнатная квартирка. Всё очень старое, годы витали в воздухе. Книг было мало, только советские, ничего нового. Георгий осматривался с любопытством.

– Вот ты всё думаешь, всё спрашиваешь… А ты не думай! У меня соседка была. Померла недавно. Она перед этим чуть умом не двинулась. К ней внучка привозили. Хороший такой внучок, крепенький. Он за ней всё ходил и говорил: «Баба, молись и кайся… Молись и кайся… Молись и кайся». Очень она его любила за это, нахваливала нам всем. Мол, умница какая растёт. Мальчик-паинька, хороший. А внучок этот не унимался, повторял: «Молись и кайся…» Что ж такое? Она уж чуть не того… Потом однажды перебирают они детские книжки вдвоём. А он хватает «Малыш и Карлсон» и как завопит: «Баба, молись и кайся! Молись и кайся…»

Старушка звонко расхохоталась так, что её некрепкие полки задрожали, а потом резюмировала серьёзным голосом:

– Потому я и говорю тебе, не думай. Лучше книжицу какую хорошую почитай…

Горенов вышел от неё нескоро. Бабушка ещё поила его чаем с курабье и вареньем из крыжовника, густым, как в детстве. Вряд ли оно действительно приходилось ему ровесником, но старше Лены вполне могло оказаться. Тёмное и плотное, словно нефть. А какое сладкое! Где теперь найти крыжовник? Он остался в прошлом вместе с крапивными ожогами и рыбалкой на самодельную удочку. В магазинах нынче продаётся какая-то совсем другая ягода, ошибочно называемая тем же словом.

После внезапного похода в гости Георгий ощущал себя гораздо умиротворённее. Именно это помогло принять решение. Он достал мобильный телефон и набрал номер Андрея.

– Ну, ты прям это… – усмехнулся тот. – Чуйка!.. Молоток!

– Скажи, пожалуйста, было что-то интересное за последнее время?.. – Горенов сразу перешёл к делу, сердце стучало безумно.

– В смысле?.. Знаешь, последние времена у нас ещё не настали, – продолжал шутить следователь, будто их прошлый разговор так и не закончился. – Мы всё ждём, но пока сводки не подтверждают.

– Так было? – Георгий начинал заводиться.

– Да было, было… – удивился Андрей. – Приезжай.

– Куда?

– В смысле? К нам, в отделение. Здесь и поговорим, – его тон внезапно стал другим, гипнотически спокойным.

Такого поворота Горенов не ожидал.

– А что случилось-то? – взволнованно спросил он.

– В смысле? – теперь уже раздражённо заговорил следователь. – Приезжай, расскажу, что случилось. Тебе понравится. Может, и сгодится для твоих книжонок…

– А по телефону не можешь?

– А по телефону я вообще не должен с тобой ничего обсуждать, – произнёс Андрей настолько сурово, что Георгий вмиг решил, будто ему известно всё… Или не совсем «всё». Скажем, про отсылки к детективам до них наверняка так и не дошло, но вот в том, что Горенов виноват, сомнений у полиции уже точно не было.

– Слушай, я сейчас не могу, я за… за городом… – промямлил он, стараясь не выдавать беспокойства.

– А где?

Георгий будто услышал шорох того, как следователь придвинул к себе лист бумаги и щёлкнул ручкой. По крайней мере, в своей книге он бы обязательно написал Андрею именно такие действия.

Страх сковал Горенова полностью, паника парализовала и речевой аппарат. По ощущениям это напоминало, как однажды ему делали фиброгастроскопию. Он почувствовал себя скрюченным, лежащим на холодном столе в позе эмбриона и испытывающим сильный, непрекращающийся рвотный рефлекс. Чуть раньше в горло брызнули анестезию, оттого было трудно даже глотать.

– Эй… Ты где, спрашиваю?

Георгий в ужасе бросил трубку… В тот же миг шавермы, крыжовник, печенье и другие сладости рванулись из глубин желудка наверх, а потом снова оказались внизу, на асфальте. Хорошенькое дело. Оранжево-жёлтая лужица у его ног напоминала по форме букву Q.

Телефон в руке зазвонил. Разумеется, это был Андрей, можно не проверять. Паника усиливалась. Рефлекторно Горенов выбросил аппарат и побежал.

Такое развитие событий представлялось логичным, но тем не менее почему-то неожиданным. То есть если всё правда… Если Борис ничего не выдумал… Или, наоборот, пусть выдумал, но, если они действительно – персонажи какой-то книги, значит, так и должно было случиться. Против жанра не попрёшь. Детектив обязательно закончится – в этом глаголе внезапно проступило слово «закон» – поимкой преступника, победой разума и возмездием.

Людям не нужна книга о книгах. Роман о писателях тоже вряд ли заинтересует широкие массы. Читатель хочет читать о себе, о таком же человеке, как он сам, или о том, каким мог бы стать, если бы все его мечты осуществились. Людям нужны тексты практически полезные, подсказывающие, как прожить жизнь, как поступить. Но Горюнов сам не знал, а потому не мог давать советов… Он хотел лишь спастись. Выбежать из этой книги прочь, соскочить со страницы и рвануть из окна библиотеки, как Тед Банди.

Сколько преступлений совершается в России! И ведь большая часть из них не раскрывается. Здесь нет места справедливости, и надежды на неё нет. Так почему же именно его должны поймать? И отчего сейчас Георгию так совестно рассчитывать на спасение и снисхождение, то есть на несправедливость?

Тишина… Наконец-то он поставил перед собой вопрос, ответ на который плавал на самой поверхности. Да потому, что его замысел, всё содеянное, все принесённые жертвы, убитые люди имели смысл лишь в том случае, если преступления в конце концов будут разоблачены… Преступления или преступник, их автор? Так или иначе, необходимо, чтобы идея и великое множество её подробностей стали достоянием широкой общественности. Только если люди узнают об этом, появляются шансы, что кто-то устыдится прочитанного и поостережётся в следующий раз покупать бросовый детектив или любовный роман. Лишь тогда пойдёт молва. А без этого… Коль скоро убийства останутся кошмарной городской тайной, «висяками», наборами протоколов в отделениях полиции, будут ли о них широко сообщать в новостях? Свяжут ли воедино? Вся жизнь Горюнова – а понятно, что за содеянное он расплатится каждым оставшимся ему мигом – окажется напрасной. Как же его разоблачить, но не поймать? Как сделать, чтобы преступление было раскрыто, а имя убийцы осталось неизвестным? Чтобы мрачный мститель сохранил свободу, внушая страх и далее…

Можно было успеть забрать жизни ещё кого-то, добавив делу масштаба. Всё-таки в его распоряжении оставалось минимум полтора дня, а скорее всего, даже больше. Но нет. Во-первых, Георгий чувствовал, насколько сейчас нервозен. Он не сможет сосредоточиться в достаточной степени, потому ошибётся ещё более серьёзно, чем в прошлый раз. Хотя куда уж серьёзнее?! Не исключено, что он просто погибнет, и тогда… Что, собственно, тогда?.. Будем честны, главное – «во-вторых».

Во-вторых, была надежда… Надежда! Была и будет! Будет Вика, будет Лена. Девочки встретятся, в результате письмо попадёт в руки к Андрею, а сам Горенов скроется… Миссия окажется выполненной, но ему удастся сохранить свободу. Пусть не в новостях, но из уст в уста обязательно поползут слухи, и люди в них поверят. Русский народ верил и не в такое. Конечно, его собственная жизнь станет совсем другой, утратит любые связи с прежней. И происходить она, к сожалению, должна будет в другом месте, но ведь всё-таки не в тюрьме…

Георгию показалось, будто в кои-то веки план дальнейших действий совершенно ясен. Надо срочно уезжать из города. Чёрт побери, не подозревая об этом, он выдал следователю свои ещё не существовавшие тогда намерения. Но «за городом» звучит довольно неопределённо. В конце концов, Андрей же не знал, в какую именно деревню отправится Горюнов. А сам он знал это наверняка. Решено!

Георгий побежал, однако быстро переставлять ноги ему удавалось недолго. Когда силы покинули его, он пошёл умеренным шагом. Нельзя! Ни в коем случае нельзя вкладывать всё в одноединственное произведение, связывая надежды исключительно с ним! Слишком большое отчаяние может настигнуть, и тогда – конец! Нужно всегда распределять. Делить придуманный заветный текст на два и более произведения. Причём последние желательно не дописывать. Раскладывать жизнь на нескольких людей. Только так! Лишь в том спасение.

А что, если девочки не узнают друг друга? Казалось, Горянов не хотел помнить о том неприятном случае, когда они встретились, будто не было такого. Он предусмотрительно попросил Вику надеть те самые серёжки, но если она забудет? Или Лена не заметит?.. Георгий ведь так любил их обеих. Узнают ли они друг друга по его любви? По тому, какие они красивые? Самые красивые на свете!..

Красота – свойство женщины, которую невозможно обидеть. Никогда! Ни при каких обстоятельствах. Поэтому каждая хочет быть очаровательной. Потому дамы так любят комплименты. Это что-то вроде обещания беречь, гарантии безопасности. Они и друг другу всё время талдычат о красоте. Даже дурнушки… Наиболее приятная ложь. Наверное, это идёт из детства. Малыши всегда говорят родителям, что они – самые красивые, будто нет другой характеристики, обозначающей безграничную любовь.

Все женщины силятся подчёркнуть свою красоту, создать её видимость и не замечают, как это отвлекает внимание от личности, свойств характера, души, от всего остального. А потом удивляются, что мужчинам от них «одного надо»… Ты же сама думала только об одном. Не книжки перед свиданиями читала, а макияж рисовала. Несколько раз в неделю ходила не на лекции и не суп бездомным разливать, а на фитнес и йогу.

Вика, Лена и Надя… Каждая из них так смешно сердилась, когда он отпускал эти мужланские шутки, будто их место – у плиты. Разумеется, не серьёзно. Откуда плита у него в сердце? Это вспомнилось сейчас только потому, что, честное слово, если бы хоть кто-нибудь мог подсказать Горюнову, где именно его собственное место, он был бы бесконечно благодарен.

Перед Георгием возник памятник Петру I. Не Медный всадник, а тот, который возле Михайловского замка. «Прадеду – правнук». От Павла I, стало быть. Ничего себе, какого кругаля дал… Издалека передняя левая нога царского коня выглядит будто человеческая, одетая в высокий сапог вроде ботфорта. Известная городская история. Долго в этом искали символы и значения, подразумевали замысел зодчего… Отражает ли сие милитаристские настроения Петра? Или его фантазии? А ведь это лишь обман зрения… Или оплошность Растрелли… Или его же ехидная шутка. А может, так проявил остроумие Мартелли, отливавший монумент в бронзе? Был ли какой-то смысл в действиях всех этих людей?

Пьедестал памятника украшен двумя плитами-барельефами. С одной стороны – сцена Гангутской битвы – первой в истории победы Российского флота. Горюнов символически «подсадил» бронзового моряка в лодку. Судя по тому, насколько истёртым выглядел его зад, так поступали многие прохожие. Городская примета. Ритуал, помогающий «не утонуть», «не сесть с лужу», чтобы «море было по колено», чтобы «сухим выйти из воды». Впрочем, барельеф блестел не только здесь. Люди знали, если подержаться за шнобель лица на корме, то никто «не оставит с носом». А на противоположной стороне пьедестала, где находилось изображение Полтавской битвы, начищали ботинки Петра или Меншикова, а то и копыта лошадей. Это – для восхождение по служебной лестнице. Лоб к пеньку следовало прислонить, чтобы принять верное решение. Кстати, следов на металле последнее поверие практически не оставило. Вообще говоря, удивительно: на обоих барельефах имелись изображения ангелов, но их никто не касался…

Горюнову тоже не лишним было бы приложиться к пеньку, но он двинулся дальше. В голове слова плясали неритмичный пугающий данс макабр. Георгий совсем его не узнавал. Он даже не мог бы сказать, современный это танец или, наоборот, что-то ритуальное, древнее. Как же надоели вопросы без ответов…

Слова слишком важны. Им под силу дарить и отнимать жизни. Не здесь и сейчас. Потом. Или, наоборот, давно. В семье Горюнова бытовало предание, будто его прабабушку спасло одно-единственное слово. В годы войны деревню, где она жила, заняли полицаи. У них был приказ собрать всех евреев вместе и… Кого-то увести, кого-то расстрелять. Бог весть, чем они руководствовались, но внешность женщины вызывала вполне определённые подозрения – нос с горбинкой, тёмные волосы, естественная смуглость. Когда прабабушку уже вели к стенке, кто-то из коллаборационистов всё-таки усомнился… Хотя, в принципе, оснований для этого быть не могло, скорее здесь сыграла роль её красота… Так или иначе, он заметил: «Ну, какая же она жидовка?! Скажи-ка слово „кукуруза“». Сказала. Вокабула прозвучала обыкновенно, совершенно нормально в понимании полицая. «Вот! – он поднял палец. – Говорю же, никакая она не жидовка. Жидовка бы сказала: „Кюкюрюза“!» Георгий всегда помнил, если бы не слово, он бы не родился на свет.