Текст книги "Золотая пчела. Мистраль"

Их вещи мирно лежали на полу пещеры, как они их оставили… Как оставили? Хайди казалось, что, раздеваясь, Аксель бросил полотняную куртку вниз, а на нее сложил джинсы и рубашку, а не наоборот, но поручиться она не могла.

Аксель первым делом, подсвечивая себе фонарем (свежие еще утром батарейки в их фонарях были живы, но находились на последнем издыхании, однако Аксель предполагал нечто подобное и запасся еще одним фонарем, который оставил в кармане куртки), выудил из своих вещей наручные часы и убедился, что времени до спектакля оставалось достаточно, и число было сегодняшнее (Хайди припомнила на обратном пути, что во всех старинных легендах герои, прогулявшиеся в иные миры на пару минут, обнаруживали, что в их родном мире прошло лет десять, а то и все двести).

Женщина кое-как отерла капли с тела бумажными носовыми платками, натянула джинсы и стояла, выжимая низ мокрой блузки и напряженно глядя в сторону тоннеля, словно ожидала, что оттуда вот-вот кто-то выйдет.

– Если ты так хочешь посмотреть на Дитриха, можешь оставаться тут, а я поеду в театр, – проворчал Аксель, вытягивая из пачки остатки платков.

– Нет, – мотнула головой Хайди, нахмурившись. – Я просто… Нам ведь никакие кости по пути не попадались?

– Чьи кости? – Аксель от удивления застегнул рубашку не на ту пуговицу. – Только костей нам не хватало!

– Помнишь тот рассказ про подземелье с сокровищем, в котором не было никакого сокровища? Там был еще скелет, который сторожил вход. Тебе не кажется, что этот штрих тут не помешал бы?

– Не кажется, – Аксель решил, что двух застегнутых пуговиц ему хватит, и заправил рубашку в джинсы.

– Но это такая яркая, запоминающаяся деталь…

– Просто буйная фантазия Лауры. И твоя страсть к страшным сказкам. – Аксель поднял с земли и отряхнул куртку.

– У тебя было что-нибудь в карманах, кроме фонаря? – спросила Хайди.

– Телефон и блокнот со схемой, на всякий случай.

– Все на месте?

– Да. Ты все-таки думаешь?..

– Не знаю. Наверно, показалось.

Аксель посмотрел на ее влажную блузку, завернул Хайди в свою куртку (в ней успешно разместилось бы полторы Хайди) и направился к темному лазу, ведущему на волю. Женщина еще раз оглянулась, словно надеялась, что из воды вынырнет белокурый рыцарь в доспехах или что где-то обнаружится искомый скелет – почему-то от этого ей было бы спокойнее.

46

Сидя в машине, Хайди в последний раз оглянулась на вход в пещеру, потом принялась задумчиво изучать профиль Акселя, не отрывавшего глаз от дороги. Обратный путь они прошли быстро и легко, уверенно шагая по уже знакомым пещерам, и никакого дискомфорта Аксель, похоже, не испытывал. Или свежие впечатления полностью вытеснили все остальные ощущения.

– Что ты чувствуешь? – спросила Хайди.

– Умиротворение, – ответил он. – Уверенность. Мы наш квест прошли.

– Ты больше не волнуешься.

– Абсолютно. Сегодня все пройдет отлично.

– Получается, твоя прабабушка…

– Она мне не прабабушка.

– Ну какая разница? – твоя пра… тетушка принесла оттуда пчелу, и в Янстале разразилась эпидемия, выкосившая половину населения. Честно говоря, легко можно себе представить! Насколько я помню, археологи, обнаружив герметично закрытое помещение, где мог сохраниться застоявшийся воздух прошлых веков, изучают его с большой осторожностью: респираторы там всякие… Во избежание тогдашней заразы, от которой у нас нет иммунитета. Я понимаю твое желание оградить тот мир от любых влияний современности, но мы сами…

– Лаура Таннен как раз осталась жива, – напомнил Аксель. – Если этот грот уже как минимум сто двадцать лет доступен обоим мирам, то там, наверно, все давно перемешалось и ассимилировалось. Это ведь не герметично закупоренное помещение. И вообще, я по-прежнему не уверен на сто процентов, что это прошлое. Этот мир может быть просто похож на наш в прошлом, и что там по части заразы – черт знает. А что касается пчелы… Эпидемия – возможно, но там ведь были и другие проблемы. Землетрясение, все эти оползни…

– Свати полезли на Янсталь, чтобы забрать то, что им принадлежит?

– Возможно. Во всяком случае, очевидно, что причиной всех тех несчастий из сказки стал поступок Лауры…

– А цепочка от медальона! – спохватилась Хайди. – Ты ее там не оставил?

– Разумеется, нет, – не отрывая руку от руля, Аксель привстал на сиденье и вынул из кармана джинсов останки искалеченного медальона и стеклышко. – Так и держал все это в руке на обратном пути. Можешь сохранить на память. Или переплавь в пчелу, шутки ради.

– Так красиво не получится, – вздохнула Хайди, убирая медальон и стекло в сумку.

– Тебя подкинуть домой? – спросил Аксель. – Я еду в театр.

– Домой, – кивнула Хайди и заметила, нахмурившись: – Но все-таки, если Лаура видела там скелет… значит, он там уже был! Куда же он делся?

– Почему тебя так волнует этот скелет?

– Меня не скелет волнует, меня интересует, чей он?

47

Вода в речке, выбивавшейся на поверхность из горных недр небольшим водопадом, была теплой и кристально чистой. И, очевидно, целительной, как и утверждал старый отшельник.

Выбравшись из воды, Дитрих с удовольствием потянулся, наслаждаясь почти забытым ощущением свободы – свободы от страха и сомнений, как и от сковывавшей движения боли. В том ли было дело, что река эта проистекала из священного сердца гор, или в иных ее особенностях, но перебитые кости почти перестали напоминать о себе, а в душе поселились мир и чувство безопасности.

Натянув чулки-шоссы, мягкие сапоги и чистую нижнюю рубаху, Дитрих отжимал длинные светлые волосы, тихо напевая себе под нос, когда за спиной раздался спокойный хрипловатый голос:

– Красиво поешь.

Дитрих неловко повернулся – увы, гибкости чудесная река ему прибавить не могла. Женщина стояла, прислонившись к стволу дерева, с равнодушной усмешкой глядя на него.

– Моя лютня пропала в пути, – ответил Дитрих. – Но мне часто случалось развлекать друзей и… и моего фюрста песнями, когда мы отдыхали. Лукаш говорил… – Дитрих глубоко вздохнул, сам с удивлением прислушиваясь к звучанию этого имени. Он не произносил его очень долго. – Говорил, что мне стоило бы быть миннезингером, а не рыцарем.

– Я бы послушала тебя, – заметила она. – И без лютни.

– Может быть, когда вернусь.

– Старец рассказал тебе, куда идти?

– Да, даже слишком подробно, – улыбнулся Дитрих. – И сказал, что я непременно должен идти туда без оружия и доспехов, с миром в сердце, оставив всю тяжесть земных забот и все свое прошлое за пределами пещер. С последним не так просто, но я постараюсь.

– Ты знаешь, что там? – спросила она.

– Нет. Он сказал мне только, что надо найти в сердце Святых гор исток этой реки. Не знаю, – Он пожал плечами. – Я столько лет почти не выпускал рукояти меча из руки. Сутками не снимал кольчугу… Но я верю ему, – Он оглянулся на весело поющий водопад и склоны гор, покрытые яркой летней зеленью. – Много лет я не испытывал такого стойкого ощущения безопасности.

– Я понимаю тебя, – кивнула женщина, но не улыбнулась в ответ. – Здесь мы находимся в благословенном краю, и вся эта внешняя суета, – Она с презрением мотнула головой в сторону сбегавшего вниз по склонам леса, за которым скрывался невидимый отсюда город, – здесь не имеет никакого значения.

– Тыне хочешь пойти со мной? – неожиданно для самого себя спросил Дитрих.

– Нет. Это твое дело, – ответила она.

– Если… если я останусь жив, то непременно увезу тебя отсюда, куда пожелаешь, – пообещал он.

Она не стала рассыпаться в благодарностях, просто холодно кивнула, как будто это само собой разумелось, и добавила не без сарказма:

– Мне не нравится это «если».

Дитрих развел руками: на все воля Божия, подобрал лежавшую на траве котту и стал медленно подниматься по крутой тропинке, ведущей к их горному пристанищу.

– Я буду ждать, – произнес хрипловатый голос у него за спиной.

48

Тонда Яновка глубоко вздохнул, прежде чем выйти на сцену и обратиться к публике с кратким вступительным словом. Внутри трепетало и било крыльями, и в коленях ощущалась легкая слабость. Яновка нервно оглянулся на Акселя, в очередной раз не узнав его в статном, подтянутом незнакомце в костюме из тускло-серой поблескивающей мелкими искрами, словно наждак, ткани, с гладко зачесанными назад волосами и сильно подведенными глазами, отчего их размер увеличивался против всяких законов природы. По мнению Яновки, это было самое слабое место грандиозного шоу – главный его участник, от которого зависело все.

После идиотского инцидента с полицией (дело пока что мирно затихло) Эдлигер, казалось, готов был работать сутки напролет, безжалостно требуя того же от окружающих. Правда, он умел каким-то образом создавать на сцене удивительную атмосферу непринужденности и всеобщего веселья, в которой каждому все удавалось поразительно легко. Но вот машинисты постепенно стервенели от его постоянных придирок и стремления разобраться досконально во всех технических деталях, которые его никоим образом не касались. Еще вчера он так отчитал одного молодого техника, что тот едва не побежал писать заявление об увольнении. Потом Эдлигер явился в кабинет директора и ошарашил Яновку предложением расставить по всему театру какую-то там охрану. Яновка послал его подальше, на что Аксель только пожал плечами, ничуть не обидевшись, и помчался готовиться к генеральной репетиции, на которой пел так, что, наверно, даже у деревянных драконов выступили слезы на глазах. Тем не менее, настроение Яновки не улучшилось – слишком он переживал из-за грядущего решающего момента.

И вот, в день премьеры, после всех этих параноидальных заскоков, после наверняка бессонной ночи (Яновка, прекрасно знавший, что Аксель нервничает перед премьерой не меньше него самого, вчера ловил себя на мысли подсыпать какого-нибудь сильнодействующего снотворного артисту в стакан с водой, но так и не рискнул), герр Шаттенгланц является в середине дня, когда его совершенно не ждали, сияющий, уверенный в себе и довольный всем на свете. Вопрос об охране и очередных проверках всей машинерии и техники не поднимался, ежедневный список жалоб и пугающих предупреждений, которые, видимо, придумывались по ночам от нечего делать, выставлен не был. Яновка, правда, не знал, радоваться ему этой перемене или готовиться к худшему.

Так или иначе, решающий момент настал, пути назад не было и оставалось только пережить этот вечер, что бы он ни принес.

Аксель шагнул вперед и шепнул Яновке в ухо:

– Не дрейфь, Тонда! Все будет ОК!

Он отступил назад, и Яновка почувствовал, что его сильно пихнули вперед, да еще успели от души шлепнуть пониже спины. Он еле удержал равновесие, чтобы не вылететь на сцену, как пробка из бутылки, обернулся и показал безмятежно улыбавшемуся Акселю кулак, а потом уже, внутренне кипя от негодования, решительно выступил перед закрытым занавесом.

Объясняя, как много значит для всего Йоханнесталя сегодняшняя постановка (у публики создалось впечатление, что, если бы Яновка с поразительной предусмотрительностью не открыл в своем театре первый в истории города мюзикл, Йоханнесталь вскоре сгинул бы в культурном застое, постепенно превращаясь в темные, полные невежества и скуки трущобы), директор театра ловил знакомые лица и ободряющие взгляды в первых рядах.

Эмерих Легран слушал со скучливым выражением на красивом лице. Выражение Карла, примостившегося с краю первого ряда, прочитать было нельзя, так как, к удивлению Яновки, большую часть его лица скрывали темные очки а ля Элвис Пресли. Впрочем, видимая часть правой его щеки распухла так, что необходимость очков нетрудно было объяснить. В середине третьего ряда сидели две симпатичные девушки, то ли фанатки, то ли подруги Акселя – суть их отношений он так и не понял. Хорошенькая смуглянка широко, ободряюще улыбнулась ему, держа руки перед собой, словно так и порывалась аплодировать. При виде Вероники, у Яновки сразу же радикально поднялось настроение, хотя он прекрасно понимал, что девушку, скорее, воодушевляют те возможности, которые обещает фанатке жанра знакомство с директором театра, нежели его личные качества. Но все равно было приятно.

Поблагодарив отечественных и иностранных участников проекта, помянув заслуги Акселя Эдлигера перед европейским музыкальным театром и выразив надежду, что зрители примут этот почин благосклонно, Яновка удалился со сцены под всеобщие аплодисменты и едва не упал в объятья готовившихся к выходу артистов, когда Аксель дружески хлопнул его могучей рукой по плечу.

Яновка уже не увидел, что, едва началось представление, Карл Йорген поднялся со стула и тихо направился через темный зал к выходу.

Хайди напряженным взглядом смотрела ему вслед, теребя нитку жемчужных бус в вырезе узкого темно-синего платья.

– Не самое подходящее время, чтобы уходить, – заметила она.

– Ну может, у него брюхо прихватило, тебе-то что? – театральным шепотом ответила Вероника.

Хайди уставилась на сцену, однако двигающиеся там фигуры – до выхода Акселя было еще далеко – не могли отвлечь ее от тревожных мыслей. Взгляд ее то и дело обращался вверх, в непроницаемую отсюда тьму, где машинисты сцены топали по легким служебным галереям и тянули нужные в определенный момент тросы с уверенностью моряков, управляющихся на узких реях со сложнейшим такелажем.

– Почему мы решили, что все будет в порядке? – пробормотала Хайди. – Никто не знает, в какой именно момент происходит переход, верно? Если это связано с тем светящимся туманом, то он клубится хаотически и расползается по всей пещере, и значит, каждый раз все может быть по-разному. То есть Лаура могла наткнуться на скелет, который появился там в XIII веке и пролежал много столетий, а мы не видели его, потому что перенеслись в прошлое на более раннем отрезке пути и прошли то же самое место, когда никакого скелета там еще не было! А ведь он мог появиться вскоре после нашего визита!

– Ты чего? – пихнула ее Вероника. – Прекрати шипеть, мешаешь людям слушать!

Хайди обернулась, оглядывая зал. Йорген все еще не возвращался.

– Да и много ли мы разглядели в этой темноте? – прошептала Хайди. – Там могло прятаться все что угодно. Черт, ведь обязательно что-нибудь случится! Испортить премьеру – это же самая эффектная месть, верно? – сказала она Веронике и вскочила с места.

– Ты с ума сошла? – Вероника попыталась ее удержать. – Да куда ты?!

– Слушай, твой Питер ведь отвечает за машинерию, да? – наклонилась к ней Хайди. – Ты не могла бы найти его в антракте и?..

– Не могу, мы с ним еще вчера разбежались, – возразила Вероника. – На что он мне теперь, когда я Яновку окучиваю? А Питер хотел много больше, чем заслуживал. Да сядь же ты!

В следующем ряду начали возмущаться.

– Ладно, все, мне некогда!

Хайди быстро заскользила между рядами, не переставая извиняться – люди вжимались в кресла, давая ей дорогу, – а, выйдя в проход, помчалась бегом.

– Интересно, эта шизофрения еще и заразная, что ли? – обиженно поинтересовалась Вероника и устроилась поудобнее.

49

Хайнц слонялся по колосникам, изнывая от скуки. До его выхода еще оставалось много времени, а он был полностью готов выступать.

Сочтя слишком ответственным выход юноши в качестве двойника Шаттенгланца, режиссер освободил его от кордебалетных обязанностей на весь первый акт, и Хайнц постоянно везде шатался от нечего делать и всем мешал.

Он решил подняться наверх – подружившись с рабочими сцены, он взял в привычку в перерывах между выходами любоваться происходящим на сцене с колосников, наблюдая за ювелирной работой техников. Хайнц даже знал, что за жутковатой деревянной махиной, долженствовавшей изображать обитателя воздушных пространств (на его взгляд, она больше напоминала помесь динозавра с паровозом, издали, впрочем, смотрелась вполне воздушно и грациозно) у техников была спрятана заначка. Хайнц прекрасно помнил, что Аксель категорически запретил ему и думать о спиртном до начала и в процессе спектакля, но от нечего делать решил проверить, как там она: он давно уже задумал заменить бутылку шнапса на бутылку чистой воды и посмотреть, какое лицо будет у дяди Ганса, когда он обнаружит подмену.

Впрочем, о коварных планах лучше было забыть, так как бутылка уже была в работе, и уровень жидкости в ней угрожающе понизился. Питер сидел на деревянном полу, обнимая странную морду чудовища (художник по декорациям был родом из Шотландии, так что весь театр теперь утверждал, что в точности знает, как выглядит знаменитый обитатель озера Лох-Несс) и прижимая ополовиненную бутылку к сердцу.

– Питер, ты что? – ужаснулся Хайнц, лихорадочно вспоминая: не Питер ли отвечал во время премьеры за машинерию?

– Она меня бросила! – всхлипнул Питер. – Конечно! Она – кто, а я – кто?

– Кто? – недоуменно спросил Хайнц.

– Кто? Директор! – взвыл Питер, размазывая по щекам пьяные слезы.

Хайнц вздрогнул.

– Старый козел! – поделился Питер. – Конечно, дочке бургомистра он – самая пара.

– Ты помнишь, что ты сегодня отвечаешь за трюки?! – зарычал Хайнц, схватил Питера за шкирку, оцарапав руку об острый выступ на морде твари, и вздернул техника на ноги, одновременно вырвав у него бутылку. Питер пытался сопротивляться, но Хайнц был гораздо сильнее. Он поставил бутылку на пол и решительно потащил Питера вниз, в ближайший душ – сунуть под струю воды.

Летучая тварь, растопырив деревянные драконьи крылья с острыми краями, тупо таращилась им вслед.

50

Быстро темнело, в горах, где не было фонарей, властвовал полумрак, и Хайди подумала, что ехать на большой скорости может быть опасно. В этом она незамедлительно убедилась, едва не врезавшись в автомобиль, мирно стоявший на дороге с включенными габаритами, вот только опасно близко от поворота. Его владелец явно не предполагал, что кого-то еще понесет в горы в этот поздний час.

Поставив машину рядом, Хайди вышла и огляделась. Ей показалось, что она различает ниже по склону какое-то движение в кустах. Она подошла ближе, вглядываясь в неверные вечерние тени. Человек вышел на открытое место, помедлил, воровато озираясь, но вверх посмотреть не догадался. Наверняка это был Йорген – высокая фигура, темно-русые волосы. Темных очков не было, но здесь некому было любоваться его изуродованной щекой, и он мог их снять. А кто еще стал бы шастать тут по кустам?

Хайди волновало другое: он не поехал к входу в пещеру, а зачем-то шарил в кустах совсем в другом месте, значит, либо что-то прятал там (оружие?), либо знал какой-то другой вход. Впрочем, почему бы и нет? Он, должно быть, подземный лабиринт вдоль и поперек излазал…

Йорген исчез под верхушками ельника, и Хайди решила, что надежнее будет идти уже знакомым путем, чем одной преследовать потенциального врага на его территории.

Она вернулась в машину и поехала дальше, по-прежнему спеша, но все же с большей осторожностью.

Остановив машину так близко к пещере, как это было возможно, Хайди побежала дальше пешком, захватив с собой фонарь – к счастью, походный запас фонарей и батареек Аксель сложил утром в ее сумку.

Добравшись до входа в подземный лабиринт, путаясь в траве и торчащих отовсюду корнях, Хайди с испугом поняла, что по пещерам на высоких каблуках далеко не уйдет, и заодно вспомнила, что на ней узкое вечернее платье. Но ничего нельзя было сделать. Посмотрев на часы и убедившись, что еще должен идти первый акт, женщина сняла туфли и аккуратно поставила их у входа в пещеру. Вид у пары классических вечерних лодочек на шпильках, стоявших, прижавшись одна к другой под кустом молодого папоротника, как будто им было страшно в темнеющем лесу, был трогательно одинокий.

Между тем, их хозяйка бросилась во мрак пещер, подумав мельком, вспомнит ли она пройденный путь, ведь ей никто не будет подсказывать. Что ж, ей не оставалось ничего другого, как вспомнить. От этого могла зависеть жизнь двоих – двоих? – мужчин, которые – оба! – много для нее значили.

Хайди шла по пещерам, стараясь поменьше ранить босые ступни камнями. Впрочем, боли она все равно не чувствовала – слишком много адреналина кипело в ее крови, слишком силен был азарт, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Платье треснуло и расползлось на бедре, когда она пробиралась по темному лазу. Молодая женщина спрыгнула в подземную реку и, преодолевая сопротивление бегущей навстречу воды, пошла по дну к узкому тоннелю. Оказавшись перед ним, Хайди вспомнила, что утром прошла его только благодаря мощным плечам и силе Акселя, сумевшего справиться с течением за двоих.

Цепляясь за стенку тоннеля и помогая себе руками, она кое-как пробилась в светящуюся пещеру, уронив по пути фонарь. Он продолжал гореть на дне, освещая ей путь, но, чтобы поднять его, нужно было нырнуть, и Хайди не сомневалась, что вот тогда-то ее точно вышвырнет назад.

Едва она выбралась на свободное пространство, ее окружили облачка света, словно приветствуя или ища у нее защиты от чего-то. В этот раз свет не концентрировался у щели, он расползся далеко в стороны, и Хайди поняла, что пещера была гораздо шире, чем им показалось утром. За пределами слабо мерцающего свечения непроницаемой стеной стоял мрак.

А прямо перед собой Хайди видела в синеватой полутьме широкую спину и светлый затылок мужчины, медленно и осторожно идущего к расселине.

Хайди выпрямилась и тут же пошатнулась с плеском, поскользнувшись; мужчина обернулся, с удивлением глядя на нее большими темными глазами – в свете факела, который он держал в руке, они казались совершенно черными. Светлые волосы падали ему на плечи, на нем была надета рубаха, между нижним краем ее и поверхностью воды виднелся верх темных шосс, и никакого оружия при нем заметно не было. Кроме факела, он держал в руках тускло поблескивавший сосуд, украшенный драгоценными камнями, по форме похожий на те, что стояли в церкви Шлосс-Йоханнеса. Хайди шумно вздохнула, разглядев сосуд, и снова взглянула в глаза рыцарю, одновременно узнавая и не узнавая его.

Он что-то произнес с вопросительной интонацией. Хайди ничего не поняла, хотя слова как будто звучали знакомо, но вздрогнула, узнав мягкий высокий баритон, который привыкла слышать изо дня в день.

– Это ты? – спросил мужчина, не столько с удивлением, сколько с интересом оглядывая ее блестящее и переливающееся в свете факела платье без рукавов, голые руки, вольно рассыпавшиеся по плечам волнистые волосы.

– Дитрих? – неуверенно спросила Хайди.

Он опять сказал что-то непонятное и повернулся, чтобы идти дальше. Хайди лихорадочно соображала – во тьме, куда не достигал свет факела и голубое сияние, могла подстерегать любая опасность: другой тоннель, притаившийся враг. Рыцарь явно не опасался нападения, но она-то прекрасно знала, что в пещерах они сейчас не одни. У нее засосало под ложечкой при мысли, что и утром, когда они с Акселем вышли из грота, кто-то мог наблюдать за ними оттуда, прячась во мраке, смотреть им в спины. А, протискиваясь в щель, рыцарь будет совершенно беззащитен, тем более что, как она знала, у него должна плохо гнуться спина. В Палестине времен крестовых походов в его распоряжении вряд ли могла быть медицина современного уровня.

Хайди, с усилием раздвигая массы воды, подбежала к Дитриху и схватила его за руку, не давая подойти к расселине. Мускулы под грубой тканью рубахи напряглись: он понял ее порыв и ее испуганно ищущий взгляд. Хайди заметила, что от ее резкого рывка облачка света, словно бы испугавшись, отпрянули дальше во тьму и слева впереди как будто наткнулись на темную массу, заскользили, обтекая ее – камень? Обходя препятствие, светящаяся полоса изменила форму: видимо, оно шевельнулось.

Хайди посмотрела на Дитриха и поняла, что он тоже это заметил. Не отводя глаз от места предполагаемой засады, он сунул в руки Хайди серебряную урну и мягко подвинул молодую женщину себе за спину.

В темноте заплескало, и оттуда, раздвигая бедрами мерцающий свет над поверхностью воды, вышел рыцарь в полном боевом облачении, в темном сюрко поверх кольчуги. В руке он держал устрашающий моргенштерн[29]29
  Morgenstern (нем. утренняя звезда) – средневековое оружие, бронзовый шар с ввинченными в него стальными шипами, использовался как навершие палиц и кистеней.


[Закрыть] на длинной рукояти, и на бедре его висел меч в ножнах, уходя концом в воду. На правой щеке рыцаря багровела недавняя, еще не зажившая рана.

И не заржавел он тут, пока ждал в засаде? – подумала Хайди.

Рыцарь насмешливо произнес что-то, кивнув на нее. При этом он странно кривил рот – рана явно мешала ему говорить. Дитрих холодным тоном ответил. Очевидно было, что речь шла о ней, и если о смысле фразы, произнесенной вооруженным рыцарем, можно было догадаться, то за возможность узнать, что ответил Дитрих, она бы отдала несколько лет жизни. Если только у нее есть эти несколько лет, – подумала она: засада не удалась, однако враг был вооружен, а Дитрих безоружен.

Хайди напряженно вслушивалась, пытаясь ухватить хотя бы общий смысл разговора. Она догадывалась, что в письменном виде их диалог был бы ей понятен, проблема была в том, что слова произносились иначе, чем она могла ожидать, и говорили слишком быстро. И нужно было еще запретить себе отвлекаться на посторонние мысли: у рыцаря было лицо Йоргена, но где, спрашивается, находился он сам?..

– Венцель, сюда нельзя приходить с оружием, – произнес Дитрих. – Если ты сумел прийти сюда, значит, должен это знать.

– Путь я отыскал по наитию, – усмехнулся тот. – Может быть, меня вела Божественная воля? Ибо Господу нашему угодно, чтобы славный город наш процветал, и никакие сожаления о прошлом не угрожали положению нового правителя. Ни ты, ни урна с дорогим тебе прахом, ни твой странный Ангел-хранитель не покинете этих пещер. Насчет девки, правда, я еще подумаю, – Он окинул взглядом обтянутую блестящей тканью грудь Хайди, обнаженные плечи, заглянул в ее подкрашенные глаза, и женщина невольно отступила на шаг назад.

Рыцарь бросился вперед, замахиваясь моргенштерном, но Дитрих каким-то чудом, низко присев и погрузившись в воду по плечи, сумел отразить удар железной чашей факела. Схватка была злой и стремительной, Хайди не успевала уследить, что происходит, только отметила, что Дитрих при первой же возможности перехватил факел левой рукой, и что двигался он невероятно быстро. О переживаниях насчет перебитой спины можно было забыть – во всяком случае, Акселю Дитрих точно не уступал в гибкости. К тому же, движения противника Дитриха стесняла тяжелая кольчуга, так что они были практически равны. Если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что у Дитриха не было оружия и тело его не было ничем защищено.

Внезапно Дитрих вскрикнул, уворачиваясь от очередного удара, и, завалившись навзничь, с головой окунулся в воду вместе с факелом. Яростно зашипела гаснущая смола, и стало почти совсем темно, пещеру теперь освещал только синий пар, предпочитавший держаться на почтительном расстоянии от дерущихся.

Вооруженный рыцарь тоже издал короткий полный злого торжества крик, перебросил моргенштерн в левую руку и выхватил меч, готовясь нанести последний удар. Однако внезапно обрушившаяся темнота сбила его с толку, так что удар меча прошел мимо цели, только взметнулась брызгами вода.

Дитрих прополз под водой пару метров до стены пещеры – он упал на спину, и ему было трудно подняться. Опираясь о стену и шумно, со стонами, дыша, он пытался встать, когда противник бросился к нему, занося меч. Хайди взвизгнула, до боли в руках стискивая сосуд.

Дитрих рванулся в сторону, и меч, высекая искры, лязгнул по камню. Рыцарь замахнулся снова, Дитрих наконец сумел встать и схватил его за руки. Хайди видела, как по светлому полотну рубахи Дитриха на груди и правом боку расползается фиолетовое в мертвенном свете пятно. И поскольку Хайди была ничем, помимо наблюдения, не занята, она первой обратила внимание на донесшийся сверху грохот. Дно подземной реки ощутимо задрожало у нее под ногами, а потом потолок пещеры внезапно треснул, и оттуда вывалился кусок породы, упав прямо на борющихся мужчин.

Фонтаном брызг женщину окатило с головы до ног, по поверхности прошли высокие волны. Хайди едва не упала. Когда она выпрямилась и протерла глаза, то увидела, что Дитрих стоит, вжавшись спиной в расселину, ошарашенно глядя на нечто, барахтавшееся в воде перед ним, откуда поднимались пузыри и сгустки крови.

– Как муху прихлопнуло, – медленно произнесла Хайди. – Или, скорее, как ужалившую пчелу!

Осторожно обойдя раздавленного рыцаря, она подошла к Дитриху и протянула ему урну. Дитрих кивнул и, повернувшись боком, как до этого Аксель, протиснулся в расселину. У него это заняло больше времени, он тяжело, шумно дышал. Следовало, однако, торопиться: рассерженная гора не собиралась успокаиваться, дно под ногами и стены продолжали мелко дрожать, и где-то во тьме гремел угрожающими раскатами грохот обвала.

Стоило им войти в храм, и отзвук далекого обвала прекратился. Здесь царили тишина и покой, и трудно было поверить в саму возможность каких-либо разрушений, страдания, боли.

В гроте было достаточно светло: в окно в своде вливался уже не белый дневной, а розоватый закатный свет, и, вспомнив, что в родном мире должно быть уже совсем темно, Хайди обрадовалась, что здесь время течет иначе.

Она с понимающей улыбкой наблюдала, как Дитрих оглядывает священный грот и в немом восхищении останавливается перед скульптурой Богородицы. Хайди чувствовала себя здесь чуть ли не хозяйкой, во всяком случае, постоянным посетителем. Окинув взглядом вьющихся над каменными цветами золотых пчел, она поняла, что уже затруднилась бы сказать, которая из них провела несколько недель у нее на груди, заключенная в грубый медальон.

Дитрих поднялся на возвышение перед скульптурой, поставил урну на полку, найдя словно бы специально для нее предназначенное место у погасшей лампады, и, склонив голову, держа спину напряженно прямой, медленно опустился на колени. Взгляд Хайди так и притягивало темное пятно у него на груди. Однако здесь и сейчас было не место для ран, для боли и крови – все это оставалось где-то там, за скальной стеной. Здесь же был только гаснущий свет, и прекрасное лицо Мадонны, и теперь – сердце последнего фюрста Йоханнесталя, которому суждено было стать сердцем Святых гор до скончания времен.