Текст книги "Драматургия в трех томах. Том третий. Комедии"

Преображение

Иронико-поэтическая пьеса в 2-х частях о призраках Серебряного века

2021

Действующие лица

В.Я. БРЮСОВ, он же РУПРЕХТ

БОРИС, он же АНДРЕЙ БЕЛЫЙ, он же «ОГНЕННЫЙ АНГЕЛ»

НИНА ПЕТРОВСКАЯ, она же РЕНАТА

МАСКА

Часть первая

МАСКА (в плаще «домино», появившись из-за шторы). Эй, вы, сидящие передо мной в темноте!.. Сейчас я перенесу вас в Серебряный век. Забытое время, забытые люди… Ну, не совсем забытые… Кто-то из вас что-то знает, слышал и помнит… Кто-то про это читал… Раньше читали везде, даже в клозете. А сейчас в интернете. Ух, ты, получилось в рифму. Случайно. Правда, ритмика нарушена. Ну да ничего… Тем более речь пойдет о поэтах… Как они жили, любили, творили… И как они умирали… Только не спрашивайте, кто я. Я для вас Неизвестный. Что ж, может быть, может быть… Я – маска, живущая за шторами. Выхожу и шагаю по дому. Тут много комнат. Желтая. Красная. Синяя. И белая зала – гостиная, где бывают гости, а я скрываюсь среди гостей. Не верьте отраженьям в этих зеркалах. Все зеркала Серебряного века врут. Отраженья двоятся, троятся, множатся… Психика нарушается. Итак, начнем. Полутьма. По комнатам бродят Призраки. Вот Брюсов Валерий Яковлевич.

В.Я. Я не Брюсов. Я призрак Брюсова.

БОРИС. Я не Андрей Белый. Я символ Андрея Белого.

НИНА. А я Нина. Похожая на Нину Петровскую.

МАСКА. Что за Нина Петровская?

НИНА. Я та Нина, которая ни на кого не похожа.

МАСКА. Начнем с 904-го. Время – ночь. Февраль. На улице пурга и холодрыга.

Перемена света. Синяя комната. Якобы Дом на Цветном бульваре. Лестницы, рояль, венские стулья, буфет, письменный стол, книжные столы, карточный столик, кафельные печи, шторы на окнах.

Входят юные Нина и Борис.

НИНА. А у нас весна. Священная. Многоцветная. Хочется взлететь и повитать в облаках.

БОРИС. Нет, Нина, нет. Выше, выше!

НИНА. Куда уж выше?

БОРИС. К звездам! В их сладкозвучных туманностях хорошо бы забыться, заплутаться… (встав в позу).

 
Я сын эфира. Человек, –
Свиваю со стези надмирной
Своей порфирою эфирной
За миром мир, за веком век!
 

НИНА. Боря, вы гений! Вы поэт милостью божьей! (Входит В.Я. с подносом. Пироги. Самовар.)

В.Я. А вот, дети мои, пироги с морковью. Угощение от Иоанны Матвеевны. Жуйте, голуби, и клюйте, что вам бог… Э-хм… послал.

НИНА. До чего уютный у вас дом, Валерий Яковлевич! А где, кстати, ваша супруга?

В.Я. Она почивает наверху и к нашему чаю выйдет навряд.

БОРИС. Чай-чай! И любовь невзна… чай!.. Извините за банальную рифму. (Садится за стол, чаепитие.)

В.Я. Борис Николаевич, я бы вас попросил… В моем доме остерегайтесь банальностей. Болтать болтайте о чем угодно. Только бога ради избегайте этой мерзкой идентичности с убогой чернью. Поклянитесь мне сейчас же, что будете очищены и всегда ярки, как лучезарный свет в мерцающей пещере. От банальностей потолок мой рухнет и нас всех засыпет.

БОРИС. Клянусь!

НИНА. Валерий Яковлевич! Давеча, в прошлую поэтическую среду у вас в доме, мы с Борисом познакомились. Там читано было много стихов, но то, как сверкнул Борис, – это несравнимо ни с кем. Я была, признаюсь, потрясена его певучими созвучиями. Непохожими ни на кого и ни на что. Ваш ученик обладает магией гипноза, от него летят стрелы космические и попадают прямо в мое сердце.

В.Я. Так соедините свои сердца. Голуби серебряные, дети мои! Взываю к вашему русскому «искусству жить» в противовес японскому «искусству умирать».

БОРИС. Вы слышите, Ниночка, голосом Валерия Яковлевича нас зовет к плотскому соитию идея жизнетворения. Наша совместная жизнь станет поэмой, посвященной торжеству любви – этой вспышке озарения серых скал, олицетворяющих замшелую неподвижность и дремучую земную мерзлоту. Первое свидание – так будет называться моя новая поэма, которую я посвящаю вам, Нина.

НИНА. Я подавлена восхищением вами. Я теряю голову. Схожу с ума от волны нахлынувшего на меня счастья.

БОРИС. Ваш знак, Нина?

НИНА. Я – Близнец.

БОРИС. А я Скорпион. Я предвкушаю нашу близость (кивает на В.Я.), предпосланную нам свыше.

В.Я. Разрешите оставить вас вдвоем. Пойду спать к моей храпящей Иоанне Матвеевне. А вы… располагайтесь здесь, как дома. Тут все к услугам вашей кипящей молодой крови. Желаю вам бури и взаимного натиска! (Уходит. Нина и Борис выпивают по бокалу.)

Темнеет. Из-за шторы появляется Маска.

БОРИС. Оконный сумрак… Дрожь зеркального стекла. Все таинства в молчаньи темных комнат.

НИНА. Шепот наших губ во тьме… Обнажение?.. Преображение?..

МАСКА. И они тотчас переспали друг с другом здесь, на ковре. (Удар молнии и грома.)

НИНА. До дивана было далеко ходить!

БОРИС. От Нины исходит свеченье. Она не женщина, она – пурпурная роза, блистающая в ночи. Я люблю танцевать. Мы будем танцевать вместе. Неистовая! Неистовая! Золото в лазури! (Танцуют.)

НИНА. Я потеряла чулок.

БОРИС. Найдется.

НИНА. Нашла.

БОРИС. Это хорошее знамение. Звезды помогли.

МАСКА. Вы всерьез так думаете?

БОРИС. Абсолютно. Все, что здесь происходит с нами, невидимыми нитями связано с космосом.

НИНА. Маска, вы кто? Откройтесь, Маска!

МАСКА. Сколько вам лет, Нина?

НИНА. Иногда мне кажется, я старуха. (Смеясь.) Молодости у меня не была, я сразу в дамки.

МАСКА. А вам, Борис?

БОРИС. Мне 24. А вы, собственно, кто? И почему вы здесь?

МАСКА. Мистика. Вы же верите в мистику?

БОРИС. Орфей заставлял плясать камни. Я пока не научился.

МАСКА. Перестаньте скромничать. Вы же сами не раз говорили, что надо жить в символическом измерении.

БОРИС. Это Заратустра… а я… Я только повторял изначальную симфонию слов Валерия Яковлевича.

НИНА. Назовите себя, неизвестный господин.

МАСКА (поет). Я имени сво-во не зна-аа-ю!

НИНА. Ответ, недостойный мужчины.

МАСКА. А я и не претендую на это звание.

БОРИС. Но вы и не женщина…

МАСКА. Возможно… Хотя могу воплотиться в кого угодно (Машет полой плаща.)

БОРИС. По-моему, вы не с этого света. Уваж-жаю! Смена мгновений и жизнь во мгновении. Круг. Спираль. Колесо. Мы вертимся. Если бы у колеса были глаза, мир предстал бы другим, не тем, каким видим его мы. Где мы? Мы в колесе времени. Но еще больше мы в собственной душе. Я вижу вас насквозь. Представьтесь же, наконец.

МАСКА. Я – живущий за шторой. Я есть и меня нет. Я – некто. Красное домино в маске. Считайте так. Я знак символа. И символ знака. И тем вам близок. Я везде и нигде. Я знаю о вас все, но можете меня пытать – я вам все равно ничего про вас не расскажу. Пока не расскажу.

БОРИС. Прекрасная встреча! Вы Бес? Вы дух? Все же отвечайте.

МАСКА. Я тот, кто губит.

БОРИС (с восторгом). Ах, вот как?!

НИНА. Демон. Изыди, дьявол! Ты нам мешаешь!

МАСКА (послушно). Чего изволите. (Прячется за штору.)

НИНА (крайне возбуждена). Что это было?

БОРИС. Явление невидимого. Антихрист?

НИНА. Сейчас проверю. (На цыпочках подходит к шторе, резко открывает ее – там никого.) Действительно, мистика!

БОРИС. А вы у меня бесстрашная!

НИНА. Вы сделали меня бесстрашной, вы… солнечный, светлый, ты… сын эфира… (обнимает его, целует). Златокудрый… голубоглазый… Давай полетим… к звездам. Боря, к звездам. Выше! Выше! Как давеча!

БОРИС. Наша любовь стремительная… испепеляющая… Это соблазн… Переходящий все границы.

 
Глухие стоны урагана
Упали в пасти пропастей,
Скользнули на груди моей,
Свиваясь, лопасти тумана…
 

(Удар молнии и грома.)

НИНА. Падаем! Взлетаем и падаем!

МАСКА (появившись из-за шторы). И они снова переспали на том же ковре. И снова до дивана было далеко. Их любовь продолжалась несколько дней, недель, может быть несколько месяцев, лет, как вдруг…

Перемена света. Белая зала.

НИНА (кричит). Он сбежал! Сбежал!..

В.Я. «Берем мы миги, их губя» – услышьте мой стих, Нина. Он пророческий для вас. Миги… Миги жизни и миги поэзии!

НИНА (в истерике). Да при чем тут ваш стих?.. Он бросил меня. Ни с того, ни с сего!.. Предатель!.. Подлый красивый мальчик! Мой мальчик бросил меня! (Ломает мебель, разбивает тарелку.) Некрасивый! Некрасивый!

В.Я. Тихо!.. А что случилось?.. Почему он бежал? И почему он красивый стал некрасивый? Сразу! Он очень красивый! Голубоглазый! Златокудрый! Вы сами это говорили. Я слышал.

НИНА. А сейчас я… я рыдаю! (Бьет следующую тарелку.)

В.Я. Прекратите истерику, Нина. Ваши слезы хороши в каком-нибудь античном театре. У Софокла есть сцена потрагичней…

НИНА. При чем тут Софокл?

В.Я. Да при том, что в любой трагедии нужна ПОЛНОТА ОДЕРЖИМОСТИ. Ваша любовь просто переполнила чашу…

НИНА (плачет). Какую чашу, Ва-лерий… Яков-ле-вич?!. Какую чашу? Он просто полюбил другую.

В.Я. Кого?

НИНА. Жену Блока, вот кого!..

В.Я. Любовь… э-э… Дмитриевну Менделееву?

НИНА. Да! Да-а! Любовь… Пропади она пропадом! У него, видите ли… теперь другая любовь. Он мне все рассказал…

В.Я. И что же… Александр Александрович знает об этой… как бы выразиться поаккуратней… коллизии?

НИНА. Не знаю. Знает-не знает. А я знаю одно, я об этом знать не хочу!.. Я его ненавижу.

В.Я. Слов нет, коллизия пренеприятнейшая. Но сколько эмоций, я бы сказал, страстей и тайн она таит. У Еврипида…

НИНА. У какого Еврипида?.. Плевать я хотела на вашего Еврипида!..

В.Я. (в бешенстве). Молчать!.. Вы кто такая?! Провинциалка несчастная! Жрица любви! Жертва Эроса! Клеопатра мнимая. Распущенная наяда. Гетера драная. Сама ввела мальчика в экстаз до полного забвения, а теперь смеет… Как вы смеете плевать на Еврипида?.. Нет, я вас спрашиваю, а вы мне, как перед богом… э-эхм… извольте русским языком раздельно ответить: как… вы… смеете… плевать на Еврипида?! (Тихо, обессиленно.) В моем доме на Еврипида никто не плевал!

НИНА (оторопев). Валерий Яковлевич, ну… хоть вы мне помогите… я же осталась одна… Я – Сибилла в пустом храме.

В.Я. (Гладя ее по голове). Сибилла? Ну, не совсем одна. Я рядом с вами. И я вам помогу, обещаю, голубушка. (Пауза.) Вам надо переодеться в черное, Сибилла!

НИНА. В черное? Зачем?

В.Я. А чтобы все видели ваше сибиллино страдание. И крест на грудь с сегодняшнего дня повесить. Да, да. Чтоб все зашептались: до чего он вас довел! Рассчетец. Надо, надо. Не спорить со мной. Хотите соединить несоединимое – Андрея Белого и здравый смысл! В среду он… э-хм… придет, пусть вас увидит у меня. В черном. Я… поставлю его на место. Поверьте уж мне. Я умею грешников на место ставить.

НИНА. Да, да… я в черном трауре… (смотрит на себя в зеркало). Мне к лицу черный флер. Но как такое… Ведь между нами возникли янтарные узы…

В.Я. Узы… Да запутались вы в этих узах… Плечико перед кем обнажили? А тут ветер подул… Любовь мерзнет на ветру. Не надо было вам плечико-то обнажать. Он бабич. Знаете, что значит «бабич»?

НИНА (плача). Н-нет.

В.Я. Бабий угодник. Бабич, одним словом. Ему, небось, тоже сейчас неблагоуханно венец из маргариток стальных на лбу держать. Терновые! Колючие! Вы страдаете, и он тоже страдает. Утешься, голубушка. Если вошла в наш круг, знай – отсюда живой не выберешься. Придется сорок раз пасть и каждый раз новой любовью каждую старую заместить. Так, по кругу, и будешь крутиться. Исстрадайся вся и потом ко мне придешь. Тебе некуда, Нина, кроме меня тут никого нет. Я тебя жду. Поняла? На-ка, выпей!

НИНА (вытирая слезы). А ежели он в среду не придет?

В.Я. Придет, придет. Как миленький. У Данта уж на что был роман с Беатриче, девочкой вроде вас, а и он на женщин заглядывался, а при удобном случае любую юбку бы не пропустил…

НИНА. Дант? А при чем Дант?

В.Я. А при том, что он – Поэт. Дант – Поэт и этим все сказано! (Целует Нину в лоб.) Предлагаю вам союз против Бориса. Со среды… и на всю жизнь!

МАСКА (появившись из-за шторы). Ах, эти поэтические «среды» в доме Валерия Яковлевича! Здесь собиралась московская богема – волхвы нового, ницшеанцы, не читавшие Ницше, призраки душистого порока, тени лесные и кабинетные, маски, маски, маски… сонм масок… А я с бокалом в руке стоял за спиной то у того, то у другого и подслушивал… и подслушивал. Я вообще люблю стоять за спиной!.. На меня никто не обращал внимания. Правда, однажды какая-то дама с феерическим веером спросила меня, буду ли я читать свои стихи. Я смутился и пробормотал: «Стихов не пишу». – «Что же вы здесь делаете?» – «Истекаю клюквенным соком», – ответил я знаменитой строкой, которая в тот момент еще не была написана. Дама от меня шарахнулась.

В.Я. Представляете, однажды к нам на наш вечер наведался Розанов… Ну, наш философ знаменитый, доморощенный. Сидит с моей Иоанной. «А где же ваш Бальмонт?» – спрашивает. «Какой Бальмонт?» «Ваш муж». Иоанна: «Мой муж не Бальмонт, а Брюсов». «Ах, вечно я их путаю»!.. Даже не извинился, умник.

МАСКА (смеясь). И больше у вас не появлялся?

В.Я. Ветер сдул. Но и Иоанна моя Матвеевна с того вечера из своей комнаты к гостям принципиально не выходит. Она у меня переводчица. Ну то есть при моем литературном деле. Я ее приучил к каждой буковке благоговение иметь.

МАСКА (в зал). А что в тот вечер? В тот вечер много играли в карты, чтения стихов было мало, но когда после одиннадцати пришел Борис, все уже разошлись. (Входит Борис.)

В.Я. Это вы, Боря? Проходите. Уже никого, но для вас никогда не поздно.

БОРИС (видя сидящую окаменело Нину в черном платье). Как у вас хорошо. Накурено.

В.Я. Молодец, Борис. Небанально сказал.

БОРИС. Я бы выпил.

В.Я. Э нет, коньяка ты не заслужил. Сначала почитай, голубчик, стишок. Для меня, для Нины.

БОРИС. Отчего ж не почитать. Особенно для Нины. (Встает в позу.)

 
Я – сын эфира. Человек, –
Свиваю со стези надмирной
Своей порфирою эфирной
За миром мир, за веком век.
 

В.Я. Стоп. Дальше не надо.

БОРИС. Как не надо? Послушайте дальше, Учитель.

В.Я. Дальше – тишина. Стихи – дрянь. Есть звукопись – это отрадно, но только отчасти: «Фэ-эр», «мэ-эр» – куда ни шло, но рифма «человек – век» стара, как мой тапок. Образ «сын эфира» – renixa, чепуха, как говаривал великий Антон, – ибо сопрягается с выражением «эфирное создание», но так ли?.. То есть нечто немощное, слабое, воздушно-безвоздушное… А особое существо не в силах переустроить мир и тем более всевластное, бесконечное время, вами же означенное как «за веком век». Далее «порфира». Это что такое? (Лезет по лесенке ввысь книжного шкафа, хватает том.) Давайте заглянем в словарь Даля. (Листает, находит.) Порфира это… это… не путать, хе-хе, с Порфирием Петровичем… вот… это – «багряница, верхняя торжественная одежда государей» – она эфирной быть не может! – сказано не по-русски! А перед тем, Боря, ты сочиняешь не менее бредовую строку: «Свиваю со стези надмирной». Свивают не «со», а «на» – это раз! И два – какая еще там у тебя «надмирная стезя»? Стезя – это путь, направление, линия. Ну представим себе: какое может быть направление в космосе, то есть НАД нашим миром?! Там пустота, а в пустоте – и в том наша беда и радость! – нет и не может быть никаких направлений!.. Понимаешь, за слово надо отвечать!.. Писатели, отвечайте за слово свое. Прозаик отвечает за слово написанное, а Поэт – за произнесенное и вознесенное. А ты… У тебя слова летят впереди тебя, а должно быть наоборот – слово за тобой… Ты, голубчик, не понимаешь… э-хм…

БОРИС (резко). Ну, хватит. Вы, Валерий Яковлевич, хоть ритор превеликий, а я сам уже давно решил, что должно быть, а что не должно. Я-то иное твержу слово – впереди нас, и мы – символисты – только то делаем, что за ним гонимся. Его ловим, как птичку божию. Как арфы звук. Моя порфира – порфира царствующего в несметных пространствах демиурга, которому подчинено все и вся – и слово, и жизнь, вернее, жизнь слова… И моя поэтова задача – заклясть хаос и воспеть единственно важную для человека цель – бессмертия гармонию. Об этом как раз будет моя лекция в Политехническом музее в следующий четверг. Пока. Я ушел. (Пауза.)

НИНА. Ушел. Ни слова мне не сказал. Даже в сторону мою не посмотрел.

В.Я. Как я его… Он в смятении нелепо огрызался… Как он произнес? «Заклясть хаос»? Хорошо произнес. М-мм… Я запишу. «Заклясть хаос». Чтоб не забыть. (Уходит наверх.)

НИНА. Я для него невидимая. Или видимая, но как этот буфет. Или книжный шкаф. Я для него вещь, или пустота, но не та, надмирная, а – здешняя, земная. (Плачет.) Мой окоем судьбы опрокидывается в пропасть. Как дальше жить? Как жить?..

В.Я. Вы, Нина, никчемная. Я вас с полу подберу, если захотите. (Уходит.)

Перемена света. Красная комната. Из-за шторы появляется Маска.

МАСКА. Наступает момент, когда я должен разоблачить вас. Вы живете неправильно и потому интересны мне. Ваш треугольник крайне банален, хотя вы больше всего боитесь банальности. Прямо скажу: моя миссия разрубить этот треугольник – тем самым я спасу вас и себя. Но вы так уж устроены, что будете всеми силами сопротивляться. Вы так устроены. Но с моей стороны, обещаю, не будет никакого насилия. Мне нужен отклик от вас, и я его добьюсь. Люблю договоры, но еще больше договоренности. Нина, обращаюсь, прежде всего, к вам. Вам надо забыть Бориса и вырваться из порочного круга, в котором вы тонете, как в болоте. Я готов вытащить вас за волосы, как утопленницу, ибо вы гибнете в этой трясине, где видения и галлюцинации заполняют вашу и без того издерганную натуру. Хотите, я оторву вас от ваших безумных страстей, от всех тех презренных мнимостей, которыми полон болезненно раздутый мир вашего «Я»! Серебряный век покрыт дырявой вуалью треволнений. Между тем жизнь вокруг – в дерюге и мешковине. В шинельном сукне! Хватит нас дурачить высокопарностями и предлагать ананасы в шампанском вместо каши с червями. Опуститесь на землю, Нина! Я буду нежить вас, как никто. Целовать ваши сомкнутые глаза в полусне. Буду держать вашу руку в своей и вести по жизни – реальной, земной, проклятой и такой прекрасной!.. В этой жизни вы обретете меня, своего друга и настоящего мужественного опорного человека. Одно ваше слово, и наступит мое преображение – из маски духа я превращусь в конкретного обыкновенного человека, который будет вам достойным мужем… и доктором, и нянькой, и хозяином, и любовником!.. Я, наконец, обрету телесность и навсегда покину этот тлетворный дом, эти ненавистные шторы, я хочу жить, как все нормальные люди живут. На свободе. Да, да, поверьте, я могу быть о-го-го каким самцом! Нет большего счастья, чем нормальная семейная жизнь в нормальной обстановке с нормальными человеческими интересами, а не фантазиями, черт вас возьми. Нина! Ниночка! Скажите мне «да»!

НИНА. Нет. (Пауза.)

МАСКА. Почему, Нина?

НИНА. Вы не поэт.

МАСКА. Хотите, ради вас я стану поэтом?

НИНА. У вас не получится.

МАСКА. Но почему? Почему? Почему?!

НИНА. Не получится, и все.

МАСКА (потрясенный). И все?

НИНА. И все. Прочь! Прочь! Прочь! (Маска исчезает.)

Перемена света. Белая зала. Входит Борис.

БОРИС. Нина?

НИНА. Борис?

БОРИС. Нет. Я – поэт Андрей Белый.

НИНА. Да неужели? Разве мы не знакомы с вами? Разве давеча не встречались?

БОРИС. «Давеча»?.. Опять это «давеча»!.. Какое отвратительное слово. Через сто лет оно умрет. «Давеча». Тьфу.

НИНА. Мы умрем раньше. Я бы хотела умереть сейчас.

БОРИС. Я тоже. Ведь я тоже влюблен. Безответно, как и вы.

НИНА. Так что нам мешает умереть вместе?

БОРИС. Наша молодость. Эсхатологические идеи не для нас. Нам остается только исступленно страдать.

НИНА. Бедный Борис. А я – бедная Нина.

БОРИС. Я один знаю волшебный путь нашего спасения. Мы должны остаться жить, но не так, как жили до сих пор. Мы должны жить символически.

НИНА. Это как?

БОРИС. В символическом измерении.

НИНА. Как Валерий Яковлевич?

БОРИС. Только не как он!.. Он живет в литературщине, а не в литературе. Он любит Пушкина и пироги с морковью. И я не знаю, кого больше. Еще он любит поучать. Хлебом не корми! Для него учить – значит унижать. Буквоед несчастный. Так и вижу, как он ночами встает и из кастрюли хлебает вчерашний суп с чужими буквами. Нажрался, и на диван. Похрапеть.

НИНА. Нельзя так грубо, Борис, о своем учителе. Он лидер. Вождь символизма. Его все уважают.

БОРИС. Он знак, знак символизма. А символы – я, Сологуб, Блок… Мы! Нас немного, символов.

НИНА. Какая разница между знаком и символом?

БОРИС. Знак – это форма, холодная и расчетливая. А символ – это множество смыслов. Читаемых и неразгаданных. Слово – знак. Поэт им оперирует, и получается символ, то есть средоточие моего свободного и многообразного «я». Оно текуче и неуловимо.

НИНА. О, да!.. Вы – неуловимы, но я вас поймала, Борис.

БОРИС. Вы поймали Бориса, а Андрей Белый – уже не ваш.

НИНА. Уже не мой! А чей? Чей?

БОРИС. Я свободен в любви. А свободная любовь – прообраз любви будущего. Я полюбил другую, не обижайтесь на меня, Нина… Ниночка… Вот вы смотрите на меня влюбленными глазами и думаете, что уперлись в материальный столб, а я, между тем, не что иное, как плод вашей фантазии, вы придумали меня… и себя вы тоже придумали… А я… я лишь эмблема человека по имени Андрей Белый. А Андрей Белый, в свою очередь, – эмблема человека, которого зовут… звали Борис Бугаев. Нельзя, Нина, любить эмблемы. Мне жалко вас, Нина. Но вы любите эмблему.

НИНА (с грустью). Понятно.

БОРИС. Ничего вам не понятно. Сейчас объясню… Вот перед вами я. Кто я?.. Я символ того духа, который есть дух, вне меня живущий, вне моего мяса и костей, и он, конечно, главнее и важнее моей дурацкой телесной оболочки-плоти! И вот когда в меня вселяется… или с трудом втискивается некое потустороннее духовное начало, только тогда, дорогая Нина, я, собственно, и начинаю жить. То есть, писать стихи. Наши полеты кончились, поскольку это было полеты плоти. А теперь я бегу от вас, от ваших соблазнов… К тому же нам грозят бульварные сплетни и зык проворных языков. Мы окружены танцами тьмы. Разве вы не чувствуете, как они идут на нас и смыкают свое металлическое электрическое кольцо? Гонцы тьмы наступают на нас со всех сторон. Наши чувства – нашииллюзии. Они мерцают, как факел в тумане, и гаснут во мгле перед ожидаемым наступлением рока. Вам не страшно? А мне страшно за себя и за вас. Вот почему я… я… Хочу обрубить нашу низменную пагубу, но не обрубить наши человеческие отношения. Ничто не должно пятнать моих чистых риз, слышите? Давайте останемся друзьями, и да уйдет грязный порок из наших общих сфер!

НИНА. Понятно.

БОРИС. Да что вы заладили: понятно-понятно… Я люблю Любу Менделееву – она будет… всенепременно будет моей Женой, облеченной в Солнце…

НИНА. А вы будете сиять перед ней еще ослепительней, чем передо мной. Так?

БОРИС. Сиять?.. Если хотите, да!.. Почему не сиять тому, кто в преддверии своей новой жизни застыл перед самым ярким светилом нашего макрокосма? А в земном буреломе мне просто гадко, как в потоке Стикса. Я все сказал… Я все объяснил. Сейчас я действительно ухожу в никуда. (Скрывается за штору. Пауза.)

МАСКА (появляется из-за другой шторы). Поговорили? Что вы будете теперь делать, Нина, позвольте спросить?

НИНА (тихо, но жестко). Мстить!

МАСКА. Каким образом?

НИНА. Я убью его!

МАСКА (кивает). Револьвер Валерия Яковлевича лежит в правом ящике письменного стола. Вы же в союзе с ним.

НИНА. С ним? С кем?

МАСКА. С Валерием Яковлевичем, с кем же еще!

НИНА (неумело держа в руке браунинг, раздумчиво). Никогда в жизни не была в Политехническом…

МАСКА. Я дал ей дорогу в музей и адрес. (К Нине.) Сударыня, вы хотите осквернить пророка! Опомнитесь! Остановитесь! Вы предвестница гибели его и его будущей Жены!.. Вы играете темную роль! Жена, облеченная в Солнце, и вы, бедная-пребедная Нина, соблазненная и покинутая вакханка! Жалкая! Вас нельзя сравнивать! Потому что вы несравнимы! Куда вы собрались? Вы сошли с ума!.. Вас инспирирует Зверь, выходящий из бездны…

НИНА. Пропадом… Пропадом все пропади!

Нина выходит из дома, спрятав револьвер в муфту.

МАСКА. А шубка-то у нее потертая. Потертая шубка у Ниночки!

На лестнице появляется Валерий Яковлевич.

В.Я. (встав в позу).

 
Кенгуру бежали быстро —
Я еще быстрей.
Кенгуру был очень жирен,
И я его съел.
 

МАСКА. Это вы к чему?

В.Я. Да так, ни к чему. Только что написал гениальное стихотворение. Называется «Австралийская песня». Пришло в голову, и написал.

МАСКА. Вам легко пишется, Валерий Яковлевич?

В.Я. Пишется – как живется. И живется – как пишется.

МАСКА. Счастливый человек.

В.Я. В несчастливое время.

МАСКА. В России так многие о себе думают и так живут. А вам – ответьте, пожалуйста, честно на мой вопрос: вам когда-нибудь бывает больно в этой несправедливой, в общем-то, жизни?

В.Я. Всегда отвечаю только честно. Повторите вопрос.

МАСКА. Ну… вот вы, говорят, больше всего любите пироги с морковью? А чем они лучше, скажем, осетрины с хреном?

В.Я. Очень вероятно, что на каждый вопрос есть не один, а несколько истинных ответов, может быть, восемь. Утверждая одну истину, мы опрометчиво игнорируем еще семь.

МАСКА. Ответ принят. Я удовлетворен.

В.Я. Тогда у меня встречный вопрос: откуда ты взялся в моем доме?

МАСКА. Из-за этой шторы. Все вы часто меня видите. Я тут днюю и ночую.

В.Я. Снимите ваши балаганные тряпки. Выйдите из-за шторы, из темноты. Срок – секунда.

МАСКА. Я здесь. Я с вами. Ку-ку.

В.Я. Реализм приказал долго жить. Символизм воспарил. Из пепла встаем мы, покалеченные и изрубленные нечистой силой русской черни. Грядут перемены, мы будем сметены, наше отсутствие никто не заметит. Выпьем? Хороший коньяк, адыгейский. Мне привезли в подарок.

МАСКА. Кто привез?

В.Я. Да эти… младосимволисты. Коннозаводчики… богатенькие… Их сейчас развелось – целая куча… или туча. (Наливает бокалы.)

МАСКА. Спасибо. Не употребляю.

В.Я. Вы мусульман, что ли?.. Небось, кинжал под пиджаком?.. (Пьет.)

МАСКА. Угадали. Я известный тайный бомбист. Ку-ку.

В.Я. Я тоже, если честно. Я бы весь мир с оперным хохотом взорвал, а потом и себя грохнул. (Наливает и пьет.)

МАСКА. Зачем же себя?

В.Я. Для славы, голубчик, для славы. Хуже славы только бесславие. Но это когда я пьян, но я… Когда пьян, я никогда не качаюсь. Вы меня пьяным не сумеете рассмотреть. Вот я и сейчас… смотрите мне в глаза… что вы видите?.. Вы видите, что я трезв, как индус на молитве. Кыш отсюда, чертово племя, пока я тебя кочергой не ударил!.. Кыш!

МАСКА. Только попробуйте до меня прикоснуться!

В.Я. И что станет? (Пьет.)

МАСКА. Конец света, вот что!.. Что-то неслыханное… невиданное… несусветное… Стоит только меня задеть!

В.Я. Разрушенье!.. Я мечтаю о разрушении. О расщеплении. Когда все полетит кувырком. Мечтаю завтра утром… нет, сегодня вечером… Время поэтов… И тех, кто всегда около… Вот Нина. Она из тех прекрасных дам, которые из любви к поэзии прыгают из постели в постель. До Андрея Белого она побывала в постели у Бальмонта, теперь с ее прыгучестью она легко окажется и на вашем сладком прилипчивом ложе. Сладострастие величаво. Она будет моей сейчас. Или через час. Мир гибнет, а мы про это пишем стихи… Сидим и пишем. Пишем и сидим. (Пьет.)

МАСКА. Ваша мечта сбудется. Я вам устрою. Разрушение!.. Ку-ку! (Грохот. Крики. Выстрелы с улицы.)

В.Я. Я вас прошу. Э-хм. Только не обманите. Но… Меня надо беречь. Я ценность. Вы знаете, меня рисовал сам Врубель?

МАСКА. Вы все будто нарисованные.

В.Я. Без будто. (Пьет коньяк.)

МАСКА. А может, все-таки что-то другое? Не лучше ли, например, созерцать? На водолечение пойти. В норку забиться… кошечку завести, собачку… Ни в чем не участвовать? Стать в стороне от земных страданий и просто жить… жить в довольстве и красоте… мечтая о красоте… воспевая красоту… наконец, владея красотой.

В.Я. Это вы о ком? (Допивает коньяк.)

МАСКА. О Нине Петровской.

В.Я. Вы думаете, она согласится?

МАСКА. В трудном положении, одинока… ей надо помочь, пригреть… Попробуйте. Отклик гарантирован.

В.Я. Но мы не пара. У меня возраст… и эта… м-мм… некоторым образом Иоанна Матвеевна??

МАСКА. Она не помешает вашему подполью. Кстати, где она сейчас?

В.Я. Наверху. Нажарила картошки и легла спать. Слышите, как храпит?.. Слон так не храпит, как моя Иоанна Матвеевна. Скажу вам по секрету: я начал писать роман. Или повесть. Действие в 16-м веке. Там три героя: граф Генрих, некто Рупрехт и Рената… Мы – прототипы.

МАСКА. Кто мы?

В.Я. Те, кто с вами. Здесь…

МАСКА. И сейчас? (Хлопает в ладоши.)

Перемена света. Красная комната.

В.Я. Граф Генрих! В сущности, мы с вами единомышленники, но, так сказать, не единокровные братья. В нашей дружбе я протагонист, хотя бы потому, что старше.

БОРИС. Беда в другом: вы – глухой, вы слышите шуршание космоса, но не слышите, как падают листья с деревьев. Вы пишете роман о средневековом сатанинстве в Кельне, но главное, вы пишете о себе любимом, но не любящем – в Москве. В символизме вы авантюрист, потому что не выстрадали его. Ваш закат будет позором.

В.Я. Кто дал право вам, граф, судить обо мне? Я работаю по 25 часов в сутки. Вы путаете все времена. Не выпадайте из истории. Но где бы, в каком пространстве вы не находились… э-эхм… Я обвиняю вас в том, что по отношению к возникшей между нами даме вы повели себя не как рыцарь. Вы попросту обманули ее. Растоптали ее безмерное чувство к вам. И я обвиняю вас в бесчестности, граф! Я бросаю вам перчатку (бросает перчатку).

БОРИС. Ах, Рупрехт! Я могу принять вызов только от равного себе. Тем не менее, я готов к поединку.

Вбегает Рената. Бросается к Рупрехту.

НИНА. Его нельзя убить! Он светлый, прекрасный… Если ты уронишь одну каплю его крови, ты больше не услышишь обо мне никогда! (Рупрехт отталкивает Ренату, она падает, расстелив свое платье по земле.)

МАСКА. Обнажите шпаги, господа!

НИНА. Нет! Нет!

Дуэлянты сражаются. В.Я. в образе Рупрехта падает. Нина бросается к нему. Граф исчезает.

НИНА. Рупрехт, я люблю тебя! Одного тебя! Я не хочу, чтобы ты умер, не зная этого!

МАСКА. Здесь прервемся (Перемена света. Белая комната) и возвратимся к жизни в Москве. Видение из пока недописанного романа «Огненный ангел» я преобразил для вас только для того, чтобы вы, зрители, убедились, что жизнь легко перетекает в искусство.

БОРИС. Жизнь я люблю больше, чем искусство. В том числе мое. (Исчезает.)

В.Я. Но вся штука в том, что искусство и есть моя жизнь.

НИНА. И смерть. (Исчезает.)

МАСКА. И смерть. Много пыли у вас в доме. Почему у вас никто не убирает?

В.Я. Хозяйки нет.

МАСКА. Нина могла бы взять щетку или веник.

В.Я. Да пусть есть как есть. Дом поэта сверкать не должен. Наступило время лени. Пыль, мухи… Пыль содержит микроорганизмы, а они тоже живые существа.

МАСКА. Мне душно за вашими шторами.

В.Я. Тут все мое! Моя пыль! Не стирайте. Все мухи мне в доме родные.

МАСКА. Нельзя так опускаться, Валерий Яковлевич!

В.Я. Я барин, а барину разрешено. И поэту все разрешено. Революция уповает на социальное равенство. Чушь! Нас хотят предать черту (пьет коньяк).

МАСКА. Вот что! Да может вы те самые черти и есть! Не вы ли весь мир хотите объять, себя выше других насадить и всеми командовать?

В.Я. Да что вы! Я жизни трушу, но не так, конечно, как раньше. Нынче я другой. Похрабрел. Потому что тяжелое навалилось. Взорвать бы всю эту гниль! Всех мух переловить!