Текст книги "Пловец Снов"

В его текстах и правда что-то переменилось с тех пор, как он стал приходить сюда по ночам. Качественный скачок заметила даже Люма, сказав вскоре: «Молодец, Гошенька. Ты что, на курсы какие-то поступил?» Он стыдливо помотал головой. «Неужели в Литинститут?» – удивилась она, не понимая, как это возможно, и уж точно не подозревая, в чём дело. Хотя тогда об этом не догадывался и сам Георгий. У него даже мысли не было, что причина всему – Мария Сергеевна.

В общем, выбор первой жертвы не вызывал сомнений. Почтальонше предстояло сыграть в судьбе Горенова заключительную и, пожалуй, самую главную роль. Потому-то готовиться к убийству не было необходимости, он слишком хорошо всё здесь знал, изучил каждое помещение, содержимое полок, тумб, ящиков… Его удивлял и завораживал весь этот образцово-печальный натюрморт, в котором можно было найти детали, уловить настроение будущих сочинений. Интерьер, думалось Георгию, представлял собой «их» повседневность. Как бы там ни было, но его жизнь заметно отличалась от бытия Марии Сергеевны. А читатели, он полагал, скорее походили на неё, нежели на автора любимых книг.

При этом в какой-то момент видеть саму старуху Горенову стало чрезвычайно неприятно и тяжело. Особенно спящую. Когда, скользя по старым советским обоям, мебели, зеркалам, чашкам с водой, приготовленным, чтобы запивать таблетки, его взгляд выхватывал морщинистое лицо, он резко отводил глаза. Наверное, жизнь обязательно должна с годами портиться, скатываться в ужас болезней, старости и нищеты, чтобы умирать было не так жутко. Оттого столь пугающи смерти молодых… В любом случае сегодня ему предстояло хорошенько рассмотреть почтальоншу.

Однажды, когда Георгий в очередной раз прогуливался по небольшой квартире Марии Сергеевны, сзади раздался требовательный старушечий голос: «Хочу голубцов!» Бабка могла погибнуть в ту же секунду. Трудно представить, до какой степени он перепугался, но ничего не сделал. Первобытный страх, оторопь перед нездешним сковала Горенова по рукам и ногам, ведь в тот самый момент невозможно было поверить в реальность происходящего, будь то восстание мертвецов, материализации демонов или явление Сатаны.

Возникшую неловкость Мария Сергеевна разрешила самостоятельно, повторив ту же фразу ещё раз. Произнесённые вновь слова «Хочу голубцов» прозвучали точно так же, как мгновение назад. Совпадали и интонация, и ритмика. Георгию показалось, будто само время споткнулось, словно иголка проигрывателя об царапинку на пластинке. Только тогда он, наконец, заметил, что старуха смотрит как бы сквозь него…

После этого случая Горенов всерьёз заинтересовался физиологией сна. И, конечно, особенно его увлекло «снохождение». Правильно называть именно так, никакой не «лунатизм». Ночное светило вообще ни при чём, это средневековые глупости, как восьмилапая муха.

В слове «снохождение» Георгию слышалась какая-то «находка», успешные поиски. До поры не было понятно, в чём она могла состоять, но это здорово подпитывало интерес. Теперь же всё полностью прояснялось: в своё время он нашёл Марию Сергеевну, как отправную точку… Точка ведь может стоять не только в конце, но и в начале, верно?

Однажды во сне почтальонша рассказывала: «Я как-то болела… и водки не было… Керосин был… Керосином спасалась». С кем она говорила? Ясно, что не с Гореновым. Наверное, обращалась к тому же, кому он сам адресовал свои многочисленные вопросы. Но, став невольным свидетелем сказанного, Георгий еле сдержал резкий порыв смеха, который наверняка разбудил бы несчастную сомнамбулу.

В другой раз она начала со слов: «Однажды мне приснился овёс…» Интересно, как во сне она рассуждала про другую ночную грёзу. Что же такое виделось Марии Сергеевне? И в чём тогда состояла её подлинная (подлунная?) действительность? В старухе возникла какая-то загадка, манившая Горенова. Загадки, словно междометия, сужали кольцо… Но сегодня он знал, что пришёл сюда в последний раз. Возвращаться на место преступления Георгий не станет.

Ещё одна причина, почему он не взял с собой орудие убийства, скрывалась в самом рассказе «Пять апельсиновых зёрнышек». У Конана Дойла не вполне понятно, как именно погибал каждый из несчастных. Указывалось только, что на теле «не было обнаружено следов насилия, и не может быть сомнения в том, что покойный оказался жертвой несчастного случая». Горенову это импонировало. Он сам будто становился таким рационализированным «случаем». Но как же, собственно, действовать? В тексте первый «лежал ничком в маленьком, заросшем тиной пруду». Второй «упал в один из глубоких меловых карьеров». Третьего сбросили в Темзу с моста Ватерлоо. Убийства, похожие на случайности или суициды, – дело привычное в жанре, но это не отвечает на вопрос…

Прямо перед дверью хорошо знакомой ему квартиры Георгий надел хирургическую шапочку. Бережёного, как говорится, Бог бережёт. Он втёк в жилище старухи бесшумно и незаметно. Пусть Горенов бывал здесь много раз, а большинство вещей вокруг превосходило его по возрасту, сейчас всё казалось необычным, свежим, едва ли не новым. Он решил сразу снять куртку. Важно не вспотеть, а также сохранить её чистой, чтобы потом безопасно покинуть квартиру. В ходе убийства – кто знает, как пойдёт – рубашка могла приобрести недвусмысленные следы произошедшего, а верхняя одежда скроет под собой всё. Георгий характерным жестом бросил её на крючок в коридоре, но она с шелестом упала вниз. Тоже законы жанра.

Петелька-вешалка отсутствовала на этой куртке много лет, и он всё время об этом забывал. Кого попросить пришить? Ленку – неудобно, а с любовницами в последнее время отношения не заходили настолько далеко. Приходя в гости, Горенов отшучивался, будто таким нехитрым способом проверяет вежливость гардеробщиков. Петербургские, дескать, делают вид, что всё в порядке, а московские хамят. «Старушка в Малом драматическом на Рубинштейна, пока я сидел на спектакле, сама мне вешалку пришила!» Это, конечно, было неправдой. Историю про пришитую гардеробщицей петельку рассказал ему один знакомый. Более того, произошла она как раз в московской поликлинике. Но кто в такое поверит? Вот петербургский театр – да, пожалуй. Какая разница, было или нет? Останется лишь то, что вливается и смешивается с мифологией города.

Георгию удалось отвлечься на подобные мысли. Это, безусловно, радовало и успокаивало ещё больше. План был таков: пока Мария Сергеевна спит, нужно задушить её подушкой, стараясь не оставить следов борьбы. Сможет ли она оказать сопротивление? Вряд ли. Потом её следует оттащить в ванную и положить в воду, изобразив тем самым несчастный случай.

А если что-то пойдёт не так? Если не получится соответствовать рассказу? Допустим, Горенов заходит в знакомую комнату, направляется к спящей старухе… В этой ситуации отвратительно многое, но более всего – её внешний вид в сочетании с храпом и запахом от кожи, зубов, а также из желудка. Она столь ужасна… и беззащитна. Георгий подкрадывается всё ближе и ближе, внезапно Мария Сергеевна открывает глаза. Несколько мгновений непонимания, хотя что тут понимать?! Почтальонша кричит, он хватает лампу с прикроватного столика и бьёт её по голове. Уже никакого несчастного случая изобразить не удастся, но досадно не только это. Советская старая лампа… интересно, есть ли у неё название? Наверняка есть, как что-то может существовать без имени? Однако из предметов такого рода Горенов помнил только люстры «Каскад»… Кстати, была и одноимённая удочка-спиннинг. Они родственники?

Итак, вдруг лампа, название которой не удаётся восстановить, окажется малопригодной для подобных нужд? Пластик колется, металл гнётся, но Георгий продолжает колотить старуху по голове. Брызги крови на стене, на тумбочке, на полу, на нём… Нет, тогда и чистая куртка не поможет. Но рано или поздно это закончится, Мария Сергеевна обмякнет и более не будет подавать признаков жизни. Можно ли бездыханное тело всё ещё называть Марией Сергеевной? Месиво, прикреплённое к туловищу залитой кровью шеей, заставит любого усомниться. При таком развитии событий, конечно, стоило брать тесак и не бояться банальности.

Как там: «Руки его были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, всё более немели и деревенели… Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила». Нет, Горенов не Раскольников, всё вышло бы наоборот. Он бы лупил старуху с остервенением зверя, вкладывая максимум мощи и напряжения в каждый удар, будто стоило упустить лишь один миг, и решимость немедленно покинула бы его, уступив место шустрым сомнениям. Георгий этого не допустит! С каждым взмахом его орудие становилось всё легче, на пол сыпались осколки лампы. После окончания кровавого спурта сил у него не осталось совсем. Что теперь? Тащить практически обезглавленное тело в ванную комнату? Заливать водой? Зачем? Произошедшее даже близко не похоже на рассказ Конана Дойла…

Фантазия Горенова рисовала события столь правдоподобно и колоритно, что он действительно задумался, как следовало бы поступить… Эти яркие мысли занимали сознание довольно долго, возникнув, когда Георгий только подходил к почтальонше, пока она ещё дышала. Оставили они его позже, чем сердце старухи остановилось навсегда.

Писатель снял подушку с её лица. Странно, но, бездыханная, она уже не казалась ему столь отвратительной, несмотря на вытаращенные глаза, которые будто намеревались вылезти из орбит. Выходит, прежде его смущал именно храп. Неужели?

Когда Горенов вгляделся в «новое» лицо Марии Сергеевны, голова действительно закружилась, тут Раскольников был прав. Тем не менее пока всё шло по плану. Тащить её оказалось очень тяжело, но, изрядно попотев, он ухитрился поместить почтальоншу в ванну, после чего пустил воду. Возникла накладка с тем, что Георгий забыл заткнуть канализационный слив, потому пришлось ворочать сырое тело, прижимая его к себе… Горенов сильно намок.

Подождав, пока вода накроет Марию Сергеевну с головой, он снова перекрыл кран и отправился в коридор разыскивать вещи. Когда Георгий волок старуху по полу, то не заметил, как ногами она зацепила и потащила за собой массу предметов. Куртку удалось найти с трудом, но пакет, по счастью, оставался на месте.

Горенов оделся, вытащил из кармана зёрнышки и пять из них пересыпал в конверт, который разместил на полу, в метре от входной двери, будто послание, адресованное следующему вошедшему. Поразмыслив, он сам понял, сколь противоестественно это смотрится, потому переложил «письмо» на тумбочку возле кровати. Затем из пакета Георгий вынул мужские кроссовки, которые подбросил к обуви старухи. Ключи от машины на брелоке в виде голубого слоника он положил на стол. Возле раковины в ванной кинул небольшую копну светлых женских волос.

Хорошие, не сильно ношеные кроссовки Горенов недавно подобрал возле помойки и сразу засунул в этот самый пакет, не прикасаясь голыми руками. Ключи он нашёл на улице много лет назад. Слоника оставлять здесь было жалко, но симпатяга очень подходил по случаю, ведь его невозможно не заметить. Волосы пришлось собирать в бане. Довольно противно, но идея взять их в парикмахерской посетила его позже.

Чьё это всё? Откуда у старухи автомобиль? Кто приезжал? Почему ключи остались в квартире? Ах, так он ещё и босым ушёл… Здесь находился незаконнорождённый внук с беременной любовницей, требовавшей укокошить почтальоншу, чтобы заполучить квартиру? «Чёрные риелторы»? Случайные убийцы зашли по ошибке? Разгневанные «покупайцы»? Соседка-злопыхательница? Они что, дрались в ванной, и Мария Сергеевна исхитрилась ухватить её за патлы? Довольный Георгий представлял себе, как полиция ломает над этим голову. Важное правило детективного жанра: в поле зрения не должны попадать лишние предметы и детали, не имеющие отношения к делу. Расследования Холмса, Пуаро, Пинкертона, патера Брауна неизменно разыгрываются как по нотам. Можно иногда пустить сыщика по ложному следу, но и эта «фальшивая» траектория непременно тоже должна быть рассчитана так, чтобы в тупике нашёлся смысл. Однако Горенову предстояло менять законы! Это не литература, а жизнь. И тем, кто пойдёт за ним по следу, автор предлагал не порядок, но хаос.

Закончив, он оглядел квартиру, испытывая странные патетические чувства: сейчас Георгий уйдёт и не вернётся сюда, препоручив своё детище провидению… Нет, даже Провидению! Кто знает, кем окажется следующий человек, перешагнувший порог. Какие он сделает выводы? Как скоро догадается про «Пять апельсиновых зёрнышек»? Всё вдруг стало казаться таким важным! Каждая деталь! Каждая мелочь! Крайне важным, но… что с того? Что ему делать в связи с этим? Поправлять салфетки на столе и телевизоре? Половую тряпку убрать в туалет? Выкинуть заварку из кружки? Глупо… Всё так значительно, но оставаться здесь более незачем.

Горенов подошёл к входной двери и прислушался. Несколько минут ему мерещилось, будто кто-то ходит на лестнице. Хотелось думать, что это маляры. Но те уже сделали своё дело, и напоминание об этом застывало в виде отпечатка его ладони на стене. Очень плохо… Если бы не этот след, преступление можно было бы считать идеальным.

Чуть позже Георгий понял, что все доносившиеся шумы, голоса и фантомные шаги скорее всего залетали через открытые на лестнице окна или же так в его голове отдавался стук сердца. Ждать в плену иллюзии становилось невыносимо, потому он быстро вышел, закрыл за собой дверь и побежал вниз. Действительно, на улице галдели дети. Кто-то из них в будущем мог бы стать маляром… хотя вряд ли. Время не то. Стены теперь красят приезжие из бывших южных республик. Бывших южных или бывших республик? Нет, юг остался на месте, а во дворе шумели маленькие петербуржцы. Почему они гуляют в такой поздний час? Раньше дети давно спали в это время…

Горенов торопливо зашагал в сторону станции метро. Нужно было путать следы в городе, потому он заранее решил, что пешком не пойдёт, но, оказавшись в вестибюле, сразу пожалел об этом. Логика, которая виделась ему в таком плане, была весьма сомнительной. Истина, вылезшая из колодца, кричала на него: «Идиот!» Разумеется, теперь он запечатлён камерами видеонаблюдения во всех мыслимых ракурсах. Третью жертву в рассказе Конана Дойла сбросили с моста Ватерлоо?.. Так, быть может, его первая битва – это уже и есть Ватерлоо…

Говорят, петербургское метро – самое глубокое в мире. Ты словно спускаешься в могилу, а потом поднимаешься наверх. Только здесь, когда Георгий увидел вокруг так много людей… так много живых людей, он почувствовал перемену в себе. Никто не намекнул ему тихим, но ясным и отчетливым голосом: «Убивец!» Над ним не было Порфирия Петровича. Не могло быть, ведь за прошедшую четверть часа старуху, разумеется, ещё не нашли… Или всё-таки уже нашли? Кто-то же успел подучить всех в этом вестибюле жаться к нему как можно плотнее, смотреть с укором, и тогда он обязательно запаникует, выдаст себя.

Житель центра города, Горенов хорошо знал, как надо идти через толпу: прямо, уверенно, жёстко чеканя свои маленькие, едва возможные в силу тесноты шаги. Но главное, постоянно, едва слышно, но всё-таки чётко, повторять себе под нос: «Пысь, пысь, пысь, пысь, пысь». Или: «Пись, пись, пись, пись, пись». Со стороны это будет выглядеть вежливостью. Встречным покажется, что человек застенчиво шепчет: «Простите. Простите. Простите, пожалуйста». А на деле они – опять «они» – не заслуживают никаких извинений за то, что вам не по пути.

Теснота создавала ощущение, словно он лежал в ванной. Словно кто-то ворочает его, хватая за всё подряд, куда дотянется рука. Грубо, как будто Георгий и не жив вовсе. Скоро под ним заткнут дырку, и тогда – всё… А, нет, он потёк дальше, вниз по эскалатору, в глубину человеческой канализации и там выплеснулся на платформу, а затем вялой струйкой влился в вагон.

Ехать прямо домой под наблюдением видеокамер, разумеется, нельзя. Горенов решил выйти на конечной. Может, хоть так удастся запутать следы. Сначала вагон был заполнен изрядно, но, покидая подземелье исторического центра, он постепенно опустошался. За пять остановок до последней станции Георгий смог сесть, и только тогда он ощутил, насколько устал.

На следующей появились свободные сидячие места. Никто уже не стоял. Внезапно вошли четверо музыкантов: три мужчины и девушка, совсем маленькая, хрупкая, тоненькая… Почти такая же, как кларнет, который она держала в руках. На шее у неё вдобавок висела флейта. Двое мужчин – бородатый и лысый – играли на гитарах, третий – кудрявый – был обвешан разного рода перкуссией, словно новогодняя ёлка игрушками.

Почему они появились именно сейчас, когда публики осталось так мало? А, понятно, раньше им было бы не протолкнуться. Значит, в самое ходовое время группа обречена лабать по окраинами, не заезжая в центр. Но Георгия потрясло, как они играли.

Ребята исполнили песню «Red Hot Chili Peppers» – какой уж тут «Аквариум»… И дело не в моде. Композиция всё равно была старше, по крайней мере, девушки, а может, и кого-то из парней. Их выбор – не поколенческий, а культурный, эстетический. Такие люди не стали бы выступать ни с «Городом золотым», ни со «Стаканами», потому что они принадлежали к другому миру, к которому не имели отношения ни Гребенщиков, ни Горенов.

Барышня, на вид ей было лет двадцать, попеременно играла короткие соло то на флейте, то на кларнете. Перкуссионист интенсивно и самозабвенно молотил по своим инструментам, закрыв глаза и мотая головой, словно в экстатическом припадке. Гитаристы смотрели друг на друга и будто бы вели эротический музыкальный диалог, не обращая внимания ни на кого вокруг. Эти четверо выглядели такими счастливыми, сильными, не сомневающимися в себе… И играли очень хорошо, мастерски. Они точно не самоучки, приехавшие в город и сами себя провозгласившие музыкантами, уж Георгий-то в этом понимал. Ребята не спустились под землю от безденежья, они явно были здесь своими. И в Петербурге, и в музыке, и в метро.

Вдруг, исполнив очередную партию, девушка повесила оба инструмента на шею, сняла шляпу – да, вдобавок на ней был головной убор с полями – и принялась обходить людей. Смурные пассажиры не бросили ей ничего. Ни монетки, ни бумажки. Не подал и Горенов, потому что у него была с собой только пластиковая карта. Ему мгновенно пришло в голову, какая же это несусветная глупость с точки зрения детективного жанра. А если бы в ходе операции срочно понадобились наличные? Его лицо осталось бы ещё и в памяти системы видеонаблюдения банкомата.

Барышня закончила обход и вернулась к своим товарищам ни с чем. Тем не менее музыканты не прервали выступление. Они доиграли песню до конца, словно физически не могли её испортить. Девушка тоже снова взяла кларнет, а потом – флейту и сыграла положенные ей соло, которые зазвучали даже чище и лучше, чем прежде, поскольку оказались безвозмездными. Когда двери открылись, ребята пожелали всем хорошего настроения и ушли. Сколько жизни было в них… На мгновение Георгий подумал догнать музыкантов, отдать им свою карту, но такого психа они бы точно запомнили, а это не в его интересах… Он с усилием сдерживал порыв несколько секунд, а потом двери закрылись, и стало уже поздно. К тому же сумма на счету была немалая.

В рассказе об апельсиновых зёрнышках Шерлок Холмс признаётся: «Я потерпел поражение четыре раза. Три раза меня побеждали мужчины и один раз женщина». Горенов посмотрел по сторонам, но никто более в вагоне не разделял его воодушевления от слов Конана Дойла.

14

В кромешной тьме возле своего подъезда Горенов всё-таки разглядел то, что боялся увидеть уже давно. Его любимый тополь лежал распластанный во дворе вдоль тротуара. Дерево, подарившее Георгию столько радости, теперь умирало. В сущности, оно уже умерло. Ветки были собранны в отдельную кучу, как волосы в парикмахерской. Если бы только Горенов остался дома, находился в квартире, когда его валили, он бы обязательно услышал, выбежал на улицу, отстоял… Кому понадобилось? Кому помешал?! Георгий подошёл к пню. Тот выглядел очень странно… Похоже, тополь не спилили и не срубили. Его будто бы срезали ножом. Долго, методично, словно откусывали, выгрызали древесину маленькими кусочками. Как? Что за Кудеяр такой нашёлся? И сколько времени это заняло?.. За один вечер, пока Горенов убивал старуху, точно не справиться…

С тех пор прошло уже почти две недели. Каждый день он выглядывал в окно и смотрел на темнеющий ствол, лежащий поперёк двора. Похоже, теперь этот массивный кусок древесины ещё и не был никому нужен. От Марии Сергеевны новостей не поступало ни в прессе, ни по телевидению. Или, может, кто-то уже «прочёл» его литературное послание, но пока произошедшее является тайной следствия? Маловероятно. Всё равно сообщили бы, хоть без подробностей.

Переживания Георгия по этому поводу были противоречивыми. С одной стороны, он радовался, что скорое разоблачение ему не грозит, но с другой – печалился, ведь амбициозный план не спешил воплощаться в жизнь. Впрочем, в любом случае кто бы смог сделать правильные выводы на основании одной жертвы? Нужна была серия, только тогда об этих событиях заговорят, увидят в них связь.

Убийство старухи далось ему относительно легко в эмоциональном плане. Это тоже, с одной стороны, настораживало… Понятно, возраст Марии Сергеевны был почтенным, но нельзя же сказать, будто она «отжила своё». Горенов лично, собственной волей решил поставить точку в её судьбе именно здесь. Это он «продиктовал» небесной канцелярии, что можно отложить писчие принадлежности, диктант окончен.

С другой стороны, иначе в таком деле нельзя. Как переживать по поводу каждой жертвы, коль скоро его душа болит за всех людей, за всех читателей, за все книги сразу? Если положить на одну чашу весов почтальоншу с её скверным характером и дурным вкусом, а на другую – все мыслимые шедевры мировой литературы, то что перевесит? То-то же! Фёдор Михайлович, оставьте ваши россказни про «счастье всего мира не сто́ит…» Сто́ит! Другой классик учит: «Чтоб добрым быть, я должен быть жесток…» Это, знаете ли, ближе к истине. Приходится соответствовать…

– Почему ты замолчал? Было так интересно… – прошептала Вика, сидящая у него на коленях, своим немного писклявым, но нежным голоском. В её ушах блестели те же самые серёжки. Рукой она путалась в волосах Горенова. Что им всем дались его волосы?! Ладонь Георгия лежала на её бедре, достаточно высоко, чтобы наиболее проворные пальцы уже пролезли под юбку.

– Видишь ли, красота – это капитал.

– Вижу… – кивнула она и поднесла язык к его уху. – Капитал…

В принципе, уже можно было предложить ей пойти к нему, но Ленка пока ещё дома, обещала уйти около семи. «А что, к тебе женщина придёт?» – спросила она улыбаясь. Горенов ошалело посмотрел на дочь. Как можно ребёнку ответить: «Да»? Папе надо потрахаться. И что делать, если действительно «да»? Врать? Нет, нельзя.

– Да, капитал… Куда более объективный, чем, скажем, дар. Быть может, несколько менее надёжный, чем деньги, но наверняка более верный, чем талант. Так что при наличии самого минимума мозгов, способного обеспечить естественную осторожность, красивая девушка не пропадёт никогда. А талантливый мужчина, даже если ему временами благоволит удача, имеет все шансы сгинуть.

– А что же ему нужно, чтобы не пропасть?.. – Вика сама удивилась, услышав свой голос. Погружение языка в ухо собеседника заметно сказывалось на членораздельности. На самом деле Георгий услышал: «Та фто фе ему нуфно, фтобы не пвопафть». Тем не менее всё понятно.

– Ему нужно очень много везения… – ответил Горенов печально. Его лицо, казалось, уже не принадлежало человеку, настроенному на эротическое продолжение вечера.

Вика отстранилась и посмотрела на него вопросительно.

– …И мне очень повезло, я встретил тебя, – быстро сориентировался он.

Девушка довольно кивнула и принялась штурмовать языком его ротовую полость, обхватив голову двумя руками. Он отвечал, вялыми конвульсивными движениями. Против секса Георгий, разумеется, ничего не имел, но определённо предпочёл бы перейти к нему без всего этого. «Кстати, когда же, наконец, найдут старуху?» Только Горенову, держащему левую руку на тугой округлости молодой женщины, могло показаться, будто эта мысль пришла «кстати».

Вторая конечность заползла в изгиб её талии и начала обживаться там. Вика могла кружить головы, когда не надевала этот свитерок. А особенно когда снимала его. Что это было за чудесное превращение!.. Из скромного, очаровательного, нежного мышонка в изогнутую и упругую бестию. Наверняка многие хотели сжечь шкурку царевны-лягушки, чтобы девушка осталась последней навсегда. Зачем так одеваться? На презентации она выглядела совершенно иначе, куда вульгарнее, порочнее. Почему? Георгий не мог придумать объяснения, кроме одного: излишнее мужское внимание слишком досаждало Вике.

В жизни каждой женщины обязательно найдётся другая, которая настойчиво убеждала её, что рано или поздно она непременно окажется на панели. Когда таких весталок много – это повод задуматься. Как правило, подобные «предзнаменования» исходят от старших дам. Они могут найтись среди коллег по работе, завистниц. Часто в подобной роли выступают учительницы, реже – воспитательницы в детском саду, опытным взглядом оценившие потенциал. В случае Вики ею была родная мать, что, пожалуй, обиднее всего.

Проникая внутрь Горенова языком, она безусловно приглашала его также оказаться в ней. Впрочем, что за вздор, он проникнет гораздо глубже, гораздо лучше, гораздо полнее, гораздо надёжнее. Опытный мужчина… Не то что все эти похотливые юнцы, из-за которых и на йогу-то не сходить. Встала в адхо мукха шванасану и самой противно. Буквально физически ощущаешь, сколько взглядов не просто касаются, не скользят, не ласкают, а буквально лезут внутрь, прямо «туда»! И мысли всех складываются в однообразный отвратительный хор. Сколько ей приходилось слышать этих слов… А ведь в йоге так важно душевное спокойствие… Или духовное? В любом случае с её фигурой добиться умиротворения удавалось только в сугубо женской группе, но ведь хоть один обязательно придёт. Впрочем, и среди дам липкие завистливые взгляды порой не давали расслабиться. А Вика так любила йогу. Что ж, в жизни ей неоднократно приходилось лишаться того, что она любила.

В век Ютуба можно, конечно, заниматься дома, но тренер всё-таки предпочтительнее. А индивидуальный инструктор – слишком дорого. Чтобы позволить его себе, пришлось бы убедиться в маминой правоте, а это намного хуже, чем переспать с нелюбимым человеком.

В общем, зависть, похоть, красота и любовь к йоге толкали девушку в пучину несчастья, из которой её теперь резко вытягивал Горенов. Как долго она его ждала! Сидя на нём и уже эмоционально отдавшись, Вика будто бы говорила: «Ну, что, мама, пошла я на панель?» Без сомнений, та умерла бы от зависти, если бы видела их сейчас. И нужно сказать, что подобные мысли в текущих обстоятельствах тоже вряд ли показались бы кому-то «кстати».

– …Но капитал этот вам, конечно, очень нужен, – продолжал свои логические выкладки Георгий, когда девушка немного запыхалась, – ведь женщиной быть значительно дороже. Колготки, – он провёл рукой по её бедру, – косметика, уход за собой, средства гигиены раз в месяц. Вам необходимо быть красивыми… Очень красивыми.

Простые слова, граничащие с глупостью, но как это у него получалось? Кому ещё под силу сделать комплимент, упомянув прокладки?

– А мужчине нужно быть умным, – попробовала Вика соответствовать, млея на его коленях.

Ей было известно, что она красива. Как чеховская Соня из «Дяди Вани», только наоборот. Та слышала за спиной разговоры, в которых её называли милой и доброй. До Вики же постоянно доносились мнения о её заднице, ногах, разные глаголы, а то и просто восхищенное посвистывание. Когда не хватает слов – верный признак. На деле она, пожалуй, немного завидовала Соне. Неожиданно? Но факт. У неё были большие сомнения в том, что рано или поздно ей доведётся увидеть небо в алмазах. И уж точно она не решилась бы никому этого пообещать. Как вообще можно быть уверенным в чём-то таком? Вика привыкла сомневаться. До сих пор она не исключала даже того, что когда-нибудь и правда окажется на панели. Но как же обидно и несправедливо это будет! Ей, читавшей Чехова, придётся стоять на проспекте, отмораживая придатки в сетчатых колготах. А ведь здоровые яичники так нужны, чтобы дать жизнь прекрасному ребёнку.

Вика была искренней и действительно предпочла бы счастье с умным, пусть и небогатым мужем, которого интересно любить ушами. Многие говорили, что таких, как она, не бывает. Слышать это всякий раз казалось странным и не очень приятным. Таковы уж их негласные семейные традиции: мать родила её от кандидата наук, чей уход так и не смогла простить ни себе, ни дочери. Потом жила с университетским преподавателем, любимым Викиным отчимом, к которому Ольге не удалось привязаться. А этот испанец… он никогда не станет членом их рода. Собственно, мама тоже им больше не является, носит фамилию Гарсия. Семья Вики теперь немногочисленна, это она одна. И ей нужен умный. Вот только бы ещё йогу с индивидуальным тренером…

Несколько раз девушка пробовала встречаться с инструкторами, но эти ребята, как правило, оказывались непроходимыми тупицами. В лучшем случае они горделиво бросались цитатами из индийских трактатов, но ни одной собственной мысли их головы не хранили.

Да, безусловно, хорошо, если её мужчина окажется вдобавок красивым и верным… и заботливым… Уж кто-кто, а она, наверняка, заслуживает такого. Потому Горенов выглядел очень перспективно. А то, что у него есть некая Лена, даже неплохо. Подобное обстоятельство могло бы смутить ровесницу отца, но не сверстницу дочери.

– Боюсь, это не так… То есть… Видишь ли, мы над этим не властны. Ум не купишь. Для красоты можно многое сделать за деньги. Конечно, такую, как у тебя, не выменять ни на какие сокровища, но что касается мозгов… Если их нет, то усилия бесполезны, – Георгий говорил нарочито высокопарно и нежно, но ему нравился ход разговора. С ним давно никто не беседовал на такие темы. Надю и Лену они мало интересовали, обсуждать их можно было только с Борисом… Кстати, как он там? Надо обязательно узнать и помириться.

– А книги?.. Если есть деньги, ты же можешь покупать любые книги… Можешь путешествовать, смотреть города, ходить в самые лучшие музеи… – произнесла Вика игриво и мечтательно.

– Чудо моё, – Горенов знал, пришло время для притяжательных местоимений, – для книг и музеев уже нужно иметь ум. Культура гибнет из-за того, что безмозглые люди постоянно путешествуют. Вот приехал некто в какое-то удивительное место. Зачем? Для чего? Что ему там делать? У него в голове одна идея: надо что-то купить. Только посмотри, исторические центры лучших городов мира – это сплошные бутики… – Мысль Орловой вызывала в нём всё больше согласия и понимания. – Люди едут в Верону или в Париж не ради Лувра, центра Помпиду или Нотр-Дама… Они не знают для чего едут. Просто потому, что так принято.