Текст книги "Пловец Снов"

24

Пока Горюнов ехал, эта история воспроизводилась в его голове по кругу многократно. Всякий раз, доведя её до конца, он принимался разворачивать сюжет заново, с того, как ни о чём не подозревающая прародительница идёт по деревенской улице, а на встречу ей выходят полицаи. Будто память – это такой старый музыкальный автомат с пластинками, который играет, что хочет.

Георгий понятия не имел, как выглядела та самая его прабабушка… Он и не мог знать, в семье не осталось её фотографий. Трудно объяснить современным людям: вот прожил кто-то огромную, насыщенную жизнь, и нет ни одного снимка… Но правнук не сомневался, она была настоящей красавицей.

Всё слишком изменилось. Раньше с похмелья пили рассол или кефир. Теперешний человек, в том числе и сам Горюнов, предпочитал бутилированный гаспачо. Раньше в одной коляске «выращивали» целый выводок детей. Агрегат передавался из семьи в семью, на борту первого транспорта можно было звёздочками отмечать количество повзрослевших в нём пассажиров. Сейчас у каждого карапуза – по два-три средства передвижения. И вроде все нужны, ни одно не простаивает… Вот только после того, как малыш подрастёт, коляски уже никому не передать, качество не то.

Раньше конфеты-мишки походили на медведей, а не на соплю с семью торчащими прыщами – четыре лапы, нос и два уха – будто кто-то ущипнул желе. Шоколадный «Дед Мороз» теперь – полая гладкая коричневая колобаха сомнительного кофейного вкуса. Что-то среднее между сосулькой и фаллоимитатором, завёрнутым в фольгу. В «зайчика» она превращается просто заменой рисунка на фольге.

Вселенная остывает, всё портится. Именно поэтому самые фантастические вещи в мире – это твёрдый сыр и вино, которые с годами умудряются становиться лишь лучше. Они заставляют время служить им, используют его себе во благо… Похоже, только они… Георгий был голоден до такой степени, что про книги совсем не подумал. Опорожнённый тошнотой желудок напоминал о себе неприятным урчанием. Но где найдёшь еду в пригородном автобусе?

Горюнов посмотрел в окно. Наступали приятные сумерки. Естественный свет. Других машин, вмешивающихся в него своими острыми фарами, не было… Более того, встречную дорогу сильно засыпало снегом. Очевидно, в обратную сторону сегодня по ней не проехало ни одного автомобиля. А может, здесь вообще никто никогда не ездил? Георгий глядел на эти огромные сугробы с удивлением.

Автобус был далеко не полный. Некоторые сидения пустовали, а на занятых люди ехали в одиночестве. Каждый при желании мог найти себе местечко у окна и без соседа. Тем не менее большинство пассажиров смотрели не на улицу, а в телефоны. Один читал, несколько человек кушали взятые с собой пайки. Может, попросить у них поделиться? Писатель же всегда одалживается.

В детстве ничто не создаёт такого ощущения хода времени, как одуванчики. С возрастом же о его течении начинает напоминать едва ли всё подряд, но больше всего – заснеженная дорога. На свете не существует ничего запасного, и уж точно нет никакого добавочного пути. Всё даётся в единственном экземпляре. Каждый вдох, каждый шанс, каждый миг.

В молодости выкуренная сигарета дарит непривыкшему к интоксикации организму такое наслаждение, которое в последующие годы табак принести уже не сможет. В зрелости, когда приходит время бросать эту пагубную привычку, удовольствие возникает принципиально противоположным путём, ведь воздержание от сигарет становится подтверждением силы воли… Или хотя бы удостоверяет наличие воли как таковой. Уже немало. Однако потом пропадает и это ощущение. И больше никакой радости нет.

О сигаретах Горюнов подумал потому, что они могли бы помочь побороть голод, но ведь в автобусе курить тоже нельзя. Оставалось попробовать отвлечься от размышлений о еде разговором. Он повернулся направо.

– Это чувство отсутствия смысла… – начал Георгий. – Понимаешь, каждый из нас, плох он или хорош, совершенно никому не нужен. Мы словно… Мы словно даже не живём. Мы как бы герои какой-то книжки, которая то ли написана на неизвестном никому языке, то ли забыта на необитаемом острове, где её никто не читает…

– …То ли на свете больше никого нет… кроме нас, – подхватил Борис. – Ты не думал, что так тоже может быть? Хотя вообще, Сом, из твоих уст это свинство, конечно… Ты-то никому не нужен?! У тебя совесть есть?! Да тебя любит столько людей!

– Любит – не значит нужен.

Возник повод всерьёз задуматься. Живаго прав, чувства к Горюнову испытывали многие, но отчего-то ему не было этого достаточно. Порой он будто не замечал чужих эмоций, заостряя внимание на собственных. Эгоизм? Да, но не только в этом дело… Ведь его иногда любили так чисто и просто, без условий и причин, но всё равно обязательно требовалось, чтобы и здесь проступили какие-то смыслы, связи, цели… Интересно, если бы Георгию предложили сделку, променял бы он все эти «пустые» обожания на любовь к себе как к писателю и автору текстов?

– Так до чёрт-те чего можно договориться… – прыснул Борис. – А что же это, по-твоему, значит?!

– Любит – это просто любит…

Горюнов попытался представить, каким взглядом ответит ему на сказанное старый друг. Пришлось изрядно напрягать воображение, потому что, разумеется, никакого Бориса рядом не было. Откуда бы он здесь взялся? Не было уже и автобуса. Георгий давно стоял на остановке. Это – пересадка. Дальше следовало ехать на другом.

Внезапно Горюнов понял, что потерял шапку. Наверное, осталась на сиденье. Удивительные, забытые с детства переживания. Сколько лет с ним не случалось такого… Вновь эта школьная обида: была и нету. Наверное, будут ругать… Только кто?

Остановка находилась в глухой, хоть и довольно крупной деревне. Когда двери автобуса распахнулись и водитель сообщил, что дальше не поедет, все вышли на улицу. Как выяснилось, спутники Георгия… Можно ли назвать спутниками совершенно посторонних людей? Попутчики. В общем, все они ехали как раз до этого населённого пункта, потому в мгновение ока исчезли между домами. Ждать следующего автобуса в сумерках остался один Горюнов.

По расписанию он должен был прийти сорок минут назад, но почему-то опаздывал. У единственного прохожего Георгий узнал, что на другом конце деревни имеется продуктовый магазин. Открыт ли ещё? Жутко хотелось есть, но как тут отойдёшь, если автобус может подъехать в любую секунду. Ждать потом следующего?.. Нет уж.

Было так тихо и спокойно… Будто в раю. Рай – это вовсе не безграничные удовольствия и радости. Это отсутствие страданий, в отличие от ада, и отсутствие искупительных забот, в отличие от чистилища. Рай – это тишина, безмолвие и покой. Похожие ощущения возникают, когда уходишь под воду, но ещё не кончился кислород… Так хорошо.

Кстати, здесь не было ни одного «Роллс-Ройса». Парикмахерша Наташа сильно удивилась бы и, наверное, расстроилась. Может, её предупредить? Представится ли случай? Скорее всего, она уехала уже.

Холодало. Горюнов ждал автобуса на морозе не меньше двух часов. Он стоял, проклиная расписание. За это время мимо не проехало ни одной машины. И вдруг на остановку пришли люди. Так много, что Георгий даже удивился. Судя по разговорам, все были местными. Они шутили, сплетничали, многие несли крупногабаритные сумки и тюки вроде бабушкиного. Автобус прибыл через полминуты, как только все собрались. Казалось, есть какое-то «подлинное», неведомое чужакам расписание.

На этот раз салон набился гораздо плотнее. Горюнов сидел уже не один, с соседом, но всё-таки смог занять место у окна. Что это за детская радость, ездить, глядя через стекло?

– Нож есть? – мрачно спросил странного вида мужик, ехавший с ним плечом к плечу.

Георгий растерянно посмотрел на него. Такому дашь, а он тебя и пырнёт. Правда, всё-таки люди вокруг…

Меж тем перочинный нож у него при себе имелся. Он купил его ещё в Таганроге, когда им с Надей понадобилось открыть бутылку вина и нарезать хлеб с сыром. Кто бы мог тогда подумать, что этот складень – на всю жизнь… Правда, в отличие от записной книжки, его Горенов очень полюбил, и всё время носил с собой. Это был как бы мостик… С одной стороны – предмет, вещица из материального мира, но в то же время она обладала духовным содержанием и чуть ли не памятью.

– Городской, нож есть, спрашиваю? – повторил сосед помедленнее. – Ты колбасу будешь?

Георгий энергично закивал и сразу полез в карман. Хорошо бы достать, не засветив лопатник, а то мало ли… Это моряком он мог легко постоять за себя, писатель же просто отхватит по морде и всё… Однако стоит лишь подумать о чём-то таком, и сокровенное содержимое обязательно вывалится прямо на пол – и кошелёк, и телефон… Колбаса, конечно, была скверная, но как же давно он не ел!

Интересно, Люма сдержала слово? Отправила его сочинение в печать? Как там важнейший труд Снова-Горюнова, книга G, ставшая O, превратившаяся то ли в D, то ли в Q, а теперь, быть может, вновь разомкнув кольцо, в «супер З»?

Это его личная заветная буква. Он изобрёл её в детстве. Литера выглядела, как обычная «З», но только с ещё одним, чуть более угловатым крючком сверху. Особенно хороша и изящна была прописная версия, в которой нижнее звено превращалось в петельку. «Супер З» или «зупер» – положим, не самое удачное название – чем-то напоминала иероглифы или клинопись, в ней проступали загадочность и искусность. Гоше очень нравился изгиб линий, но, сколько он ни показывал её своим товарищам во дворе, большого энтузиазма новая буква не вызывала.

Сейчас он верил, что книга выйдет, но отчего-то начал сомневаться в цене… Быть может, она стоила всего этого, когда ещё была G… Горюнов замер. Орлова настойчиво спрашивала его про имя, но ни разу ничего не сказала о названии… Неужели оно её не смутило, не удивило, не заставило возражать? Более того, на титульном листе до сих пор красовалась буква G. Рукопись не знала, сколь многое изменилось… Остался ли в недрах страниц тот отпечаток истины, который согревал автора всё это время, или же он пропал, отвалился, был жестоко купирован?.. В очередной газете Георгий вычитал, что китайские фермеры отсекают хвостики маленьким нежным розовым поросятам. «Зелёные» и другие защитники природы кричат о зверствах, но у животноводов есть сугубо экономические причины: когда малыш вырастет в борова, это сэкономит до килограмма корма в день. Выходит, радостно вертеть хвостиком – довольно энергозатратное дело.

Может быть, с истиной так же? Была и пропала… Из экономии. Эта мысль уже приходила к нему: в данный момент никто не согласится увидеть в деятельности Георгия подвиг, не согласится признать его главным автором своего времени. Все станут кричать: «Убийца!» Но потом обязательно родятся новые люди, способные поверить во что угодно. Так всегда происходит.

Сюжет складывался известный. Он был мрачен и тяжёл… особенно для главного героя. Выходило, будто жить счастливо в одном мире Горюнов и его книга никак не могли. По законам детективного жанра преступник должен так или иначе понести наказание, поскольку логика и справедливость обязаны торжествовать. Почему обязаны? Хотя ладно, пусть, раз уж в жизни они находятся в уязвлённом положении… То, что Георгий совершил, могло бы считаться правильным только в ином мире. Таком, которому не нужна его заветная книга. А подобного совершенного места пока нет. Будет ли?

Незатейливая мысль привела его в полнейшее отчаяние. Горюнову очень хотелось спастись, он жаждал хэппи-энда, но не для читателей, а для себя. Чем плох, например, такой конец: мстителю удаётся убежать, скрыться. Он живёт отшельником где-то в глубинке и лишь иногда наведывается в город с одной целью… Меж тем благодаря отправленному письму подробности его деятельности становятся широко известными, и теперь каждый человек, берущий с полки детектив или любовный роман, знает, что возмездие настигнет его рано или поздно.

Пожалуй, многие усомнятся в справедливости такого финала. Кроме того, осуществление замысла точно в том виде, в каком герой заявлял его изначально, это всегда скучно. Как же можно закончить историю, если всё-таки ориентироваться на законы жанра? Итак, Горюнова должны поймать. В высокотехнологическом детективе за пригородным автобусом обязательно летел бы вертолёт. Георгий прислушался. Стрекота лопастей, кажется, не было. Пусть телефон он выкинул, но мало ли средств слежения? Вообще в подобной книге кто-то из этих – попутчиков – на деле оказался бы агентом. Быть может, как раз его сосед. Колбаса, похоже, без снотворного, но когда девочки пришлют следователю письмо, между страницами остатков книги «Долина страха» обязательно отыщется волосок. Далее посредством анализа ДНК установят личность… Только бы это не коснулось Лены с Викой! Стоило, конечно, подумать об этом раньше…

А если Андрей на самом деле ничего не знает и не узнает? Такой поворот даст возможность эфемерного счастья на какое-то время, но… жанр требует, чтобы потом всё-таки что-то произошло. Книга не может описывать спокойную жизнь, это не интересно. Скажем, пусть Борис догадается и решит подружески сообщить в полицию, движимый завистью или порочной страстью… Да чем угодно! Но зависть допускает больше сюжетных вариаций. Сдать Горюнова мог бы и Макарыч. Просто глупо настучать, не зная конкретики, там произведут обыск в квартире и всё вскроется. Почему именно он? Во-первых, плохо расстались. Во-вторых, Георгия долго нет дома, а никто не позволял ему снимать соседа с довольствия.

Не составит труда найти причины для любого персонажа… Скажем, если бы его выдала Люма, невесть как догадавшаяся о происходящем, значит, она не совладала с обидой… Хотя именно это маловероятно. Скорее, каждая из женщин пыталась бы спасти Горенова. Все-то его, дурака, любят…

В конце концов, чтобы восторжествовала справедливость, в герое могла взыграть совесть. Допустим, он сам позвонит и сознается. Впрочем, это до противного банально. Нужно что-то более неожиданное, резкое.

Например, внезапно выяснится, будто на нём лежит проклятье, заставлявшее его убивать. Тайный завет Достоевского… Попахивает полнейшим безумием. А если так: Георгий не сразу обратил внимание на то, что начал думать о себе в третьем лице и, отправившись на своё последнее дело, прикончил самого себя. По крайней мере выглядит справедливо. Ведь это он писал те книги, чтение которых не мог простить людям. Что-то в этом есть… Горюнов убивал собственных читателей. Иными словами, тех, кто так или иначе, по-книжному, условно, эфемерно, но полюбил его. Подобный классический, добротный и проверенный временем ход стоит иметь в виду. Ещё инспектор Джепп предрекал Пуаро, что тот непременно закончит свою карьеру расследованием собственной смерти. Эркюль, кстати, стал едва ли не единственным литературным персонажем, чей некролог был опубликован на первой полосе «New York Times». Настоящий, вовсе не книжный траур. Кристи же люто ненавидела своего бельгийского детектива или, по крайней мере, ревновала к нему собственных читателей. Она хотела перенаправить это обожание на другую героиню её авторства – мисс Марпл – но истории о ней людям нравились значительно меньше. Пуаро умирает в романе «Занавес». Этот текст писательница велела опубликовать только когда её самой не станет. Она очень боялась повторения судьбы Конана Дойла, которого настойчивыми просьбами и угрозами буквально заставили «воскресить» Холмса. Быть может, Кристи злобно отомстила «мерзкому бельгийцу», ведь в последнем романе он предстаёт немощным, больным, ещё более высокомерным, чем обычно, но главное, выясняется, что он и есть убийца. Именно потому эта книга не так широко известна. Её редко переводят, а при экранизациях стараются смягчить позицию автора – никому не нужен такой Пуаро.

Впрочем, есть ли здесь настоящее возмездие, или оно только рисуется болезненному и ревнивому читательскому сознанию? Может, наоборот, это – красивая точка в судьбе любимого спутника? Эркюль умирает неразоблачённым, непобеждённым. Он признаётся во всём сам, тоже посмертно, в письме Гастингсу. Опять главную роль играет бумажное послание! А ведь не будь этой депеши… Недалёкий капитан уже начал подозревать собственную дочь! У него и мысли не было, будто виновен старый друг… Как вообще можно подозревать дочь?!

Преступление Пуаро удачнее криминальных попыток Холмса. Но важно другое, практически все литературные блюстители закона и справедливости в тот или иной момент жизни опробовали «тёмную сторону». У каждого находились собственные мотивы и причины. Были они и у Горюнова. Это тоже – правило детектива, фундамент жанра.

Немощный Эркюль убивает садиста и маньяка, который наверняка погубил бы ещё многих. Тем самым он спасает Гастингса, поскольку старый друг, вероятно, стал бы следующей жертвой. А главное, Пуаро совершает преступление очень красиво: снотворное, пистолет… «Золотой комплект»! Прелесть жанрового предметного мира! Разве случившееся можно назвать поражением?!

В том же письме бельгиец признаётся, что это – его второе убийство. Предыдущее он совершил ещё в молодости. Иными словами, он был душегубом на протяжении всей эпопеи, с самого первого своего появления. Кто-то из читателей теперь пересмотрит отношение к нему?

Кристи изобрела отличный авторский ход, но после того, как он становится известным, вся магия исчезает. Мисс Марпл, кстати, так и осталась живой. Жив до сих пор и Ниро Вулф, но что толку? Детективы имеют смысл лишь до тех пор, пока в них сохраняется загадка. А может ли она остаться, если книга прочитана от начала до конца?

Как поступить в случае Горенова? Допустим, никаких убийств на самом деле не было, а все описанные события – лишь игра ума героя. Легко выпутаться из ситуации, заявив, что сейчас он летит на самолёте с мамой, будучи маленьким мальчиком, а история мстителя – это какие-то странные пришлые взрослые фантазии, посетившие детское сознание во время авиакатастрофы… Или нет, пусть Георгий вырос, стал большим и в данный момент плывёт где-то далеко в море, а на пляже его ожидает пакет с аккуратно сложенными вещами. Дождётся ли? Можно добавить, что он, дескать, ещё не решил, как поступить – продолжить путь или вернуться назад. Вообще говоря, Горенов вполне мог бы и утонуть. Или так: пловец достигает острова, на котором расположена прекрасная маленькая церковь, и там сводит счёты с жизнью. С чего вдруг? Это же известная загадка Мартина Идена. Пережив выдуманные события будто произошедшие, он понимает: ничего не нужно добиваться с больши́ми усилиями. Да, в действительности человек может очень многое. Почти всё. Но только у него кишка тонка придумать себе достойную цель, которая не обесценилась бы со временем. Однако стоит это проговорить прямым текстом, написать, даже с использованием заветной буквы «супер З», как манившая загадка исчезает в очередной раз. Вот ведь, оказывается, печаль какая.

Бытует мнение, что каждый рад «прочитать о себе». Но кто действительно согласится узнать себя здесь? Самая универсальная, правдоподобная и вечная история, описывающая положение человека, – это рассказ о том, как некто сидит и скучает, страдает и спит… Сон, скука, страдание и смерть… Секс ещё… Надо было изобретать букву «супер С», но слишком велик риск получить греческий строчный «эпсилон». Они всё придумали до нас… Можно разве что ещё поставить точку над этой литерой.

Кстати, произошедшее вполне может оказаться сном Горенова. Творческие люди вообще гордятся не столько поступками, сколько грёзами, которые становятся родом созидательной деятельности, приравниваются к актам. Летаешь по ночам, значит растёшь. А если плаваешь?

Допустим, случившееся – лишь ночное видение, правда, какое-то слишком сложное и длинное… Плюс в сюжете появлялись другие грёзы. Что же это – сны во сне? Именно так! Просто речь идёт не об утренней, а о более ранней и глубокой дрёме. Ведь в среднем мы наблюдаем и мысленно участвуем в каких-то событиях три четверти того времени, которое проводим в объятиях Морфея, а помним только самые последние видения и то – урывками.

Помимо всего прочего, существует широкий спектр заболеваний, связанных с нарушениями восприятия сна. Когда человеку, например, кажется, будто он не спал или дремал совсем мало, а на деле находился в ночном путешествии очень длительное время. Или, напротив, некто думает, что спал, а сам бодрствовал.

Может статься, всему виной пресловутый сомнамбулизм. Известно много случаев того, как бывшие солдаты по ночам убивали своих половых партнёрш, поскольку им снилась война. Так и Горенов – писатель, которому ночью пригрезилась смертельная битва за смысл.

Ещё бывает сонный паралич – разновидность катаплексии. Чаще всего подобное случается при пробуждении, но может проявиться и при отходе ко сну. Это как бы «сомнамбулизм наоборот» – не спящий человек управляет мышцами и телом, а, напротив, бодрствующий полностью обездвижен, не может пошевелиться и даже позвать на помощь. Кстати, явление достаточно распространённое, по статистике его переживал чуть ли не каждый двенадцатый. Из-за того, что при этом параличе мозг временно выключен из привычной системы, катаплексия сопровождается обильными, страшными и чрезвычайно правдоподобными видениями.

Или же причина – бессонница. Ведь уже после трёх суток непрерывного бодрствования никакой последовательной систематической деятельности вести нельзя. Потому невозможно и писать. На пятые сутки возникают галлюцинации. На десятые человек забывает, как его зовут и где он находится… в Таганроге или в Петербурге.

А может, Георгий – это дельфин, спящий одной половиной мозга и плывущий по кругу? Правое или левое полушарие ведёт его в данный момент?

Каждый из перечисленных вариантов многое расставил бы по своим местам. С точки зрения эмоций, во сне мы переживаем всё точно так же, как наяву, только скорость событий может быть гораздо выше, словно кто-то нажал на кнопку перемотки. Более того, учёные доказали, что иногда перемотка идёт в обратную сторону.

При этом ночные видения таинственным образом связаны с воспоминаниями, то есть с происходившим на самом деле. Во сне дневные события сортируются и перерабатываются так, чтобы нужные остались в памяти и были доступны всегда. Это происходит с помощью гиппокампа – отдела мозга, похожего на морского конька, а не на обычную «сухопутную» лошадь. Именно благодаря ему люди могут учиться, совершенствоваться, усваивать информацию, знания и навыки. Но не нужно даже пытаться делать это, если ты не спишь. Иными словами, благодаря грёзам пережитое становится багажом человека. Только из-за них мы, возможно, живём не зря. И именно потому по ночам приходят идеи, случаются озарения, совершаются открытия.

Самая главная черта настоящего сна – то, что всё вокруг кажется совершенно реальным. Дёргай за ухо сколько хочешь, лишь после пробуждения человек поймёт, было это на самом деле или нет. Проснулся ли сейчас Горенов? Или опять сон во сне? Если так, то где же он находится теперь?

По статистике место действия каждой шестнадцатой грёзы – своеобразный смысловой вакуум. Там нет окружающей среды, события происходят «нигде». А каждый десятый сон – лишь статическое изображение, фотография, кадр кинофильма или живописное полотно.

Но, опять-таки, стоит всё это проговорить, объяснить читателю, как очередной замысел обращается в руины, лишаясь шарма таинственности. Быть может, прав был Горюнов? Их нужно наказать. Каждого! Поскольку все виноваты перед книгой в том, что прочли её до конца! Что заставили автора попытаться воплотить фантазм, образ, имевший хоть какое-то отношение к пространству смыслов, в словах, то есть в средстве, не предназначенном для его передачи. В том, что сделали из писателя, из живого человека, не более чем игрушку в этой древней забаве.

Грех чтения обусловлен одной проблемой: книга в сознании познакомившегося с текстом никогда не оказывается адекватной замыслу. Непрочитанные романы намного интереснее прочитанных. Фантастические и искромётные слухи о великих текстах превосходят реальные впечатления. Чтение – это путь разочарования. Пока близорукий глаз не пробежал по строкам, загадочный смысл ещё имеет шансы представляться потусторонним чудом, пусть даже не являясь им. Но после – уж точно нет. Выход один: значит, тайна должна оставаться тайной! Её нельзя раскрывать! Никогда! Они не должны знать, что было на самом деле!

Может ли история не иметь конца? Обрыв сюжета в кульминации или другом интересном месте, как правило, не удовлетворяет читателя, нужно именно непрекращающееся повествование. Возможно ли такое? Сколько авторов ломали копья, пытаясь создавать бесконечные книги, но всякий раз подобные затеи вероломно разбивались о последнюю страницу.

Однако текст может оборваться по объективным причинам, не имея никакого потенциала продолжения. Вот Агата Кристи попросила опубликовать роман «Занавес» после своей смерти. А что, если автор умрёт, так и не сочинив до конца? Автор-персонаж, автор-человек или автор-тот, кто диктует им буквы и знаки препинания… Что, если герой не успеет дожить до ответа? Коль скоро всё происходившее могло случиться в ночной грёзе, тогда сновидец и есть главный автор.

Детектив в этом случае останется без развязки, без разгадки, без той «справедливости», которая непреодолимой стеной отделяет литературу от жизни. Ну, допустим, повезли бы сейчас Горюнова в тюрьму, отправили бы на каторгу. Разве хороший конец? А если бы он искренне раскаялся, и Вика поехала за ним – стало бы лучше? Это помогло бы вернуть убитых к жизни? Чему-то бы научило? Кого-то бы утешило? Спасло?

Апноэ сна выглядит так: спящий перестаёт дышать, потом вдруг резкий храп, и воздух снова поступает в лёгкие. А иногда этого неприятного громкого звука не раздаётся. Тело тихо начало остывать, в нём рассасываются мысли, тают фантазии, а буквы-то – на месте, знакам препинания тоже ничего не сделается.

Но если всё-таки не сон, а быль? Если всё на самом деле?.. Горюнов заёрзал от волнения. Другого выхода нет, нужно умереть! Погибнуть, исчезнуть! Во имя книг, во имя смыслов, во имя этого всего!.. Или – во имя чего угодно! Прямо в пригородном автобусе! Во что бы то ни стало! Любыми средствами, любой ценой! Лишь бы не успеть произнести, отдать самому себе и исполнить приказ, что именно тут, здесь и сейчас, должна появиться последняя точка