Текст книги "Власть лабиринта"

Глава 37
Уварово

После полудня небо заволокло дымкой, словно горячим паром в морозном воздухе. Он то густел, становясь похожим на лёгкий пепел, то раскатывался тонким светлым слоем, сквозь который мутным пятном проглядывало неяркое зимнее солнце, золотило поля и дороги, но не слепило, не зажигало искрящиеся вспышки на снегу. И тогда одинокие голые кусты, разбросанные по равнине, и перелески, стерегущие её край, начинали отбрасывать мягкие недвижные тени. Потом и просветов не стало. Над головой кучно сбился мятый неряшливый войлок, вокруг стало тускло и серо. Небосвод тяжело навис над дорогой, нахмурился, нагоняя тоску.

Наполеон шёл в пешем строю, окружённый Старой гвардией, и, разогревшись в движении, мороза не ощущал. Только лицо горело румянцем, а глаза сверкали молодо, как в тех, первых походах, когда он рьяно добывал славу и власть, когда кровь бурлила сражениями, когда победы кружили голову, росли и громоздились планы, невероятное и непреодолимое послушным ковром стелилось под ноги.

Бертье, догнав императора, спрыгнул с коня и, подстраиваясь под его шаг, пошёл рядом:

– Ваше величество, вы уже порядочно показали свою выносливость. Однако следует поберечь силы, они понадобятся вам очень скоро. Впереди – Красный.

– Оставьте, Бертье, – гордо задранный подбородок даже не повернулся к своей верной тени. – Неужто вы не видите, как воспрянула моя армия, когда я выступил на марше наравне с простыми солдатами? Я слишком долго был императором, пора снова стать генералом!

Начальник штаба помолчал, шагая в ногу с сюзереном, но не оставил намерения переубедить его:

– Простые солдаты закалены походами, и бесконечные марши им привычны. А вы давно уж…

– Зато, – перебил Наполеон, – Милорадович не посмел атаковать мою гвардию, увидев меня в строю!

– Не посмел, – согласился Бертье. – Однако наш арьергард сильно пострадал от его артиллерии.

– А казачьи налёты?

– Да. Казаки часто беспокоят, но пока без особых успехов.

– Хорошо! Вы убедили меня, – согласился император, то ли почувствовав усталость, то ли решив исполненным свой долг равенства перед пехотинцами. – Задача полководца не мерить дороги шагами, а думать за армию и направлять её. Коня!

В сумерках французский эшелон с наполеоновской гвардией во главе вошёл в город Красный, который накануне занял летучий отряд Ожаровского. Отогнать казаков не составило особого труда, тем более они сами осознали ничтожность своих сил против неприятельской армии и ретировались, оставив город французам. Здесь Наполеон рассчитывал задержаться на несколько дней, чтобы дать передохнуть армии, подкормиться, дождаться Даву и Нея и, соединившись, двигаться на Оршу, к переправе.

В доме, где расположили квартиру императора, было хорошо натоплено, и Констан был доволен, что платье господина быстро можно почистить и просушить. Уже заполночь Наполеон, отдав последние распоряжения, которые мало что решали и уж, конечно, не могли изменить создавшегося положения или хотя бы улучшить его, вознамерился спать, но, не дойдя до кровати, услышал за дверью возню и приглушённый говор. Он вздохнул и вернулся к столу. После короткого стука дверь открылась, и в комнату просочился граф де Сегюр:

– Сир, простите, что беспокою вас так поздно, – Наполеон молча смотрел на адъютанта, ожидая продолжения. – Вернулись фланкеры с донесением. К югу от нас у деревни Кутьково они заметили бивачные огни. Подобрались незаметно. Казаки. Расположились беспечно, самоуверенно, даже пикеты не выставили.

Наполеон заметно оживился. Лёгкая победа? Да! Она как нельзя кстати!

– Генерала Роге ко мне!

Генерал Роге выслушал приказ императора и удалился, а Наполеон стал ждать. Он был уверен в своих гвардейцах, один облик которых внушал благоговейный трепет. Самые преданные и умелые солдаты, только с ними он был в безопасности. Вот почему он берёг их во время Бородинской битвы да и в других крупных сражениях. Теперь положение изменилось и пришёл их черёд.

Через три часа исход боя был решён. Генерал Роге разделил гвардейцев на три колонны и незаметно обошёл спящих казаков с двух сторон, а когда ударил, те ринулись сражаться и отчаянно сопротивлялись. Но тем и хорош противник, застигнутый врасплох, что не имеет понятия о силах врага и его тактике, даже чудеса храбрости солдат не спасут от разгрома при неслаженности боевых действий и растерянности командиров. Половину казаков порубили на месте или пленили, вторая половина сумела прорваться с боем и скрылась в лесу. Генерал Роге, не имея кавалерии, преследовать не мог, а посему, постреляв наугад вдогонь, гвардия вернулась в Красный.

– О победе объявить всем! – Наполеон стоял вполоборота к свитским, устремив гордый взгляд в незримое другим грядущее. – Отступающая армия, познав все лишения, не должна утратить веру в свои силы, трусливо сгибаться перед обстоятельствами. Пусть знают все: русские нас боятся, а мы их побеждаем! Даже отступая!

Императора слушали молча и так же молча разошлись, оставив его в недоумении: было ли молчание благоговейным, исполненным нерушимой веры в его полководческий гений, или, напротив, отчаяние, разочарование и проклятия в его адрес прятались за молчаливой покорностью.

Однако времени на размышления ему отпущено не было. Пришёл Бертье:

– Мой император, прибыл курьер от маршала Виктора.

Наполеон удивлённо посмотрел на начальника штаба:

– Через русский фронт?

Бертье кивнул и открыл дверь. В комнату вошёл высокий белокурый офицер и, щёлкнув каблуками, отдал честь. Наполеон всмотрелся в его лицо: жёсткое, обветренное, взгляд уверенный и спокойный, без тени робости. Протянул руку:

– Пакет.

Курьер достал из-под мундира пакет с донесением, подал, склонив голову.

Наполеон сломал печать и принялся читать.

– Ваше имя? – спросил он, не отрываясь от письма.

– Лейтенант Мишель де Кордье, – имя курьера Баюр прочитал в донесении маршала Виктора, вместе с Сеславиным осторожно отклеив печать, а затем снова её приклеив.

– Как вам удалось обойти русских?

– Маршал велел мне выучить карту, – и, взглянув на стол, добавил: – У него такая же.

– У вас хорошая память?

– Не жалуюсь.

Бертье шагнул к лейтенанту и резко дёрнул мундир, обнажив плечо. Наполеон взглянул на вензель Виктора, удовлетворённо кивнул и передал письмо Бертье.

Неподвижным взглядом упёршись в лицо курьера, император задавал вопросы:

– Что вы можете сказать, лейтенант, о расположении русских? Можете показать на карте, какими дорогами ехали? – жестом пригласил к столу: – Прошу вас. – И когда курьер склонился над картой, продолжил: – Казачьи отряды необъяснимым образом появляются с разных сторон, и определить место расположения русской армии весьма затруднительно. Но даже не это для меня сейчас главное. Мне нужна безопасная дорога на Оршу. Чтобы передислоцировать армию, а затем переправить через Днепр.

– Мой император, я пробирался перелесками и узкими тропами. Вот здесь, здесь… – глаза императора и его неотступной тени Бертье не отрывались от проворных пальцев, уверенно бегущих по нарисованной местности. Да. Чтобы так ювелирно пройти меж русских частей, не напороться на казаков и привезти пакет в целости и сохранности, надо действительно карту держать в голове и знать все лощины и перелески. Маршал Виктор умеет выбирать надёжных людей, которые не подведут. – Армия там не пройдёт.

– Мне нужно знать, где нет русских.

– Они везде, сир, – Наполеон дёрнулся и зло уставился на лейтенанта, будто тот был виноват в создавшемся тупике. Явился – и свёл к поражению блестяще разыгранную партию. Однако тот вовремя смягчил приговор, не дав воспламениться гневной вспышке: – Но их силы не везде велики. Некоторые деревни заняты небольшими отрядами, которые можно выбить. Вот… – ткнул он в кружочек на карте, – Уварово («Только бы успел Сеславин!»). Было свободно. Если сюда и доскакал отряд казаков, армии он не страшен. Потом – на Доброе. А там – Ляды, Орша, – увлёкшись картой, курьер двигался вокруг стола, выбирая удобное положение, а Наполеон с начальником штаба следили за скользящим по кружкам пальцем, выплетающим маршрут следования, словно паук паутину, и не заметили, как в походный ларец императора с документами, стоящий на стуле рядом, из рукава курьера соскользнула маленькая самодельная граната.

– Благодарю, – прервал его Наполеон. – Вы свободны. Ответного письма не будет. Передайте маршалу Виктору, что прежний договор в силе. Встречаемся у Березины в районе Борисова.

Когда, козырнув, лейтенант вышел, Бертье спросил:

– Кажется, курьер вам не понравился, ваше величество?

– Не глуп. И слишком уж хорошо знает местные земли.

– Ему пришлось попетлять, добираясь к вам. К тому же вензель…

– Да. Однако излишнее доверие нынче дорого стоит. В Красном придётся задержаться. Нужно дождаться Эжена.

– Генерал Богарне должен прибыть завтра, – напомнил начальник штаба.

– А Даву? И Ней? Без них выступать нельзя.

Тем временем остатки четвёртого корпуса Евгения Богарне под покровом темноты пробирались кривохожими тропами, в обход артиллерии Милорадовича, которая днём встретила его на дороге и обрушилась шквальным огнём, сократив численность армии, выступившей из Смоленска шеститысячным составом, вполовину. Правда, по непонятной причине Милорадович вдруг отступил на север, к Шилову, где дислоцировалась русская армия, что облегчило задачу вице-королю.

На следующий день только к четырём часам пополудни потрёпанный и ополовиненный четвёртый корпус во главе со своим генералом прибыл в Красный.

А маршал Даву, получив донесение об обстреле Богарне русской артиллерией, срочно отдал приказ: «Выступаем немедленно!», опередив уговоренные сроки марша. Он надеялся спасти критическое положение, в которое попал пасынок Наполеона. Однако и его первый корпус, который всегда был первым, в том числе и 12-го июня на переправе через Неман, встретила мощная батарея Милорадовича на том же отрезке дороги. Колонны французов некогда непобедимой армии железного маршала расстреливались почти в упор, а пехота и бесчисленная кавалерия противника настигала с флангов и тыла. Даву принял бой, имея призрачную надежду – нет, не победить противника, а прорваться в Красный, не дав уничтожить окончательно свою прославленную армию. К императору был послан курьер уведомить о сражении, исход которого не поддавался предсказанию.

Весть о тяжёлом положении любимого маршала заставила Наполеона действовать быстро и решительно. Отвлечь силы русских на себя, завязать бой и дать уйти Даву! Искать место для сражения времени не было, и мысль императора плавно заскользила вслед за подсказкой курьера Виктора – Уварово, Доброе, Ляды…

– Уварово! – сказал сам себе вслух император и ткнул пальцем в кружочек на карте, который обвёл карандашом Мишель де Кордье.

Возвращаться назад в Красный Наполеон не собирался, а посему велел уничтожить всё, что будет стеснять его в походе. С сожалением распорядился о сожжении ларца, в котором хранил свои записки для будущих мемуаров о русской кампании. Уже два дня он не прикасался к нему, озабоченный другими делами, но не помышлявший с ним расставаться. И вот теперь вдруг созрело ясное и твёрдое решение – сжечь, ибо всё написанное по горячим следам – прах. Грядущее, оглядываясь назад, оценивает пройденный путь иначе, нежели человек (даже великий!), который на этом пути совершает поступки и душу которого волнуют сиюминутные тревоги и радости, восторги и досады, превратно трактующие историю.

Граф де Сегюр изумился решению императора и хотел возражать, но Наполеон не дал ему такой возможности:

– Выберете, граф, из Старой гвардии умелого человека и поручите ему. Ларец в моей комнате. Содержимое ларца должно остаться в тайне – никто не смеет вскрывать его. Мы выступаем на Уварово. Шесть тысяч Молодой гвардии во главе с генералом Роге. На левом фланге – батальон гренадёр Старой гвардии, на правом – гвардейская кавалерия. Вернее – то, что от неё осталось. Командовать операцией поручаю маршалу Мортье.

– Сир, но в Императорской гвардии одиннадцать тысяч…

– Пять тысяч уходят на запад, к Доброму.

– А 4-ый корпус?

– В направлении на Оршу. Для рекогносцировки и устранения препятствий с нашего пути. Всё. В пять утра выступаем.

– То есть, через два часа?

– Поторопитесь!

Без четверти пять Наполеон вышел на улицу. На дороге уже выстроились колонны гвардейцев, армейские обозы кучно громоздились в арьергарде, солдаты, подгоняемые командирами, бегом носились с поручениями, укладывались последние пожитки. В стороне стоял возок императора, готовый в дорогу. Было шумно, суетливо. К тому же, чтобы разогнать предрассветный мрак, зажгли факела, они чадили и разносили дымный запах сражения. Отыскав глазами графа де Сегюра, Наполеон подозвал его и коротко спросил:

– Ну что?

Тот сразу понял, о чём речь:

– Сержант Анри Фабье, сир. Опытный сапёр и надёжный человек. Он всё исполнит.

Император с сожалением взглянул на возок, отвернулся и зашагал к Старой гвардии.

– Виват, император! Виват! – не слишком стройно, но искренне (хотелось думать, что искренне) приветствовали его гренадёры.

Ровно в пять колонна двинулась на юг в сторону Уварово. Не успел арьергард покинуть Красное, как в доме, где квартировал император, прогремел оглушительный взрыв. Из проломленной крыши вырвались горящие обломки и повалил дым. В колонне стали оглядываться назад и переговариваться. К Наполеону подъехал граф де Сегюр:

– Ваше величество, Анри Фабье взорвался в доме, – и увидев гневные вспышки в глазах Наполеона, адъютант поспешил добавить: – Подробности пока неизвестны. Я послал выяснить.

Наполеон не сказал ни слова и продолжал шагать рядом с гвардейцами, рослыми, грозными, надёжными.

«Звезда моя, судьба моя! Для каких новых свершений ты снова спасла меня? Может, нового позора? Возмездия? Нет! Никогда! То, что блистало так ослепительно, даже упав под ноги, не превратится в грязь!» – к кому или к чему обращался император, словно творя молитву, он и сам не знал, но был уверен, что незримый перст свыше, однажды избравший его и вознёсший на пьедестал, продолжает вести дальше и оберегать от гибели. Особенно в этой стране, где лабиринтам дорог и судеб нет числа. Попавшим в их водоворот, как мухе, увязшей в паутине, не выбраться, не спастись – только покориться их власти. Но чаша сия не для него! Он пройдёт все повороты, ловушки и не упрётся в тупик, ибо его провидение, ввергнув его в эту войну, и в русском лабиринте найдёт выход. Сколько раз смерть в разных обличьях подкрадывалась к нему на расстояние шага, тянула к горлу кровавые руки, а он, не зная о том, чудесным образом от неё ускользал. Вот и сейчас…

Светлеющий горизонт обозначил русские позиции. «Они везде, сир» – вспомнились Наполеону так разозлившие его слова курьера. Он видел расположение противника и с правого фланга, и с фронта, и с тыла и гадал, почему Кутузов до сих пор не разбил его. Привычка просчитывать выгоды своего положения и своих сил, а также противной стороны подсказывала ему, что его армия могла прекратить своё существование много раз во время отступления, но всякий раз ему давался шанс унести ноги. Что стоит за этой нерешительностью русских? Временами он мысленно менялся местами с русским фельдмаршалом и ясно видел уязвимые места французов. Опытный полководец ударил бы здесь и здесь, обошёл здесь, окружил и… конец. «Будь я на месте Кутузова, я уничтожил бы жалкие остатки французской армии в два счёта». Что останавливает русского главнокомандующего? Почему он не крикнет: «Фас!»? Что заслоняет французов? Громкая слава Великой армии? Магическое имя Наполеона? О бездарности вражеских генералов император больше не вспоминал, ибо они сумели убедить его в обратном за время войны.

Великий полководец всех времён и народов широко шагал по разбитой на марше заснеженной дороге, размахивая рукой со знаменитой треуголкой, выдыхал клубы пара и, кажется, не замечал зимы. А его гренадёры с обожанием смотрели на своего кумира, и каждый, не задумываясь, готов был заслонить его грудью.

Вот и Уварово на подходе. С той стороны громыхнуло сразу несколько пушек. Всё село пришло в движение, словно муравейная куча, мелькали мундиры, лошади, заставляя думать, что противник занимает боевые позиции, что вот-вот начнётся сражение. Мортье уже отдавал приказы, готовясь с боем выгнать противника. Но… русские вдруг отошли. Видно было, как за село по снежному полю выдвигались колонны пехотинцев («Не более двух батальонов», – прикинул маршал). За ними выступил артиллерийский обоз (пушек было много), русские направлялись к ближайшему холму, и головы колонн уже скрылись за его невысокой макушкой.

А на краю села в дровяном сарайчике кипел никому не видимый и не слышимый совет:

– Я партию привёл, как договаривались. Мои казаки – за рощицей в овраге, ждут сигнала, – Сеславин, обескураженный отступлением русских, энергично ходил, как маятник, перед носом Баюра, сидящего на массивном круглом чурбане.

– Почему Голицын увёл войска? – спросил волхв.

– Фельдмаршал приказал.

– Не понимаю. Сейчас французы займут Уварово.

– Да. А Голицын откроет по ним огонь с холма.

– Значит, гвардия вступит в бой?

– Непременно. К Голицыну вот-вот подойдёт Тормасов с юга. Объединившись, они атакуют французов.

– А Наполеон останется здесь, в деревне?

Беготня внезапно остановилась, словно захлебнулась собственным раздражением. У Сеславина, осенённого догадкой, загорелись глаза:

– Ты предлагаешь…

– Да. Надо захватить его.

– Думаешь, он будет без охраны?

– А твои казаки на что? С армией им не справиться, а охрана не так уж велика числом.

Пока заговорщики выстраивали план, гвардия вступила в деревню, отовсюду слышалась французская речь, шум, топот, хлопанье дверьми, скрежет железа и ржание лошадей. С холма дружными залпами заговорили русские пушки, артиллерия гремела, не умолкая, почувствовав себя истинной царицей ратного момента. Уварово заволокло дымом. Молодая гвардия, не успев выбрать позиции для укрытия, сразу понесла значительный урон. Загорелись дома. Генерал Роге хрипло кричал, отдавая распоряжения. Улицы покрылись трупами, стонали раненые и обгоревшие.

– Надо выбираться, пока свои не ухлопали, – Баюр встал и приоткрыл дверь.

Сюда, на задворки деревни, французы дойти не успели, и друзья исчезли за постройками, деревьями, плетнями, растворившись в сугробах за околицей.

Пушки Голицына, выкосив половину Молодой гвардии, затихли. Настало время атаки.

Французские вольтижёры быстро выстроили каре, готовясь к бою. Два полка русских кирасир атаковали каре, но были отбиты. Снова атаковали. И только с третьей атаки каре рассыпалось, началась сеча. Кирасиры рубились остервенело и, истребив чуть не половину вольтижёров, оставшихся в живых взяли в плен.

Наполеон в окружении свитских и двадцати гвардейцев наблюдал бой, расположившись на безопасном расстоянии от русской артиллерии за дорогой. Он видел, как генерал Роге, пытаясь спасти положение, послал в атаку вторую линию вольтижёров, усилив её голландской дивизией Старой гвардии, но шквальный артиллерийский огонь с холма вынудил атакующих отступить, оставив на поле изрядную свою часть.

Никто не заметил, как, укрываясь за постройками и садами, к наблюдательному пункту Наполеона подкрались с тылу казаки, ведя в поводу лошадей. Отсюда неожиданностей не ждали, окраина деревни казалась вымершей – ни звука, ни огонька. Все взоры были устремлены в противоположную сторону, где разворачивалось сражение и перевеса сил пока определить было невозможно. Тем более что численность русских, скрытых за холмом, выяснить не удалось, а рассчитывать, как тупоумные лапотники, на авось император не привык.

Затаившимся партизанам осталось выбрать подходящий момент, дождаться, пока генерал Роге поведёт на русскую батарею гвардейский полк лёгкой пехоты, и тогда…

Вдруг со стороны Красного показался всадник. Он летел стрелой со срочным донесением, и всё наполеоновское окружение обратилось к нему.

Баюр бросился на снег и ужом в сугробах пополз к ближайшим кустам при дороге, рискуя быть замеченным, но не желая остаться в неведении, с какими вестями мчится курьер. А тот, на ходу спрыгнув с коня, уже докладывал:

– Ваше величество, приказано предупредить вас, что армия Милорадовича оставила свои позиции и движется сюда, на соединение с генералом Голицыным. Следом из Красного направляется генерал Ожаровский с казаками. Я чуть не стал их добычей, пришлось сделать петлю.

Император повернулся к начальнику штаба:

– Они разобьют нас в два счёта. Или перекроют дорогу на Ляды и Оршу…

Бертье молчал и мрачнел лицом.

Тем временем гвардейский полк лёгкой пехоты, не дойдя до русской батареи, был расстрелян картечью, а затем атакован русской кавалерией. Генерал Роге, бледный, как смерть, предстал перед императором.

– Каковы потери? Докладывайте.

– Мой император, мы бессильны против мощной русской артиллерии. Из-под огня удалось спастись… удалось… – генерал уронил голову на грудь и заплакал.

– Прекратите! Сколько спаслось?

– Пятьдесят солдат и одиннадцать офицеров…

– Проклятье! Я намеревался здесь дождаться Даву и Нея, однако военное положение диктует свои условия. Прикажите отойти за деревню и готовиться к маршу. В обход русских позиций – на Ляды. Даву мы помогли выбраться из капкана, теперь он сам справится и догонит нас.

Про 3-й корпус Нея Наполеон не сказал ни слова, прекрасно осознавая, что просто бросает его на произвол судьбы и, возможно, на верную смерть. Однако другого выбора, как полагал император, у него не было.

А маршал Ней в это время только покидал Смоленск. Выполняя приказ Бонапарта, он велел взорвать Иверскую, Богославскую, Казанскую, Арташевскую, Безымянную, Молоховскую, Стефановскую и Лазаревскую башни. Так и не сумев покорить Смоленск ни летом, ни зимой, французы мстили гордым стражам города, возносящим неприступную каменную красоту к небесам. Королевский бастион, который отстояла 26-я дивизия генерала Паскевича 4 июля, теперь был беззащитен и сильно пострадал от взрывов, устроенных на прощание великой, просвещённой нацией. Грохот стоял, как на поле боя. Уходя, французы поджигали дома, и чёрный пепел от пожаров ложился на снег, одевая город в траур.

– Опять сорвалось, – чертыхнулся Сеславин, выслушав вернувшегося Баюра и глядя, как Наполеон отъезжает в возке, а за ним – его свита. – Ведь почти был в наших руках!

– Заметь, это «почти» – далеко не первое.