Текст книги "Мать химика"

XXIV глава

Зимой 1850 года Мария Дмитриевна вместе с детьми приехала в Санкт-Петербург. Окончательно отчаявшаяся, разуверившаяся в родном брате, она, тем не менее, с Божьей помощью и повинуясь неким тайным чутьём, всю жизнь оберегавшим её, отправилась в столицу – таково было непоколебимое желание обустроить младшего сына на поприще наук. Хмурый город встретил новых гостей серыми небесами и вьюгой, что кружила на мостовой, на широких проспектах, между грустными домами. Елизавета сильнее кашляла – тяжёлая, полная испытаний дорога поколебила и без того её слабое здоровье. Мария Дмитриевна, крепко сжимая руку Мити, словно боясь потерять его, озиралась по сторонам каким-то нерешительным, диковатым взором, а хлопья снега оседали на её лице, превращаясь на нём в холодные капли.

– Вот и конец пути, – тихо, самой себе проговорила она, стараясь не нарушать покоя зимнего города.

Стоящая рядом Елизавета, подумав, что мать обращается к ней, поспешила возразить:

– Матушка, это не конец, а лишь начало. И как знать, не пришлось бы нам вновь возвращаться обратно?

Мария Дмитриевна обернулась к ней, улыбнулась, как улыбаются несмышлёным детям, ответила:

– Нет, Лизонька, чует моё сердце – Санкт-Петербург примет нас в своих чертогах.

В тот же день Менделеевы обосновались в небольшой комнатке в чердачном помещении, что располагалась в Ртелевом переулке. Деньги практически кончились, и вырученные средства от продажи фабрики и дома Мария Дмитриевна оставила для дальнейшей учёбы Мити, а вдовьей пенсии едва хватало на самое необходимое. И вот наступил тот день, когда ей пришлось искать для сына лучшего учебного заведения. Повинуясь тайным чутьём перед лицом будущего детей своих, Мария Дмитриевна, собрав остаток сил, вместе с Дмитрием отправилась в комиссию по образованию и культуре. В первом же кабинете её ждало разочарование: большинство университетов не могут принять нового студента, но можно попытаться определить юношу в медико-хирургическую академию, ибо хороший врач всегда в цене. Поблагодарив за помощь, Мария Дмитриевна ранним утром следующего дня поехала в академию, но и здесь – чувствовало её сердце, их не ждало ничего хорошего. Ректор поначалу наотрез отказался даже слушать её прошение, но в конце, сжалившись над несчастной вдовой, попросил женщину в свой кабинет, дабы обговорить дальнейшие действия.

– Я внимательно и доходчиво рассмотрел дело вашего сына, сударыня, но боюсь разочаровать вас.

– Поймите! – воскликнула Мария Дмитриевна, чуть поддавшись вперёд. – Мой сын, хоть и совсем юн, но очень талантливый мальчик, я сама занималась его образованием.

– Я всё понимаю, сударыня, но Дмитрию Ивановичу нет даже семнадцати лет.

– Это было моё решение – отправить сына в гимназию раньше положенного срока.

– Возможно, сие было поспешным решением, ибо, заглянув в его школьный аттестат, я оказался весьма разочарован. У вашего сына много плохих отметок, а вы собираетесь устраивать его в академию.

– Я понимаю и осознаю, что в детстве Дмитрий был непослушен и беспечен, ему всем сердцем нравились точные науки, гуманитарные же предметы он решительно отвергал.

– И каким образом ваш сын собирается учиться в нашей академии?

– Прошу вас! – с мольбой в глазах, из последних сил сдерживая слёзы, воскликнула Мария Дмитриевна. – Мой сын поистине способный мальчик, в том не раз убеждались учителя по математике и химии. Пожалуйста, дайте ему хотя бы единственный шанс.

Ректор был глубоко тронут просьбой матери – этой маленькой одинокой женщины в чёрном вдовьем одеянии, и как человек высоких, благородных порядков не посмел отказать в просьбе даме. Был назначен день, когда Дмитрия проэкзаменуют, чтобы понять: подходит ли он на роль студента медицинской академии или нет.

В назначенный час юноша в сопровождении одной лишь матери вошёл в высокое здание Академии, на него пахло духом глубокого разума, тайных познаний, обитающих в этих толстых, каменных стенах. Преисполненный решимости и благословением родительницы своей, Дмитрий верил в себя, без тени сомнений гадал, как станет жить с тех пор, когда его зачислят в Академию. Первый этап был пройден: он блестяще сдал теорию, ответив на все вопросы, но возможно, Бог наказа его за столь поспешную гордыню, и вот, когда оставался последний шаг, Дмитрий потерпел поражение.

Мария Дмитриевна вне себя от волнения ожидала сына в коридоре Академии, как вдруг двери аудитории отворились и к крошечной женской фигурке в чёрном траурном платье подвели Дмитрия: юноша не мог самостоятельно идти, он так и повис на руках двух преподавателей. Оказалось, что при вскрытии мёртвого тела ему стало дурно и он, сам того не замечая, лишился чувств, рухнув на холодный пол.

Домой мать и сын ехали в глубоком молчании. Всю ночь Мария Дмитриевна не сомкнула глаз, оплакивая неудачу Дмитрия. Рано утром она отправилась в одиночестве в Троицкую церковь, основанную в 1790 году Александром Вяземским. Там, в тишине и покое, под сводом благодатной обители она долго молилась о сыне и дочери, испрашивая Господа и святых о помощи в его непростом деле. А по дороге домой, сидя в тёплом крытом экипаже, ей вдруг вспомнился старый друг покойного мужа – как будто что-то или кто-то осенил её сознание светлой памятью. Друга Ивана Павловича звали Дмитрий Семёнович Чижов, он являлся профессором математики и вот уже сколько лет жил и работал в столице. Узнав в ведомстве по образованию, что профессор Чижов преподаёт в Главном Педагогическом университете, Мария Дмитриевна направила свои стопы туда; как когда-то в молодости она билась за благополучие всей семьи, так и ныне она бьётся за счастье и будущее сына.

С Дмитрием Семёновичем вдова Менделеева встретилась после обеда следующего дня. Профессор радушно принял супругу покойного друга. После традиционных расспросов о здравии и родных, они ещё долго вели непринуждённую беседу, ненароком был помянут Иван Павлович добрым словом да иные люди, покинувшие бренный мир. Мария Дмитриевна тревожилась внутри, она боялась обратиться с влекущей, столь важной просьбой и в душе благодарила Чижова за его простой разговор.

– Вы нисколько не изменились с тех самых пор, когда я видел вас в последний раз, – проговорил Дмитрий Семёнович.

Это была просто лесть – хоть и приятная для женского уха, а Мария Дмитриевна умела вести беседы.

– Что вы, Дмитрий Семёнович, – ответила она, делая вид, что принимает его слова за чистую монету, – после всего пережитого, тех терзаний, что выпали на мою долю и забрали остаток сил, я уже не та, каковой была прежде. И каждый раз, подходя к зеркалу, вижу не себя, но свою тень.

– Зеркала зачастую нам врут, искажая правду, и лишь взгляд человеческий со стороны видит живую истину.

– Дай Бог, чтобы сие оказалось правдой, – подтвердила она, поставив в этой теме жирную точку.

Ещё четверть часа они рассказывали, поведали о жизни, делах своих детей. Дмитрий Семёнович с гордостью отзывался о каждом из отпрысков, рассказывая об их успехах на научном и государственном поприщах, а Марию Дмитриевну вновь охватило чувство тревоги, с замиранием сердца подходила она к той самой развязке, в которой ей предстоит роль нуждающейся в помощи, ибо не знала она тогда, какая реакция Чижова последует за тем. Набрав в лёгкие побольше воздуха, женщина, незаметно теребя носовой платок, призналась, за чем приехала она из Тобольска в Санкт-Петербург, чего желает и какая неудача постигла её младшего сына в Академии. Дмитрий Семёнович оставался всё также невозмутимо-спокойным, делая вид, что не удивлён желанием Марии Дмитриевны, но как старый друг её семьи обещался помочь Дмитрию с поступлением в Педагогический институт, но для того следовало подать ходатайство в Министерство образования с просьбой о приёме, ибо проводится он раз в два года.

– Что же нам делать? – спросила Мария Дмитриевна и слёзы от ожидания нового разочарования выступили у неё на глазах.

– Я сказал, что помогу вам и сделаю всё возможное для вас и вашего сына.

Мария Дмитриевна уехала от Чижова в подавленном состоянии, хотя слабый луч надежды всё же осветил её сердце тёплым сиянием.

XXV глава

Мария Дмитриевна летала на крыльях счастья. Подумать только: в неприёмный год для Мити сделали исключение, а первого мая был подписан приказ о допущении его к экзаменам, которые следовало сдать в августе. Времени было достаточно, дабы подготовиться, чем Дмитрий благополучно занимался, читая-изучая учебники и книги. А Мария Дмитриевна, наконец, может статься впервые в жизни, почувствовала в душе небывалую лёгкость, о которой мечтала на протяжении многих лет. Теперь, решив судьбу младшего сына, как того и хотелось, она решила в эти погожие дни пожить просто для себя, ни о чём не думая и ни о чём не волнуясь. С детьми, но чаще одна, гуляла Мария Дмитриевна по улочкам и широким проспектам Санкт-Петербурга, бродила неспешным шагом по Английской набережной, что на берегу Большой Невы, и долгим пристальным взглядом всматривалась в солнечные блики на водной глади, на сменяющиеся тёмно-синие волны, на проплывающие мимо суда с серыми парусами, до её слуха долетали обрывки фраз прохожих и громкие крики чаек над северной рекой. Иной раз она запрокидывала голову ввысь, любовалась открывающим голубым небосводом, долго провожала глазами плывущие облака и протягивала руки над собой, будто старалась поймать в ладони золотистые лучи далёкого солнца.

В начале августа Дмитрий прошёл испытания экзаменами, правда, как сказала комиссия, не столь удачно, нежели предполагалось: русский язык – 4, физика – 3 1/2, география – 3 1/2, история – 3 1/2, Закон Божий – 3, французский язык – 2, немецкий язык – 2 1/2. Но за юного Менделеева поручился сам Чижов и уж никто теперь не смел отказать ему в приёме. Мария Дмитриевна также добилась для сына казённого обеспечения, но за это Дмитрию следовало отработать учителем восемь лет после окончания университета, о чём будущий студент дал расписку.

И вот в семье Менделеевых свершилось долгожданное событие: в конце лета Митя стал студентом физико-математического факультета. Мария Дмитриевна, озарённая каким-то невидимым светом свершённой миссии, на те немногие оставшиеся деньги устроила в своей крохотной каморке праздничный пир, на который был приглашён Чижов Дмитрий Семёнович с супругой.

Ах, как было весело, сказочно приятно сидеть в небольшой, бедно обставленной комнате вот так просто, вести лёгкие, ни к чему не обязывающие дружеские беседы и быть счастливыми от того, что встретили новый день, что более нет никаких страхов, никаких тревог.

Мария Дмитриевна на правах хозяйки потчевала гостей, с душевным умиротворением бросала взор то на Лизоньку, что-то обсуждающую с Чижовой, то на сына, который толковал с Дмитрием Семёновичем о науке и будущем, и чуть заметная улыбка от снятого с плеч бремени осеняла её бледное лицо, ставшее каким-то странным-непонятным, будто жизнь медленно угасала в её теле, выпуская невидимого призрака на волю.

XXVI глава

В маленькой комнатке в Ртелевом переулке тускло горел свет – одна-единственная свеча освещала лишь голые стены, небольшой угол печи, круглый стол да коленопреклонённую Елизавету, что склонилась над одинокой кроватью, на которой лежала под тёмно-зелёным шерстяным одеялом Мария Дмитриевна. К то мог узнать в этом смертельно бледном лице с выступающими скулами и синими тенями под глазами ту живую, полную сил и энергии Менделееву, урождённую Корнильеву, чью волю не могли сломить ни потери, ни горести, ни печали? И кто ведает ныне, сколько времени отведено её под этой тёмной тоскливой кровлей?

После поступления Дмитрия в университет Мария Дмитриевна разом сникла, постарела: возможно, она истратила все свои силы на оставшихся детей, осознала, что материнская миссия её на этой земле закончилась и теперь в эту ещё тёплую осень ей следует готовиться к дальнему – вечному пути. Два дня Мария Дмитриевна не вставала с постели, она не издавала устами даже слабого стона, а сознание её витало где-то за пределами убогого жилища, взирая с высоты на бренный здешний мир.

Елизавета днями и ночами просиживала у изголовья матери, с трепещущим сердцем подходя к ней всякий раз, боясь опоздать. И вот, глубокая тихая ночь. За окном моросил редкий дождь, к полуночи он прекратился и в комнату потянуло живительной прохладой. Мария Дмитриевна всё также лежала с закрытыми глазами, иногда веки её чуть подрагивали, она слабо вздыхала, а затем снова растворялась в тишине. Елизавета опустилась на колени у кровати, комок рыданий сдавил ей горло, в голове промелькнула светлая мысль «может, матушка поправится»? но разум твердил обратное. Дрожащей рукой девушка коснулась кистей матери – они были холодны как лёд – ещё одно доказательство неизбежного. Елизавета собиралась было подняться, но вдруг Мария Дмитриевна медленно открыла глаза – печальный взор знакомых глаз скользнул по фигуре девушки, а сухие губы издали лишь одно слово: «пить». Елизавета тут же бросилась к столу, на котором стоял кувшин, наполнила из него стакан, аккуратно приблизила питьё к устам матери. Та долго пила воду до тех пор, пока не осушила стакан: живительное питьё немного придало ей силы и она, привстав с подушки, тихим хриплым голосом произнесла:

– Митенька, где ты, сыночек мой? Отрада дней моих?

– Маменька, Митя в университете, сегодня его очередь ночного дежурства, – пояснила Елизавета, стараясь всеми силами успокоить мать.

– Мой сын, мой последыш… теперь учится. Ах, как я благодарна Господу Богу за то, что Он даровал мне радость лицезреть воочию счастье детей моих. Лизонька, дочка моя, – она протянула исхудавшую руку к дочери, дотронулась до её темени, сказала чужим, нездешним голосом, – прощайте, мои милые, любезные дети. Господь посетил меня и призывает в вечность. Слава Его безмерному человеколюбию, слава Его милосердию. Не долго уже дышать в сем мире и вас, кажется, более не увидеть. Да пребудет над вами Божие и моё материнское благословение, да сохранит вас Пречистая Матерь Божия и ангелов мирных ниспошлёт вам. Берегите себя ото всего зла и любите друг друга. Любите добро делающих и зло творящих вам, молитесь о всех. Помните, что мать ваша на земле жила для вас и не оскорбляйте моей памяти суждениями. От Бога назначена доля моя. Слава Его предвидению. Молитесь обо мне. Тяжко душе разлучаться с телом. Тяжко мне оставлять вас. Я любила, люблю и буду любить вас за гробом.

Елизавета сидела у изголовья матери, говорить она не смела. Лицом она уткнулась в одеяло, дабы оно заглушило рыдания, что готовы были вырваться из её уст. Туманным от слёз взором Лизонька видела, как мать взяла в руки икону Божьей Матери и, в последний раз осенив себя крестным знаменем, шёпотом произнесла перед уходом в вечность:

– Благословляю тебя, Митенька. На тебе основана была надежда старости моей. Я прощаю твои заблуждения и умоляю обратиться к Богу… Прощай, помни мать, которая любила тебя паче всех.

Последние слова она говорила уже про себя, а подле её ложа оставалась одна лишь Елизавета, а вскоре должен был воротиться Дмитрий.

Заключение

Мария Дмитриевна Менделеева скончалась на руках младшей дочери 20 сентября 1850 года в возрасте 57 лет. Похороны прошли тихо, почти незаметно: на них присутствовали лишь Митя, Лизонька да святой отец, что читал заупокойную молитву над усопшей. Корнильев Василий Дмитриевич не смог прибыть на похороны сестры, ибо сильно занемог чахоткой – этой чумой 19 века, сам находясь на грани жизни и смерти.

Смерть матери, столь незаменимой, горячо любимой, стала большим потрясением для Дмитрия. Не имея сил жить без её твёрдой, ласковой руки, юноша стал часто болеть. Ночами он в слезах метался по постели, истошным криком призывая мать, но находил возле себя лишь бледную, несчастную сестру. В конце обессилев от собственных страданий, Дмитрий решил свести счёты с жизнью, дабы окончательно не сойти с ума. Ранним утром, накинув на плечи тёплый камзол, он решительным шагом направился к набережной. Холодные воды Невы были темны, неприветливы, а небо заволокло серыми тучами. Какое-то время юноша стоял, глядя то в бездну, то в вышину, страха перед смертью не было, вся душа его устремилась за пределы бренного мира – туда, куда недавно ушла она. Подняв глаза к небу, Дмитрий сделал глубокий вдох, прошептал: «Прости меня» и только собрался было сделать роковой прыжок, как вдруг услышал позади незнакомый грозный голос:

– Эй, юнец, что ты там делаешь?

Случайный прохожий – приятного вида статный господин приблизился к Дмитрию, с силой оттащил его за локоть от опасности и, погрозив кулаком, строго проговорил:

– Ты чего удумал? Смертный грех желаешь на душу взять? В Бога не веруешь? Смотри мне.

Сие событие стало поворотным в судьбе Дмитрия. Не смотря на болезнь, поразившую его тело, он с большим прилежанием продолжил учёбу, поражая своих однокурсников и профессоров невероятной трудоспособностью, и вскоре стал одним из лучших студентов.

Что касается Павликовской Маргариты Александровны, то она дожила до глубокой старости, на многие годы пережив и Корнильева, и его супругу. Незадолго до смерти она признала своего младшего сына, вернув ему родовое имя. Умирая, княгиня поровну разделила наследство между сыновьями и князья Павликовские счастливо жили в своих поместьях.

Послесловие

Дмитрий Иванович Менделеев до конца дней своих чтил заветы матери. Свой первый научный труд «Исследование водных растворов по удельному весу» учёный посвятил памяти Марии Дмитриевны, ибо мать навсегда осталась для него высшим идеалом и образцом для подражания. Именно мать разбудила в нём неутолимую жажду знаний. Именно мать научила сына упорству в достижении поставленных целей и только благодаря её святой жертвенной любви он стал самым великим русским учёным 19 века.

Благоговейная память о матери, её заветы остались для Дмитрия Ивановича Менделеева путеводной звездой на всю его жизнь – жизнь, которую он посвятил науки ради процветания России, как того мечтала его мать.

2022—2023.