Текст книги "Драматургия в трех томах. Том третий. Комедии"

Роман о девочках

(По неоконченной прозе Владимира Высоцкого с его песнями)

Пьеса в двух действиях

1989

Действующие лица

ТАМАРА ПОЛУЭКТОВА

МАКСИМ ГРИГОРЬЕВИЧ ПОЛУЭКТОВ, ее отец

ЕЕ МАТЬ

ВЕРА, ЛЮДА, ГАЛЯ, они же девочки, они же девочки в тире

АЛЕКСАНДР КУЛЕШОВ

ЕГО МУЗА

КОЛЬКА СВЯТЕНКО

ЛЕНЬКА СОПЕЛЯ

КЛАВА, его подруга

ИРИНА

БОРИС, ее муж

ВИКТОР, художник

ОЛЬГА ПЕТРОВНА, учительница

МИЛИЦИОНЕР

ПОКУПАТЕЛЬ НА «КОНКЕ»

ПЕТЕР ОНИГМАН, иностранец

ХАНЫГИ, они же ПИОНЕРЫ, они же БАЛБЕСЫ, МАЛЬЧИКИ,

они же ПРЕДСТАВИТЕЛИ «ИНТУРИСТА»

На сцене ржавые железные конструкции, похожие на клетки, штанкеты с уличными фонарями, лавочка, кирпичи и огромная мусорная урна с хлопающей крышкой.

Действие первое

СВЯТЕНКО (поет).

 
Мой первый срок я выдержать не смог.
Мне год добавят, а может быть, четыре.
Ребята, напишите мне письмо,
Как там дела в свободном вашем мире!
Что вы там пьете? Мы почти не пьем.
Здесь только снег при солнечной погоде.
Ребята, напишите обо всем,
А то здесь ничего не происходит!
 

КУЛЕШОВ (поет).

Мне очень, очень не хватает вас…

СВЯТЕНКО (подхватывает).

Мне очень, очень не хватает вас, Хочу увидеть милые мне рожи!

Как там Тамарка?

КУЛЕШОВ (перебивает, поправляя). Надюха…

СВЯТЕНКО (настаивает на своем).

Тамарка! С кем она сейчас?

Одна? Тогда пускай напишет тоже.

ТАМАРА (появившись во время песни). А ты откуда эту песню знаешь?

СВЯТЕНКО. Ребята привезли, Том. Парень такой есть – Александр Кулешов называется. В лагере бесконвойные такие деньги платили за пленки! Все заигранные по тысяче раз, а мы их ночами слушали, слова разбирали, на листочки записывали. А менты во время шмонов – обысков, значит, – эти листочки забирали.

ТАМАРА. Кулешов, говорите…

СВЯТЕНКО. Да, Кулешов. Он где-то сидит, что ли. Или даже убили его…

ТАМАРА (смеется). Кого убили, Кулешова?

СВЯТЕНКО. Да-да, Александра Кулешова. Про него столько болтают, мне человек десять разные истории рассказывали. Но я думаю, что все врут. Том, а тебе-то понравилось?

ТАМАРА. Да. Спой, Коль, еще, а?

СВЯТЕНКО. Томочка! Я, конечно, спою… Но – потом. Ты, может быть, все-таки поцелуешь меня? А? Том, ну, правда! Том, ну чего ты? Поцелуй, а… Тома, поцелуй меня, а то тут и до балкона недалеко! (Повисает на штанкете).

ТАМАРА (испуганно). Коль, ты чего!

СВЯТЕНКО. Поцелуй, а то пальцы разомкну!

ТАМАРА (кричит). А-а-а, псих! Слезь сейчас же! Коля!

СВЯТЕНКО. Только я хочу в губы – долго и страстно!

ТАМАРА. Ну, Коля, псих ненормальный, я кому сказала!

СВЯТЕНКО. Считаю до трех и разожму руки. Раз… Тома, два…

ТАМАРА. Коля!

КУЛЕШОВ (поет).

 
Страшней быть может только Страшный суд!
Письмо мне будет уцелевшей нитью.
Его, быть может, мне не отдадут,
Но все равно, ребята, напишите.
 

Девочки любили иностранцев!

…Не то, чтобы они не любили своих соотечественников. Напротив…

ТАМАРА. Очень даже любили…

СВЯТЕНКО. …Но давно, очень давно, лет шесть-семь назад.

КУЛЕШОВ. Лет шесть-семь назад, например, одна из девочек…

ТАМАРА. …Которая тогда и взаправду была совсем девочкой…

КУЛЕШОВ. …Любила Николая Святенко.

ТАМАРА. Да, любила его.

КУЛЕШОВ. Любила?

СВЯТЕНКО. Любила-любила, и сейчас любит.

КУЛЕШОВ. И сейчас любит?

ТАМАРА. Сейчас он на балконных перилах висит и считает: раз, два…

КУЛЕШОВ. Но пока он «три» не сказал, расскажи, Тамар, про себя, расскажи про свою жизнь!

СВЯТЕНКО. Да-да, Том, ты расскажи нам.

ТАМАРА. Зовут меня Тамара. Отчество Полуэ… Ой, отчество – Максимовна, фамилия – Полуэктова… Родилась в Москве… Хорошо, только тогда я от вас ничего скрывать не буду – вы же допрашиваете.

КУЛЕШОВ. Я про тебя и так все знаю… Да, любила ты тогда, лет шесть-семь назад, вот этого парня – фантазера…

ТАМАРА. …и уголовника…

СВЯТЕНКО. Что было, то было.

КУЛЕШОВ. …по кличке Коллега.

СВЯТЕНКО. А откуда ж ты про меня все знаешь?

КУШЕШОВ. Тамара рассказывала.

СВЯТЕНКО. Тамара? Ну и что ж такого она могла про меня рассказать?

КУЛЕШОВ. Прозвали его так, должно быть, потому, что с ним всегда было хорошо и надежно иметь любые дела. В детстве и отрочестве Николай гонял голубей, подворовывал…

СВЯТЕНКО. …и был удачлив! Голуби – дело опасное, сметки требует и твердости. Особенно, когда подснимаешь их в соседских дворах и везешь на «Конку» продавать с Ленькой Сопелей… (Выходит Сопеля.)

СОПЕЛЯ. …Ну, от слова «сопля» – кликуха такая…

СВЯТЕНКО. Сопеля – компаньон и одноделец. Кретин и бездельник. Гундосит и водку уже пьет. Скажи, Сопеля, при всех скажи, водку уже пьешь?

СОПЕЛЯ. Коляныч, все нормально, Колек, я ж ее не пью, я ж – о-па, ее изничтожаю!

СВЯТЕНКО. Словом, тот еще компаньон, но брат его на «Калибре» работает. А ну скажи, Сопеля, работает у тебя брат на «Калибре»?

СОПЕЛЯ. Коляныч, а ты секи, что он мне сделал. (Показывает нож.)

КУЛЕШОВ. Ух, ты! Финка?

СВЯТЕНКО. Почти что. С наборной ручкой.

КУЛЕШОВ. А лезвие?

СВЯТЕНКО. Из закаленной стали – из напильника.

СОПЕЛЯ. Из подшипника! (Передразнивает.) «Из напильника»… Подарил вчера и говорит: носи с собой.

СВЯТЕНКО. Ну и че? Будешь? Будешь носить?

СОПЕЛЯ. Ну и правильно, не дома ж добро хранить. Держи!

СВЯТЕНКО. Хороший, хороший у тебя брат на «Калибре», хороший…

СОПЕЛЯ. Хороший!

КУЛЕШОВ. С Ленькой по кличке Сопеля от слова «сопля» и ездил Коллега Николай на «Конку» продавать подснятых голубей. (Перемена света.)

СВЯТЕНКО. Монахов – подороже,

СОПЕЛЯ. …а шпанцырей – подешевле,

СВЯТЕНКО. …а прочих по рублю.

ПОКУПАТЕЛЬ. Эй, пацан, а где пернатых брал?

СВЯТЕНКО. Ну че, где брал-то? На рынке купил.

ПОКУПАТЕЛЬ. Скока?

СВЯТЕНКО. А по рублю.

КУЛЕШОВ. А по дворам уже шастает кодла обворованных соседей…

СВЯТЕНКО. И высматривает своих голубей и обидчиков.

ПОКУПАТЕЛЬ. Да вон они, вон они, наши голуби!

КУЛЕШОВ. И кто знает, может, у них братья на «Калибре» работают, может, и годочков им пока что до шестнадцати…

ПОКУПАТЕЛЬ. До семнадцати.

КУЛЕШОВ. Так что больших сроков они не боятся.

ПОКУПАТЕЛЬ. Не боимся.

КУЛЕШОВ. Ножи носить – по нервам скребет.

ПОКУПАТЕЛЬ. Носим.

КУЛЕШОВ. Могут и пырнуть по запарке да в горячке.

ПОКУПАТЕЛЬ. Могем. (Кольке.) А сколько хочешь за свою пару под-снятых?

СВЯТЕНКО. Сто пятьдесят.

ПОКУПАТЕЛЬ. А варшавский почем, а?

СВЯТЕНКО. Одна цена.

ПОКУПАТЕЛЬ. И давно они у тебя?

СВЯТЕНКО. И уже пододвигаются потихонечку, и берут в круг, и сплевывают сквозь зубы, и уже бледнеют от напряжения и предчувствия.

ПОКУПАТЕЛЬ. Небось мошонки от страху подобрались.

ПОКУПАТЕЛЬ. Расскажи, чморик, хотца тебе в уборную?

СОПЕЛЯ. Не хотца!

ПОКУПАТЕЛЬ. Вот уже сейчас захочется, сейчас!

КУЛЕШОВ. И ручонки потные рукоятки в карманах мнут.

ПОКУПАТЕЛЬ. Скока-скока?

КУЛЕШОВ. Вот тут-то и проявлял Коллега Николай невиданное чутье и находчивость!

СОПЕЛЯ. Чуял, чуял он хозяев ворованных голубей, пену пускал, рвал с ворота рубаху, кричал с натугой: да нате, волки позорные!

СВЯТЕНКО. …Да нате, падлы, нате, волки позорные!

Драка.

Да мы сами только что взяли по сто двадцать у Шурика!

ПОКУПАТЕЛЬ. У какого Шурика?

СВЯТЕНКО. С Малюшенки.

ПОКУПАТЕЛЬ. Где этот Шурик, а?

СВЯТЕНКО. Ищите, тут он был!

Кодла отходит с шумом, свистом, дракой.

СОПЕЛЯ. Коляныч, ну ты, падла, даешь! Слушай, где ты так наблаты-кался? Я длинному чуть не врезал, а ты тут как заорал! Коллега, ну ты даешь, Коляныч!

СВЯТЕНКО. Ладно, ладно, пошли отсюда, пока они этого Шурика не застукали.

КУЛЕШОВ. Вырос Колька во дворе, жил во дворе, во дворе и влюбился.

СВЯТЕНКО. Тома, Томочка!

ТАМАРА. Коль, пусти!

СВЯТЕНКО. Подожди, Тома.

ТАМАРА. Ну, Коль, пусти.

СВЯТЕНКО. Ну постой со мной!

ТАМАРА. Ну пусти!

СВЯТЕНКО. Тома!

ТАМАРА. Дурак!

СВЯТЕНКО. Ну что ты, Тамар!

ТАМАРА. Тебе надо врезать, кретин! (Убегает.)

СВЯТЕНКО. Эх, Тома! Сопеля, дай закурить.

СОПЕЛЯ. Ща… А как он курил! Ща… Колек, хоп! Возьмет папироску, сдвинет тонкую бумагу с гильзы вперед… Кончик откусит… Обязательно!

СОПЕЛЯ. … Табачок весь вытрясет… Смотри, падла, чо делает! Смешает с чем-то, пальцами помнет-помнет, и обратно в папиросочку запихивает. Надвинет тонкую бумагу обратно на гильзу, а уже после этого прикуривает. Нет. Первую затяжку делает чуть-чуть, для разминочки. Но зато вторую уже делает глубокую-глубокую, как дышит, для чего держит папиросу губами неплотно и рукой так мелко-мелко трясет, чтобы подальше, туда – в самые легкие заходило… Подержит там, сколько сможет, и только потом выпускает это нечто, пахнущее вкусно и терпко.

СВЯТЕНКО (протяжно). Тома, Томочка!

ТАМАРА (протяжно). Пусти, дурак!

СВЯТЕНКО (удивленно). Тома!

Ленька срывает с Тамары шапочку и закидывает ее на крышу.

ТАМАРА. Пусти! Отдай! Сопеля, ты чего наделал, идиот!

СВЯТЕНКО. Ты чего наделал, идиот! Убью, Сопеля!

СОПЕЛЯ. А чо я такого сделал? Коля, я не убивал! Не убивал, Коль!

Ловко вспрыгивает на крышу, искусно пройдя по кирпичу, достает шапочку и возвращает ее Тамаре.

СВЯТЕНКО. Том, а у тебя сколько сегодня уроков?

ТАМАРА. Шесть, седьмой – физкультура.

СВЯТЕНКО. А можно, я на физкультуру приду?

ЛЕНЬКА (тихонько). Ха-ха…

ТАМАРА. А зачем?

СВЯТЕНКО. Посмотреть на тебя хочу… Поближе.

ЛЕНЬКА (громче). Га-га-га!

ТАМАРА. Дураки, идиоты! (Убегает.)

СВЯТЕНКО (Леньке). Идиот! (Бьет Леньку по заднице ногой и выпихивает его со сцены.) Тома, Томочка, Томик… Эх, Тома…

КУЛЕШОВ. Расскажи, Тамара, а мать у тебя кто? И вообще, ты одна у отца с матерью?

ТАМАРА. Ну, мама у меня совсем еще молодая. Нас у нее две дочери: я и еще Ирина. Ирина старше на три года.

Появляются Ирина и ее муж.

БОРИС. Поправь, пожалуйста, рюкзак.

ИРИНА. Куда – вперед, назад?

КУЛЕШОВ. А это кто?

ТАМАРА. А это муж сестры, зять наш. Как говорится, наш общий зять.

БОРИС. Ну, что ж, присядем на дорожку.

ИРИНА. Давай. (Приносит ему кирпич.)

БОРИС. Еще…

Ирина приносит еще.

Еще…

ТАМАРА. Инженер. Работает в «ящике».

БОРИС. Сто двадцать. (Садится на кирпичи.)

ТАМАРА. Фанат альпинизма. Чуть что – сразу в горы.

БОРИС. Ну, я пошел.

ИРИНА. Дай я тебя на прощанье поцелую, Борь. Ну, давай, с богом.

БОРИС (поет).

 
Ты уехала в дальние степи,
Я ушел на разведку в тайгу…
 

(Уходит.)

ТАМАРА. Жалко мне сестру. Она рожать не может после неудачного аборта.

КУЛЕШОВ. Надо же! А на вид такая счастливая парочка…

ТАМАРА. Ой, ну что ты! Счастливая… Да она давно, я еще школу кончала, ну да, когда Кольку посадили, жила с одним художником…

Входит Виктор.

Он ее рисовал.

ВИКТОР. А она сама не хотела (Ирине.) Ирэн, деточка, теперь, пожалуйста, позвони домой мамочке, предупреди. Ну, скажи, что у тебя девичник.

ИРИНА. Я позвоню, позвоню.

ВИКТОР. Да уж, ты, пожалуйста, сейчас позвони, солнышко, мамочке, я не хочу, чтобы мы с тобой волновали мамочку.

ИРИНА. Позвоню, позвоню.

ВИКТОР. Да? Иришка! Иди ко мне, деточка. Скорее, скорее. Вот так вот, солнышко. Я очень хочу, Ирэн, чтобы у нас с тобой было хорошо… (Разливает шампанское.) И вообще, Ирэн, аккуратнее надо быть, аккуратнее…

ТАМАРА. Ирка, помню, мучилась с ним, ужасно мучилась…

ИРИНА. А я его все-таки любила. Сволочь, паразит, гнусный тип такой, типичный богемный мерзавец, – а любила, так любила! А вот за что, почему – я до сих пор понять не могу…

ТАМАРА. Дура! Да он же тебя искалечил!

ИРИНА. Ну и что – «искалечил»?! Да он со мной спал при товарищах. Сам как будто в туалет уйдет, а вместо себя друга пришлет…

ВИКТОР. Ой, какая неприятность! Аккуратнее надо быть, Ирэн, аккуратнее…

ИРИНА. Сволочь, паразит, мерзавец!

ВИКТОР. Вот такое я дерьмо…

ИРИНА. А любила, так любила!

ТАМАРА. Это называется пересменка.

КУЛЕШОВ. Как называется?

ТАМАРА. Пересменка. Ничего, я ему потом отомстила за сестру.

КУЛЕШОВ. Это как же ты отомстила?

ТАМАРА. Подонок! Мразь! И чего она только в нем нашла! Ну, ты посмотри…

КУЛЕШОВ. Ну, ладно, ладно, потом расскажешь про сестру. А сейчас давай дальше – про себя.

ТАМАРА. Про себя?

КУЛЕШОВ. Про себя.

ТАМАРА. Ну, что… Училась я всегда хорошо. В классе меня считали самой красивой. Учителя-мужчины меня любили, а женщины – нет. Ольга Петровна, наш классный руководитель, училка по ботанике – мы ее Морковкой звали…

КУЛЕШОВ. Морковкой?

ТАМАРА. Ага, Морковкой… Ну, она меня вообще ненавидела. Особенно, когда я причешусь там или когда я веселая…

Появляется Ольга Петровна.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Так, даю задание на дом: вырастить на хлебе плесень.

КУЛЕШОВ. А действительно, как это?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Хлеб надо намочить – и под стакан. И через несколько дней на нем, как вата, – это и есть плесень.

ТАМАРА. Так вот, на хлебе она у меня не выросла…

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. …Это домашнее задание надо выполнить к четвергу. Полуэктова! Ты меня слышишь?

ТАМАРА. Слышу!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Повтори, что надо сделать?

ТАМАРА. В четверг – плесень.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Вырастить самостоятельно.

ТАМАРА. Где?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. На хлебе!

ТАМАРА. А, на хлебе.

ОЛГА ПЕТРОВНА. Понятно?

ТАМАРА. Понятно-понятно. А что ж тут непонятного…

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ну, хорошо, Полуэктова, если тебе так все понятно, я у тебя в четверг лично проверю твою плесень. Ясно?

ТАМАРА. Ясно.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Повтори, что надо сделать?

ТАМАРА. Плесень.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Где?

ТАМАРА. В четверг.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Когда?

ТАМАРА. Вырастить…

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Как?

ТАМАРА. Самостоятельно.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Зачем?

ТАМАРА. А правда – зачем?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. …То есть на чем?

ТАМАРА. На хлебе.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Что?

ТАМАРА. Плесень.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Как?

ТАМАРА. Как вата.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Какая вата?

ТАМАРА. Как вата, плесень в четверг на хлебе вырастить самостоятельно. Понятно?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Понятно, а чего тут непонятного-то?

ТАМАРА. Вот и я говорю, что на хлебе она у меня не выросла. Зато выросла на овощах. Ну, у нас в ящике, под кухонным столом. Я ее, недолго думая, под стакан – и в школу.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Так, показывай, Полуэктова.

ТАМАРА. Вот глядите, выросла на морковке.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Что ты ска… (в бешенстве). Мать как пле… э-э-э… как штык чтоб была в школе, я с ней буду серьезно разговаривать! Паразиты!

ТАМАРА. Ма! Ма, тебя в школу вызывают!

Появляется мать.

МАТЬ. Щас, прям разбежалась… чо ты там наделала-то?

ТАМАРА. Да я Ольгу Петровну оскорбила.

МАТЬ. О! Ну ты даешь! Это как это?

ТАМАРА. Ну, вырастила плесень на морковке. Мам, ну что я, виновата, что у нее прозвище Морковка?

МАТЬ. Ой, ну ты даешь! Ты прям как эта!

Звонит телефон.

Томка, меня нет, я на базе.

ТАМАРА. Хе-хе. (По телефону). Але… щас. Мам, тебя!

МАТЬ. Кто там?

ТАМАРА. Светка… Мам, ну что ты встала-то, ну прям как эта? Светка, Иркина подруга.

МАТЬ. А-а-а…

КУЛЕШОВ. Подружка сестры?

ТАМАРА. Да.

МАТЬ. Але… Слушаю…

ТАМАРА. У меня мама тогда в торговле работала.

КУЛЕШОВ. А сейчас где?

ТАМАРА. И сейчас тоже. Она заведующая овощным отделом.

КУЛЕШОВ. Ух ты! Какой большой человек.

ТАМАРА. Угу. Чего-чего, а морковок у нас всегда в доме было навалом…

МАТЬ. Где? На даче? На какой даче? Ну, я понимаю, что ехать далеко…

ТАМАРА. О-о… Вот Светка врет. Это Ирка ее заставляет звонить. Сама-то мать обманывать не решается, а Светка – та на все готова…

МАТЬ. Я понимаю, что там хорошо, ага… Я понимаю. А там, как это, безопасно? Ну, как в каком смысле… в этом самом, в каком… Ну, кто там есть с ними? Вот кто там с ней на ночь останется? Какие там ребя-ты? Никаких ребятов? Что-то прям не верится даже… Девичник, твою мать! Ага, понятно! Хорошо, что предупредили, хорошо… А чо Иринка сама не звонит? А-а-а, ну да, она уже там, на даче… а, да, понятно, а там телефона нету, угу… Да это я понимаю, что не на каждой даче есть телефон… да, ладно… Значит, скажите, что мама согласная, пусть ночует.

ТАМАРА. Мам, ты что, вообще, что ли!

МАТЬ. Пусть ночует! Але… Спасибо, что предупредили. Чего? Папе привет? Какому папе? Нашему папе? А-а-а, Максим Григоричу… ну, щас прям все брошу и пойду ему привет передавать… Да… Спасибочки, до свиданьица, спасибочки, что позвонили, ага… (кладет трубку). Ой. Ну «папе привет»… Уссаться!

Появляется отец.

Пап, а пап! Ты у нас таперича с приветом! Слышь, отец, это Ирина звонила. На даче она, ночевать не придет.

ОТЕЦ. А чо так?

МАТЬ. Ну на даче, понимаешь, у них там девичник. Она прям как эта.

ОТЕЦ. Артистка прям.

ТАМАРА. Отец наш. Он старше мамы лет на двенадцать.

ОТЕЦ. Нет, донь, какой там – на одиннадцать. Мамка зимняя, а я мартовский.

ТАМАРА. Он раньше в милиции работал. Сейчас на пенсии.

ОТЕЦ. Пенсионер республиканского, значит, значения. (Кашляет.)

КУЛЕШОВ. Чего?

ОТЕЦ. Болит.

МАТЬ. Где?

ОТЕЦ. Где, где… В п… в желудке.

ТАМАРА. У него орден есть.

ОТЕЦ. Ага, и язва.

ТАМАРА. Он уже два года, как должен умереть. А все живет.

ОТЕЦ. Я тебя еще, крысенок, переживу.

ТАМАРА. А сам знает, что умрет, поэтому и злой, и запойный, и нас никого не любит.

ОТЕЦ. За что тебя любить-то, мымра. Доча, куды мать мою бутылку спрятала?

МАТЬ. Сиди. Вот твоя бутылка. (Дает лекарство.)

ОТЕЦ. Сама жри. Не буду.

МАТЬ. Давай, давай, врач прописал. О-о-о.

Отец пьет.

Весь больной.

ОТЕЦ. Весь больной, а хрен стальной!

КУЛЕШОВ. Как, как ты говоришь?

ОТЕЦ. Я говорю: весь больной, а …дух стальной.

МАТЬ. Давай-давай. (Протягивает ему лекарство.)

ОТЕЦ. Да ну, мать, не буду. Налей водчонки.

МАТЬ. Сиди.

ОТЕЦ (передразнивает). Сиди.

ТАМАРА. Он на работе все время грамоты получал. Его там все любили.

ОТЕЦ. Меня уважали на работе. (Обливается лекарством.)

МАТЬ. Ой, ну что ж ты так весь…

ОТЕЦ. Уделался весь.

ТАМАРА. А дома был настоящий садист, даже вспомнить страшно.

ОТЕЦ. Мать, глянь, муха. (Смотрит в стакан.)

МАТЬ. Это ж не муха, это ж изюм.

ТАМАРА. Я когда была совсем маленькая, Ирка чуть постарше, мы жили в маленьком домике. У нас был свой садик. И вот мы там с мамой и Иркой все время возились. Помнишь, мама? Ну там, кустики из лейки поливали, деревца окапывали. А соседи к нам не ходили, их отец отпугивал. Он вообще при людях никогда не разговаривал. Только курил да кашлял, кашлял да курил.

МАТЬ. И пил.

ОТЕЦ. Ма, ну налей, а?

МАТЬ. Сиди!

ОТЕЦ (передразнивает). Сиди… (Кулешову.) Давай в шахматы!

ТАМАРА. Знаешь, его окликнут: Максим Григорьевич! А он никогда не отзовется.

КУЛЕШОВ. Да не может такого быть! (Расставляет фигуры на доске.)

ТАМАРА. Честное слово.

КУЛЕШОВ. Максим Григорьевич! Максим Григорич! (Пауза.)

ТАМАРА. Не отзовется же.

ОТЕЦ (Матери). Ты мне кровя долго пить будешь? (Замахивается кирпичом.) Я контуженный!

ТАМАРА. Папа! Папа!

МАТЬ. Совсем себя не бережешь.

ОТЕЦ (передразнивает). Не бережешь.

МАТЬ. Совсем себя не бережешь.

ОТЕЦ. Харю вытри, мухоедка! Ходи, твой ход, парень.

МАТЬ. Щас прям, не был он контужен.

ОТЕЦ. Был.

ТАМАРА. Не был он контужен.

ОТЕЦ. Был.

КУЛЕШОВ. Ну а на фронте-то он был?

ОТЕЦ. Был.

МАТЬ. Щас прям. Не был он на фронте.

ОТЕЦ. Как это? А, на фронте не был, нет.

КУЛЕШОВ. Ну а где же ты был, Максим Григорьевич?

ОТЕЦ. Сынок, где надо, там и был, и не вашего песьего ума дело, где Максим Григорьевич был. Ходи, сердечный.

ТАМАРА. Так он вообще на фронте не был?

МАТЬ. Томка, девка, молчи, зараза, у него броня была.

ТАМАРА. Мам, но ведь папка никого не любил – чего он жил-то с нами? Ты ж ему говорила: уходи…

МАТЬ. Уходи!

ОТЕЦ. Не уйду.

ТАМАРА. А он не уходил.

ОТЕЦ. У меня сынок, броня была. А ежели мне енту броню дали, то кому-то я был нужнее там, где я был, а не на вашем фронте. Кому-то я был нужнее… Ходи, сынок, чего ты вылупился?

ТАМАРА. И так вот однажды взял, пришел с работы и вырубил весь наш садик.

ОТЕЦ. Весь, весь.

ТАМАРА. Все кусты повыдергивал.

ОТЕЦ. Все к едрене фене.

ТАМАРА. Весь наш садик.

ОТЕЦ. Это я по пьянке.

МАТЬ. Да, да, это только говорит, что спьяну, а ведь не спьяну.

ОТЕЦ. Зачем ты так говоришь, что не спьяну?

МАТ. Ну спьяну, спьяну.

ТАМАРА. Чего ты, мама, чего ты его покрываешь что спьяну, когда я знаю, что не спьяну. Ведь он же знал, знал, что так нас больше всего обидит, почти убьет.

ОТЕЦ. Убью! (Хватает кирпич.)

ТАМАРА. Сволочь!

МАТЬ. Сиди! (Дерутся.)

КУЛЕШОВ. Ну чего ты, Максим Григорьевич!

ОТЕЦ (Кулешову). Убери руки – я партейный. Ходи, твой ход.

ИРИНА. А еще раз взял и задушил нашего с Тамаркой щенка.

ОТЕЦ. А чо он скулил?

ИРИНА. Щенок болел, наверное, и скулил. А он вдруг взял его и стал давить.

ОТЕЦ. Давить… Да я шутя, так это – медленно…

ИРИНА. Медленно-медленно… И на нас так глядел. А щенок бился у него в руках, а потом затих…

ОТЕЦ. Так помер. Ну, чего ты вылупился-то, парень? Жертвуй коня!

КУЛЕШОВ. Нет, сдаюсь, Максим Григорьевич.

ОТЕЦ. Как это сдаюсь?

КУЛЕШОВ. Так, перед тобой сдаюсь.

ОТЕЦ. Нет, ты рубль гони, мы по рубчику договаривались…

КУЛЕШОВ. Ну, раз договаривались – на, держи.

ОТЕЦ. Вот это молодец… Мать, глянь, рубчик нажил! Что губу раскатала?

ИРИНА. Ты помнишь, Тамарка, ты помнишь…

ТАМАРА. Мы тогда даже не плакали – орали, как будто это он нас.

ОТЕЦ. Как будто, ишь ты, как будто.

ИРИНА. Он нам его потом отдал.

ОТЕЦ. А на хрена он мне дохлый? Я его и живого-то недолюбливал.

ИРИНА. И ушел в другую комнату… И напился ужасно… Потом пьяный пришел к нам, поднял нас зареванных, в одних рубашках, на ноги…

ТАМАРА. …Выгнал на улицу…

ОТЕЦ. А зима была…

ИРИНА. Была зима! И мама работала…

МАТЬ. В ночную смену, твою мать, в заводской столовой…

ИРИНА. А мы сидели на улице, плакали и замерзали.

ОТЕЦ. Холодно ж было, градусов тридцать…

ТАМАРА. А он двери запер и спал.

ОТЕЦ. А енто у меня все по болезни. Пять годов назад врачи, хитрые сволочи, всего меня искрошили. Две трети желудка, гады, повыдергали. И с тех пор у меня вот тут сосет. Вы понимаете, как у меня сосет? А как выпью – отпускает и не сосет, как выпью – так сосет… Ну чего, мам, ты чего… чего? (Пьет.) А как выпью – отпускает. И не сосет уже, как выпью… Мам, не сосет…

ИРИНА. А когда мама пришла, мы даже встать не могли. Она нас внесла в дом, отогрела, растерла спиртом…

ОТЕЦ. Чем ты ее растерла, мать?

МАТЬ. Спиртом!

ОТЕЦ. Каким… Тут приедешь домой, и ничего… Ни грамма… А она…

МАТЬ. Сиди, сиди!

Кричат все.

ТАМАРА. Но мы все равно болели очень долго.

ИРИНА. Потом мы уехали к бабушке в Москву, на Самотеку, одни, без него. А когда бабушка умерла…

ТАМАРА. … А когда бабушка умерла, он к нам снова вернулся.

ИРИНА. И живет вот так… до сих пор…

ТАМАРА. А почему – не знаю…

МАТЬ. Жалко его – помрет скоро…

Входят Ханыги с гитарой.

КУЛЕШОВ. Ну а дальше что, дальше?

ТАМАРА. А дальше? Дальше я стала замечать, что нравлюсь мужикам – и мальчишкам в классе, и учителям, и просто прохожим на улице… Они все время оборачивались, как-то по-особенному на меня глядели…

ХАНЫГА. Ну чего, подвалим?

Блатная песня. Пристают к Тамаре.

Девушка, не хотите с нами в подъезде…

ТАМАРА. Не хочу.

ХАНЫГА. Покурить?

2-й ХАНЫГА. Да она давно уже не девушка. (Хохот.)

ТАМАРА (кричит). Дураки! Идиоты! Идиоты! Дураки!

МАТЬ (входящей Ольге Петровне). Здрасьте.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Здравствуйте… Ваша дочь Полуэктова Тамара?

МАТЬ. Точно, как в аптеке…

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ведет себя крайне развязно. Она меня оскорбила.

МАТЬ. Это как же так? Чего же она сделала-то вам? (Протягивает авоську.)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Уберите, уберите, уберите! Я вам не буду говорить, как она меня обозвала, я вам передаю свои ощущения от воспитания!

МАТЬ. Чо передаете?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ощущения! От воспитания…

МАТЬ. Да как она обозвала-то?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Ваша дочь – мы вас строго предупреждаем – вырастет распущенной женщиной!

ТАМАРА. Вот я и выросла. Учителя-то оказались прорицателями…

МАТЬ. Учителя! Сиди! Учителя, твою мать!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Что?!

МАТЬ. Что это за школа за такая? Чему вы в этой школе девку мою научите, а?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Да, мы учим, да… Мы – школа, а вот вы, дома, вы, матери, должны воспитывать.

МАТЬ. Тебя государство учило, тебе государство диплом дало? Деньги плотят? Вот ты и воспитывай, учи!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Я должна воспитывать?!

МАТЬ. Ты!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Нет! Я должна только учить, а вот вы должна воспитывать.

МАТЬ. Да я по двенадцать часов, понимаешь ли, в сутки за прилавком топаю, чтоб вас, баранов, накормить!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А вы думаете, мне легко каждый день в школу приходить?

МАТЬ. А мне легко? Я ее родила, одевала, я ее купала, я ее поила, кормила, а теперь я еще буду воспитывать?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Да, вы должны воспитывать Я должна только учить.

Шум, гвалт.

МАТЬ. Очки надела! Интеллигенция! У-у-у…

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Как вы со мной разговариваете! Вы же в школу пришли!

МАТЬ. В школу? Разве ж это школа?!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Школа! Это школа!!! Школа!!!

МАТЬ. Что это – это учительница?!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Учительница я…

МАТЬ. …Это человек?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. А кто я, кто, ну?

МАТЬ. Морковь ты! Некондиционная!..

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Не-на-ви-жу!

МАТЬ. Граждане, в очередь! Все в общую очередь!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА. Я ненавижу родителей этих поганых! Я ненавижу учеников этих, паразитов, Я ненавижу! Школу эту! Я ненавижу!!! Тетради эти! Ненавижу!!! Господи! Ну зачем я в педагогический пошла? Идиотка! (Уходит.)

ТАМАРА. Ольга Петровна!

МАТЬ. Петровна-а-а! Приходи ко мне завтра в магазин. Я тебе покажу, как надо жить, без очков и без ощущениев! (Тамаре.) А ты-то! Томка, перестань ржать, хватит ржать. Ты у меня поедешь в пионерский лагерь пионервожатой, в пионерский лагерь…

За кулисами поют пионеры «Солнечный круг».

ТАМАРА. Мам, подожди, какой пионерский лагерь? Куда?

МАТЬ. Ну, раз тебе школа воспитания не дала, поедешь сама детей воспитывать.

ТАМАРА. А куда поеду-то, мам?

МАТЬ. Поедешь в Тарусу. Это такое место, такое знаменитое, старинное, с речкой, с лесами и с погодами теплыми…

ТАМАРА. И вечерами… Синими и теплыми.

Появляются пионеры с песней.

Когда взрослые балбесы пионервожатые, угомонив свои отряды, то есть младших балбесов, собирались, значит, на этакие вечеринки…

1-й БАЛБЕС. Тамара Максимовна! Первый отряд на тайное ночное гуляние с вами построен!

Тамара поет «под Пьеху».

2-й БАЛБЕС. Разрешите пригласить вас на белый танец.

3-й БАЛБЕС. Юные пионеры! Готовы ли вы пойти на сеновал с Тамарой Максимовной?

ВСЕ ХОРОМ. Всегда готовы!

ТАМАРА. Это их шуточки. С этих сальностей все и начиналось.

3-й БАЛБЕС. Только чтоб воспитатели и пионервожатые повода не имели сказать что-нибудь или еще хуже – в школу написать про наш моральный облик.

ТАМАРА. Начальник и воспитатели прекрасно знают про наши ночные посиделки и сами бы не прочь, но на них бремя власти, и им негоже.

4-й БАЛБЕС. Тамара Максимовна, расскажите нам про любовь, а?

ВСЕ. Расскажите!

ТАМАРА. Ну, вот сидят балбесы где-нибудь в лесу или на сеновале, поют всякие нежности и неприличности и их же совершают.

1-й БАЛБЕС. Тамара Максимовна, а вы, несмотря ни на что, расскажите…

2-й БАЛБЕС. Или покажите.

ТАМАРА. Первый отряд! Нале-во! Второй отряд! Напра-во!

Поют и танцуют «Солнечный круг», потом – «Хали-гали», потом – «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно».

ТАМАРА. И разбредаются парами по шалашам, где, как известно, влюбленным – рай.

1-й БАЛБЕС. И хотя не влюбленные они вовсе…

ТАМАРА. …А так, оттого, что кровь играет…

1-й БАЛБЕС. …Да ночка темная и звездная…

ТАМАРА. Так. Четвертый отряд почему стоит? А? Павлик Морозов! Ну че, бревно, иди сюда… Ну, смелей, смелей, пионер! Спокойно! Зубы почистил? Поцелую тебя… Под знаменем…

1-й БАЛБЕС. Тамара Максимовна! Ну какая же вы хорошая пионервожатая, а! Тамара Максимовна, а вы даже сами себе не представляете, какая вы вся… это… хорошая…

ТАМАРА. Отвали!

1-й БАЛБЕС. Че?..

2-й БАЛБЕС. Ну, куда пойдем-то?

ТАМАРА. Спать, спать по палатам! Пионерам и вожатым!

ПИОНЕРЫ (скандируют хором). В ша-ла-ши! В ша-ла-ши! В ша-ла-ши!

ТАМАРА. Вообще-то, конечно, вольностей не было…

1-й БАЛБЕС. Да все было…

ТАМАРА. …Не было. Потому что девушки стеснялись своего девичества…

ДЕВУШКА. Это мы, что ль, стеснялись? Эх!

ТАМАРА. …И юноши тоже боялись ударить в грязь лицом и опозориться.

1-й БАЛБЕС. Тамара Максимовна, а мы вот с Петей не боялись…

ТАМАРА. …а некоторые даже не знали, что надо делать после объятий.

1-й БАЛБЕС. Кто не знал? Тамара Максимовна, я че, вчера что-то не то делал? Не, ну вот вчера, после линейки? (Неприличный жест.)

ТАМАРА. Руки!

1-й БАЛБЕС. Ну, чо вы, не помните?

ТАМАРА. Отстань, я сказала!

2-й БАЛБЕС. Отзынь, я сказал.

1-й БАЛБЕС. Куда?

2-й БАЛБЕС. Туда!

1-й БАЛБЕС. Может, конечно, на практике мы чего и не знали, зато мы все знали теоретически из ботаники…

2-й БАЛБЕС. …Зоологии…

1-й БАЛБЕС. …и анатомии, которую в нашем восьмом классе преподавали под хихиканье и сальные шуточки.

Двое ребят, повязав пионерские галстуки как косынки, представляют дуэт Вероники Маврикиевны и Авдотьи Никитичны.

ПЕРВЫЙ. Так… Братья Аникеевы! Прекратите карманный бильярд. Ты что нарисовал, Аникеев?

ВТОРОЙ. Пестик.

ПЕРВЫЙ. А это что такое?

ВТОРОЙ. Тычинка.

ПЕРВЫЙ. Где вы могли видеть такой пестик? У кого?

ВТОРОЙ. На заборе!

ПЕРВЫЙ. Вот именно, такой пестик вы могли видеть только на заборе! Завтра же приведете в школу родителей.

ВТОРОЙ. Авдотья Никитична, мы больше не будем!

ВСЕ. Мо-лод-цы!

ПЕРВЫЙ. Авдотья Никитична, скажите мне, что вам больше нравится – Новый год или половой акт, а?

ВТОРОЙ. Новый год.

ПЕРВЫЙ. Почему?

ВТОРОЙ. А потому что он чаще бывает!

ТАМАРА. Это когда мы все маленькие были. А сейчас, когда мы подросли, мы уже многое знаем…

1-й БАЛБЕС. Знаем про первородный грех Адама и Евы и все последующие до нынешних времен, ибо жили мы большей частью в одной комнате с родителями.

2-й БАЛБЕС. И родители думали, что дети спят…

1-й БАЛБЕС. …А мы не спали.

2-й БАЛБЕС. Мы не спали!

ТАМАРА. Да, я все это очень хорошо помню. Я плохо помню другое, всякие лагерные ритуалы: подъемы флага, утренние линейки, военные игры и эти идиотские маскарады в конце каждой смены.

1-й БАЛБЕС. Долой поджигателей новой войны! Мы дети великой советской страны!..

ТАМАРА. Вот этого я не помню, я забыла весь этот бред, а в памяти осталось только хорошее…

КУЛЕШОВ. Что хорошее?

ТАМАРА. …как мы – повзрослевшие уже дети – уединялись где-нибудь в лесу или на сеновале, пели, пекли картошку и целовались с мальчишками в кустах и шалашах… (Поет.) «Ночь была с ливнями». Мальчишки шарили руками по телу, дрожали от желания, иногда говорили: «Ой, тоже мне, целоваться еще не умеет…» А сами…

1-й БАЛБЕС. Мускулы как камень!

2-й БАЛБЕС. Глаза безумные!

1-й БАЛБЕС. Закрытые…

ТАМАРА. И все делают не так…

1-й БАЛБЕС. Ну, почему… Почему… Я все делал так, как надо.

ТАМАРА. Да я и сама тогда много не знала. Только по Иркиным рассказам… А в общем, и не позволяла особых уж вольностей.

ВСЕ (хором, положив друг другу руки на плечи, раскачиваясь…)

Утки все – парами…

(Удаляясь.) Прощай, пионерские песни!

Прощай, пионерское лето!

Прощай, пионерский костер…

Спасибо нашим поварам за наш последний ужин…

Солнечный круг… (Уходят маршем.)

Музыка. Появляется Святенко.

СВЯТЕНКО. Какие мы, Томочка, стали взрослые, красивые. Какие мы вернулись загорелые и переспелые… Томочка, нам скоро замуж пора!

Но до замужества не мешало бы нам поближе познакомиться… (Поет.)

 
А время, как махорочка:
Все тянешь, тянешь, Жорочка.
А помнишь: кепка, челочка
Да кабаки до трех.
А черненькая Норочка
С подъезда пять айсорочка –
Гляди, всего пятерочка
И вдоль и поперек.
А вся братва одесская,
Два тридцать – время детское,
Куда, ребята, деться нам?
К цыганам в «Поплавок»!
Пойдемте с нами, Верочка,
Цыганская венгерочка,
Пригладь виски, Валерочка,
Да чуть примни сапог.
А помнишь вечериночки
У Сониной Мариночки:
Две бывших балериночки
В гостях у пацанов.
Сплошная безотцовщина –
Война да и ежовщина,
А значит, поножовщина
И годы заодно…
На всех клифты казенные –
И флотские, и зонные,
Ведь братья заблатненные
Имеются у всех.
Потом отцы появятся,
Да очень не понравятся.
Кой с кем, конечно справятся,
И то – от сих до тех.
Дворы полны, но надо же,
Танго хватает за душу.
Хоть этому, да рады же
Да вот еще нагул:
С Малюшенки богатые,
Там шпанцыри подснятые,
Там и червонцы рваные,
Там Клещ меня пырнул…
 

ТАМАРА. И я – влюбилась!