Текст книги "Убийственная страсть. Литературный детектив"

Глава 18. Сбежавший убийца

И понятное дело, что надо было найти и допросить самого Артура, все говорило о том, что он находился здесь, вместе со своей бабушкой, она бы его там одного не оставила, чтобы новых бед не натворил. Но опера сразу поняли, что его нет нигде поблизости. Они разослали ориентировки повсюду, но все напрасно. Подозреваемый исчез, хотя старуха вряд ли успела его предупредить о том, что полиции все известно, и он не сможет на этот раз отвертеться.

Если он тут и был, то наверняка сквозь землю провалился и пропал. Вместе с ним пропал и верный их помощник Порфирий. Хоть бы попрощался, но нет, он словно своим исчезновением говорил, мол, чем мог – помог, теперь вы уж сами свои звания и премии зарабатывайте. А благодарности ваши не нужны, и так обойдусь.

Но они забыли о том, что и в романе он исчез значительно быстрее, когда Раскольников пришел сдаваться в полицейский участок, Порфирия там уже не было, и герой даже решил, что это какой-то призрак и фантом был, а не человек. Вот был Родион загнан в угол, болен, а соображать не разучился.

Егор был уверен, что он хорошо знал роман, а вот главный эпизод и не заметил даже. Как иллюзорны порой бывают наши знания, удивительно даже. Но Порфирий сделал все, что мог, остальное надо было сотворить им. Да и грех жаловаться на такого помощника. И поимка Артура – дело времени и техники, ну если он на себя руки не наложит, конечно, потому что это наша тюрьма и как там относятся к таким как он, известно всем, даже тем, кто и на пушечный выстрел к ней не подходил. Тут мы все осведомлены вполне. Странная вообще тенденция, интересоваться ею, словно бы заранее готовимся там оказаться, даже без видимых причин.

– Ну и правильно, не станет же он за нас ловить преступника, нам осталась старушка в печали, которая потеряв и молодого любовника и внука, осталась совсем одна, – усмехнулся Виталий.

Кажется, он даже радовался, что тот пропал. Виталий не любит тех, кто значительно умнее и все время дышит в спину. С ними рядом чувствуешь себя еще более ущербным, ни к чему не пригодным.

Это же поняла и Фрида, как только вернулась к родичам. Она узнает о том, что ее внук объявлен в розыск, но сестре сказала, что он связан с наркотиками, что тоже было правдой, как бы странно это не звучало. Эта беда показалась ей значительно легче той, в чем его обвиняли на самом деле. Да и кого сегодня с наркотой не ловят, и учителей, и артистка вон попалась и изображает очень убедительно святую невинность, а уж мужику, выбравшемуся в Европу – сам бог велел. Это только Россия – матушка страшно от всех отстала, и то, что почти норма у других, цивильных, тут настоящее преступление.

Она говорила об этом вслух, так что Анжела ответила ей:

– Ну, хорошо, хоть здесь, в Китае вон вообще к стенке таких ставят, и правильно делают.

Сестра родная, добрая, посочувствовала, утешила. У них так с самого детства было – никакой душевности, только желание побольнее ударить упавшего, и внутреннее торжество оттого, что это он, а не ты оказался в болоте и тонешь.

Фрида поморщилась, она пыталась понять, что лучше, смертная казнь или лет 15 в тюрьме в Омске, там же, где маялся когда-то гений. Сколько лет прошло, а стало ли что-то лучше? Да скорее все наоборот. Она когда-то работала в общественной организации, и они навещали тех, кто там находился. Это было жутко даже на их взгляд, не говоря о большем. Это было по-настоящему жутко при коммунистах, которые стремились пыль в глаза пустить, теперь же принцип другой – чем хуже, тем лучше, а в Омске говорят тюрьмы еще страшнее, чем везде, и самых отъявленных негодяев привозят сюда на перевоспитание, или чтобы жизнь им медом не показалась. А почему нет, надо соответствовать тому, что написал Достоевский в своих «Записках из мертвого дома»

№№№№№№№№

Пару дней потребовалось на то, чтобы вернуть беглеца. Он не мог придумать ничего лучше, чем оказаться в том самом селе, откуда они отправились на историческую Родину. И наверное, не нашли бы его опера, если бы один из добропорядочных немцев не решил, что он должен обо всем рассказать тем самым внутренним органам, проще донести, что он благополучно и сделал. Оставалось только поехать и забрать Артура оттуда.

Фрида была убита наповал, и ей винить во всем нужно было своих, а не этих противных русских, как она привыкла говорить обычно, оказавшись на исторической родине, словно там всю жизнь была и никуда не уезжала. Как там говорила бабушка – бей своих, чтобы чужие боялись.

Пошла бы доносить она сама – скорее нет, чем да, она была уже в большей мере русской, а этот Ганс оказался настоящим немцем, хотя из деревни он никуда уезжать не собирался.

Но как удалось Фриде оказаться там быстрее, чем операм, об этом история умалчивает, наверное, нашелся тот, кто донес на доносчика, и ей больше ничего не оставалось, как лететь туда, да хоть на метле, чтобы поскорее там оказаться. Она вытащила его с того чердака, где он прятался, хотя трудно было сказать, сколько еще он собирался там скрываться, подпольщик, который без пива и курева и часа прожить не мог. Вот натерпелся – то, черт побери. Когда она швырнула ему пару банок, он пил не отрываясь, обливаясь пивом, так что мог и задохнуться от счастья, но не задохнулся. А это был бы не самый худший выход из бедственного положения, в котором оказался внучок.

– Всю жизнь ты не сможешь прятаться, пора за все ответить. Но сколько я буду с тобой маяться. Ничего, они тебе объяснят, как ножами размахивать. Вот мне интересно, ты всех убил, кто ответил тебе отказом? Думаю, что жертва была не одна. И есть повод на тебя все трупы свешать, какие у них еще есть в запасе..

Она издевалась, у нее еще оставались силы над ним издеваться, ну бабушка, ну дает стране угля. Но он даже сердиться на нее не мог, так устал и обессилил без курева и любимого топлива.

В это время они мчались в районный центр, чтобы не встретиться с ними по дороге в город, а оттуда можно будет отправиться еще куда-то подальше, чтобы больше не было от них ни слуху и не духу.

– Нет, не со всеми, – буркнул Андрей– Артур, – просто у него был такой член, я его у тебя в телефоне в первый раз нашел, и понял, что в этом и будет мое счастье. Это же только мечтать можно о таком. А такой козел оказался, тебя мог осчастливить, а тут отказался. Он доверял мне, решил, что если я твой внук, то ничего ему не сделаю. Сам виноват, нельзя доверять людям, тоже мне Обломов, блин. Вот и обломалс.

Губы Андрея скривились в странной усмешке.

Фрида ничего не ответила, если бы она что-то сказала, то все кончилось бы еще одним убийством, и это не худший, но самый простой вариант. А она никогда легких путей не искала, особенно сейчас, когда и терять – то ей нечего, все идет по плану, и катится в тюрьму прямым ходом. Но пока она и сама еще не понимала, спасала его или везла сдавать операм, она этого еще не решила.

Глава 19. Бабушка, спаси меня

Артур наконец напился пива досыта, и стал умолять бабушку спасти и спрятать его. Теперь, когда он представил себе, что ждет его в тюрьме, он готов был потерять сознание

– Я все знал, я вскрыл твою с ним переписку, – хрипел он, когда понял, что она не станет его спасать.

И понял он это раньше, чем сама Фрида решила, что она будет делать дальше. Новая волна ненависти захлестнула его сознание. Теперь он хотел ударить ее на прощание, как можно больнее. Ему дадут такой срок, что бабка наверняка не доживет до тех времен, и терять ему нечего. А может и он там долго не протянет, во что не хотелось верить, но все могло быть. И это она виновата в том, что они оказались снова здесь. Зачем он ее послушался и поперся на бывшую родину? Скорее всего, потому что просто боялся, что один без нее там не протянет, что вляпается в новую историю, и никто не придет на помощь, да и не было у него там никого. Он ненавидел тех немцев, он не мог чувствовать себя там спокойно и уверенно, а вот тут, не сомневался, что выкрутится, ведь это была его родина, а дома и стены помогают, ну так считается. У него видно совсем не работала интуиция, потому что все оказалось наоборот. Там он мог спрятаться от них, от полицейских, здесь ничего не выйдет точно.

– Как он мог спать с такой старухой. Мне хотелось узнать в первую очередь это. И потом, вероятно, он был все-таки хорош, а вот это я так и не смог выяснить. Он разозлил меня сильно, заставил взорваться. Вот и покатилось все ко всем чертям. Уж если он отказался от меня, то и тебе он не достанется, нечего позорить мужской род, – так я решил тогда.

Фрида слушала молча, никогда ее внучок не произносил так много слов, а тут вообще говорил о том, что он забыл русский. Наверное, не настолько забыл, чтобы всего этого не вывалить ей в лицо. Как только земля таких мерзавцев носит?

– – Он нормальный мужик, ему нужна была женщина, даже при таких проблемах, а ты за мужиками носился, совсем ополоумел. И еще собрался кого-то осуждать, горемыка. Вот там у тебя их будет больше, чем достаточно, еще пожалеешь, что таким говном занимался. Сильно пожалеешь, но ничем я тебе помочь не смогу, и не надейся.

Она плюнула, показав все свое презрение к собственному внуку. Никто его не понимал, даже бабуля. Ну как можно жить в таком мире, с такими людьми, невольно пожелаешь им конца света, да и себе тоже, не нужна такая жизнь, никому она не нужна. И пусть катятся ко всем чертям.

В это время подъехали полицейские.

– Я мог его заставить быть с собой, но как только он услыхал о тебе, так прямо сдурел, и все. Меня переклинило, и я всадил ему нож в спину, потому что не понимал и никогда не пойму этого.

Андрейка, несмотря на людей в форме, хотел сказать все, потому что потом он просто не сможет этого сделать. Вот разве так нужно было просить бабушку о помощи. Но она оставалась его бабушкой, самым близким человеком на свете. Она найдет ему хорошего адвоката, потому что ее любовника все равно не вернуть, и много ему не дадут, если адвокат будет самый лучший на свете.

Фрида поняла, что она дважды сдала своего внука и сделала его таким несчастным. Если бы не ее роман, он не полез бы к Андрею, и тот был бы жив, и все было бы хорошо. И в Германию его не надо было везти, там на него никто не смотрел, как на человека и партнера, хотя казалось, что там ему будет легче, чем тут.

Все это были ее ошибки, и она готова была уже сменить гнев на милость, хотя он наговорил столько гадостей, что язык не поворачивался что-то доброе сказать. Но он оставался единственным родичем на свете. Сестру она забыла и в расчет не брала Полицейские потребовали, чтобы он выходил из машины. Андрей весь сжался, как-то скрючился, и пошел за ними с наручниками на руках.

Она хотела крикнуть, что это лишнее, что никуда он не убежит, но ничего такого не сказала. Не станут они ее слушать и правильно сделают, слишком много крови не только ей, но и им попил ее внучок. Пора бы заканчивать, у них и без него работы больше, чем достаточно

Глава 20 Арестовали твоего внука

Оперативники подъехали минут через 15 к тому самому месту в поселке, где и был задержан убийц.

Несмотря на усталость, они чувствовали себя почти счастливыми. Правда работы еще предстояло немало с оформлением бумаг и допросами этого голубя сизокрылого, но по сравнению с тем, что уже было – это мелочь, и можно было думать о званиях и наградах.

– Мне казалось, что это дело никогда не раскроется. Но мы не зря в Германию прогулялись, хотя ничего там хорошего нету, вот и бабушку с внучком на родину вернули, а одному из них и казенный дом вернули, на всем готовом будет дальше жить поживать, – размышлял Егор, когда они заходили в райотдел, куда арестованного и поместили.

Фрида сидела сбоку на стуле и смотрела на них волчицей, того и гляди, что бросится и грызть начнет. Егор спрятал улыбку, а вот Виталий был сердит. Это они должны были броситься на нее, а не наоборот.

– Я бы и бабушку посадил за совращение малолетних., – ворчал он. вспомнив наконец о потерпевшем. Хорошо, что о нем хоть теперь вспомнили, ведь в сущности он был хорошим парнем, просто попал в трудные жизненные обстоятельства.

– Мужику тридцать было, за что же ее сажать, не перегибай палку, – отвечал Егор, – или ты считаешь, что они и в этом возрасте еще дети?

Они забрали все бумаги и арестованного и отправились домой, понимая, что надо заканчивать с этим делом.

Фрида сидела на заднем сиденье перед решеткой, вот так придется еще и в полицейской машине прокатиться – одни сплошные приключения, ни дать ни взять. Ехали молча, говорить ни о чем не хотелось, надоело просто.

Только при въезде в город Егор почему —то произнес:

– Достоевский хотел написать роман об исправившимся преступнике, но у него ничего не вышло, даже его убежденности в том, что каторга и тюрьма может исправить кого-то не хватило. Да и таких как Раскольников только могила и исправит.

– №№№№№№

Бумаги, бумаги, сколько там было бумаг, сколько всего надо было сделать еще. Но был и еще один визит, который они не планировали, и если бы смогли, то отказались от него. Но появилась снова мать Андрея.

– Я хочу посмотреть на убийцу моего сына, – заявила она.

Странное вторжение, вот ее точно никто не ожидал увидеть, но сколько неожиданного в мире случается.

– На суде увидите, – буркнул Виталий, проявив поразительное равнодушие. Но она не отступала и не сдавалась, тут же повернувшись к Егору. И ему пришлось рассказать ей, что произошло на самом деле, почему был убит ее сын.

Он говорил спокойно, размеренно, словно лекцию студентам читал, и это никого из них не касалось больше.

Виталий явно не одобрял такого поворота, но кто его слушал и спрашивал

– Я никогда не знала, что у него такая проблема, он пошел в деда, а тот всю деревню обрюхатил, и все его тетки были довольны. Мне казалось, что сын тоже будет счастлив, имея такой кортик.

Она замялась на минутку, подбирая слово для того, чтобы как-то по приличнее назвать мужской орган. Она вспомнила о том, что здесь была замешана еще и Фрида, вот об этом она слышала и раньше, только старалась не думать, потому что не могла о таком думать совсем, это сюр какой-то получался.

И только такую бабку он мог любить? Да ты мне в матери годишься и туда же, – набросилась она на нее в коридоре, и здесь.

В стенах полицейского отделения могло быть совершено еще одно преступление. И трудно было удержать несчастную мать, которая была значительно моложе и яростнее, чем возлюбленная ее сына.

Фрида смотрела на нее молча, она должна была попросить прощения у его матери, но язык не поворачивался. В первый раз она почувствовала себя страшно виноватой, представив себя на ее месте. Наверное, она вела бы себя агрессивно. Но она никогда не будет на ее месте, хоть в этом повезло.

Она помнила слова оперативника о том, что какая-то писательница собиралась написать книгу обо всем этом. Она решила проследить за этим и если что подать на нее в суд. Она не позволить излагать на бумаге все, что происходило, и этой дамочке еще придется раскошелиться, если она не услышит ее просьбу Странно, что в эти минуты она думала о том, как наказать какую-то тетку, получить деньги от нее за то, что стервятники эти готовы сделать сенсацию из ее собственной беды. Она все-таки в глубине души была расчетливой немкой, сама не думала, что все вот так повернуться может. Мы вообще многого не знаем о себе, пока не случится что-то страшное и тяжелое, пока не наступит момент истины.

Глава 21 Любовница

Фрида восприняла все обвинения молча, но когда матушка собралась уходить, она вдруг очень резво поднялась и отправилась на ней. Они вышли на свежий воздух, и словно по команде уселись на широкую скамейку перед отделением. Одной хотелось сказать все, что было у нее за душой по поводу тех событий, другой послушать может быть хоть что-то понять во всей этой чудовищной истории. Она понимала, что другой возможности у нее не будет. А вопросы все равно останутся

Татьяна Петровна всегда старалась жить правильно, так как ее учила матушка. В середине жизни она узнала, что не только мужчины ходят по бабам, но и женщины имеют любовников, и более того, ее подруга рассказывала о том, что в этом есть своя прелесть – перемена обстановки, новые чувства и ощущения, стремление понять себя, на и грех всегда сладостен, горек. Но попробуйте есть пищу без соли. Сначала она не верила ни одному слову, потом начала убеждаться в том, что все это так и есть. И в ее семейной жизни точно нет ничего привлекательного. Хотя она и под пытками бы не призналась в том даже себе самой, ничего особенного, но она жила так же как все. Еще позднее она узнала о том, что ее ровесницы заводят молодых любовников, и старушка психолог говорила ей о том, что если есть любовь, чувства, то в этом нет ничего такого страшного, и на возрасте влюбленные вообще не зацикливаются. Но это только в одном случае, а ведь часто людьми движет вовсе не любовь и не чувства. Когда разница катастрофическая, даже не в 10 и 15 лет, возможно ли такое. И все это осталось бы в области теории, если бы не ее единственный сын. Но она долго и не подозревала, настолько старше были его любовницы.

Она смотрела на Фриду и думала о том, что это возможно и не самая старая еще. Какая-то ироническая насмешка возникла в сознании, что уж теперь, когда никого нет, защищать некого, да и не нуждался он в защите.

– Чему вы улыбаетесь? – не выдержала Фрида.

– Тому, что могли быть и постарше, наверное, но остановимся на вас, моя матушка на пару лет моложе, да ладно, что уж теперь о том говорить, ничего все равно не переменишь.

– Он был счастлив со мной. Я могла ему дать то, что не давала ни одна другая. Спроси у девиц в институте, у этих двух подружек, которые ничего хорошего ему не дали, только несчастным сделали. Да и ты сама из такой породы. Вы не понимаете, что есть особенные люди, для них не годятся общие мерки и все ваши дурацкие правила. Я тоже сначала не соглашалась из-за всех этих предрассудков, но он меня убедил, уговорил, добился, и я жалею только о том, что внучок мой безголовый вмешался и таких дел натворил, но он сам за все ответит идиот безголовый.

Матушка чувствовала, что та была права во всем, от начала и до конца, и это должно было ее ударить, хлестнуть еще больнее.

– Но как же будущее, завтрашний день, – пролепетала она, чувствуя, что на споры, на противостояние у нее больше не было сил.

– А нет никакого будущего, радуйся тому, что у тебя есть сегодня, этого достаточно, – говорила Фрида, – мы не знаем, что с нами будет вечером, через пару часов, так о каком будущем речь?

Фрида чувствовала, что она права, только радости ей это никак не приносило. У нее теперь точно не будет никакого грядущего и не только потому, что она старше бабушки Андрея. А потому что у нее все отняли еще при жизни, и то, что теперь отнимут жизнь, это скорее хорошо, чем плохо, но ведь и у матушки его тоже ничего не было, и в этом плане они равны. Хотя одна из них грешила, а вторая жила правильно. Результат тот же самый. Выводы оказались печальными. Она повернулась к своей собеседнице, что могла та сказать на все это?

– Извращенцы ты и твой внук, а он еще и убийца. И в прекрасной вашей Германии вот такими и становятся, вы все на своем пути уничтожите. Да и что тут удивительного?

– Да, я хотела попросить прощение за него, но не за себя, думаю, Андрей все это видит, и он на моей стороне. А мой Андрей, он принес мне больше страданий, чем радости. Это нужно признать. Вот такой выродок получился.

Она поднялась и пошла прочь, странно постаревшая и сгорбившаяся в один миг. А матушка еще продолжала сидеть. Она почувствовала, что у нее страшно заболело сердце, и подняться она никак не могла. Но только не Скорая, она посидит немного и все пройдет. Это не может не пройти.

Егор вышел к ней, видя, что она бледна, но женщина замахала руками.

– Все хорошо, дорогой, я сейчас отдышусь.

Но Егор проводил ее до своей машины и подвез до дома. Она улыбнулась на прощание. Хотела сказать, что они больше не встретятся, но передумала, все может быть в этом мире, старуха-ведьма права, мы не можем знать как и что будет с нами завтра. Но лучше было бы не встречаться.

Глава 22 В русской тюрьме

Фрида торопилась. Как можно скорее ей нужно было перебраться в Россию, тут и придется оставаться теперь. Хотя ни радости, ни огорчения это не вызывало. Там она оставалась чужой, но и тут не лучше. Но бросить Андрея в Омской тюрьме одного она никак не могла, а самой по Германии шастать. Да и какой в этом смысл, если она только из-за него туда и отправлялась. Она видела, что сестра прямо напряглась, потому что ей вовсе не хотелось переживать шумихи вокруг судебного процесса и родственников, ей в НИИ осталось доработать три года до пенсии, а что если там захотят от нее избавится и отправят подальше. Куда она пойдет, где работать будет и на что станет жить?

– Да не бойся ты, пока я буду квартиру снимать, потом присмотрю себе что-то подходящее, надеюсь, денег от продажи дома хватит. А ты будешь жить так же, как жила, никому ты не нужна, никто тебя трогать не станет

Печально было только то, что на родичей она никак не могла положиться. Могли хотя бы для вида предложить какую=то помощь, от которой бы она отказалась, но ведь никто и не предлагал.

Андрей же в это время, получив 15 лет тюрьмы, просил в своих прошениях, чтобы его отправили отбывать наказание по месту жительства, в чем ему тут же было отказано. Но он не останавливался в своем стремлении, и решил, что как только выпадет такой случай, писать станет снова и снова

Они виделись еще раз перед его отправкой на север.

– Ты представляешь, что меня тут ждет. Это ты во всем виновата, я не должен был сюда возвращаться, особенно после того, когда шлепнул твоего любовника, но тебя этот Достоевский свел с ума. Ты никогда не была немкой, ты так и осталась русской Он хотел сказать еще что-то, но она вдруг распрямилась, расправила плечи и резко помолодела

– Прекрати ныть, кто виноват в том, что ты бросился во все тяжкие, мало наркоты, мало алкоголя, насилия над девицами, когда у тебя ничего с ними не выходило, так теперь еще это. Я тебе всегда говорила, что бумеранг никто не отменял. Ты посмотри, во что ты мою жизнь превратил на старости лет – и ты еще смеешь ныть и орать, как щенок вонючий, который насрал посреди комнаты и тявкает.

Он замолчал сразу, словно вдруг голос потерял, он никогда не слышал от нее таких слов и даже не полагал, что услышит. Но они звучали. Он оглянулся на конвоира, если ему еще припаяют за наркотики, он вообще никогда не выйдет из этой тюрьмы. Вот тебе и бабушка родная. Может именно этого ей и хочется, чтобы он навсегда тут оставался. Хотя какая ей разница, посрет все равно скоро.

– Тебя надо было утопить в ведре с помоями сразу, а я носилась с тобой, все надеялась, что прозреешь, что-то изменится. Изменилось. Так вот, не жди, я не приеду к тебе и никаких передач, может, тогда ты хоть что-то научишься ценить.

Андрей не сомневался, что так и будет. Это другие говорят, мол, убью, и никогда не исполняют своих обещаний. Она исполнит, она обязательно исполнит. Но где же ее человечность, даже к совсем чужим людям лучше относятся, чем она к родному внуку. Он пытался припомнить каких-то знакомых здесь, в России, которые могли бы ему пригодиться, но память отшибло совершенно, или их просто не было на свете?

– Никогда не говори никогда, и никто не ведает, как там все получится на самом деле, – пробурчал он себе под нос, стараясь себя хоть как-то утешить и успокоить.

Что было там в тюрьме, он один знал, и никому не мог рассказать, тогда начал находить какие-то адреса чужих женщин и писать им письма, понимая, что именно так поступают те, у кого никого нет. Рассказывал о том, что сидит из-за аварии на дороге, о том, что мечтает о семье и детях, о нежности и любви. Но то ли ему тетки не те попадались, то ли писал он не убедительно, переписка никак не клеилась, и если она начиналась, то быстро обрывалась.

Андрей сожалел только о том. что и покончить с жизнью у него не хватило бы ни сил, ни возможностей. Это какой-то сплошной тупик. Тогда он и начал читать «Записки из мертвого дома», того самого Достоевского, который тоже сидел и даже был приговорен к смертной казни, читал медленно и вдумчиво. И это приносило ему какую-то странную радость, даже удовлетворение. Уж если такой писатель прошел через все это, и он пройдет, ему ничего другого и не остается.

И кажется, что он протянул руку помощи из другого времени, и он один понимал, почему убил того ученого хама, который просто отшвырнул его в сторону, начал смеяться и издеваться, обзывал всякими нехорошими словами, словно сам он святой, блин.

Нельзя так поступать с людьми, даже если они от тебя отличаются, нельзя. Он знал, что когда освободится, то самые красивые цветы он отнесет к памятнику этого мученика, потому что они родственники, настоящие родственники, если не по крови, то по духу.

И когда он всем подряд стал об этом рассказывать, то зэки отстали от него быстро, как от зачумленного, не насиловали, они опасались, что такая дурь передастся и им тоже, а посмешившем становиться никому не хотелось.

Так Достоевский спас его от самых страшных унижений, и случилось это совершенно неожиданно, и очень удачно. Но об этом Андрей никому не рассказывал, да и некому было рассказывать, что обошлось все даже в жуткой Омской тюрьме, которая так пугала и самых бывалых зэков.

Время то медленно текло, то бежало очень быстро, ни понять, ни угадать, что и как завтра будет, никто не мог. Однажды во сне он увидел Андрея, убитый пришел к своему убийце. Он стоял около окна в камере, в упор на него смотрел и улыбался. Хохотать, как та старушка не стал, но было что-то зловещее даже в этой улыбке, и Андрей постарался поскорее проснуться. Потом вспомнил, что сон был с четверга на пятницу. Проснувшись, он как-то приуныл, а что если им придется столкнуться на том свете. Хотя ведь убитые попадают в рай, а ему там не светит побывать, ну и хорошо, ему туда совсем не хотелось. Пусть каждый остается там, где ему и следовало быть.