Текст книги "Пловец Снов"

– А как же тогда? – растерялась девушка, в фантазии которой уже робко проступал абрис их совместного отпуска.

– Для головы полезно много работать, если речь идёт об умственном труде, – улыбнулся Георгий. – Помнишь, как у Чехова: «Мы будем работать…»

Вика онемела. Откуда он узнал о Соне? В происходящем ей виделось уже что-то мистическое, едва ли не фатальное. Впрочем, именно фатальное! Она будто смотрела в рот собственной судьбе, сидела у неё на коленях и ничего не могла сказать.

– А ведь вы сами сразу начинаете ревновать нас к работе, правда? – ехидно спросил Горенов, улыбаясь всё шире.

– Нет… Я бы никогда… – Вика даже немного побледнела, но обрадовалась. Быть может, именно из-за этого он и расстался с женой? А она не станет… Ни словом… Ничем!..

– Правильно, – кивнул Горенов. – Нельзя ревновать к творческой работе. Это всё равно что считать изменой непорочное зачатие.

– Ты такой умный… – прощебетала девушка.

Георгию всё больше нравился производимый его словами эффект. Он решил «добить», воспользовавшись давней фразой, возникшей когда-то в разговорах с Борисом:

– Спасибо… Но запомни, гордиться нужно не прилагательными, а глаголами… Причём желательно – прошедшего времени, совершенного вида…

Как правило, ей легко было угадать мысли, посещавшие мужчин при её появлении. В них тоже были глаголы прошедшего времени, но чаще – сослагательного наклонения. Соответствующие им действия не вызывали гордости… Она же, в конце концов, не труба, не ёмкость. «В женщине должен быть скрытый объём», – задумчиво говорил один друг её матери, ставший впоследствии и Викиным любовником. Если так можно сказать, поскольку к любви это не имело никакого отношения. Корень «люб» был ни при чём. Однако задрапированная в этой фразе умеренная скабрёзность, пожалуй, ей нравилась. В конце концов, то была не его, а её идея.

Горенов же манил ещё и тем, что рассуждал о чём-то таком прекрасном и далёком от её восхитительного тела, что казалось, будто он сейчас с ней не только ради секса. Неужели? Пусть это заблуждение. Сколько таких ошибок она допустила. Он точно не станет самой страшной. Девушку в данный момент занимал лишь один вопрос: она его уже любит или ещё пока нет? Всё происходило так необычно… Может, это и есть подлинная любовь? Или, напротив, здесь нет никаких чувств, но только желание показать маме, чего она стоит? Самой ей никак не разобраться… А какая, чёрт побери, разница?

Дома у Георгия разобраться, наконец, удалось. После секса она таяла на нём, словно мороженое. Похоже на литературный штамп, но был нюанс. Девушка ощущала себя совершенно конкретным, тем самым пломбиром, который Вике купил отец, когда вернулся к ним ненадолго. Ей шесть лет. Солнечный июнь. Она помнила, как сидела на кухне с вафельным сосудом в руках и не могла осмелиться его ни лизнуть, ни откусить. Девочка была готова хранить это драгоценное лакомство всю жизнь, словно реликвию, но сладкая жижа неумолимо текла по рукам, по столу, вот-вот она капнет на паркет. Из комнаты доносились громкие и не очень отрадные слова, но Вику это не волновало. Внезапно она казалась себе счастливым ребёнком. Как мамонтёнок из мультика. Пусть дальше не было ничего хорошего, этот стаканчик она запомнила на всю жизнь и не надеялась, что он когда-нибудь случится вновь. Но сейчас девушка текла по лежащему под ней мужчине, прилипала к нему, пропитывала его своим сахаром так, чтобы не отмыть, чтобы навсегда. Об этом кричала мама, в слезах вытирая паркет. Неужели он захочет отмывать? Теперь Вика более не сомневалась: ничего подобного она прежде не испытывала ни к кому. Тот факт, что точно такая же мысль посещала её в прошлом неоднократно, упорно отказывался всплывать в памяти.

Горенов был весьма доволен собой. Девушка казалась ему очень красивой. Такой изящной, прекрасной партнёрши у него не было давно. Тонкие черты лица, маленькие ушки, большие глазки, вздёрнутый, аккуратный носик… Сам Георгий хорошо выглядел не всегда. Закончив свой «морской» период жизни и переехав в Петербург, он себя изрядно запустил. Со щёк исчез естественный румянец, Горенов обрюзг и начал смотреться не так вызывающе свежо в литературной среде. Всё переменилось в один вечер, когда маленькая Леночка – ей было года три – прибежала к нему и, глядя своими влажными глазами, спросила: «Папа, а ты никогда не умрёшь?» С тех пор Георгий начал прилагать немалые усилия, для того, чтобы в его «нет» просочилось как можно меньше лжи. Исключить её совсем на его месте не смог бы никто, даже Фауст.

Прекрасное в своей безыскусности поведение Вики в постели его чуть ли не растрогало. Горенова возбуждала сексуальная наивность и простота. Декадентские изыски и ухищрения, типа удавок на шее, плёток, доминирования, прищепок и шипов будоражили существенно меньше. Как правило, всё это было нужно людям, у которых слишком многое осталось позади, а впереди ждало лишь механическое повторение, навевающее излишне нежные воспоминания. Георгий помнил, как жена однажды, когда они собирались заняться любовью, в рамках то ли пришедшей ей в голову, то ли вычитанной где-то «игры» ткнула его шилом в плечо. Ошалев от боли и неожиданности, он выписал ей такой удар справа, что Надежда кубарем скатилась с кровати и ударилась головой об тумбу. Сломанный зуб пришлось долго лечить, а стоматология и протезирование – очень накладно, между прочим. Но это всё – потом. Последовавший секс в крови был фантастическим. Более до развода между Гореновыми ничего подобного не происходило. А как они вместе смеялись тогда, сидя на полу после синхронного оргазма. Надо же такое придумать, шило в спальню принести… Но в данный момент с Викой из всех эротических игр Георгий выбрал одну, самую главную: Адам встречает Еву, и от того, как он её трахнет, зависит решительно всё!

Нужно сказать, что богатой разнообразием половой жизни у девушки за плечами действительно не было. Первый её любовник – юный похотливый дегенерат, который совершенно не мог терпеть – на робкий Викин вопрос: «А что мне делать?» – задыхаясь, ответил: «Ничего, просто лежи» – и сразу ввёл свой член. Она это запомнила. Она вообще хорошо запомнила тот день.

Горенов знал, что барышни с её внешностью часто убеждены, будто в постели им не нужно утруждаться, достаточно лишь присутствовать. Фундаментальный, раздиравший Гамлета на куски дуализм «быть или не быть» разрешался ими с лёгкостью: вроде лежит на кровати, а вроде и нет её. Впрочем, большинство мужчин это полностью устраивало, и Георгия в том числе.

Тем не менее от многих обладательниц примечательной внешности, исповедующих похожие взгляды, Вику отличали покорность и выраженное согласие, с которыми она это делала. Её фантастическое умение отдаваться так, что каждая пядь тела будто шептала: «Я твоя». Это завораживало, потому ни один любовник до сих пор не смог её забыть. Сама же она сейчас не помнила никого, кроме Горенова, по которому стекала дочерним пломбиром.

Они лежали с открытыми глазами и внимательно слушали молчание друг друга. Никто не решался заговорить первым. Но если девушка наслаждалась стуком их сердец в тишине, то Георгия безмолвие скорее угнетало.

– Почему ты меня тогда спросила про страницы? – не выдержал он.

– Что? – не поняла Вика, ожидавшая… нет, скорее надеявшаяся вовсе не на такие слова.

– Ну, тогда, на встрече.

– Я поняла, но… я же тебе уже говорила… Почему ты вдруг решил снова об этом спросить?.. Именно сейчас…

– Меня очень удивил твой вопрос… А почему ты забыла, книгу?

– Как можно сказать, почему забыла?.. – огорченно усмехнулась она. Значит, он всё-таки заметил. – Просто забыла и всё. Я не нарочно… Ты мне дашь другую?

Вика лукавила, Горенов попал в точку. Девушка вовсе не случайно, а специально оставила книгу на стуле. Вся ситуация с этим нелепым вопросом была ей неприятна, и вспоминать о ней, о маме с фамилией Гарсия лишний раз не хотелось. Совсем глупо платить за эти неизбежные воспоминания, которые будут стоять на полке и отсвечивать до тех пор, пока с оказией не переберутся в Испанию. Потому и оставила… Трусливо сбежала, стыдясь того, что книгу, подписанную Ольге и Уильяму, кто-то купит теперь лишь по невнимательности, а потом, открыв дома, огорчится, но будет уже слишком поздно. Кого-то она всё-таки подвела в тот вечер… А сейчас получается, что подвела любимого… Ладно, ладно, это же про себя, а не вслух. Пломбир моментально засох и превратился в неприятную жесткую корку, засиженную мухами.

– Люма тебе её разве не передала?

– Нет, а кто это?

Действительно, как Орлова могла отыскать эту девушку? И почему он до сих пор размышляет о Вике как об «этой девушке»? Насколько маловероятным казалось, что ему самому когда-нибудь удастся её найти? Но он очень захотел и нашёл… «Может, это судьба?» – спокойно подумалось Горенову. Для него такая мысль звучала куда менее монументально, чем для неё. Ну, судьба и судьба… В конце концов, мало ли он встречал на улицах людей, которые приходили к нему на презентации? Иногда даже Георгий их узнавал, а они его нет. И что с того?

– Надо ей позвонить… Это мой редактор, – сказал он серьезно и попытался встать, хотя это определённо противоречило Викиным желаниям.

– А ты бы хотел, чтобы я о чём тогда спросила?

Пришлось остановиться и задуматься. Легко рассуждать, почему заданные вопросы плохи, но какая тема была ему действительно интересна? О чём бы он хотел поговорить с «этой девушкой», столь пронзительно вульгарной тогда и поглощающее нежной здесь и сейчас?

– Я ещё думала спросить, о ком сложнее писать, о мужчинах или о женщинах, – призналась Вика и залезла по нему чуть выше, будто намекая изгибами своего тела на правильный ответ.

Вопрос Горенову очень понравился, но отвечать он не спешил. Это вызывало беспокойство.

– О женщинах, наверное? – продолжила подсказывать она.

– Вообще говоря, зависит от человека, – Георгий сам почувствовал, что слишком затягивает, а потому решил поразмышлять вслух, – но скорее о мужчинах. Видишь ли, есть много довольно глупых и тем не менее расхожих мнений, ставших присказками. «Краткость сестра таланта». Вовсе нет, они вообще не родственники. Есть масса прекрасных, хоть и многословных писателей. «Всё гениальное просто». Бред! Очень немногое из гениального действительно просто. «В споре рождается истина». Абсурд! В споре рождается только конфликт. Появление истины в ходе полемики – это случайность, происходящая не благодаря, а вопреки. «Талантливый человек талантлив во всём». Ахинея! «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Глупость! Что не убивает, вполне может оставить нас немощным инвалидом. В этом же ряду находится и общая точка зрения, будто женщины – сложные существа, и в них обязательно присутствует «какая-то загадка». Загадка дамы – это её прошлое плюс её подлинные желания, только и всего. Тут играет роль, что вы, барышни, слишком часто поступаете вопреки здравому смыслу. Мужчины не могут объяснить ваших поступков с позиций логики, которой привыкли руководствоваться. Однако всё названное вовсе не создаёт загадку, это создаёт проблему. А так женщины ничуть не более замысловаты. Скорее наоборот. Нами часто управляют идеи. Свои собственные или чужие… Например, почерпнутые из книг. Порой они захватывают всю жизнь человека, полностью контролируя, подчиняя его волю. А уж идеи могут быть какими угодно: и тривиальными, и очень непростыми. Именно потому я бы сказал, что писать о мужчинах сложнее. Женщину ведут по жизни инстинкт и красота. Это прекрасно! – Оратор понимал, что ходит по грани бездны, потому срочно был нужен эффектный финал. – Поверь, самое замечательное в моей судьбе то, что я, будучи мужчиной, работающим в книжной сфере, общаюсь практически только с барышнями, – сказал он и поцеловал её в ухо.

Было громко, как-то очень вызывающе, но по-детски мило. Никто из Викиных «бывших» никогда прежде не целовал её сюда. А жаль.

– Тебя послушать, мы куклы какие-то картонные… – сказала девушка, но в этих словах не слышалось недовольства. Она б ничего не имела против того, чтобы остановить это мгновение, но, как назло, никто не предлагал. Наверное, он прав, потому и Мефистофель приходит только к мужчинам…

– Вот, заметь, женщины всё время говорят «мы». И действительно, у вас есть глобальная общность целей, задач, устремлений. У мужчин же нет никаких «мы». «Мы» для нас может значить только «не женщины». Иногда так уместно сказать о компании самых близких друзей, об одноклассниках, о тех, с кем ты служил в армии или ходил в поход… Хотя какой поход без девушек, правда?.. Но «мы» на гендерном уровне не существует. Нет местоимения, объединяющего всех представителей сильного пола. У каждого своя идея. Своя! Даже если у кого-то они похожи или совпадают, мужики всё равно не становятся «мы». Напротив, это злит и разобщает ещё больше.

– А какая идея движет тобой?

Горенов ждал и опасался этого вопроса.

– Понимаешь, об этом нет смысла говорить. А может быть, и нельзя… Настоящие идеи превращаются в дела, а не в слова.

– В глаголы совершенного вида? – спросила девушка с лицом прилежной ученицы, которое не надевала уже много лет.

– Да, умница моя, – улыбнулся Георгий и снова потянулся, чтобы поцеловать. Она попыталась подставить ему ухо, но он настойчиво искал губы.

– Ты бы удивилась, если бы узнала, о чём я сейчас думаю… – произнёс Горенов загадочно. – То есть не прямо сейчас, а в эти дни, недели. Над чем я работаю в данный момент…

Сказав это, он несколько переменился в лице. Создавалось впечатление, будто удивился и он сам.

– А ты мне не расскажешь? – игриво спросила Вика.

Он покачал головой.

– А если я очень попрошу? – Она приподнялась на руках и её маленькая прекрасная грудь тоже заглянула Георгию прямо в глаза. – А знаешь, о чём я сейчас думаю? Знаешь, что я сейчас сделаю? – спросила она, всё приближаясь к нему.

Горенов, улыбаясь, кивнул. Он угадал. Угадал точно. Когда они закончили, уже стало пора собираться и уходить, Лена дала им только три часа. Что ж за дела?! Пришла, попросилась пожить, а теперь выписывает ему «розовые билеты». Впрочем, Георгию ни к чему замятинское право каждого на каждую. В «мы» он точно себя не включал. «Мы» – лишь «они», без него.

Ему нужна была только Вика. Это стало ясно так внезапно, что Горянов сам удивился… Георгий давно заметил, что, гласная в его фамилии могла дрожать, в зависимости от обстоятельств. Сейчас он чувствовал себя не Гореновым, не Горюновым, а кем-то другим…

И ведь не попросишь Ленку освободить помещение… Что там эти её восемнадцатилетние проблемы?! Чистый инстинкт: самка-дочь и самка-мать конкурируют за жизненное пространство, но загрызть друг друга всё равно не решатся, не принято. Потому создают больше неудобств окружающим, чем себе.

Ему нужна была только Вика.

– Скажи, ты веришь в любовь с первого взгляда? – спросила она, застёгивая юбку. Вопрос прозвучал настолько вовремя, что Горянов подумал, будто девушка слышит его мысли.

– А ты полюбила меня с первого взгляда? Тогда, на презентации? – ехидно спросил он.

– Кто тебе вообще сказал, что я тебя полюбила? – ответила она озорным голоском.

– Мы так и будем задавать друг другу вопросы?

– А ты что предлагаешь?

– Ты начала разговор, ты и предлагай.

– Тогда ответь.

Георгий пытался уклониться не случайно. Нет, он не верил, но как об этом сказать ей? Да и зачем говорить? С первого или не с первого, любовь или не любовь, он определённо чувствовал что-то большое, важное к этой девушке, которая из-за мамы, по чистой случайности, однажды пришла на встречу с ним… к нему. Какая разница, как это называть, если она теперь ему нужнее, чем другие?

Молчание звучало обидно. Вопрос имел принципиальное значение, и Вике хотелось как-то обнаружить себя в ответе. Может, не прямым текстом, но так или иначе… Она ведь всё сделала для него.

– Как ты думаешь, бывают на свете люди, предначертанные друг другу? Единственные… Которых ищешь, ищешь, ищешь… Кто-то так никогда и не находит.

Крайне неловко было говорить на подобную тему сразу после секса. Большая ошибка. Она сама уже пожалела, что завела этот разговор ещё до того, как Горянов начал отвечать. Вопроса, стоящего таким образом, он избежать уже не мог. Врать совсем не хотелось. Вика была ему дорога, и именно потому важно сказать всё, как есть.

– Да ну что ты… – Он на всякий случай крепко прижал её к себе. – Очередное общепринятое заблуждение. Кажется, Шкловский писал: если в блокадном Ленинграде мужчину и женщину оставить зимой вдвоем в неотапливаемой квартире, то рано или поздно они обязательно поженятся. Если вдуматься, это одна из самых грустных, но в то же время неоспоримых истин. Посуди сама: допустим, каждому человеку действительно предначертан кто-то один. Каковы у них шансы встретиться хоть раз? Давай конкретно, кто тебе сказал, что он будет жить в одном из тех городов, в которых ты когда-нибудь побываешь? Может, конечно, потому все и любят путешествовать… Но кто сказал, что вы будете говорить на одном языке? Любой здравомыслящий человек посмеялся бы над этим. – Георгий продолжал, прижимая девушку к себе всё сильнее: – Заметь, как это незатейливо и безотказно устроено у растений: кто вырос рядом, тот и муж. В сущности, семена падают в землю случайно. Так и люди случайно встречаются. Могут жить с одним, с другим, с третьим. Всё это так недолговечно, так хрупко. Словно кто-то играет в кости. Только кто?

Руки Горянова покрылись «гусиной кожей», зубы застучали, по телу пробежал озноб. Он словно ощущал холод блокадной зимы. Кругом смерть и враги. То есть самих врагов прямо здесь нет, но они рядом, потому могут ворваться в любую минуту. Тогда всё, конец. Повсюду слышится речь на языке, которого Георгий не знает. То есть пока никто на нём не говорит, вокруг свистящая тишина, или нет – пули и бомбы, – но везде мерещатся эти непонятные смертоносные слова, как предтечи грустных глаголов совершенного вида. Это ощущалось так живо. И пусть кто-то посмеет теперь сказать, будто он не ленинградец! Но рядом – она. И вот что удивило Горянова: ему совершенно не было страшно. Не страшно зимовать, а может, не страшно даже погибнуть здесь и сейчас с этой девушкой, которую он прижимал к себе. Что, если всё-таки существует любовь с первого взгляда? Допустим, сначала Георгий отреагировал на её внешний вид, на ротик, на фигуру, но, возможно, уже тогда за этим скрывалось нечто менее обыденное, чем похоть?

Вика резко присела, чтобы выскочить из объятий. Она схватила остатки своей одежды и побежала в коридор. Хотелось как можно скорее оказаться на улице. В данный момент она тоже ничего не имела против бомбёжек. Внезапно в замочной скважине заёрзал ключ, Лена открывала дверь.

– Вика, – быть может, он впервые назвал её по имени, – что ты? Ты меня не так поняла… То есть… Подожди… Не уходи.

Горенов рванулся за ней, но в прихожей уже стояла дочь, наблюдавшая, как неизвестная ей девушка торопливо обувается. Хороша! Молодец, папа…

– Викуля, подожди, пожалуйста. Прости меня… – Очень неловко было произносить всё это при Ленке. – Ваше поколение пока не понимает… Всё могло прозвучать странно и страшно… Вы отказываетесь верить, но послушай меня… Потому вы и делаете себе татуировки с именами, бабочками, драконами и иероглифами… Здесь нет никакой катастрофы, жизнь такова…

– О, я этого тоже наслушалась, – перебила его дочь, показывая всем розу в треугольнике, чернеющую на запястье. В своё время ответа на вопрос, что сие значит, отец добиться не смог. «Так… Ничего…» Роза – любовь, красота, недоступность, женственность, жизнь, цветение, тайна, молчание, радость, слава, печаль… Выбирай, Горенов! Треугольник – это любое триединство. Душа, разум и тело. Небо, земля и человек. Мать, отец и ребёнок. Отец, сын и дух. Инь, ян и хрень.

Георгий действительно не мог взять в толк, когда все люди вокруг успели покрыть себя татуировками. Вроде ещё вчера ничего подобного не было. Теперь же, куда ни глянь, с головы до пят, включая довольно пожилых…

Гостья не взглянула на Ленину руку, не подняла глаз. Быть может, именно потому та и не заметила на девушке знакомые серёжки.

– Замолчи, дура! – Горенов едва ли не впервые был так груб с дочерью. Она удивлённо пожала плечами, продолжая с интересом и растерянной улыбкой наблюдать за происходящим. – Вика… Я к тому… Татуировки делают люди, не представляющие себе, как на самом деле может измениться жизнь. Что вообще может произойти! Например, разве я мог ожидать, что у меня появишься ты?! Если бы мне об этом кто-то сказал две недели назад, я бы не поверил! – кричал Горюнов в открытую дверь. Торопливые женские шаги уже не были слышны. – Вика… – Он взглянул на Лену. – Вика, не подумай, это моя дочь. Я тебе говорил, Вика…

Он схватил куртку, одновременно нащупывая ногой ботинки.

– Сом, что ты делаешь? Она же моя ровесница! – произнесла Лена недоумённо. – Ты правда побежишь за ней?

– Выметайся отсюда сегодня же, поняла? – ответил отец настолько спокойно и холодно, что жутко стало даже ему.

Её глаза наполнились слезами. Дочь посмотрела на него точно так же, как тогда, в детстве. Они в школе праздновали «папин день», потому детям задали выбрать и выучить стишок по случаю. Леночка спросила у него совета. Он подсказал взять из Пушкина и открыл нужную страницу красивой красной книги с золотым рисунком. Георгий до сих пор отлично помнил свою крошку, поднимающуюся на сцену и декламирующую: «Прибежали в избу дети, / Второпях зовут отца: / „Тятя! Тятя! Наши сети / Притащили мертвеца“». Он считал, что это был успех, а она вовсе не хотела, чтобы над ней смеялись.

– Ты никогда в жизни не бегал за мной, – сказала дочь и отправилась в комнату квартиры, которую больше не могла называть своим домом.