Текст книги "Убийственная страсть. Литературный детектив"

Только не было его нигде под руками, к общей радости и огорчению Раскольникова. Ведь не за тем же они этот в воду бросали, чтобы ему новый давать, и снова на скользкий путь толкать. А потом себе лишних дел придумывать, и новые неприятности плодить.

№№№№№№№№

Теперь все четверо ждали, что он предпримет дальше. Он постоял на мосту, подумал, и повернул назад в свою коморку, которая была очень на гроб похожа. Во дворе дворник возмущался, проклиная того, кто поднял руку на его орудие труда, и только искоса посмотрел на угрюмого студента, и тени вокруг него мелькавшие. На него бы он подумал в последнюю очередь. Этому точно, по разумению дворника топор не был нужен, потому как странный бездельник был он в глазах труженика по очистке города от всякой грязи.

Но тот уже шарахнулся от черной кошки, перебежавшей ему дорогу, и понял, что нынче он точно уже к старухе не пойдет, время вышло. Дверь она ему не откроет, и надо подождать, пока дворник новый топор купит, без него никак нельзя его теорию в жизнь превращать. Другое оружие не годиться для такого дела.

Дома ждала его уже Соня, за ней пришла Дуня. И они, столкнувшись, закатили скандал, да такой, что он заболел, когда, наконец, проводил обеих.

Бесы боялись, что он поднимет руку и на этих странных, девиц какие же они нервные тут были. Хорошо, что дворник пока еще новый топор не купил, без него сил у него не хватит расправиться и со страхами и с девицами.

А они уже успели понять, что никакое иное оружие этого героя не прельщает, и это скорее хорошо, чем плохо, хотя они так до конца не успели понять, почему все-таки топор герою понадобился.

Порфирий давно ушел к себе, Свидригайлов вспомнил о свидании, и только наши бесы остались в этой комнатенке, они решили довести дело до конца. Но никак не могли предсказать, что он предпримет теперь, особенно когда они сбили его с пути намеченного и совсем запутали.

Вот такие герои пошли. Бесы долго спорили о том, куда послать Родиона, и послали они ему к другому теоретику, и ничего лучше придумать не могли.

Игра продолжалась, то ли на жизнь, то ли на смерть были ставки сделаны, это выяснится только позднее.

№№№№№№

Посмотрел Болеслав на горе – героя, на шустрых бесов, никак не сидевших на месте. Но это была уже другая история.

У него свою жизнь, и надо было заглянуть в иной мир. Нашему Болеславу вовсе не хотелось быть просто наблюдателем, он решил стать если не главным героем, то тем, кто этого героя и направляет на путь истинный. Серый кардинал умирал в его теле, но пока еще не умер.

4. Историческое отступление

Давно пора посмотреть в волшебное зеркало, которое покажет нам давнее и недавнее прошлое.

Хотелось бы знать, кто такой Болеслав, откуда он появлялся и куда исчезал в то время, когда вторгался в наш мир.

Точно ничего сказать нельзя. Но ясно одно: его мятежная, тайная и сложная душа, как и душа любого волхва, обречена была возвращаться в этот мир от случая к случаю.

Доподлинно известно, по свидетельствам гениев, что он был здесь во второй половине века 19 —тогда его звали Порфирий, в смутные и странные времена всех мятежей и бунтов. Потом промелькнул в начале века 20, который назвали серебряным веком, – и героя нашего называли Модестом, и в первой половине века 20 он тоже бывал здесь часто – тогда он и стал Болеславом.

Почему так много имен? Да просто потому, что не может же он все время в разные эпохи называться одинаково, так произойдет черт знает что. Такая путаница никому не нужна вовсе.

Почему именно эти времена? Бунт бессмысленный и беспощадный, слом эпох – время самое трудное, страшное и опасное. Полыхает пожар, мир покачнулся, а тут все страсти и страдания обостряются, вот и появляется наш странный и таинственный герой. Он приходил сюда, чтобы найти отчаянных игроков и сразиться с ними.

Может кому-то и нравятся слабые соперники, но таким как Болеслав не было до них никакого дела.

Там, где была тишь и гладь, он считал, что ему вовсе нечего делать, что это не его время и не его люди. В такие времена он уходил на покой и оставался где-то в стороне.

О нем рассказывали какие-то таинственные легенды, мистические сказки писали, но он казался только тенью, а вот появиться, воплотиться он мог совсем в иное время.

Такое время и наступало тогда – серебряный век стал пиком его деятельности, но до него было темное и мрачное время второй половины века 19, казни, террористы, сумасшедшие девы и парни, которые взрывали и себя и других.

Дикие необузданные страсти и азарт, страшный азарт, вырывающий душу из тела и бросавший ее в пропасть.

Никогда потом в мире не было так много мертвых душ, как в это жуткое время. Говорят, что живые завидовали мертвым.

Порой Болеславу казалось, что в такие эпохи время вообще начало отсчет в обратную сторону. Но ничего не могло его испугать, а такое открытие только забавляло.

Сколько веков прошло, но никогда время не пятилось назад.

Сон о лестнице, которая поворачивала в обратную сторону, когда шут поднялся на определенную высоту, он был слишком реален и значителен для Болеслава.

Так лестница теперь вела вниз, даже когда человеку казалось, что он поднимается вверх, а время вопреки всем законам, потекло вспять. Вот так все и начиналось и продолжалось на тех самых лестницах, ведущих в Казино.

У этой игры было начало и никогда не было конца, Болеслав– Порфирий – Модест не даст соврать.

Глава 5 Первая встреча

Небольшой городок назывался Баден.

В середине века 19, когда мы туда заглянули, туда тянулись странные, таинственные темные души. Кто-то приезжал отдыхать, кто-то путешествовал по миру, но большинство из них направлялись именно сюда, чтобы играть с судьбой, с бесами, с другими созданиями. Что-то выигрывали, много проигрывали, иногда все, что было, оставляли за этими дверями, порой проигрывали и собственные души. Но когда проигрывали, умирали, разрушались одни, на смену им приходили другие.

Места в казино никогда не бывали пусты, азарт – это то последнее, а часто единственное состояние души, которое захватив ее в плен однажды, уже не выпускало никогда. Не столько волновал этих больных людей, а они были больны игрой, выигрыш, сколько сам процесс игры.

Когда азарт вырубает из мира реального, то он погружает в эти дикие и страшные иллюзии, от которых нет покоя.

Болеслав мог воплотиться именно здесь, питаясь их дикой энергией, необузданными страстями. Легкая тень обретала вполне реальные черты.

№№№№№№№№

Болеслав взбежал по той самой лестнице. Стремительно вошел в зал, отмечая про себя, что пока еще его не заметили, не успел достаточно воплотиться. Но тут сразу все стало меняться на глазах.

В воздухе витали такие страсти, что он, решив, будто еще невидим, устремился мимо какого-то господина к игорном столу, наткнулся на него и отлетел в сторону.

Господин скривил удивленную улыбку. Болеслав победно улыбнулся, прошептал и не стал выслушивать претензии того самого господина.

– Все прекрасно, все замечательно, – про себя говорил он, радовался тому, что складывается все и на самом деле прекрасно.

Он чувствовал себя в этом многолюдном и шумном зале, как рыба в воде. Оглянулся по сторонам. Ему показалось, что это не люди, это такие же существа, как и он сам. Только желания их были противоположны, им хотелось разрушить ту оболочку, которая была еще у них, уничтожить, стереть. Они не понимали, что творили, но вероятно им это удавалось.

Болеслав крутанулся, присмотрелся и заметил печального юношу – рыцарь печального образа, страдалец. Этому здесь ловить больше нечего, он вообще казался инородным телом, непонятно, как тут оказавшимся. Но не ради него ли появился бес тут.

На первый взгляд парня трудно было узнать, но только на первый. На самом деле это был он. И все остальные игроки больше не волновали и не трогали его. Казалось, что теперь они были под каким-то стеклянным колпаком, восковые фигуры, зловещие, иногда чудовищные. Но они не могли волновать, а уж тем более пугать кого-то в этом мире.

Глава 6 Исповедь юноши бледного

Но прежде, чем подойти к юноше и услышать его исповедь, Болеслав повернулся к какому – то поэту. Хотя откуда тут могли взяться поэты? А черт его знает, где только нет в этом мире поэтов.

Но этот читал стихи господину, который не только не понимал ни черта в поэзии, но даже не собирался слушать его.

И все-таки Странник читал свои стихи. Его не волновало, слушают ли его или нет, хотел ли он докричаться до глухого спутника, собирался ли привлечь внимание увлеченных игрой и раздавленных азартом?

Но поэзия здесь была совершенно неуместна, хотя кто этих людей знает.

Вдруг они очнутся и услышат его? Вот Болеслав же услышал, даже попытался вникнуть, что собственно так волнует сумасшедшего поэта? Проигрался так, что только стихи остались в утешение или есть что-то еще необъяснимое?

 
Фонарь слепит и веселит признанье,
Но темная аллея вдаль ведет,
И снова дивных грез очарованье,
Ночную бабочку, прервавшую полет,
Так тяготит, она теперь иная,
Ей хочется к камину в этот час,
Да только где камин, она не знает,
И в забытьи танцует там сейчас.
 
 
Старик и мальчик видят в мутном свете
Ее еще прекрасные черты,
Внезапно налетевший резкий ветер,
Ее во мрак бросает с высоты.
Она летит, она спешит куда-то,
В блеск маскарада, музыки экстаз,
Фонарь слепит, она не виновата,
Что ей так грустно в этот лунный час.
 
 
И все-таки в душе ее усталой
Иная боль и свет совсем другой,
И где-то там рыдала, танцевала,
Хотя, скажи мне, что теперь с тобой?
О, милая, о глупая, ночная,
Лишь отраженье света в этот час,
Она найдет и снова потеряет
Высокий ряд созвучий, и для нас
 
 
Она еще отчаянно станцует,
И резко что-то скажет и уйдет,
И лишь фонарь там одиноко будет
Тот танец помнить лето напролет.
Тень от крыла ее едва коснется,
И остается где-то странный миг,
Когда она, забыв про боль, вернется
В истерзанный страстями дивный мир.
 

Но все было напрасно, что и требовалось доказать, стихотворения о танце мотылька под фонарным столбом никто здесь не слышал.

Да и с какой стати им бы слышать это? Страсти горели не шуточные, на кону часто было поставлено все. Мотыльку, поэту и переживаниям их странным тут не было и не могло быть места.

Но размышляя о поэте, Болеслав чуть не забыл о юноше, которого так скоро и так радостно отыскал Хотя тот сидел все так же неподвижно и не собирался никуда исчезать. Он, скорее всего, окаменел надолго, но не стоило забывать о том, кто так неожиданно тут оказался в такой час.

Ты шел к нему, хотя он этого не ведал, вряд ли ему это понравится. Но какая разница, если ты шел к нему.

– Рад приветствовать, – небрежно склонил свою лысоватую голову Болеслав, – словно они были вечность знакомы и снова встретились здесь и сейчас.

Юноша очнулся, перестал изображать памятник самому себе. В глазах незнакомца было что-то такое таинственное и странное, что он невольно отозвался. Да и не мудрено, никто не подходил к нему за все время пока он был тут. Ему вообще стало казаться, что либо его самого, либо всего этого мира не существует.

– Арсений, – меня зовут Арсений, – словно подсказывал или напоминал собственной имя незнакомец.

– Да, конечно, как я мог забыть, – добавил непринужденно Болеслав, придавая знакомству еще больше таинственности.

Парню стало казаться, что они и на самом деле уже встречались. Как странно все это, как и то, что он тут все еще оставался.

– Я журналист, писатель и начать мне хотелось бы отсюда, – медленно, словно упорно подбирая слова, начал рассказывать парень.

– Деньжат выиграть для книжки решили, милостивый сударь? – поинтересовался Болеслав.

– Вовсе нет, мне никогда не везло, скорее, проиграю все, что еще есть. Я знал его и написать бы хотел об игре, об азарте и вдохновении, правдиво, реалистично так, чтобы никому из талантливых и слабых не захотелось тут появиться и проводить время, тратя свой талант.

– Святая наивность, – пробормотал Болеслав.

Но этих слов Арсений не расслышал. А Болеслав между тем продолжал:

– Но для кого нужна эта книга, для этих – он показал вокруг, – они никогда не прочтут никаких книг. Для тех, кто к игре отношения не имеет. Может, им и интересно что-то, но игра не стоит свеч, наверняка, – вынес он свой приговор.

Но искусителю ясно было видно, что все его слова только накаляют страсти и желание Арсения написать это. Отступать он точно не собирался.

– Чем черт не шутит, моя юный друг, возможно, ты и прав, – согласился Болеслав.

– Конечно, я прав. Этот тайный мир, реальность в реальности, и глупо было бы не воспользоваться таким сюжетом, сколько душ здесь сгорело, сколько судеб было разрушено. Вот хотя бы дядя Федор.

Он замолчал на полуслове, словно бы выдал какую-то страшную тайну.

– Святая наивность, – во второй раз подумал о нем бес, – хотя в его возрасте это еще простительно. Но ведь и он сам не без греха, сколько он с тем самым Федором возился, помнится, верил, надеялся, ждал….с моря погоды. Все напрасно. Хотя если посмотреть с другой стороны.

На кон талант поставив обреченно,

И веря, что получит все сполна,

Сидел здесь он с душою обнаженной,

Ему везло пока, и та волна

Азарта захлестнет слепую душу.

И обреченно стонет там душа,

И только боль, преграды все разрушив,

Не позволяла верить и дышать.

Но он играл, еще не понимая,

Что там стоит Недоля за спиной,

Очнувшись, тихо умирал, играя,

На кон поставив душу в час ночной.

Она же в темноте его искала,

И возвращала снова в этот мир,

И дикой страсти вечного накала

Звезда сияла, мученика нимб.

Верни его, верни его обратно, —

Просили духи в тишине ночной,

И были души рядом, вероятно,

Им был неведом сон там и покой.

И лишь страницы нового романа

На миг могли от казино отвлечь,

Один обман —и в мире без обмана

Не жить и не писать в мерцанье свеч.

Что за чертовщина такая, наверное, тот Странник передал ему клочок вдохновения.

Болеслав не помнил, чтобы он когда-то писал стихи даже девицам в минуты близости, а тут игра, писатель, юноша, при чем здесь стихи? И все-таки они звучали, намекая ему на то, что и он не лишен вдохновения. Хотя это стихоплетство мало, что дает поэзии, но оно может стать ключом к разгадке каких-то случайных совпадений и знаков, которые и ему не всегда видны и ясны.

– Он был раздавлен и жалок, – начал рассказывать парень, – тогда я был совсем ребенком, когда дядя Федор ввалился к нам, и все время он твердил только одно:

– Я человек конченный, лучше со всем этим покончиться разом, батюшка увел его в свой кабинет и долго с ним о чем-то говорил, этого нельзя было услышать, а потом он отправился спать, но этого вторжения мне никогда не забыть.

– Люди смертны, – попытался ответить он, – какая разница, как они погибнут?

– Но ведь можно умереть достойно, если мир стоит на краю пропасти, то можно его спасти или погубить.

– Ты рожден для того, чтобы спасти? Это скучно и уныло.

– Но мир не может погибнуть, – противился этому парень.

Болеслав проникся к нему какой-то радостью и болью, хотя и был уверен в том, что ничего подобного никогда прежде по отношению к людям он не испытывал.

7. Два взгляда трагедию. Болеслав рассказывает свою историю

Они еще посмотрели друг на друга. Словно вспомнив какую-то сцену из забытого романа, Болеслав предложил ему спуститься с лестницы, и они направились в летнее кафе, недалеко от казино. Там было довольно пусто в этот час, Болеслав уселся напротив Арсения. Он начал говорить о том, что случилось тогда на самом деле.

Юноша слушал заворожено.

– Федор – это был самый странный писатель из всех, с кем меня за века сводила судьба.

Он понял, что оговорился, этого не следовало говорить, но юноша не обращал внимания на какие-то странные слова.

– Если бог хочет наказать человека, то он его убивает, если хочет наказать еще сильнее – он лишает его рассудка, если же он хочет уничтожать его долго и упорно, то дарит ему азарт. Это болезнь, неодолимая болезнь со смертельным исходом. Бывает и легкая ее стадия, и самая тяжелая. Труднее всего приходится с теми, кто наделен какими-то талантами. Художники, писатели, артисты, они всегда сопротивляются дольше и сильнее, их искусство, их музы, или какие там еще создания пытаются их удержать, оттащить от той пропасти. С ними проще и сложнее сражаться.

Болеслав передохнул и отпил какого-то прозрачного напитка.

– Федор был почти гениален, и потому его все время что-то отталкивало от края пропасти. Он совершал дикие поступки, но и тут ему помогало какое-то проведение. Даже когда издатели требовали от него нового романа, рукопись в срок – они его отшвыривали от зеленого сукна, возвращали к жизни, а еще говорят, что искусство вторая реальность, да оно первая реальность, порой единственная.

– Но ведь это уже не жизнь, – пробовал возражать Арсений.

– Может, по каким-то меркам и не жизнь, а на самом деле больше, чем жизнь, значительнее и глубже. Только не многим удается это понять, еще меньшее число людей убеждается в том. что это так и есть на своем опыте.

Никогда каждому из них не удастся пережить в полной мере того, что возникнет на белых листах бумаги. И когда начинается творчество – игра бессильна – она отступает, и жестоко мстит за такое предательство. Вот поэтому, как только роман закончен, писатель снова возвращается к игре, надолго, пока не кончатся все деньги, пока он не подойдет к краю пропасти. И тут он может либо упасть туда, либо вернуться назад, чтобы написать еще один роман, получить за него гонорар, снова вернуться к игре, так круг и замыкается раз и навсегда.

8. Преодолев время

Сон, гипноз, что это было?

Исчезло старое кафе, словно его и не было. Воздух стал иным, и они шагнули снова на ту лестницу, откуда ушли недавно. Только что-то было совсем иным.

Арсений понял, что они в другом времени, в том, когда он был совсем юным созданием, и дядюшка его был молодым и талантливым, и только что переступил порог казино.

Все это было так странно. Только он еще не успел удивиться. Понимал, что нужно было просто видеть слышать и доверять, иначе все это исчезнет, как исчез и Болеслав. Его на самом деле нигде не было. Но он мог увидеть самое главное, самое важное, чтобы потом и написать свое повествование о страсти, игре, лицах и масках.

Сначала это нужно было видеть своими глазами. Вот поэтому Болеслав и отлистнул время назад, чтобы убедить и парня в том, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Он сидел страшно бледный и подавленный.

– Я все проиграл, ничего не осталось, мне некуда идти, – бормотал другой юноша.

Арсению хотелось броситься к нему и сказать, что это пройдет, что ничего страшного не случилось, что это только деньги. Но он видел всю силу отчаянья и молча шагнул в сторону.

Он наткнулся на прекрасного юношу. Всем им там было примерно лето по 20—25 не больше. Только одежда у него была какая-то странная. Такой ни в его, ни в этом времени носить просто не могли. Не зря говорят, что именно платье наше и может подсказать из какого мы времени, в каком времени теперь находимся.

Ему хотелось видеть Болеслава, спросить его о чем-то. Этот парень был кем угодно, только не им.

– Кто вы? – вырвалось у Арсения

– Модест сказал не всю правду, будет даже хуже, чем он говорил.

Имя казалось странным и незнакомым, но Арсений понял, о ком идет речь. Хотел что-то возразить, но услышал стихи, тихий, но какой выразительный был у него голос.

Увижу я, как будет умирать

Любимая моя отчизна,

Я буду одиноко пировать

Над бытия ужасной тризной.

Незнакомец дочитал стихотворение до конца.

– Свидетель гибели Вселенной, – повторим последнюю строчку за ним Арсений. Дар пророчества, когда же это случиться.

– Осень 1917, с деревьев ветер срывает последние листья, они нагие стоят на ветру. Это как танцовщица, она сбрасывает последние одежды перед толпой. Толпа замерла в экстазе, сейчас они узрят то, что было скрыто под дорогими шелками, они никогда не видели этого, хотя угадывалось прекрасное тело.

– И что? – не выдержал Арсений.

Ему тоже хотелось, чтобы поэт нарисовал прекрасное это тело хотя бы словами.

– Ничего, там ничего нет, никакого тела под последним покрывалось, все только странная иллюзия, – резко закончил свои размышления тот и как-то зловеще усмехнулся, пристально глядя ему в глаза.

Арсений так тяжело вздохнул, словно у него отняли что-то самое дорогое и любимое – иллюзию, ожидание счастливого финала.

Но теперь уже он – вдохновение, наверное, заразительно, читал стихи этому поэту – какое безумие, злая шутка беса. Читать свои, непонятно как родившиеся стихи такому поэту?

Но остановиться он не мог, это было выше его сил.

– Там пустота, пустота.

Но как мог он лишить их надежды. Если он поэт, разве трудно было солгать, оставить все таинственно и красиво.

 
Она обнажалась, срывая одежды,
Нелепейшей страсти и странной надежды,
Желая Вам душу свою показать,
Пред этой толпой обнажалась опять.
 
 
И молча смотрели чужие мужчины,
И не было более странной картины,
Чем эти, летящие прочь, покрывала.
Со смехом немым всю одежду срывала.
 
 
Швыряла толпе дорогие наряды,
О дивная осень, момент листопада,
И листья кружились во мгле золотые,
И девы смотрели, о чем-то грустили.
 
 
И контуры -вдруг нагота проступила,
И замерли все, и толпа отступила.
А там пустота – нет прекрасного тела,
Она хохотала, куда-то летела.
 
 
И только одежды ее дорогие
Над этой толпой возбужденной кружили.
И все им казалось – она обнажится,
И в тело нагое хотелось влюбиться,
 
 
И впиться, терзая, но нет его, други,
И это узнали, и смотрят в испуге
На то, чем никто не посмел обладать,
И дева иллюзий вернется опять.
 
 
И будет во тьме над толпою кружить,
И только на вечер позволит любить,
И воздух руками нелепо хватать,
Одежды надежды с усмешкой бросать
 
 
Она не устанет, в экстазе мужчины.
И девы ее раздраженно окинут
Презрительно взглядами, будут курить.
Мы только иллюзии можем любить.
 

Арсений замолчал, выдохнув последнюю строчку, сам не поверил, что он смог на ходу все это не только прочитать. Он никогда, даже в лицее не читал стихов вслух, стеснялся, и тут вдруг перед поэтом. А в том, что перед ним был настоящий поэт, никаких сомнений не было. Теперь он смог это сделать. Но ведь еще важнее и страшнее то, что все это он теперь по ходу и сочинил. Если есть чудеса в мире, то его стихотворчество было одним из таких чудес.

– Вы точно все узрели и почувствовали, – говорил еще тише Незнакомец и протянул ему темную, да что там, совершенно черную розу.

Юноше никто никогда не дарил цветов, да еще таких. Он не знал языка цветов, не представлял себе, что бы это значило.

Но рука, протянувшая розу, растаяла в воздухе. И только цветок оставался с ним, как свидетельство об этой встрече.

Черная роза, как же она была страшна и как прекрасна одновременно. Он захотел только одного – сохранить ее, как память о поэте и об этой странной встрече.

Тут и возник Болеслав, словно бы он невидимый все время был рядом.

– Ничего все равно нет страшнее судьбы, чем у него, – он кивнул на пустое место, где мог стоять Поэт, – нет, да и быть не может.

Но можно ли утешиться тем, что у него будет еще страшнее? Как знать.

Вот с этими словами все и завершилось тогда.

Арсений хотел узнать, кто же был с ним. Хотя у него не хватило бы духу, вероятно, спросить о том. Да и не у кого уже было спрашивать, нашего путешественника во времени с ним рядом уже не было в тот миг.

Пустота и печаль – даже казино со всеми его внутренностями растаяло.

Он стоял на каком-то берегу и любовался закатом.

Конечно, не было ничего удивительного в том, что мир растаял, что исчезли эти призраки – не о них ли таинственных и бестелесных он писал в единственном своем стихотворении.

И все же, все же, как удивительна бывает реальность.

Через минуту он поймет, что то стихотворение было не единственным. Стихотворения жили в тайниках его души и иногда, очень редко, вырывались на свет, иначе откуда появились строчки, которые он произнес через минуту, когда все еще оставался на берегу реки и любовался закатом?

 
Уснул дракон во тьме твоей души,
И дремлет страсть, о прошлом не жалея,
Труды и дни все так же хороши,
С людьми сходиться стало тяжелее.
Печаль погасла, как к утру камин,
А радость разгореться не сумела,
И в стане позабытых мной мужчин
Гуляет смерть отчаянно и смело.
 
 
И больше нет Купальского костра,
Но чаще зажигаем в храме свечи,
А может мне туда уже пора,
Страдания, как шаль, обнимут плечи.
И все-таки я чуть повременю.
Сказал Ярило:– Все еще случится.
Камин зажгу, присяду вновь к огню.
И в дом ворвется призрачная птица…
 
 
Дракон проснется и попросит пить,
Вина ему грузинского достану.
Мы просто будем  в этом мире жить,
Как прежде жить тревожно и устало,
Там  молодые боги на заре
Спускаются с небес к костру земному,
А он  в душе моей  не догорел,
Еще чуть-чуть и разгорится снова…
 

Часть 2 ХРАНИТЕЛИ МИРА

– Между прошлым и грядущим. Я часть той силы, что вечно хочет

Модест вспоминал, как это было во время последнего путешествия рассказывал Болеславу и Порфирию о том, что ему пришлось тогда пережить. На этом перекрестке между мирами в охотничьем домике, принадлежавшем царю, не меньше он сошелся с ними, своими вечными двойниками и тройниками.

Теперь, здесь их было трое.

Там, где не нужно было воплощаться, гоняться за телами, они могли спокойно уживаться рядом. Они не могли обойтись друг без друга, им было так хорошо поболтать о том и о сем у живого огня.

Самое главное – это те истории, которые они друг другу рассказывали долгими лунными, а то и темными ночами. Ради историй они могли сквозь времена и стены, и пережить любые испытания, хотя большого труда призракам это не составляло.

Конечно, они все не могли сравниться с той девчонкой, которая усмирила пыл жестокого властелина, но тоже рассказчиками были знатными, особенно когда друг перед другом красовались. И у каждого было свое время и своя особенная история.

В этот мрачноватый вечер, плавно переходящий в темную ночь, настала очередь Модеста поведать им ту самую историю. Хотя он был только наблюдателем, даже не пытался вмешиваться, но ни следователь, ни игрок (Болеслав), здесь не подходили, нужен был летописец, который «добру и злу внимал равнодушно». Таким летописцем и оказался Модест.

Если не совсем уж равнодушно, то стремился к этому.

История началась. Пора и нам туда заглянуть вместе с рассказчиком. Подняться по высокой лестнице, снова оказаться там, а этом земном аду, где на миг становились счастливыми и навсегда несчастными сотни, тысячи игроков из тех, кто заглянул в глаза чудовищ и навсегда остался отправлен азартом, деньгами, отчаяньем – невероятной страстью, вкусив которую избавиться от нее было уже невозможно, как ни старайся. Она обнимает тебя сначала нежно, потом бережна, и в конце концов отчаянно, и объятия эти непобедимы и неодолимы. С ними человек, если он человек смертный, справиться никак не сможет никогда.

№№№№№№№

Казино сверкало огнями, когда переступил порог странный юноша.

Модест оживился, он сразу понял, что пришел тот, которого он так долго ждал. Начала 20 века, Поэту 17 лет. Но он не обращает внимания и не идет на контакт. Вот уж точно, можно было пожалеть о том, что времена так резко изменились.

Модест удивленно смотрел по сторонам. Он в первый раз растерялся, не знал, как ему поступить. Тот Игрок любил поговорить даже сам с собой, а о других и говорить нечего. Он привязывался ко всем, кто оказался поблизости, радовался всем мало-мальски знакомым людям. Что же случилось с этим парнем? Было отчего серьезно задуматься. Но если не везет, то точно не везет. Но ему достался этот красивый, холодный, далекий.

Тут нужен был Порфирий. Он и не таких раскалывал. Спокойно и последовательно выводил на чистую воду, заставлял сознаться в преступлениях, которые они совершили.

Но совершал ли Поэт какие-то преступления? Это вряд ли, такого не может быть. Нет, определенно нужен следователь по особенно важным делам, иначе тайна навсегда тайной и останется. А он любил только те тайны, которые можно было разгадать. Недаром же все убеждены, что тайное всегда становится явным, и не стоит нарушать записных истин.

Но Порфирия не было рядом, он, как исчез тогда, во второй половине 19, так больше нигде и не появлялся, приходилось быть вместо него – каждому свое время. Ему досталось самое жуткое, самое легко воспламенявшееся.

Модест оглянулся по сторонам. Какие-то странные девицы в невероятных нарядах, а то и почти обнаженные – мертвые лица, скорее маски. Они ничего не значат, ни о чем не думают, ничего не хотят. Как можно с такими оставаться?

Ему все время снился костер. То ли Купальский, то ли инквизиции.

Странно, и солнечные боги и черные монахи одинаково относились к огню – он царил во всех мирах и религиях, грозясь смести с лица земли этот мир, или согреть и продлить жизнь на земле, это как получится.

Правда, первые получили от него жизнь, душу, радость, вторые заставили огонь убивать, сжигать дотла тела и души. Но ведь пламя не виновато, оно могло и обогревать и палить.

И какой – то зловещий огонь полыхал во многих глазах этих людей, они готовы были спалить все на своем пути.

И палили, только пока он предался размышлениям, юноша куда-то исчез и больше не появлялся.

Что же получается, что он упустил его? Этого не может быть. Но так оно и было тогда.

№№№№№№№

Когда юноша растворился где-то, Модесту показалось, что он ошибся. Хотя такого не случалось никогда. Но ведь все когда-то начинается, бывает в первый раз.. Он и на самом деле мог заблуждаться тогда.

Тогда, недолго думая, Модест решил заглянуть в прошлое. Он точно знал, что будущее всегда зеркально отражается в прошедшем.

И там все тот же салон, только два десятка лет назад. Другой юноша – настоящий Демон.

Он сел к роялю, замер на миг, пальцы коснулись клавиш. Восхитительная музыка наполнила комнаты, вырвалась в сад, и весь мир был обнят ею, и царила там какая-то невероятная сила. Сила дикая и необузданная, такой не было больше нигде, только там.

Отец и сын, какие же они разные, но может быть хорошо, что у этого нет всего этого жуткого демонического начала, иначе бы с ним уже не сладить никогда. А так хотелось подняться вместе с ним в небеса и парить там. Душа Модеста истосковалась по таким жутким полетам.

Но там был еще и герой. Странно, что Модест его и не заметил сначала. Вот что значит, залюбоваться красавцем. Красота не спасает мир, не прав был его творец, она отвлекает и уводит в сторону неизменно. Нет, это слишком, надо быть осторожнее и осмотрительнее.

А Игрок тем временем наклонился к хозяйке салона и спросил у нее, кто этот удивительный пианист. Она назвала то же самое имя.

– Александр Блок.

Что за чертовщина такая, у них одинаковые имена, этого не может быть, но так и есть на самом деле

Какие страсти раздирают пианиста – Игрок нашел в нем родственную душу. Они и на самом деле сделаны из одного теста. Но его уже не остановить, он летит прямо в пропасть и не сможет оставаться. Все службы спасения в мире бессильны, он гибнет, и скоро, очень скоро он погибнет окончательно