Текст книги "Золотая пчела. Мистраль"

Мистраль еще раз просмотрела номера местной газеты за август 1858 года: если барон действительно умер здесь, об этом должны были упомянуть. Однако в списках умерших его имени не было, не нашлось оно и в алфавитном указателе подшивки за год. Единственная статья, которая привлекла внимание Мистраль, касалась пожара в картинной галерее некого Фирцхофта. Мистраль не знала, какое отношение мог иметь пожар к покойному барону, но ведь в этой истории все было так или иначе связано с картинами! О дагерротипии в газете не упоминалось.

Мистраль обратилась к библиотекарю за материалами о галерее и вскоре вернулась в свой уголок с папкой средней толщины. Через сорок минут она уже прочитала краткую историю галереи и биографию ее владельца, а также яркое описание пожара. Что послужило его причиной, осталось неизвестным, и, судя по всему, были жертвы.

Мистраль без особого интереса просмотрела планы здания и вытащила из папки последнюю пачку документов – пухлый картонный конверт, в котором лежало несколько пожелтевших от времени фотографий. Девушка вгляделась в первый дагерротип, изображавший привлекательного молодого человека в изящном сюртуке с бархатным воротником и цилиндре, стоявшего в поросшей ивами аллее. Фотография была сделана поразительно хорошо для того времени, когда процесс съемки занимал немало времени. Поза гуляющего по аллее мужчины была чересчур естественной, казалось, он вот-вот шагнет вперед и лицо осветит улыбка, уже намечавшаяся в уголках красиво прорисованных губ. Определенно, что-то тут было не так.

Мистраль наконец заметила на дагерротипе раму и поняла, что на нем изображена картина, прислоненная к стене. Но как же реалистична была сама картина! Мистраль не могла отделаться от мысли, что только один художник мог сотворить такое.

Внимательно изучив дагерротип, Мистраль разглядела еле заметную надпись внизу и едва сдержала боевой клич – там было пропечатано: «R. G. von Reigen. 1858». Но это не был портрет барона: тот был шире в плечах, и на лице у него красовались пышные усы и баки, Мистраль хорошо запомнила. К тому же, мужчина на портрете выглядел лет на тридцать пять, а барону в 1858 году должно было стукнуть шестьдесят три.

Просмотрев все дагерротипы, Мистраль обнаружила, что та же подпись присутствует и на остальных. Видимо, фон Райген снимал их.

Мистраль провела рукой по лбу, убирая лезущую в глаза светлую прядь, не отрывая взгляда от дагерротипов, когда Шарло тихо заворчал и зашевелился под столом. Девушка подняла глаза и увидела высокого мужчину, стоявшего у ее стола. С легкой улыбкой он смотрел на нее.

– Прошу прощения, библиограф сказал мне, что вы обратились по поводу галереи…

– А вы…

– О! Прошу меня извинить. Я Карл Фирцхофт, эта галерея принадлежала моему прадеду. А вы, фройляйн…

– Кунов. Меня, собственно, интересует барон фон Райген. Он мне тоже… что-то вроде дальнего родственника.

– Понятно. Что же. Это прекрасно, что вы интересуетесь своими предками. Знаете, мой прадед оставил дневник…

– Правда? – загорелась Мистраль. – Да садитесь же! – Она подвинулась, освобождая место, Фирцхофт взял стул от другого стола и сел рядом с ней.

– Фон Райген упоминается в дневнике. Он сделал много дагерротипов в городе, снимал и галерею, и некоторые картины.

– Вы не знаете, отчего он умер?

– Нет. К сожалению, о его смерти там ничего нет.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Видите ли, у меня есть мечта – возродить галерею Фирцхофта, такую же, какой она была. Поэтому я тщательно изучал разнообразный материал, более чем внимательно читал дневник, и предполагаю, что некоторые работы фон Райгена мне очень пригодятся. Я бы запомнил то, что касалось его.

– Я знаю только, – сказала Мистраль, – что он умер здесь в августе 1858 года. В тот же месяц, когда сгорела галерея. Хотелось бы выяснить, не связана ли его смерть с пожаром? Что послужило его причиной?

– Неизвестно. Видите ли, милая фройляйн, мой прадед сам погиб при пожаре, так что…

– О, простите…

– Что вы!

Мистраль внезапно обнаружила, что его рука каким-то образом оказалась на спинке ее стула, в непосредственной близости от ее плеча.

– А в дневнике были сведения об авторе этих картин? – Она слегка наклонилась вперед, отодвигаясь от собеседника.

– Что касается картин, запечатленных на фотографиях, я могу вам ответить. Прадед восхищался ими, не жалея эпитетов. Их владелец – видимо, сам художник – не выставлял их, а просто поместил в галерею на хранение, пока находился в отъезде. К сожалению, прадед не упоминает его имени, называя его просто «искателем приключений».

– Искатель приключений? – разочарованно переспросила Мистраль.

– Да. Он уехал, а прадед держал эти картины в пустом помещении, но часто любовался ими и лелеял мечту в будущем упросить художника, чтобы тот позволил организовать выставку. Интересно было бы их увидеть! Если они так хороши на черно-белых снимках, то что же было в цвете! Не правда ли?

Фирцхофт придвинулся еще ближе. Мистраль чувствовала щекой его дыхание. Чистое дыхание, но очень уж горячее.

– Ваш прадед как-нибудь описал этого «искателя приключений»? Каков он был из себя?

– К сожалению, нет, хотя прадед обычно бывал внимателен к внешности людей. Видимо, особых примет не было. Он даже больше писал о слуге художника.

Мистраль резко повернулась, задев руку Фирцхофта.

– Что за слуга?

– Молодой испанец. Насколько я помню, он отличался явно военной выправкой, и волосы у него были обриты. Он поразил моего предка до глубины души, без видимого усилия перетаскав все полотна с рамами, а некоторые из них были очень тяжелыми.

– Unglaublich![45]45
  Невероятно! (нем.)


[Закрыть] – прошептала Мистраль. – А не может такого быть, чтобы в дневнике было написано не «Abenteurer» – «искатель приключений», a… «Abenteuer» – «приключение»?

– Возможно. Вероятно, я не вчитался и мысленно добавил лишнюю букву…

– Это не род занятий, а фамилия. Вот оно! Получается, что не зря я сюда приехала… – Девушка поднялась со стула, но Фирцхофт не двинулся с места.

– Если вас интересует дневник, – сказал он, – мы могли бы…

– Прошу прощения, – улыбнулась Мистраль. – Я уже узнала все, что мне было нужно. Огромное вам спасибо!

– Но мы могли бы…

– Боюсь, что я спешу. Поверьте, я очень благодарна вам за все, что вы рассказали, но я должна идти.

– Редко когда такая красивая девушка занимается историческим исследованиями, – Он так и сидел на стуле, загораживая Мистраль дорогу и глядя на нее с уверенной улыбкой.

– Прошу прощения… – занервничала Мистраль, но в этот момент снизу из-под стола донеслось сердитое ворчание и громко клацнули мощные бульдожьи челюсти. Фирцхофт, неожиданно тонко взвизгнув и опрокинув стул, вскочил на ноги и в изумлении уставился на Шарло, который с достоинством вышел из-под стола, весьма довольный собой.

– Большое спасибо, – сказала Мистраль, быстро укладывая документы в папку, и поспешила к стойке выдачи книг. По пути она достала с полки и наскоро пролистала чешско-немецкий словарь.

Через несколько минут она пулей вылетела из библиотеки и помчалась в сторону вокзала. Мистраль сама не знала, почему она так спешит, но ей казалось необходимым разобраться во всем как можно скорее.

– «Přihoda» – по-чешски «случай», «приключение», хотя и не совсем в том же смысле. Подразумевается то, что приключилось с тобой, тогда как Abenteuer – скорее, авантюра, приключение, которое ты ищешь сам. Что бы это значило? В какие игры он играет? – бормотала Мистраль. – Ведь он написал и мой портрет!

Шарло бежал сзади, еле успевая за ней и надсадно сопя.

* * *

Мистраль вошла в квартиру и с грохотом опустила на пол чемодан.

– Ты вернулась? – вышла ей навстречу Дженни. – Я только что пришла… Как поездка?

– Gut, – коротко ответила Мистраль, ее взгляд сразу же зацепился за портрет, висящий на самом видном месте.

– Приехала бы ты пораньше! – вздохнула Дженни. – Сегодня мы гуляли в городе все втроем.

– Втроем?

– С Андресом и Мирославом. Было чудесно! Они только что проводили меня и ушли. А ты выяснила, как погиб твой барон?

– Нет, – мотнула головой Мистраль, – но кое-что я узнала. Вернее, кое в чем убедилась. Ты сказала, они только что ушли?

Попробую догнать. Мне надо срочно поговорить с Миро.

– Прямо сейчас? – удивилась Дженни, но Мистраль и Шарло уже выбежали из квартиры.

* * *

Быстро темнело, северный ветер уныло завывал в пустынных улицах. Шарло тихо повизгивал, напоминая, что ему трудно бежать с его короткими лапками и коротким дыханием. Мистраль сбавила темп. В конце концов, если она и не успеет перехватить Пршигоду до пристани – какая разница? Увидит его завтра. Она все равно еще не знала, что ему сказать. Как сформулировать первый вопрос?

Они свернули на длинную улицу, ведущую к пристани. Шарло заворчал, и Мистраль остановилась, увидев, что навстречу ей быстрым шагом идет Том.

– Куда это ты так бежишь? – спросил он как будто весело, но в голосе его чувствовалось нешуточное напряжение. – На пристань, что ли?

– Я должна… – начала Мистраль, но Том взял ее под руку и решительно повлек за собой.

– Давно не виделись. Ты ведь куда-то уезжала? Только сегодня приехала?

– Откуда ты знаешь? Следишь за мной?

– Нет. За тобой не слежу. Давай-ка сюда, – Том затащил ее в небольшой сквер между домами и усадил на скамейку. – Надо поговорить. Мы все-таки старые друзья…

Шарло запрыгнул на скамью рядом с Мистраль, его глаза сердито поблескивали в сумраке.

– Вот так… – пробормотал Том. – Наверно, скоро я смогу воплотить в жизнь свои планы. Ну, насчет островов…

– Рада за тебя, – ответила Мистраль, почти не слушая. – Том, в чем дело?

– У тебя новая собака, совсем как та… – заметил он. – Так что это получается – приехать не успела и уже бежишь на остров? На ночь глядя?

Мистраль не ответила. Совсем стемнело, в небе горели звезды. В сквер ветер не долетал, и в кустах вокруг отчаянно свиристели цикады. У самого входа в сквер стоял фонарь, и его свет заливал золотом черную ночную листву. Том озирался в странной растерянности, и девушка внезапно поняла, что он сам не знает толком, что с ней делать.

– Как прошла поездка? – наконец спросил он.

– Ты для этого меня сюда привел?

– Я готов дать тебе еще шанс, – объявил Том. – Знаешь, ты мне все еще нравишься, несмотря на…

– Очень мило, – ответила Мистраль. – Я польщена. Но мне это не нужно. Спасибо. У тебя все? – Она поднялась, Шарло с готовностью соскочил со скамейки.

– Постой, не ходи… – Том попытался ее задержать, но в этот момент на улице послышались быстрые спотыкающиеся шаги, почти заглушаемые громким надсадным дыханием – словно кто-то бежал из последних сил, всхлипывая на ходу.

Том быстро вышел из сквера, Мистраль за ним, и на улице на них едва не налетел молодой человек. Мистраль не раз видела его среди приятелей – или, правильнее будет сказать, личной охраны? – Тома, но в этот раз она едва его узнала. Лицо его было залито кровью, кудрявые волосы растрепаны, нос – явно сломан.

– Том… они… я такого никогда…

– Они ушли?! – взвизгнул Том.

– Там… просто дьявол какой-то… Отбились, – Парень приложил руку к носу, тщетно пытаясь унять кровь.

– Вытирай сопли и рожай живее! – прошипел Том, очевидно забыв со злости о присутствии Мистраль. – Вы что, вшестером не смогли справиться с двумя мужиками?

– Этот испанец один наших разметал…

– Один? У него что, черный пояс карате?

– Нет, – всхлипнул неудавшийся палач. – Он ничего такого не делал… но все наши… Его хозяин тоже…. Это он меня…

– Понятно, почему ты постарался задержать меня и не пустить на пристань! – тихо сказала Мистраль. – Там была засада. Какой же ты сукин сын, Том! Впрочем, я всегда это подозревала.

– Иди ты… – махнул рукой Том, но Мистраль уже бегом мчалась к морю. Шарло жалобно захрюкал и бросился за ней.

Катера Пршигоды у пристани уже не было, но Мистраль недолго думая разбудила сторожа станции проката катеров и сунула ему все, что нашлось в кошельке. Сторож не обрадовался случаю заработать сверхурочно, принялся причитать, что уже ночь и что к острову в темноте не причалить, но Мистраль дала ему понять, что в случае отказа просто угонит один из катеров или отправится к острову вплавь, и тогда ее дальнейшая судьба будет на его совести.

Еле вписавшись в устье бухты, катер благополучно причалил, Мистраль и Шарло выпрыгнули на берег. В домике на берегу горел свет, и девушка бросилась туда.

Пробегая мимо освещенного окна, она на ходу заглянула в комнату и резко остановилась. Андрес с совершенно белым лицом сидел на низкой скамеечке, а Борнь, страшно перекосив физиономию от сосредоточенности, промывал рану на голове испанца.

– Mein Gott! – прошептала Мистраль. – Mein Gott! – ничего больше на ум не приходило. По бритому черепу Андреса сползало нечто густое, темно-красное, и казалось, даже поблескивал торчащий осколок кости. Кровь заливала шею и плечо испанца. Мистраль поклялась бы, что у Андреса проломлен череп.

– Ты здесь? – произнес знакомый хрипловатый голос за спиной, и она резко повернулась.

Пршигода стоял, засунув руки в карманы брюк, в свежей белоснежной рубашке и с влажными – явно только что из душа – волосами, и курил сигару.

– Ты не ранен? – спросила Мистраль.

– Я цел, – коротко ответил Пршигода, и Мистраль вздохнула с облегчением.

Губа у Пршигоды была разорвана сбоку, что, видимо, не мешало ему курить, и девушка заметила, что костяшки пальцев на тонких руках покрывают кровоточащие ссадины, но, очевидно, этим дело и обошлось.

– Gott sei Dank![46]46
  Слава Богу! (нем.)


[Закрыть] А Андрес…

– Андрес скоро придет в норму.

– Да ты что?! – мгновенно вскипела Мистраль. – Я не понимаю, как ты можешь вот так стоять тут и курить, когда Андрес… и ведь все из-за тебя! Я же предупреждала, что Тома злить не надо!

– Ты слишком серьезно относишься к его щенкам, – пренебрежительно фыркнул Пршигода. – Пожалуй, я даже получил удовольствие… Вспомнил молодость.

– Вот как?!

– Тихо, тихо, успокойся, идем со мной, – Пршигода взял ее под руку и увел на террасу. – И не волнуйся за Андреса.

Шарло возбужденно пыхтел, описывая восьмерки вокруг их ног. Садясь на плетеный стул на террасе, Мистраль испуганно вскрикнула, когда Дух ночи в своей обычной манере порхнул ей в лицо.

– Где ты была? – спросил Пршигода, усаживаясь напротив нее, и девушка внезапно вспомнила, зачем спешила сюда.

– В Австрии, – с вызовом ответила она. – В городе Аргант под Грацем.

– И что там? – с небрежным интересом спросил Пршигода, и Мистраль не нашлась, что ответить.

Он явно впервые слышал это название. И правда, она ведь ничего не знала наверняка, ее вели по запутанной дорожке множество случайных совпадений, связи между которыми она придумала сама. И девушка испытала одновременно и облегчение, и – нельзя не признать это – некоторую долю разочарования, оттого что ее головокружительные подозрения не оправдались.

Она покачала головой, посмотрела на Шарло, усевшегося рядом с ее стулом, потом снова подняла взгляд на Пршигоду и неуверенно улыбнулась.

Однако секунды шли, и, глядя в зелено-карие глаза Пршигоды, Мистраль увидела, как в них постепенно возникает новое выражение.

Он вспомнил.

За полторы сотни лет можно многое забыть.

И тогда Мистраль медленно произнесла:

– Отчего умер Роберт Гюнтер барон фон Райген?

– Никто, собственно, и не говорил, что ты глупая девушка, – заметил Пршигода, криво улыбнувшись. – Он умер, Мистраль, во время пожара в картинной галерее.

– Он пытался спасти картины?

– Я не знаю, как он погиб. Но я полагаю, что он умер… потому что сгорел его портрет.

– Я так и поняла, – совсем тихо сказала Мистраль. – Кто ты, Миро?

– Я не знаю, что тебе ответить. Действительно не знаю. Я не понимаю, как получается то, что я делаю, откуда у меня эта неограниченно долгая, – я полагаю, неограниченно, но не бесконечно долгая – жизнь и этот странный дар: переносить на холст нечто самое главное в человеке, что составляет суть его существования – вероятно, это можно назвать душой.

– Ты дьявол, – прошептала Мистраль.

– Едва ли. Мне много раз это говорили. Поверь, я не занимаюсь черной магией, не переношу в краски капли крови, частицы кожи или волос тех, кого пишу. Хотя… Наверно, когда-то я действительно мечтал стать величайшим художником в мире. Возможно, некие силы, в существование которых я то верю, то нет, почувствовали это? Не знаю. Но я получил то, чего желал.

– Значит, Констанца… и Андрес, и Борнь…

– Умерли вскоре после того, как были написаны их портреты. Чтобы начать новую жизнь. Если не вечную, то очень долгую.

– И все они стали твоими слугами? И все преданы и благодарны тебе? – произнесла Мистраль с сомнением.

– Я не держу их. Они свободны. Иногда они уходят, но рано или поздно все равно возвращаются ко мне. Через десять, через сто лет. Видишь ли, со временем картины стареют. И только я могу поддерживать в моих детях вечную молодость. Они могут ненавидеть меня, они могут иногда желать смерти, но, что бы они ни говорили и ни думали, никто из них не способен на самоубийство. Жизнь в сотни лет слишком ценна, чтобы ею бросаться.

– И много их?

– Сейчас только трое.

– Значит, они практически бессмертны? И неуязвимы?

– Пока цела картина. Знаешь, как иногда бывает в сказках, – он усмехнулся, – когда герою приходится не сражаться со злодеем, а искать его смерть где-то на стороне. А вот если картина пострадает, тогда вернуть ее модели прежний облик и мне не под силу. Так что ты можешь не беспокоиться об Андресе. Рана заживет, и следов не останется.

– Может, скажешь, они и боли не чувствуют?

– Чувствуют, – тяжело произнес Пршигода. – Чувствуют.

– И многих ты так?

– Наверно, гораздо меньше, чем мог бы, – вздохнул Пршигода, – но… знаешь, Мистраль… многих. Когда-нибудь, вероятно, мне еще придется расплачиваться за их смерти, и я с ужасом жду этой минуты… Но вот уже более сотни лет я не пишу портреты. Однажды я в полной мере осознал, какая это громадная ответственность… и отказался от нее. Теперь я пишу только животных… и пейзажи. Экспериментировать с окружающей природой, по правде говоря, куда интереснее, чем с людьми.

– Пейзаж ведь не может умереть? – улыбнулась Мистраль.

– Я сам не знаю, что происходит, когда я пишу пейзажи, но согласись, какой-то силой обладают все мои картины.

Мистраль растерянно смотрела на Пршигоду, когда Шарло, явно пребывая в глубокой задумчивости, зацепил зубами край ее брючины и принялся дергать. Девушка мягко отпихнула пса и почесала ему бок носком туфли. Шарло перекатился на спину, подставляя брюхо, и жутковато ухмыльнулся, блеснув белоснежными зубами.

– Людей, значит, нельзя, а животных не жалко? – заметила Мистраль.

– Животным не доступны метания, сомнения, переживания, которые терзают людей, им гораздо легче. Посмотри на Шарло. Он ведь знает, что с ним произошло. У него никогда не будет щенков, но он навсегда останется молодым, абсолютно здоровым псом. По-моему, он выглядит вполне счастливым.

– Когда ты написал его портрет, он совсем не выглядел счастливым! – воскликнула Мистраль. – Mein Gott! Ты отдал его мне и сразу же убил! Зачем?

– Я не думал, что это произойдет так скоро и так… страшно. Собственно, поначалу я даже не собирался заканчивать картину, но она как-то раздражала меня. И однажды я взялся за кисти и опомниться не успел, как дело было сделано, и какая-то частица живого Шарло оказалась заключена в холсте. Видимо, вы как раз тогда находились на Санта-Веране, и он это почувствовал.

– А мой портрет?! – вспомнила Мистраль. – Я как будто еще жива.

– Твой портрет совершенно безопасен, моя девочка.

– Ты что-то изменил в нем? Я чувствую в нем что-то… чужое, что-то ненастоящее. Дженни говорит, что ты сделал черты правильнее, чем они есть.

– Неужели? Нет, мне кажется, нет. Да, поначалу я хотел написать твой портрет… Может быть, именно потому, что я еще толком не знал тебя и не понимал, что хочу тебя живой, изменчивой, такой как сейчас, такой, какой ты через год уже не будешь – ни в настоящей жизни, ни в такой… картинной. Но я не смог написать его.

– Мне стало так страшно тогда…

– Я увлекся картиной, как это всегда бывало, погрузился в нее полностью. И вдруг… я случайно взглянул тебе в глаза. В глаза на портрете. И понял, что в них заключена какая-то фальшь. Я пытался отразить в этих глазах то, чего в них не могло быть. Я что-то сделал неправильно – возможно, сказалось отсутствие практики. Может быть, от смущения я потом действительно слегка приукрасил твой портрет… Можешь мне поверить, ценность самых прекрасных мгновений – именно в их скоротечности. Как бы ни хотелось сказать вслед Фаусту: «Verweile doch, Du bist so schön!»[47]47
  «Остановись (мгновенье), ты прекрасно!» (нем.)


[Закрыть]

– Кое-что не вяжется, – прервала Мистраль. – Помнишь, лорд Кайенби рассказывал о твоем отце?

– Полагаю, он говорил обо мне. Я-то лорда Кайенби совершенно не помню, впрочем, он был тогда совсем молод и едва ли чем-то выделялся среди сотен других испуганных, увешанных оружием юнцов, впервые увидевших цвет собственной крови. Да и мне было как-то не до них.

– Ты был тяжело ранен?

– Не так тяжело, как этот англичанин, кажется, вообразил.

– Зачем тебе это было нужно?

Пршигода удивленно поднял брови.

– Речь шла об освобождении моей родины. И в то же время мною руководила банальная страсть к острым ощущениям. Поверь, я проделывал и не такое.

– Почему тебя не защитил Андрес?

– Андрес тогда охранял картины. Не мог же я таскать их с собой, во Франции царила такая неразбериха…

Мистраль толкнула Шарло носком туфли. Пес растянулся на полу у ее ног и спал, тихонько похрапывая. Обычный молодой бульдог.

– Уже глубокая ночь, – заметил Пршигода, доставая из коробки на столе сигару, отрезал кончик, но так и не зажег.

– Расскажи о бароне фон Райгене, – попросила Мистраль. – Кто он был?

– Я думал, ты знаешь.

– Я знаю, что ты написал его портрет.

– Да. Но это был не слуга – почти равный. Наверно, можно сказать, друг. А познакомила нас Констанца. Она в очередной раз сбежала от меня, похитив собственный портрет. Я сильно разозлился тогда и принялся ее искать. Не понимаю, почему ей непременно нужно было исчезать тайком – как и в этот раз. Могла бы просто объясниться со мной, и я отпустил бы ее. Так или иначе, поиски привели меня в город Йоханнесталь в Лаузице. Оказалось, что обе беглянки – Констанца и картина – попали в дом бывшего бургомистра города барона фон Райгена. Он был влюблен в Констанцу и случайно открыл ее тайну. Убедившись, что у моей девочки все хорошо, и остыв, я собирался уехать, но Роберт заинтересовал меня, и возникла странная дружба, прочно связавшая нас на долгие годы. Однажды он сам попросил меня написать его портрет – такой, как у Констанцы.

– «Констанца. Вечер», – кивнула Мистраль. – Я видела их оба в альбоме, где были литографии с интерьерами его дома.

– Правда? Я и не знал о существовании такого альбома. Я написал портрет и… Знаешь, я никогда не видел, чтобы сильный, здоровый человек так рвался навстречу смерти! Он просто не мог дождаться собственного конца. С одной стороны, его манила возможность вечной молодости – ему было сорок – а с другой, мне кажется, он все-таки не очень верил в эту возможность и горячо желал убедиться. Тем не менее, я уверен, что это неожиданное падение с лошади не было самоубийством – Роберт не стал бы нарушать чистоту эксперимента. Из-за большого шума, который вызвала в Йоханнестале его смерть, обретя вторую жизнь, он был вынужден срочно скрыться оттуда. Мы уехали вместе. Наша внезапная крепкая дружба почему-то возмутила Констанцу до глубины души, и она снова исчезла. Разумеется, она вернулась ко мне много лет спустя, уже после гибели Роберта… А ему мало было вечной молодости. Он пожелал сам стать творцом. Однако к живописи у него не было никаких способностей.

– Дагерротипия, – понимающе кивнула Мистраль.

– Да. Через несколько лет мы узнали об опытах Дагера и Ньепса, и Роберт вообразил, что новое искусство может дать ему шанс ухватывать души людей, как это делал я. Может быть, ты знаешь, какие дикие суеверия вызвало изобретение фотографии?

– Да. Я так и поняла, – сказала Мистраль. – Дженни навела меня на эту мысль. У него получилось?

– Если и не получилось, то не от недостатка усердия. Я подтрунивал над ним, меня забавляли его старания, – продолжал Пршигода. – И в то же время меня восхищало его чисто немецкое упорство, но я сильно сомневался, что он добьется успеха. А может быть, он и сумел бы. Но, наверно, два таких монстра, как я, – не морщись, именно так я привык мысленно определять себя… Наверно, два таких монстра – это уж слишком для нашего мира. И судьба распорядилась по-своему. Мне было жаль потерять Роберта, пожалуй, эта утрата оказалась тяжелее остальных.

Дух ночи сел на плечо Пршигоде. Художник бросил в пепельницу так и не закуренную сигару. Шарло открыл глаза и вопросительно посмотрел на Мистраль, потом принялся раздумчиво изучать ее брючину, видимо, прикидывая, пожевать ее еще, или не стоит. Кромка моря на востоке посветлела – приближалось утро.

– Ложиться уже нет смысла. Как ты смотришь на то, чтобы погулять по острову на рассвете? – предложил художник. – Ты ведь ни разу не видела здесь восхода?

– Видела, – улыбнулась Мистраль. – На твоих картинах, Миро.

Пршигода встал, и бражник порхнул с его плеча куда-то в дом, в темный угол. Художник взял девушку за руку и повел с террасы в холмы, Шарло черным зайчиком поскакал за ними. Мистраль знала, что через час они вернутся в дом по влажной от росы траве, и Борнь встретит их ароматным кофе.

– Сколько тебе лет, Миро? – спросила Мистраль.

– Скорее всего, меньше, чем ты думаешь.

* * *

Осеннее море было ярко-синим, солнечные блики плясали на волнах. Катер, нос которого украшала свежая царапина (память о той ночи, когда Андрес был ранен, и Пршигода, не привыкший водить катер, сам привел его в бухту), мчался к острову, послушный уверенным действиям Дженни. Мистраль только головой качала – она и не подозревала у подруги таких талантов. Британия – владычица морей, надо же держать марку, усмехалась Дженни. Андрес хорошо научил ее управлять катером, и теперь, когда испанец временно выбыл из строя и некому было возить их на остров, девушки вполне справлялись своими силами.

Шарло стоял на задних лапках, опершись передними о борт, и с нетерпением всматривался в надвигающийся массив острова. Мистраль давно уже заметила, что он видит исключительно хорошо для собаки и полагается на зрение не меньше, чем на слух и обоняние.

Дженни безукоризненно аккуратно провела катер меж опасных рифов в бухту и причалила к берегу, где уже стояли Борнь и Пршигода. Мистраль подумала, что день будет чудесный.

И Мистраль не ошиблась. Полдня они с Пршигодой вдвоем гуляли и поднялись на самую высокую гору острова – для этого требовались навыки профессионального альпиниста. Впрочем, Пршигода обладал ими в полной мере. Мистраль начала задаваться вопросом: существует ли в мире хоть один верный способ свернуть себе шею, которого он еще не испробовал? Дженни в это время сидела дома с Андресом.

Когда усталые и довольные собой путешественники, насмотревшись с вершины и на город, и на похожую на гигантский муравейник Санта-Верану (Мистраль с молчаливо-насмешливого одобрения Пршигоды сделала красноречивый, но совершенно неприличный жест в ту сторону) вернулись на виллу, их ожидал великолепный обед на четверых.

Борнь кряхтел, сипел и злобно сверкал единственным глазом, но тем не менее отлично справлялся с обязанностями всей прислуги разом. Андресу было разрешено присоединиться к ним за столом – исключительно в честь Дженни. Черная бандана у него на голове прикрывала повязку и придавала ему вид лихого пирата. Дженни так и цвела. Пршигода легко направлял веселую, непринужденную беседу, то и дело углубляясь в историю и необычайно красочно рассказывая о событиях прошлого, хотя Мистраль и подмечала, что иногда он путает хронологию событий. А сколько, спрашивается, может удержать человеческая память, если в ее глубинах нашлось место и для битвы у Белой горы, и для какого-нибудь Чуда на Марне?

Шарло дергал ее за брючину, выпрашивая кусочек. Мистраль потребовала, чтобы он как-нибудь заработал лакомство – на задних лапках походил бы, что ли. Бульдог посмотрел на нее с кротким упреком, напустил на колени слюней и ушел подлизываться к Дженни.

В какой-то момент Мистраль вдруг осознала, что на протяжении всего обеда Пршигода не сводил с Дженни глаз и говорил как будто только для нее. И глаза у него были странные, чернее самой тьмы и подернутые дымкой. И то сказать, молодая англичанка была в тот день необыкновенно хороша, и видно было по сияющему ее лицу, как льстит ей внимание художника.

После обеда Пршигода повел их с Андресом на экскурсию – показывать какие-то особо ценные картины. Мистраль осталась в гостиной наедине с бульдогом, тот тыкался мокрым носом ей в лодыжку, то ли прося прощения за измену во время обеда, то ли сочувствуя.

– Ты тоже переметнешься на ее сторону, как только хозяин намекнет? – раздраженно поинтересовалась Мистраль, толкнув его в приплюснутый нос.

Шарло сел перед ней на задние лапы, пристально глядя ей в лицо своими выпуклыми блестящими плошками, и взгляд у него был необычайно тревожный.

– Да ладно, не бросите вы меня, я знаю, – успокоила его Мистраль. – Ни ты, ни он…

Когда небо подернулось вечерней синевой, Дженни засобиралась домой. Пршигода предложил обеим девушкам оставаться на острове на ночь, и Дженни явно хотелось принять его предложение, но она вспомнила, что обещала сегодня зайти к дяде.

– Вы можете зайти к нему завтра, – сказал хозяин.

На лице Дженни на миг отразилась внутренняя борьба, но она ответила неожиданно твердо:

– Нет. Я обещала дяде прийти.

– А я останусь, – решила Мистраль и подумала: я не я буду, если этой ночью он не забудет всякие мысли о любых других женщинах!

Мистраль и Пршигода проводили молодую англичанку в бухту.

– Может быть, мне отвезти вас, мисс Эркрофт? – неуверенно предложил Пршигода, с сомнением глядя на собственный катер.

– Нет, что вы! Я отлично справляюсь, и мне это очень нравится. Я приведу катер обратно завтра утром.

Она пожала руку Пршигоды, с нежностью поцеловала Мистраль в щеку (та стиснула зубы на мгновенье, но сумела ответить милой улыбкой), и ловко забралась в катер. Когда катер скрылся за мысом, оставляя на море пенный след, Пршигода и Мистраль начали подъем из бухты к вилле. Девушка привычно огляделась и внезапно поняла, что Шарло не спускался с ними, а остался дома – это было на него непохоже.

Вскоре Мистраль и Пршигода вернулись на виллу. Борнь, как обычно, громко хрипя и пошатываясь, до сих пор убирал со стола. Мистраль дернулась помогать, но хозяин не позволил.

– Перестань! Все эти его штучки – по большей части притворство. Он страшен, как смертный грех, но здоров, как бык, и мог бы в один заход унести весь этот стол и все, что на нем.