Текст книги "Огни из Ада"

Глава 29. Странная посетительница

В отделении уже минут десять как не было слышно ни одного звука. Все бригады на выездах, в камерах тихо, Баранов и Синяков у начальника в кабинете с подробным отчетом о гражданах, арестованных в парке. Сержант Ершов, беззаботно покачиваясь в кресле, размышлял о своей карьере в полиции. Он совсем не хотел быть полицейским, но судьба распорядилась таким образом, что ему пришлось пойти служить в органы внутренних дел. А он мечтал быть бизнесменом и зарабатывать достаточно для того, чтобы можно было позволить себе в любой момент полететь отдыхать на дорогие пляжи. И чтобы бизнес работал на него, а ему ничего не нужно было делать, только получать деньги и успевать их тратить.

Погружаясь в мечты все глубже, он представлял себя в шезлонге на белом песке, с бокалом дорогого виски, в окружении двух знойных красоток. В нескольких метрах плескался ласковый морской прибой, а неподалеку стоял официант, готовый принести по первому же зову любое блюдо или коктейль. А может, ему, Ершову, не понравится, что девушки одеты, он скажет раздеться, и они с радостью скинут с себя купальники.

Телефонный звонок вывел сержанта Ершова из радужных мечтаний. Он огляделся по сторонам и с печалью в глазах констатировал, что сидит в ненавистном ему участке, а не на солнечном пляже. Он поднял трубку и меланхолично произнес:

– Дежурная часть, сержант Ершов. Слушаю вас, говорите.

В трубке раздался смех как минимум двух девушек. Ершов их хорошо слышал, но как-то на отдалении, будто телефонная трубка находилась в паре метров от смеющихся.

– Говорите! – с раздражением повторил Ершов. – Дежурная часть. Слушаю вас. У вас что-то произошло?

В ответ раздался все тот же смех, и сержант уже мог точно определить, что смеются именно две девушки.

Внезапно в фойе, куда приходят посетители, выключился и включился свет. Ершов встал из-за стола и наклонился вперед, чтобы рассмотреть лампы на потолке. Лампочки хаотично замигали. «Видимо, что-то с проводкой», – подумал Ершов и снова поднес телефонную телефон к уху.

– Алло! Фу-фу, – подул он в трубку. – Говорите, что у вас произошло.

Но смеющиеся девицы не реагировали на его реплики. Сержант попытался расслышать еще какие-нибудь шумы или голоса, но только уловил, как одна девушка вдалеке негромко сказала:

– А давай снимем с себя купальники.

Ершов плюхнулся в кресло, вдавил трубку в ухо, чтобы слышать каждый шорох на той стороне провода. Он поднял глаза на зал для посетителей, в котором все еще мигал свет, и увидел, что от входной двери к нему идет какая-то фигура. Сержант не слышал, чтобы дверь открывали. Да и не мог никто ее открыть беззвучно – она так скрипела, что пропустить входящего или выходящего было невозможно. Свет мигал все быстрее, и дежурный, как ни старался, не мог разглядеть визитера. Не убирая от уха телефонной трубки, в которой по-прежнему смеялись звонкие голоса, он снова приподнялся с кресла, вглядываясь в зал. Наконец-то он смог разглядеть, что к нему приближается человек в черном длинном плаще с капюшоном. Фигура вела себя очень странно: как только она вошла, сразу же отправилась к стене справа и дальше по периметру вдоль стен двигалась к окну дежурного. Ершов не отводил взгляда от посетителя, лицо которого скрывал капюшон. Он абсолютно не слышал шагов этого человека, и движения у посетителя были такие, будто он не идет, а плывет по воздуху. По мере приближения посетителя к окну сержант Ершов начал различать тихий женский плач. Тут до него дошло, что это женщина, и, видимо, у нее что-то случилось. Перегнувшись через стол, он наклонился к своей форточке и крикнул в зал:

– Дамочка! Что у вас? Подходите сюда, расскажите.

Фигура никак не отреагировала на слова сержанта и продолжала бесшумно плыть вдоль стены. Ершов начал подозревать, что творится что-то неладное, но старался не подавать вида.

– Сюда, сюда. Что произошло? – повторил он.

Наконец, плачущая фигура подплыла к окну и застыла напротив Ершова. Теперь он смог отчетливо увидеть, что это монахиня, одетая в длинный черный плащ, подпоясанный серой веревкой. Капюшон полностью скрывал опущенную голову, а кистей рук не было видно из-под рукавов.

– Эй! Ну что там? Мы уже почти разделись! – опять раздался отдаленный голос в трубке и послышался смех.

Сержант немного замешкался.

– Сейчас, сейчас. Не кладите, пожалуйста, трубочку, – произнес он тихо в трубку и положил ее на стол рядом с телефонным аппаратом.

– Милая, что у вас произошло? Вас кто-то обидел? – обратился он к загадочной посетительнице.

В ответ капюшон монахини закачался, как если бы она закивала.

– Кто? Что случилось? Рассказывайте. Я сейчас же отправлю патруль к вашему обидчику.

Хотя свет в приемной продолжал раздражающе мигать, Ершов смог увидеть, как из рукавов девушки показались худые ручки с темными ногтями. Руки были настолько бледные, что Ершов разглядел синеву вен и как они ручьями стекают к пальцам. Монахиня медленно подняла руки и аккуратно стянула капюшон назад, открывая свои длинные и черные как смоль волосы. Девушка дрожала. Наконец, она подняла голову и посмотрела на помощника дежурного.

Ершов стоял, как вкопанный, не в силах отвести взгляд от посетительницы. Лицо ее было абсолютно белое, как молоко, на нем не было ни единой морщинки, при этом брови и ресницы отсутствовали. Ее глаза были плотно закрыты и глубоко посажены, а веки так крепко сжаты, что казалось, будто глаз и вовсе нет.

– Фу-у, фу-у, – послышался игривый голос в телефонной трубке на столе. – Там еще есть кто?

Ершов больше не мог реагировать на телефон, а в трубке продолжали смеяться:

– Ничего себе, какая красотка посетила вас.

Собрав остатки духа, сержант Ершов смог произнести только:

– Что с вами произошло?

Девушка разрыдалась еще сильнее. Она открыла глаза. Под веками зияла пустота. У монахини полностью отсутствовали глазные яблоки, но сержант был уверен, что она смотрит прямо на него.

– Уходи отсюда, – плачущим голосом произнесла девушка.

Пораженный увиденным, Ершов все же решил уточнить:

– В каком смысле уходи? Я, между прочим, на службе. – Не зная, что еще сказать, он добавил: – Я могу вам чем-то помочь?

– Можешь. Уноси ноги, пока живой, – загробным голосом ответила монашка.

– Секундочку, – возмутился сотрудник полиции. – Это что, угроза? Вы пытаетесь мне угрожать?

– Дурак! Ты погибнешь здесь, – девушка нахмурила свой идеально гладкий лоб – и на нем появились глубокие, не характерные для молодого лица морщины. Над переносицей образовалась вертикальная складка, наполненная алой кровью, которая густой каплей стала скатываться по носу. Ершов хотел обратить внимание девушки на эту каплю и уже поднял указательный палец, но осекся. Лицо ее осветилось изнутри, а сквозь кожу проступили мелкие язычки пламени. Затем начали появляться ожоги, которые сразу же превращались в большие волдыри.

Волдыри пульсировали, лопались один за другим, выплескивая прозрачную жидкость, которая тут же вспыхивала. Монахиня закрыла лицо ладонями. Между пальцев просачивался огонь. Девушка медленно опускала руки, впиваясь в кожу острыми и длинными синими ногтями, сдирая еще не лопнувшие волдыри. Вскоре все лицо ее текло и горело, а сама она продолжала громко рыдать. Горящая жидкость лилась по рукам и лицу, поджигая черный плащ, который уже загорелся в нескольких местах.

Шокированный сержант Ершов стоял с открытым ртом и не мог оторвать взгляд от монашки.

– Уходи! – крикнула она громовым голосом, отвернулась и быстро поплыла в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

Ершов немного пришел в себя и крикнул:

– Стой! Куда? Туда нельзя!

Он выскочил из кабинета дежурной части, чтобы остановить монахиню, но никого не увидел. Тогда он побежал вверх по лестнице, потом на улицу через запасный выход – во внутреннем дворе тоже никого не было. Вернувшись на свое рабочее место, он заметил, что свет в зале перестал моргать. Снова воцарилась тишина, и не осталось ничего, что свидетельствовало бы о разыгравшейся тут жуткой сцене.

Ершов посмотрел на трубку на столе, поднял ее и произнес:

– Алле. Вы там еще?

Грубый мужской голос ответил:

– Поздно. Поезд ушел…

В трубке послышались короткие гудки.

* * *

Старший лейтенант Синяков и капитан Баранов вышли из кабинета полковника Сосина и молча направились к лестнице на первый этаж. Алексей Баранов посмотрел на пояс своих брюк, чтобы убедиться, что новый ремень, любезно предложенный ему Синяковым, находится на месте и прекрасно поддерживает штаны.

Первым молчание нарушил Петр Синяков:

– Слушай, Лех. А тебе не кажется, что в нашем отделении как-то очень тихо сегодня? Будто выходной день.

Баранов покрутил головой по сторонам, никого не увидев, подошел к ближайшей двери и попытался ее открыть. Раздался треск, потом щелчок – и в руках у капитана осталась дверная ручка.

– Тьфу, зараза, – ругнулся он и откинул ручку в сторону.

Его напарник закатил глаза, демонстрируя, как он устал от забывчивости капитана.

– Может, тебе наручники надеть, чтобы ты не разрушил нам все отделение?

Ответом ему был только шумный выдох через нос. Старший лейтенант дернул ручку двери напротив той, которую испортил Баранов. Дверь была закрыта на замок. И следующая закрыта, и через одну…

– Действительно, странно, – согласился Баранов. – Обычно всегда кто-то есть на месте. – После непродолжительной паузы он добавил: – А может, какое-то собрание идет, а нам не сообщили?

– Возможно, – пожал плечами старлей. – Но, по-моему, еще ни разу не было, чтобы нас не уведомили о собрании. Пойдем-ка поинтересуемся у Ершова, он-то точно должен знать.

Напарники ускорили шаг. Проходя мимо последней двери второго этажа, они на секунду задержались – как раз перед лестницей располагался туалет, и Синяков на всякий случай решил попробовать открыть эту дверь. Она тоже оказалась заперта!

– Но вот такого я точно не помню, – произнес он. – Это что же за собрание такое, что клозет закрыли? Надеюсь, у дежурного найдутся ответы…

Напарники спустились на первый этаж и подошли к окну дежурного. Сержант Ершов стоял, тяжело дыша и не отводя взгляда от телефонного аппарата. Вид у него был взъерошенный и задумчивый.

– Сержант, что случилось? – спросил старлей, наклонившись к форточке, чтобы его лучше было слышно.

От неожиданности Ершов вздрогнул и какими-то сумасшедшими глазами посмотрел на Синякова.

– Товарищ Синяков, вы же от Насоса идете, да? – спросил сержант. И после подтверждающего кивка продолжил: – А вам там странная женщина не попадалась? Рыдающая монашка? – О том, что лицо у монахини горело, Ершов решил умолчать.

Синяков и Баранов переглянулись.

– Нет, никого не было. Ни монашек, никого вообще. Мы вот как раз хотели у тебя узнать, где все?

Ершов, будто не слыша вопроса, продолжил рассуждать вслух:

– А куда же она тогда делась? Только что была здесь, потом побежала в сторону лестницы, но ни на улице, ни на втором этаже ее нет.

Синяков посмотрел на Баранова и выразительно подвигал бровями: мол, с сержантом что-то не то творится. Затем он еще раз наклонился к окну и повторил вопрос:

– Ты меня вообще слышишь? Я говорю, где все, куда все подевались?

Ершов взял себя в руки и доложил:

– Товарищ старший лейтенант, на объекте без происшествий, личный состав занимается по распорядку, согласно штатному расписанию.

Петр Синяков, никак не ожидавший такого рапорта, поднялся в полный рост и оглядел сержанта с головы до ног. Нет, явно что-то в этом Ершове было не так, какой-то он задумчивый и испуганный, что ли.

– Вольно! – скомандовал Синяков и предпринял еще одну попытку что-либо узнать у сержанта: – Скажи, пожалуйста, Ершов, почему все кабинеты наверху закрыты? Сегодня нет никакого собрания?

– Собрания? – переспросил Ершов. – Нет, о собраниях не объявляли. Все сотрудники были на своих местах, я с утра всех видел, за исключением болеющих, но их всего двое.

– Ну хорошо. Мне все понятно. Я бы тебе посоветовал проветриться. Ты выглядишь каким-то бледным. Иди пройдись, может, найдешь свою монашку, – Синяков подмигнул Баранову.

Напарники вышли на улицу и сели на лавочку, которая стояла недалеко от входа в отделение. И снова они заметили, что вокруг подозрительно тихо. Нет ни одного сотрудника полиции в самый разгар рабочего дня, да и посетители не приходят, хотя в это время всегда кого-то приносит нелегкая. Да что там посетителей, вообще ни одного человека не было в округе, в какую сторону ни посмотри. Казалось, даже птицы умолкли.

– Творится что-то странное вокруг, – наконец, произнес Баранов. – Все началось со вчерашнего дня, с той странной дамы, которая хамила по рации. Потом – мои руки… Эта троица возле пруда, а теперь еще и в отделении какое-то напряжение. Я бы сказал, атмосфера внутри такая, будто воздух сжали в герметичную сферу, и она вот-вот разлетится вдребезги и воспламенится. Теперь еще и дежурный обезумел совсем – монашек видит. Да что далеко ходить, ты посмотри вокруг. Ни одной живой души. Такого никогда раньше не было. Не к добру все это!

– А может, это только так кажется? – возразил Синяков. – Почти все можно же объяснить логически. Странное поведение дежурного – усталостью… или употребил чего-нибудь запрещенного. То, что в кабинетах никого нет, – так, может, действительно, собрание какое или событие, вполне могут в кафешке отмечать. Дежурный не в курсе – ему могли просто не сказать. На улице пусто, потому что обеденное время. Возможно, так совпало, и все придут после обеда. Вот у меня только не укладывается в голове, что с тобой творится и как это вылечить. И что это троица делала на пруду…

Баранов вскочил на ноги и воскликнул:

– Петя, точно! Мы же не проверили, что они делали в парке около пруда! Я на радостях, что арестовали вчерашних погромщиков, даже и не подумал проверить, что они там копали. Нужно срочно туда вернуться.

– Ну ты голова! – поддержал его напарник. – Вот поэтому ты и старший у нас в команде. Нужно срочно найти машину.

Глава 30. Реванш монашки

Полковник Сосин после ухода Баранова и Синякова работал в своем кабинете. Он склонился над бумагами и что-то старательно писал. Ничто не нарушало тишины, кроме едва слышного скрежета простого карандаша по бумаге и тиканья настенных часов.

Полковник так был погружен в работу, что даже не заметил, как включился ламповый телевизор у него за спиной. По телевизору шел повтор новостей, в которых рассказывали о вчерашних событиях. Громкость стала медленно увеличиваться, что заставило Олега Семеновича отвлечься от работы. Он поднял голову и посмотрел перед собой мутными глазами – полковник все еще не мог мыслями вернуться к действительности. Но нарастающий звук телевизора заставил его собраться.

– Хм, – тихо произнес он.

Телевизор уже орал на весь кабинет. Полковник потянулся к регулятору громкости, покрутил его туда-сюда, но это не дало никакого результата.

Сосин посмотрел на электрический провод, идущий от телевизора, и увидел, что вилка не включена в розетку. Не веря своим глазам, он зажал черный шнур между большим и указательным пальцем в месте соединения с телевизором, провел по всей длине и уперся в вилку, снова убеждаясь, что кабель не подключен к сети.

– Что за шутки? – спросил вслух Сосин, разворачивая телевизор экраном от себя.

Повертев ящик еще немного и не найдя больше никаких источников питания, полковник отодвинул статуэтку Хотэя в сторону и с силой ударил по телевизору кулаком. Экран треснул по диагонали и погас.

Полковник Насос с облегчением плюхнулся в кресло и еще некоторое время смотрел на свое отражение в черном треснувшем экране, наслаждаясь вновь наступившей тишиной. Затем он развернулся, взял карандаш и опять стал что-то писать на листке. Но теперь он не мог с головой погрузиться в работу, его отвлекали мысли о внезапно включившемся телевизоре, на который он периодически оборачивался.

Как только полковник Сосин успокоился и перестал вертеться, до его слуха донесся тихий женский плач. Звук был далеким, но хорошо слышным. Полковник понимал, что плачущий объект движется по коридору и приближается к его кабинету. Когда плач остановился за дверью, Олег Семенович снова отложил карандаш.

Дверь открылась резко и с грохотом, будто по ней ударили с разбегу ногой. От такой неожиданности и дерзости Сосин вскочил и уже хотел возмутиться, но вид вошедшей заставил его передумать. В кабинет вплыла невесомой походкой плачущая монашка, ее лицо было полностью скрыто капюшоном.

Полковник, внимательно глядя на гостью, настороженно спросил:

– Вы к кому, дамочка?

Но монашка даже не повернулась в сторону начальника отделения, а продолжала громко плакать.

– Да что же это такое, – возмутился он и крикнул во все горло, чтобы его услышали на первом этаже: – Дежурный! Дежурный! Что тут за люди ходят?! Кто пустил, кто разрешил?!

На крик никто, кроме монашки, не отреагировал. Она подплыла к столу, за которым обычно сидели посетители, и остановилась. Сосин постоял немного, подождал, что будет дальше. Не дождавшись, задевая животом стулья и шторы, сам направился к женщине.

– Что вам угодно? – спросил он, подойдя достаточно близко.

Ответа вновь не последовало. Олег Сосин положил руку на плечо монашки и почувствовал холод, идущий сквозь плащ. Он осторожно потряс девушку за плечо и произнес:

– Уважаемая, вам сюда нельзя. Идите, пожалуйста, вниз к дежурному, он вам поможет. Вам вообще кто нужен?

– Ты, – ответила монашка и резко откинула капюшон.

Полковник опешил от увиденного и поскорее убрал руку с ледяного плеча. Перед ним стояла та самая монашка, над которой он надругался много лет назад. Она совсем не изменилась, именно такой он ее и запомнил. Такое же милое личико с выразительными глазами и пухлыми губками. Девушка перестала плакать и смотрела в глаза полковника.

– Но как же?.. Ты совсем не изменилась, как такое возможно? – пробормотал он. – Ты же… я же тебя…

– Сжег! – резко прервала его девушка.

Лицо молодой монашки стало меняться на глазах у Олега Семеновича, оно искажалось злобой, но в то же время девушка улыбалась.

– Нет, я бы никогда не посмел, – стал оправдываться Сосин, – я навестил тебя, хотел извиниться, но ты не приходила в сознание. А потом дом сгорел. Я тут ни при чем.

В ответ девушка звонко рассмеялась и одним движением сбросила с себя плащ, под которым была абсолютно нагой. Олег Сосин изумленно смотрел на обнаженную монашку. Он громко сглотнул слюну. Монашка протянула руки полковнику, и тот увидел синие следы на ее запястьях. Эти следы оставил он, тогда еще молодой Сосин, когда насиловал ее. Сердце полковника бешено колотилось, он не знал, что предпринять, и медленно попятился назад.

– Куда же ты? – со злобой в голосе спросила обнаженная девушка. – Обними меня, как тогда, помнишь?

– Ничего я не помню, я был пьяный. Надень плащ, вдруг кто-то войдет и увидит нас вместе. А мне бы не хотелось… в моем статусе на службе…

Сосин пятился до тех пор, пока не уперся спиной в мебельную стенку. Дальше двигаться было некуда. Девушка подошла к нему и негромко зловеще произнесла:

– Теперь я буду отомщена. Она сама пришла за тобой.

– Кто пришла? – севшим голосом спросил Сосин.

– Огнива! – вскрикнула девушка, резко взмахнула правой рукой и обрушила ее на лицо начальника полиции. Темно-синие ногти глубоко впились в его кожу, а затем, как бритвы, разрезали лицо Сосина на четыре ровные ленты. Это был сильный и молниеносный удар, как у нападающей пантеры.

Полковник вскрикнул и поднес дрожащие руки к лицу. Он чувствовал, как глубокие разрезы пульсируют и из них вытекает горячая кровь. Он ощупывал лицо, пытаясь понять, насколько сильны повреждения. Оказалось, что левая бровь рассечена ровно посередине, левая ноздря разрезана пополам, и часть ее болтается на тонком кусочке кожи. Верхняя и нижняя губы разрезаны до десен по диагонали в двух местах, а на зубах там, куда пришелся удар, сбита эмаль. Склонившись над столом, он принялся хватать бумаги и наспех промокать ими лицо, но это не приносило результатов, крови становилось все больше, она ручьями стекала на стол.

Сквозь багровую пелену Сосин снова оглядел свой кабинет. На том месте, где только что стояла монашка, никого не было. Не было и плаща на полу. О посетившей его девушке напоминала только боль. Полковник собрался с силами и, прикрывая лицо руками, рванул к двери. Он пытался звать на помощь дежурного, но из-за того, что губы были разрезаны и рот наполнился кровью, звуки получались нечленораздельными. Олег Сосин выскочил в коридор, побежал к лестнице, оставляя за собой кровавый след и крича одному ему понятные слова. Никто не выходил из кабинетов, никто не попался ему навстречу.