Текст книги "Огни из Ада"

* * *

Наступила ночь. В реанимационном отделении городской больницы, находящемся на четвертом этаже, тишина и покой. Тяжелая железная дверь реанимации всегда закрыта на замок. Толщина ее наводит на мысль, что за ней хранятся сокровища, а не лежат больные люди. Неясно: такая мощная дверь нужна для того, чтобы никто не мог вломиться в реанимацию или чтобы никто оттуда не убежал? В центре двери – обычный дверной глазок, справа на стене – звонок.

По ночам в реанимации тихо. В длинном коридоре отделения горит дежурный свет, еле-еле освещая помещение. Коридор начинается со стоящего вдоль стены металлического шкафа с выдвижными ящиками, в которые сложены одноразовые халаты, бахилы, маски. Далее, с правой стороны, ординаторская комната, в которой отдыхает дежурный врач, еще дальше по коридору находятся палаты с больными, четыре слева и две справа. В палатах по четыре специальные реанимационные койки, уставленные сложной техникой с горящими и мигающими зелеными и красными огоньками. Различные приборы с датчиками и мониторами фиксируют состояние больных: пульс, давление и еще множество других параметров. Возле каждой койки – капельница.

Посередине коридора сестринский пост. Сегодня дежурит Тамара. Эта колоритная личность хорошо известна всему корпусу больницы. Тамара обладает внушительным телом: при росте сто семьдесят сантиметров она весит около ста килограммов. У Тамары громкий мужской голос. Если она с кем-то спорит или ругается, то ее слышно во всем отделении, а иногда и на улице. Волосы, крашенные в сине-зеленый цвет, собраны в хвостик и убраны под медицинский берет. В левом ухе не менее десяти серебряных колец, пирсинг присутствует также в нижней губе и в левой ноздре.

У больных, которых поручали этой медсестре, не было ни единого шанса вырваться из ее сильных рук. Ходил слух, что однажды она на спор голыми руками согнула металлическую спинку больничной койки. Она ассистировала при хирургических операциях. Ни один больной не осмеливался возражать Тамаре. Еще одной особенностью медсестры было то, что она понятия не имела, что такое брезгливость. Она могла есть когда угодно, даже во время процедур с больными или во время операции, ничто не способно было испортить ей аппетит.

В первой палате реанимации, подключенный к различным приборам, лежит без сознания молодой человек. Его койка – слева от окна, на спинке у ног висит табличка: «Соловьев Максим». Ниже написано: «Диагноз:», а дальше – пустота. Врачи так и не смогли определить причину потери сознания. Пока его оставили в реанимации, сделали капельницу и наблюдали за состоянием.

Тишину в первой палате нарушил легкий хлопок. Посреди комнаты появилась стройная женская фигура с кошачьим хвостом и маленькими рожками на голове. На девушке бордовый длинный плащ до пяток. На ногах – ярко-красные, переходящие в черный к мыску туфли на высокой шпильке. Черные как смоль длинные волосы распущены, на губах неизменная улыбка, из прищуренных глаз вырываются языки пламени, поднимающиеся ко лбу.

Если бы Макс был в сознании, то он бы смог оценить красоту и изящество неожиданно появившейся гостьи. Для всех остальных она оставалась невидимой.

Девушка подошла к окну вгляделась в ночную тьму, разрезаемую огнями уличных фонарей, и положила правую ладонь на стекло. Из-под нее стали вырываться красные языки пламени. Убрала руку – и на стекле остался отпечаток. Можно было с легкостью разглядеть линии ладони и папиллярный рисунок каждого пальца. Отпечаток выглядел как горельеф в стекле, преломляющий свет фонарей под невообразимыми углами.

«Эх, ну где же Рене Лалик, когда он так нужен. Такой шедевр пропадает», – подумала Огнива и улыбнулась.

Еще немного полюбовавшись своим произведением и темнотой за окном, она тихо произнесла:

– Так безмятежно. Ну ничего, я это исправлю.

Огни подошла к Максиму, наклонилась над ним и медленно провела острым ногтем от виска до подбородка, оставляя легкий розовый след на коже, который тут же исчезал.

– Ты пока поспи, Максик, – шепнула она на ухо молодому человеку, – а я закончу свои дела здесь.

* * *

Основной персонал ушел с работы вовремя, больных, требующих постоянного присмотра, не было, сегодняшнее дежурство Тамары обещало быть спокойным. В свете настольной лампы она читала книгу и ела печенье, запивая кофе. Иногда медсестра отрывалась от чтения и смотрела на табло, отражавшее состояние больного в каждой палате. На столе был разложен журнал учета больных, сверху – открытая книга и пара ручек. Тут же пачка печенья, несколько бутербродов с колбасой, несколько шоколадных конфет и банка с растворимым кофе.

Тамара наслаждалась тишиной, книгой и ужином, когда вдруг почувствовала запах горелого. Она не могла определить, чем именно пахнет, но точно что-то горело. Посмотрев по сторонам, она увидела, что из первой палаты сквозь темноту прорывается небольшое желтое зарево. «Пожар», – подумала Тамара и, с трудом подняв крупное тело с кресла, быстрым шагом направилась в первую палату. Там медсестра ничего необычного не обнаружила: больные спали, приборы работали, моргая зелеными лампочками, не было даже намека на открытый огонь. Тамара подошла к каждому из четырех больных, заглядывая им в лица, в надежде найти объяснение только что увиденному. Пожав плечами, она пошла к выходу и на всякий случай, обернувшись назад, сказала в темноту:

– Так! Не вздумайте здесь курить! Не дай бог поймаю…

Медсестра вышла из палаты. Она так и не заметила узора на окне в виде изящной женской ладони. Вернувшись на свое место, Тамара с осторожностью огляделась, принюхалась и, не найдя больше никаких странностей в окружающей обстановке, снова потянулась за печенькой.

Перелистывая очередную прочитанную страницу, Тамара боковым зрением заметила легкое движение на столе. Подняв глаза, медсестра увидела, что одновременно из двух шариковых ручек вытекают чернила – красного и синего цвета. Тамара резко вскочила на ноги, опрокинув кресло. Чертыхаясь про себя, она выбросила ручки в ведро и стала салфетками вытирать чернильные пятна. Получалось плохо, чернила размазывались по столу, оставляя разводы двух цветов. Салфетки заканчивались, и уже почти половина стола была в разводах, как и руки Тамары.

– Да чтоб вас! – не выдержала она. – Чтоб вы сгорели! – обратилась она к ручкам, валяющимся в мусорной корзине.

Борясь с разводами, Тамара так интенсивно работала руками, что уронила кружку с горячим кофе. Теперь на столе медсестры творился полный хаос: разводы от чернил, лужа пролитого кофе, промокшие журнал и книга. В довершение свет настольный лампы стал медленно тускнеть, пока совсем не потух, оставив Тамару в полумраке дежурного освещения. Со злости медсестра треснула рукой по лампе. Плафон разлетелся на осколки, а свет так и не включился.

Раздался звонок. Тамара злобно посмотрела на дверь и сказала себе под нос:

– Кого там лешие принесли… Нашли время.

Еще один звонок. Кто-то явно торопился. Прижав журнал и книгу левой рукой к телу, а в правой стискивая очередную грязную салфетку, Тамара с суровым видом направилась к двери. Только сейчас она поняла, что чернильные руки перепачкали и журнал с книгой, и ее белый халат. Охваченная яростью, она ускорила шаг, тихо бубня:

– Кто бы ты ни был, я тебе покажу. Надо же, вся перемазалась, еще и книгу погубила. Ну ничего, сейчас ты у меня получишь…

Раздался еще один звонок. Тамара с разворота открыла дверь и, не глядя перед собой, крикнула басом:

– Ну, что надо?!

Слабый женский голос тихо ответил:

– Тамарочка, ты что же наделала…

Медсестра, по-прежнему не поднимая глаз, разглядывала испачканные руки, халат и журнал с книгой.

– Да ничего, ручки вот потекли, – грубо ответила она. – Вся перемазалась, еще и книгу испачкала. Чтоб тебя…

Наконец, Тамара подняла глаза и удивленно уставилась на посетительницу. Образовалось трехсекундная пауза, в течение которой из объятий Тамары выпали книга, журнал и салфетка. Она застыла с широко открытыми глазами, руки опустились и повисли, как плети, язык онемел.

Перед медсестрой Тамарой, слегка покачиваясь, стояла невысокая худощавая старушка лет девяноста. Ее дряблая кожа имела синеватый оттенок, седые редкие волосы хаотично торчали во все стороны. Бабушка явилась босиком, из одежды на ней был только больничный халат светло-синего цвета. На большом пальце левой ноги желтела бирка.

– Здравствуй, Тамарочка, – снова обратилась старушка к медсестре, глядя на нее пустыми, мутными глазами.

Тамара не могла произнести ни слова.

– Что же ты наделала? – опять риторически спросила старушка.

Собрав остатки самообладания, Тамара просипела:

– Анна Ивановна, что вы тут делаете?

– Я пришла к тебе. Хочу узнать, зачем ты меня выгнала, – старушка тоже говорила хриплым, еле слышным голосом.

– Как выгнала? Вы же умерли. Вот вас и увезли в морг…

– Душенька моя, Тамарочка, – на лице женщины внезапно появилась едва заметная улыбка, – да как же это я умерла? Я же вот, перед тобой стою.

– Да-а, но врач сказал, что у вас сердце остановилось и дыхания нет. – Тамара шлепнула себя ладонью по лбу. – Боже, так я же сама видела, как вас отвозили в морг вчера!

– Там холодно и одиноко. Пойдем со мной, девочка моя, я тебе покажу, – старушка протянула костлявую руку и провела тыльной стороной ладони по щеке дежурной медсестры.

Тамара почувствовала на своей коже ледяные пальцы умершей старушки, сделала небольшой вздох, закатила глаза и рухнула навзничь. Падая, Тамара задела металлический шкаф с одноразовым инвентарем, стоявший возле входа. Раздался грохот. Шкаф вместе с упавшей Тамарой создал такую нагрузку, что на двух кафельных плитках пола образовались трещины-«паутинки».

* * *

От грохота все в отделении одновременно открыли глаза – даже те, кто был в коме. Только дежурный врач, спавший в ординаторской, да один больной из первой палаты не реагировали на шум.

Синхронно, движимые какой-то неведомой силой, больные начали подниматься со своих коек. Каждый сел, не обращая внимания на воткнутую в вену иголку от капельницы, подключенные приборы и катетеры. Дорогостоящее оборудование запищало, лампочки заморгали красными огоньками. Однако пациентам был безразличен писк аппаратуры, они продолжали вставать. Иголки выворачивались и рвали вены, катетеры цеплялись наполовину наполненными емкостями за спинки коек и рвали трубки, выливая содержимое на пол. Несмотря на боль, пациенты реанимации по очереди свешивали ноги с кроватей и вставали на пол. Затем они вышли в коридор и направились к сестринскому посту. Многим движения давались очень тяжело. У крупного мужчины средних лет с обвисшими щеками и огромным пузом раскрылся шов и из живота торчал кусочек кишок. Еще у одного пациента, с забинтованной головой, были явные проблемы с координацией, у другого, привезенного сюда после аварии, было переломано все тело: позвоночник, руки и ноги, но он все равно медленно двигался к сестринскому посту. Пациенты реанимации могли контролировать только свои глаза, в которых явно читался ужас. Они чувствовали боль и все осознавали, но не владели своим телом.

Среди них оказался и Игорь Владимирович Бухов, которого доставили в больницу сегодня днем. В отличие от других, он совсем не чувствовал боли. Бухов удивленно смотрел по сторонам, наблюдая, как остальные пациенты бредут по коридору. И когда он понял, что может контролировать свое тело, подошел к женщине с забинтованным правым глазом и загипсованными ногами.

– Уважаемая, что тут происходит? – спросил Бухов. – Где мы находимся?

Но женщина не остановилась и даже не повернула голову в сторону Игоря Владимировича.

– Куда вы все идете? – не унимался Бухов.

Никакой реакции на вопрос не последовало. Только сейчас Игорь Владимирович заметил, что из глаз женщины текут слезы. Глаза эти выражали боль и страх. Бухов заглянул в лицо другому больному, без левой ноги, прыгавшему на правой по коридору, в его глазах было то же выражение.

– Вы что, сошли с ума?! Куда вы идете?! Вам же вставать нельзя! – закричал Игорь Владимирович.

Никто не обращал внимания на его слова, и только глаза, из которых текли слезы, иногда останавливались на нем. В коридоре на полу возле открытой общей двери Бухов увидел полную женщину, лежащую без сознания. Его бросило в холодный пот. «Нужно отсюда срочно бежать», – подумал он про себя и направился к выходу.

– Игорь Владимирович, куда же вы? – прозвучал женский голос, эхом отражаясь от стен коридора. – Я хотела бы, чтобы вы поприсутствовали на нашем собрании.

Продолжая идти, Бухов обернулся, ища глазами источник голоса, но никого, кроме молчаливых больных, он не увидел.

– Игорь Владимирович! Я настаиваю! Не заставляйте себя ждать, – продолжал требовательный женский голос.

– Ну уж нет, спасибо, – еле слышно ответил Игорь Владимирович и ускорил шаг.

Стараясь не задеть лежащую на полу медсестру и прижимаясь спиной к стене, Бухов протискивался к входной двери. И когда цель была близка, оставалось только выскользнуть из отделения реанимации, на пороге появился огромный человек. Он полностью загородил дверной проем. Глаза его отсвечивали красным.

– Ты куда собрался, животное сутулое? – спросил здоровяк, хищно улыбаясь.

– Что вы имеете в виду? – зачем-то спросил Бухов. И вдруг, срываясь на истерический визг, закричал: – Вы кто такой?! Что я здесь делаю?! Что это за место?!

Фархад смотрел на беглеца, не моргая.

– Иди туда, – он пальцем указал в центр коридора, куда уже доковыляли почти все больные.

Игорь Владимирович стоял, не шевелясь, и тупо смотрел на Фархада.

– Ну и чего ты вытаращил свои поросячьи глазки? Сказано тебе – иди туда. Или сам пойдешь, или я тебе сломаю ноги и заставлю ползти, – убедительным тоном сказал таксист.

Бухов быстро закивал, развернулся и медленно, с опаской побрел в центр коридора.

Когда все пациенты смогли добраться до сестринского стола, они остановились, образовав ровный круг. Потом все как один уставились на стол, молча чего-то ожидая. Если бы сейчас за этим наблюдал Макс, то он увидел бы, что на столе стоит Огнива, а вокруг нее собрались больные.

Игорь Бухов, медленно подойдя, с опаской смотрел на это жуткое собрание покалеченных людей.

Вдруг раздался громовой удар, и в центре стола вспыхнул яркий огонь высотой в человеческий рост. Он полностью осветил коридор, а жар от него ударил в лица больным. От запаха серы у Игоря Владимировича на миг перехватило дыхание. Пламя исчезло так же быстро и неожиданно, как появилось, а на столе стояла почти прозрачная стройная девушка – Огнива.

У дочки Дьявола было серьезное выражение лица, видно, что шутить сейчас она не намерена. Даже ее наряд говорил об этом: длинный черный плащ до пят с бордовой подкладкой, высокие кожаные черные сапоги на шпильках. Черные как смоль волосы распущены и свободно ниспадают на плечи, на шее чокер из ярко-красного атласа без кулона, на руках длинные перчатки из красной кожи. В левой руке Огнива сжимала высокий посох с ручкой в виде золотой козлиной головы. Между больших закругленных рогов этой головы горел огонь. Причем начиналось пламя не в макушке, а чуть повыше – в сантиметре от нее – и как бы висело в воздухе. В правой руке Огни держала неизменный мундштук с зажженной сигаретой. Хвост ее впервые с момента знакомства с Максом был плотно прижат к ногам, а кончик лежал на столе и не двигался.

Огнива ударила посохом в стол. Звук получился такой, будто она врезала кувалдой по мраморной плите, и посыпались искры. Все больные повернулись налево и, как по приказу, двинулись по кругу. Каждый смотрел в затылок другому и еле-еле переставлял ноги. Хоровод этот состоял из мужчин и женщин различных возрастов, и было их двадцать два человека. Лица искалеченных людей выражали боль и страх, но остановиться или сказать что-нибудь они не могли. Каждый в хороводе оставлял за собой кровавую дорожку, которую размазывал идущий следом. За некоторыми больными тащился шлейф из окровавленных бинтов, которые разматывались по мере движения. За одним участником хоровода катился аппарат на колесах, зацепившийся за трубку, по которой текла кровь. Идущие сзади наступали на окровавленные бинты впередиидущих, увеличивая их страдания.

– Стойте, что вы делаете?! – крикнул Бухов. – Вы же больны, вам же нельзя двигаться!

Огнива резко обернулась к Игорю Владимировичу и грубо отдернула его:

– Заткнись! Будешь говорить, когда я разрешу.

Рот Бухова захлопнулся сам собой. Он захотел рукой опустить нижнюю челюсть, но рука больше не слушалась его. Теперь и он не владел своим телом, как остальные больные, а мог только двигать глазами.

Против своей воли Игорь Бухов подошел к ближайшей стене, положил на нее ладони, по очереди приставил колени и… пополз вверх. Затем он переполз на потолок и с ловкостью водомерки побежал по нему на четвереньках. Остановился Игорь Владимирович ровно над центром круга – над Огнивой.

Девушка подняла голову и сказала нависшему над ней Бухову:

– Отсюда тебе будет лучше видно. Располагайся поудобнее, будет ужасно интересно, – она сделала акцент на слове «ужасно».

Тело Игоря Владимировича ловко развернулось лицом вниз и распласталось на потолке звездой – руки—ноги растянуты по сторонам, голова прижата к потолку.

В тишине, нарушаемой лишь шуршанием шагов, и в полумраке дежурного света Бухов наблюдал за кровавым хороводом. Крови становилось так много, что она ручьями текла под стол, на котором величественно стояла Огнива. Когда адский хоровод сделал ровно один круг, она надменно подняла голову и произнесла властным голосом:

– Я Огнива! Дочь Люцифера, повелителя ада! Все вы оказались здесь не случайно. Некоторые из вас позволили себе очень грубо и дерзко отозваться о моем отце, а некоторые, наоборот, горячо восхваляли отца и торопились к нему в объятия… Поэтому я решила вам устроить рандеву с Сатаной. Я пришла, чтобы лично сопроводить вас к нему. Сегодня вы сможете сказать ему в глаза все, что хотели.

То, что вы оказались в реанимации с ранами, не совместимыми с жизнью, это мое вмешательство, я поддерживала жизнь в ваших слабых мясных тельцах. Я специально заставила вас мучиться и не давала умереть в больнице, чтобы вы почувствовали многогранную и всеобъемлющую боль. И поверьте мне, что боль, которая сейчас пронзает ваши тела, – это ничто по сравнению с тем, что приготовил для вас мой отец. Что такое? Я смотрю, не все согласны со мной. И даже кто-то хочет высказаться, – Огнива указала посохом на толстяка со вспоротом брюхом. – Ну что ж, давай тебя послушаем, Семен, сын пастыря.

К сыну пастыря вернулась способность говорить. Продолжая шествовать в хороводе, он громко обратился к Огниве:

– Прошу вас! Это ошибка. Я ничего плохого не сделал, отпустите меня. Как больно… Боже, какая боль…

Семен прижал дрожащую руку к вскрытому животу, потом поднес ее к лицу. Кровь с ладони стекала ручьем.

– Ошибка? – спросила Огнива. – Давай-ка вспомним, что ты говорил в прошлом году в Вальпургиеву ночь?

– Я не помню, я был пьян тогда, – кряхтя от боли, но продолжая движение в хороводе, ответил Семен.

– Тогда я тебе напомню, – Огнива со злобой посмотрела на сына пастыря. – Ты напился и стал перед своими друзьями кричать, что ты никого не боишься и что пусть Дьявол поцелует тебя в зад, снял штаны и показал всем свою мерзкую задницу.

– Нет, нет, нет! – закричал Семен, окровавленной рукой прижимая выпадающие внутренности. – Это не я! Я не мог!

– Что, сын пастыря, теперь ты не такой смелый? – со злобной усмешкой спросила Огнива. – Теперь ты не хочешь, чтобы тебя целовали? Я так и думала. Ну что ж, теперь ты будешь целовать зад Сатаны до скончания веков и подвергаться страшным мучениям.

– Простите меня. Отпустите! – взмолился Семен и поднял голову вверх, туда, откуда на него смотрел Игорь Бухов.

У Бухова тоже был испуганный вид, и он не мог произнести ни слова.

– Закрой рот, ты уже успел меня утомить, – отрезала Огнива. – Нечего теперь уже ныть.

Сын пастыря снова потерял способность говорить и послушно побрел по кругу, глядя в затылок впередиидущего.

– А ты что скажешь, Лиза? – Огнива обратилась к женщине лет сорока с полностью забинтованной головой и лицом, скрытым бинтами так, что оставалась лишь узкая щелочка для глаз.

Женщина повернулась к Огниве, потом посмотрела вверх, на Бухова, снова опустила голову и прошипела:

– Гори ты в аду, сатанинское отродье!

– Я и есть ад, глупышка, – Огнива подняла бровь и улыбнулась. – И я всегда горю.

Огниву охватило пламя с ног до головы. Огненные языки обжигали испуганного Игоря Владимировича.

– А с тобой, Лиза, мы еще не раз поговорим. Я прослежу, чтобы огонь сжигал тебя вечно, – продолжала Огнива. – Может, ты будешь моей личной зажигалкой.

Пламя, окутывавшее все ее тело, вмиг исчезло. Хоровод остановился, все замерли. Огнива спрыгнула со стола и, улыбаясь, направилась к женщине. Подойдя совсем близко и глядя ей в глаза, Огнива поднесла мундштук к своим губам. Сигарета была потухшая, Огни сделала пару пустых затяжек и развела руками. Внезапно бинты, которые полностью скрывали лицо Лизы, вспыхнули ярким красным пламенем. Боль пронзила лицо женщины, и она закричала. Крик отражался от стен и заполнял все пространство отделения реанимации. Огнива же спокойно поднесла сигарету к этому живому факелу, затянулась, посмотрела вверх, туда, где висел Бухов, и подмигнула ему, затем выпустила струйку дыма на горящие бинты, которые тут же потухли, но женщина все еще истошно кричала.

– Хватит, – приказала Огнива, глядя на продолжавшие дымиться обугленные остатки бинта.

Рот Лизы сразу закрылся, она больше не могла кричать, только мычала.

– Не нужно грубить тому, кого не знаешь, – сказала Огнива, с презрением глядя на Лизу. Потом она подняла голову и обратилась к Бухову: – Правильно я говорю?

Бухов замычал, будто во рту у него был кляп.

– Надеюсь, мы поняли друг друга, – бросила Огнива Бухову и перевела взгляд на остальных своих пленников.

Она подошла к одному из забинтованных больных, который трясся от напряжения и боли, положила ему руку на голову и повернула к себе. В глазах человека, помимо боли, читалось изумление.

– Что, Сергей, узнал меня? – Огнива явно наслаждалась его реакцией.

Сергей, превозмогая боль, пыхтя и еле открывая рот, сказал:

– Это ты была на лобовом стекле… Из-за тебя мы попали в ДТП. Я думал, что ты мне мерещишься, – из-за сильной отдышки он не смог больше ничего сказать.

– Да, это я вам помогла, – громко произнесла Огнива. – А вы что думали? Что будете призывать и восхвалять Сатану, а он за это вас станет защищать? Как же это наивно и глупо. Как только вы начали поклоняться Дьяволу – вы умерли, просто не знали об этом. Это не он придет к вам, это вы приползете к нему. Ему нужно не ваше поклонение, а ваши души, которые вы ему уже отдали – даром. Он заберет их, когда сам захочет. Сейчас именно тот момент, когда вы отправитесь на встречу с тем, кому поклонялись.

Огнива обошла забинтованных, покалеченных людей, перешагивая через лужи крови, и, рассматривая каждого с презрением, произнесла:

– Вижу, что давать слова никому не нужно. В головах у вас только стоны, слезы и мольбы. Все это мы уже слышали, и это скучно. Ну, раз ничего интересного вы сказать не можете, пора отправляться на экскурсию! – Огнива стукнула посохом об пол, раздался звук удара металла о металл.

Все двадцать два человека оказались в середине малахитовой арены, по периметру охваченной высокими столбами огня. Перед бортиками стояли невообразимые чудовища, которые что-то кричали и приветственно махали конечностями.

– Добро пожаловать в ад, Дьявол ждет вас, – сказала с улыбкой Огнива вновь прибывшим. А затем обратилась к кому-то в толпе: – «Зажигалку» оставьте мне, хочу лично с ней поработать.