Текст книги "Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной"

20. Знакомство с разными религиями

На исходе второго года пребывания в Англии я познакомился с двумя теософами – братьями и холостяками. Они решили побеседовать со мной о «Гите». Братья как раз читали «Песнь Небесную» в переводе сэра Эдвина Арнольда и пригласили меня прочитать вместе с ними оригинал. Мне стало стыдно, поскольку я не читал этой божественной поэмы ни на санскрите, ни на гуджарати. Я был вынужден признаться, что вообще не читал «Гиты», но добавил, что с удовольствием прочту ее с ними и что, хотя мое знание санскрита оставляет желать лучшего, я надеюсь отыскать те места, где переводчик мог лучше справиться со своей задачей. Так я приступил к чтению «Гиты» с братьями. Стихи из второй главы произвели на меня настолько глубокое впечатление, что я, кажется, до сих пор слышу их:

 
Едва начнешь ты размышлять об объекте чувства своего,
Как возникнет влечение к нему, порождающее вожделение.
А вожделение дает разгореться пламенной страсти, доходящей
До рассудка помутнения. Из извечно ненадежной памяти
Исчезает цели благородство, и твой мозг уже испепелен до того,
Что и цель, и ум, и ты сам оказались на краю гибели.
 

Книга поразила меня и показалась бесценной. С каждым годом она становилась мне все дороже, и сегодня я считаю ее самым важным произведением литературы для того, кто хочет познать истину. Она была для меня источником спасения в минуты уныния. Позже я прочитал все переводы «Гиты» на английский язык и считаю перевод сэра Эдвина Арнольда лучшим. Он точно передает смысл подлинника, однако, читая его, ты невольно забываешь, что перед тобой всего лишь перевод. Хотя я впервые прочитал «Гиту» вместе с братьями, я не изучил ее тогда. Лишь годы спустя она стала моей настольной книгой, к которой я обращаюсь почти каждый день.

Кроме того, братья рекомендовали мне книгу «Свет Азии» того же сэра Эдвина Арнольда, которого я до поры знал только как автора перевода «Гиты» «Песнь Небесная». Я прочитал эту вещь даже с бо́льшим интересом, чем «Бхагавадгиту». Я не мог от нее оторваться. Однажды братья привели меня в ложу мадам Блаватской[41]41
  Елена Петровна Блаватская (1831–1891) – религиозный философ, оккультист, основательница Теософского общества.


[Закрыть] и познакомили меня с ней и миссис Безант[42]42
  Анни Безант (1847–1933) – писательница, общественный деятель, теософ и борец за права женщин.


[Закрыть]. Миссис Безант тогда только что присоединилась к Теософскому обществу, и я с величайшим вниманием слушал истории ее обращения. Друзья посоветовали и мне стать членом общества, но я вежливо отказался и объяснил это так:

– Я слишком плохо знаю собственную религию, поэтому мне бы не хотелось сейчас вступать в какое-либо другое религиозное общество.

Однако помню, что по совету братьев я прочитал «Ключ к теософии» Блаватской. Книга пробудила во мне желание познакомиться с трудами по индуизму. Она также помогла мне отказаться от навязанных христианскими миссионерами предубеждений, что индуизм сплошь состоит из суеверий.

Примерно в то же время я познакомился в вегетарианском пансионе с набожным христианином из Манчестера. Он многое мне рассказал о христианстве, а я поделился с ним воспоминаниями о том, с чем столкнулся в Раджкоте. Ему было искренне жаль слышать подобные вещи. Он сказал:

– Я – вегетарианец. Я не выпиваю. Но многие христиане едят мясо и пьют спиртное, поскольку это не запрещено Священным Писанием. Пожалуйста, прочтите Библию.

Я согласился, и он принес мне экземпляр. Припоминаю, что он торговал Библиями, и в книге, которую я купил у него, были карты, алфавитный указатель и другие полезные материалы. Я приступил к чтению, однако никак не мог справиться с Ветхим Заветом. Я прочел Книгу Бытия, но последующие части навевали на меня сон. Только ради того, чтобы сказать, что я действительно прочитал Библию, я стал пробиваться вперед с трудом и без всякого интереса или понимания. Книга Чисел мне абсолютно не понравилась.

Зато Новый Завет произвел на меня совершенно иное впечатление. Особенно меня вдохновила Нагорная проповедь. Я сравнивал ее с «Гитой». Меня тронули следующие строки: «А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду». Они напомнили мне строки Шамала Бхатта: «За чашу лишь с водою налей в ответ ты чай…» и так далее. Своим неопытным разумом я попытался объединить учение «Гиты», «Света Азии» и Нагорной проповеди. Отречение, которое, как я понял, было высшей формой религии, очаровало меня.

Я захотел узнать побольше о жизни основоположников других религий. Один из друзей порекомендовал мне сочинение Карлейля «Герои и героическое в истории». Я прочитал главу о героях-пророках и увидел, какими величественными, храбрыми и аскетичными они были.

Дальше я в тот момент продвинуться не мог, поскольку подготовка к экзаменам не оставляла мне много свободного времени. Умом я понимал, что должен читать больше религиозных книг и познакомиться со всеми основными религиями мира.

И, конечно же, нельзя было избежать знакомства с атеизмом. Каждый индиец слышал о Брэдлоу[43]43
  Чарльз Брэдлоу (1833–1891) – политический активист и один из самых известных английских атеистов XIX века.


[Закрыть] и его так называемом атеизме. Я прочитал атеистическую книгу, название которой забыл. Она меня не впечатлила, поскольку я к тому моменту уже пересек пустыню атеизма. Миссис Безант, находившаяся тогда на пике своей популярности, перешла от атеизма к теизму, и сам по себе этот факт усилил мою неприязнь к атеизму. Я прочитал ее книгу «Как я стала теософом».

Примерно в это же время умер Брэдлоу. Его похоронили на Бруквудском кладбище, неподалеку от Уокинга. Я побывал на его похоронах, и мне показалось, что туда пожаловали все лондонские индийцы. На похоронах были и священники, которые пришли отдать Брэдлоу последний долг. На обратном пути, когда мы ждали на станции поезд, какой-то ярый атеист из толпы решил посмеяться над одним из священников.

– Стало быть, вы, сэр, верите в существование Бога? – издевательски поинтересовался он.

– Да, верю, – тихо отвечал священник.

– Вы наверняка знаете, что окружность земли равняется двадцати восьми тысячам миль, не так ли? – спросил атеист с самодовольной улыбкой.

– Несомненно.

– Тогда сделайте милость, ответьте, каков размер вашего Бога и где он прячется?

– Ах, если бы мы знали. Но Он живет в сердцах у нас обоих.

– Бросьте, не надо принимать меня за ребенка, – сказал атеист и с победной улыбкой оглядел нас.

Священник смиренно молчал.

Этот разговор только усилил мое предубеждение против атеизма.

21. «Спаситель беспомощных, сила слабых»[44]44
  Рефрен известного гимна Сурдаса.


[Закрыть]

Я познакомился с индуизмом и прочими мировыми религиями, но осознал, что этого мало и что это не спасет меня в час испытаний. Человек до какого-то момента даже и не знает, что́ именно поможет ему преодолеть невзгоды. Если он неверующий, то возблагодарит случай. Если верующий – Бога. Он решит, что именно изучение религии или духовной дисциплины помогло ему достичь благодати. Однако в момент избавления он не может знать наверняка, спасет ли его духовная дисциплина или нечто другое. Разве человек, гордившийся своей духовной силой, не вынужден увидеть однажды, как она превращается в прах? Знание религии, в отличие от опыта, в час испытаний покажется безделицей.

Именно в Англии я впервые понял, что одни только религиозные знания бесполезны. Остается только гадать, как я уберегся от разных опасностей, когда был совсем юным. Но теперь мне исполнилось двадцать лет, и я уже обладал некоторым опытом как муж и отец.

Насколько помню, в последний год моего пребывания в Англии – то есть в 1890 году – в Портсмуте проходила конференция вегетарианцев, на которую нас пригласили вместе с еще одним моим другом-индийцем. Портсмут – портовый город, и это, конечно, не может не отразиться на жизни его многочисленных обитателей. Там немало домов, в которых живут женщины, пользующиеся дурной славой. Их нельзя назвать обычными проститутками, но они не слишком строги в вопросах морали. Нас поселили в один из таких домов. Надо ли говорить, что организаторы мероприятия ничего об этом не знали? В таком большом городе, как Портсмут, нелегко определить, какие дома годятся для гостей, а какие нет.

Мы вернулись с собрания конференции вечером. После ужина сели играть в бридж, и хозяйка дома присоединилась к нам, что принято даже в самых респектабельных английских домах. В процессе игры каждый из участников может отпускать невинные шутки, но на сей раз мой товарищ и хозяйка стали позволять себе шутки на грани приличия. А я и не знал, что мой друг так хорошо владеет этим искусством. Их беседа увлекла меня, и я включился в нее. Но стоило мне лишь приблизиться к черте дозволенного и отложить карты, как Бог устами моего товарища предостерег меня:

– Что за дьявол в тебя вселился, мальчик мой? Уходи отсюда как можно скорее!

Мне стало стыдно. Я внял предупреждению и мысленно поблагодарил друга. Вспомнил я и о клятве, данной матери, и поспешил уйти. Весь трепеща, с отчаянно бьющимся сердцем вошел я в свою комнату. Я чувствовал себя добычей, сбежавшей от охотника.

Это был первый случай, когда посторонняя женщина, не моя жена, пробудила во мне похоть. Ту ночь я провел без сна, одолеваемый разными мыслями. Должен ли я покинуть этот дом? Не лучше ли будет вообще уехать из города? Куда меня занесло? Чем бы все закончилось, если бы я не опомнился? И я принял решение действовать осторожно: не сбегать из дома сразу, но любым способом покинуть Портсмут. Конференция должна была закончиться не ранее, чем через два дня, однако я уехал из города уже на следующий вечер, а мой товарищ предпочел там задержаться.

Я тогда не понимал сущности религии и Бога и того, как Он воздействует на наш внутренний мир. Я лишь смутно осознавал, что Бог спас меня и на сей раз. Он спасал меня во всех испытаниях, выпавших на мою долю. Я уверен, что выражение «Бог спас меня» имеет сегодня для меня более глубокий смысл, но я все еще чувствую, что пока не постиг его полностью. Только новый, более богатый опыт поможет мне понять это выражение до конца. Но во всех моих испытаниях, через которые я прошел – в духовной, профессиональной, общественной, политической жизни, – я верю, что меня спасал Бог. Когда уже не остается никакой надежды, «когда никто не придет на помощь, и нет тебе покоя», я неизменно обнаруживаю, что помощь появляется порой совершенно неожиданно и непонятно откуда. Просьба, обращенная к божеству, служение ему, молитва – не суеверия. Это действия куда более реальные, чем еда, питье, сидение или ходьба. Я не преувеличу, если скажу, что только они одни и реальны, а все остальное – суета.

Служение Богу или молитва – не упражнения в красноречии и не пустая трата слов. Это то, что идет из самого сердца. А потому, если наше сердце станет настолько чистым, что в нем не «будет ничего, кроме любви», если мы верно настроим его струны, то они «задрожат и исчезнут в музыке навсегда». Молитва не нуждается в словах. Она сама по себе не зависит от усилий наших чувств. Я нисколько не сомневаюсь, что молитва – самый верный способ очистить сердце от всех страстей. Но ее спутником непременно должно быть полнейшее смирение.

22. Нараян Хемчандра

Приблизительно в это время в Англию приехал Нараян Хемчандра. Я много слышал о нем как о писателе. Мы встретились в доме мисс Маннинг из Индийской национальной ассоциации. Мисс Маннинг знала, что я не слишком общителен. Когда я приходил к ней, то обычно подолгу просиживал молча и подавал голос, только если ко мне обращались. Она и представила меня Нараяну Хемчандре. Он не владел английским языком. Одевался он странно: носил плохо сшитые брюки, вечно мятый и грязноватый коричневый пиджак по моде парсов, обходился без галстука и воротничка, а голову покрывал шерстяной шапочкой с кисточкой. Вдобавок ко всему он отрастил длинную бороду.

Телосложения он был хрупкого, высоким ростом тоже не отличался. Округлое лицо покрывали следы оспы, а нос был не заостренным, но и не тупым. Рукой он непрерывно теребил бороду.

Такой необычный на вид и странно одетый человек, конечно, выделялся среди членов приличного общества.

– Я наслышан о вас, – сказал я ему. – Читал некоторые из ваших сочинений. Я был бы рад, если бы вы любезно согласились зайти ко мне.

Голос у Нараяна Хемчандры оказался хрипловатым. Он спросил с улыбкой:

– Конечно. Где вы живете?

– На Стор-стрит.

– Значит, мы соседи. Я бы хотел выучить английский язык. Не могли бы вы мне в этом помочь?

– Буду счастлив помочь вам всем, чем только смогу. Если хотите, я стану проводить занятия у вас дома.

– О нет. Лучше я буду навещать вас. Могу принести с собой учебник.

Мы назначили день и время первого занятия. А вскоре стали близкими друзьями.

Для Нараяна Хемчандры решительно не существовало никакой грамматики. «Лошадь» он считал глаголом, а слово «бегать» – существительным. Могу припомнить еще много подобных забавных примеров. Но его нисколько не смущало собственное невежество, а мои скудные познания в грамматике не произвели на него никакого впечатления. Он уж точно не считал, что незнания грамматики можно стыдиться.

Как-то раз он заявил:

– Я, в отличие от вас, не посещал никаких школ и никогда не чувствовал необходимости в знании грамматики, чтобы выражать свои мысли. Вы владеете бенгали? А я владею. Я много путешествовал по Бенгалии. Это я помог людям, читающим только на гуджарати, прочитать труды мудрейшего Дебендранатха Тагора[45]45
  Речь идет об отце знаменитого писателя и поэта Рабиндраната Тагора – религиозном деятеле и активном участнике общества Брахмо-самадж.


[Закрыть]. Я хочу перевести на гуджарати и другие сокровища литературы разных стран и народов. Мои переводы не буквальны, но лично меня удовлетворяет моя работа, если удается передать сам дух оригинала. В будущем другие, те, кто обладает более обширными познаниями, сделают лучше и больше. Но я вполне доволен своими достижениями, и это без знания всякой грамматики. Я владею маратхи, хинди, бенгали, а теперь начал учить и английский. Мне прежде всего необходим большой словарный запас, и вы ошибаетесь, если считаете, что я остановлюсь на этом. Я поеду во Францию и выучу французский язык. Мне говорили, что на этом языке написано множество хороших книг. Если удастся, отправлюсь потом в Германию и выучу там немецкий.

Он мог говорить об этом бесконечно, а его желание путешествовать и учить иностранные языки было поразительно.

– В Америку вы тоже собираетесь?

– Обязательно. Как могу я вернуться в Индию, не побывав в Новом Свете?

– Но откуда вы возьмете столько денег?

– А зачем мне много денег? Я ведь не такой модник, как вы. Мне достаточно небольшого количества еды и кое-какой одежонки. Мои гонорары и пожертвования друзей покроют расходы. Путешествую я всегда третьим классом. Вот и в Америку поплыву на палубе.

Простота Нараяна Хемчандры была такой же искренней, как его откровенность. В нем не было ни следа гордыни, за исключением, конечно, чрезмерно высокой оценки своих писательских способностей.

Встречались мы ежедневно. У нас было много общего. Мы оба были вегетарианцами и часто завтракали вместе. В то время я жил на семнадцать шиллингов в неделю и часто готовил себе сам. Иногда он приходил ко мне, иногда – я к нему. Я стряпал английские блюда, но моего друга могла удовлетворить только индийская пища. Ему не хватало индийского гороха дала. Обычно я готовил суп из моркови или нечто подобное, а его мои вкусы расстраивали. Однажды он где-то достал бобы мунг, сварил и принес мне. Я с удовольствием поел, и так начался наш обмен: я приходил к нему со своими угощениями, а он потчевал меня своими.

Тогда все говорили о кардинале Мэннинге. Лондонскую забастовку докеров удалось прекратить лишь благодаря Джону Бернсу и кардиналу Мэннингу. Я рассказал Нараяну Хемчандре о том, как нравилась Дизраэли[46]46
  Бенджамин Дизраэли (1804–1881) – английский государственный деятель, дважды занимавший пост премьер-министра Великобритании. Известен в том числе и тем, что выступал за улучшение гигиены промышленного труда и жилищных условий рабочих.


[Закрыть] простота кардинала.

– В таком случае я должен встретиться с этим мудрым человеком, – заявил Нараян.

– Кардинал – важная птица. Каким образом вы надеетесь встретиться с ним?

– Каким образом? Я точно знаю, как этого добиться. Вы напишете ему письмо от моего имени. Объясните, что я писатель и хотел бы лично поблагодарить его за гуманность. Не забудьте добавить, что я возьму вас с собой: мне понадобится переводчик, ведь я не владею английским языком.

Примерно такое письмо я и написал. Через два или три дня от кардинала Мэннинга пришел ответ. Нам назначили дату аудиенции. Так мы оба явились к кардиналу. Я надел парадный костюм, а Нараян Хемчандра остался верен себе – тот же сюртук, те же брюки. Я хотел было поднять его на смех, но он посмеялся последним и сказал:

– Вы, так называемые цивилизованные молодые люди, слишком трусливы. Великие люди никогда не оценивают человека по его внешнему виду. Им важнее понять, какое у него сердце.

Мы вошли в особняк кардинала, и, как только уселись, высокий, худой и уже пожилой джентльмен появился в комнате и пожал нам руки. Нараян Хемчандра так приветствовал его:

– Не хочу отнимать у вас слишком много времени. Я наслышан о вас и почувствовал необходимость лично выразить благодарность за все то хорошее, что вы сделали для забастовщиков. У меня есть что-то вроде традиции посещать мудрецов по всему миру, и поэтому я решился побеспокоить вас.

Это, разумеется, был мой перевод. Говорил Нараян Хемчандра на гуджарати.

– Я рад вашему визиту. Надеюсь, пребывание в Лондоне вам понравится и вы сможете лучше узнать наш народ. Да благословит вас Бог.

С этими словами кардинал поднялся и попрощался с нами.

Однажды Нараян Хемчандра пришел ко мне в рубашке и дхоти[47]47
  Дхоти – предмет гардероба людей Южной и Юго-Восточной Азии; кусок ткани, обернутый вокруг тела и прикрывающий бедра и ноги.


[Закрыть]. Моя добрейшая хозяйка открыла дверь, а потом в смятении прибежала ко мне (это была новая хозяйка, прежде не встречавшая Нараяна Хемчандру) и воскликнула:

– Там какой-то сумасшедший желает вас видеть.

Я подошел к двери и с удивлением уставился на своего друга. Даже меня поразил подобный наряд. Однако на его лице не отразилось ни малейшего беспокойства. На нем сияла обычная широкая улыбка.

– Неужели детишки на улице не приставали к вам?

– Да, они какое-то время бежали за мной, но я не отвечал, и они отстали.

Через несколько месяцев, Нараян Хемчандра отправился в Париж. Там он взялся за изучение языка и перевод французских книг. К тому моменту я владел французским на довольно приличном уровне, и потому он дал мне прочитать свои переводы. Это были даже не переводы в полном смысле слова, а всего лишь пересказы.

Затем он все-таки побывал в Америке, как и мечтал. Лишь с большим трудом ему удалось получить билет на палубу. В Штатах его арестовали за то, что он «был неприлично одет»: он вышел на улицу в рубашке и дхоти. Насколько помню, обвинения с него почти сразу же сняли.

23. Всемирная выставка

В 1890 году в Париже проводилась Всемирная выставка. Я читал о том, как к ней готовились. Мне всегда хотелось увидеть Париж, а потому я решил, что лучше будет воспользоваться сразу двумя возможностями. Главной достопримечательностью выставки стала Эйфелева башня – сооружение из металла высотой почти в тысячу футов. Были, разумеется, и другие любопытные объекты, но башня оставалась среди них главной, поскольку до той поры считалось, что постройка такой высоты не может простоять долго и не рухнуть.

Я слышал о вегетарианском ресторане в Париже и снял рядом комнату на неделю. Средства я расходовал очень экономно как на проезд, так и на осмотр города. Осматривался я почти неизменно пешком, пользуясь картой Парижа и планом самой выставки. Этого оказалось достаточно, чтобы ориентироваться на улицах и найти все основные достопримечательности.

Выставку я запомнил как нечто невообразимо великолепное и огромное. Хорошо запомнил я и Эйфелеву башню, на которую поднимался дважды или трижды. На одной из платформ располагался ресторан, и просто ради того, чтобы с полным правом потом рассказывать, что ел на такой огромной высоте, я растранжирил семь шиллингов.

Точно так же в моей памяти сохранились древние парижские церкви. Их величавость и торжественная тишина внутри поистине незабываемы. Как мне забыть чудесный облик Нотр-Дама, его внутреннюю отделку, его скульптуры? Я подумал о том, что люди, потратившие миллионы на строительство такого прекрасного собора, не могут не любить Бога.

Мне доводилось читать о парижской моде и фривольности парижан. Подтверждения этому встречались почти на каждой улице, но соборы и церкви не имели с ними ничего общего. Человек забывал о городском шуме и суете, как только входил внутрь. Даже его собственные манеры менялись – он вел себя достойно и почтительно, проходя мимо кого-то, преклонившего колена перед ликом Пресвятой Девы. Тогда я убедился, что коленопреклонение и молитвы – не суеверия. Преданный Богу не стал бы вставать на колени, обожествляя всего лишь кусок мрамора. Этих людей вдохновляла неподдельная вера, и они молились не камню, но Святой Сущности, символом которой он являлся. Я понял, что своими молитвами каждый из них искренне прославляет Бога.

Не могу не написать несколько слов об Эйфелевой башне. Я не знаю, какой цели она служит в наши дни, но тогда одни ее поносили, а другие хвалили. Помню, что Толстой был одним из наиболее строгих критиков. Он сказал, что Эйфелева башня стала памятником человеческой глупости, а не мудрости. Худшей из отрав он считал табак, поскольку человек, попавший в зависимость от него, готов совершать преступления, на которые не способен даже горький пьяница. Да, спиртное сводит людей с ума, но табак совершенно затуманивает разум и заставляет строить воздушные замки. Эйфелеву башню Толстой отнес к творениям человека, чей разум затуманен табаком. Эта башня не искусство. Она не украсила Всемирную выставку. Толпы собирались поглазеть и взобраться на нее, привлеченные лишь ее новизной и уникальными размерами. Башня стала игрушкой, а нам нравятся игрушки, потому что в душе мы по-прежнему дети. Это и можно назвать целью, которой служит Эйфелева башня.