Текст книги "Драматургия в трех томах. Том третий. Комедии"

На авансцене.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Ах, это вы, шалун! Садитесь, ветреник, пейте кофе. Ну, что вы вчера делали? Были на маскараде?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Я ведь не езжу… к тому ж посещал и вчера, и сегодня вашего узника…

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Кого?.. Какого узника? Ах, да! Бедняжка! Ну, что он – скучает?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. В следующий раз, милая Елена Ивановна, к вам доставят законного мужа вашего, Ивана Матвеича, – я договорился с немцем.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Как доставят?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Обыкновенно как. В ящике.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Как же это его будут приносить ко мне в ящике? Это очень смешно.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ (философски). Трагическое так же смешно, как комическое…

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Нет, нет, нет! Я не хочу, чтоб моего мужа носили в ящике. Мне будет стыдно перед гостями… Я не хочу, нет, не хочу. А знаете… я хотела вас спросить… Я ведь могу теперь просить развода?

Семен Семеныч чуть не пролил кофе.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Развода?!

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Да, а что ж… что ж он там будет сидеть в крокодиле и, пожалуй, всю жизнь домой не придет, а я здесь его дожидайся! Муж должен дома жить, а не в крокодиле.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Но ведь это непредвиденный случай.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Ах, нет, не говорите, не хочу, не хочу! Вы вечно мне супротив, такой негодный! С вами ничего не сделаешь, ничего не посоветуете! Мне уж чужие говорят, что мне развод дадут, потому что Иван Матвеич теперь уже не будет долго получать жалованья.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Елена Ивановна! Какой злодей мог вам это натолковать! Да и развод по такой неосновательной причине, как жалование, совершенно невозможен. А бедный, бедный Иван Матвеич к вам, так сказать, весь пылает любовью, даже и в недрах чудовища!

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Невозможен! Пылает!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Мало того, он тает от любви, как кусочек сахару.

С этим словом Семен Семеныч как бы в подтверждение сказанному ловко бросил в чашечку кофе кусочек сахара.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Тает!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Еще вчера ввечеру, когда вы веселились в маскараде, он упоминал, что в крайнем случае, может быть, решится выписать вас в качестве законной супруги к себе, в недра.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Вы с ума сошли. Как! Как! Вы хотите, чтоб и я также полезла туда? Вот выдумки! Да и как я полезу, так, в шляпке и в кринолине? Господи, какая глупость! Да и какую фигуру я буду делать, когда буду туда лезть, а на меня еще кто-нибудь, пожалуй, будет смотреть… И что я там буду кушать?.. и… и как я там буду, когда… ах, боже мой, что они выдумали!.. И какие ТАМ развлечения?.. Говорят, там гуммиластиком пахнет? И как же буду, если мы с ним там поссоримся, – все-таки рядом лежать? Фу, как это противно!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Согласен, согласен со всеми этими доводами, милейшая Елена ИВАНОВНА, но вы не оценили одного во всем этом, вы не оценили того, что он, стало быть, без вас жить не может, коли зовет туда. Значит, тут любовь, любовь страстная, верная, стремящаяся… в недра, в недра!

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. В недра… Ах!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Вы любви не оценили, милая Елена Ивановна, любви!

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Противный! А знаете что, Семен Семеныч, полезайте к нему сами, если это вам приятно. Вы ведь друг, ну и ложитесь с ним рядом из дружбы, и спорьте с ним там всю жизнь о каких-нибудь скучных науках… о политике…

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ (поправляя галстук). Напрасно вы так смеетесь над сим предложением. Иван Матвеич и без того меня звал туда. У крокодила растяжимость такая, что не только вам обоим, но даже и мне в качестве домашнего друга с вами вместе, втроем, особенно теперь…

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Как так, втроем?.. то есть вы, я и Иван Матве-ич? Как же мы… так все трое и будем там вместе? Ха-ха-ха! Какой вы, однако, Семен Семеныч. Втроем… а почему бы и нет? Я вас непременно буду там щипать… щипать… щипать, негодный вы эдакой, ха-ха-ха!..

Появляется Хор рассказчиков.

ХОР РАССКАЗЧИКОВ. И тут Семен Семеныч совершил то, что, конечно, не должен был совершать.

– Отставив чашечку кофе в сторонку, он решительным движением притянул Елену Ивановну к себе и… Елена Ивановна Тому совсем не противилась и даже наоборот – сама расстегнула необходимые пуговки, развязала ненужные шнурочки…

– При этом была задета чашечка с недопитым кофе. Чашечка упала и покатилась под диван, а кофий, пролитый на ковер, был быстро им впитан.

– Через несколько времени Елена Ивановна уже приводила себя в порядок и отмахивалась своей маленькой, хорошенькой ручкой, на которой блистали хорошо вымытые и вычищенные щеточкой ноготки.

– Ах, шалун!..

– Какой, однако, Семен Семеныч, вы шалун!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. За жену не волнуйся… Елена Ивановна верна тебе, как никогда.

Авансцена.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Господа!.. Демократическая Россия приветствует вас… Здесь собрались образованнейшие люди, дамы высшего света, юристы, иноземные посланники и прочие – словом все те, кому дорога свобода, кому дорог прогресс!.. От имени Комитета по спасению родины разрешите открыть брифинг и предоставить слово нашему дорогому и уважаемому Ивану Матвеичу!..

ИВАН МАТВЕИЧ. Братья и сестры! Здесь, в полной темноте, находясь далеко от вас, мои дорогие!.. Я духовно неотделим от вас. Счастье покупается страданием – так сказал один великий писатель. Я хочу добавить к этому лишь пару слов: ваше счастье отныне покупается моим страданием! А теперь я готов ответить на ваши вопросы…

ПЕРВЫЙ ЖУРНАЛИСТ. «Волос Родины», с вашего позволения… Наших читателей интересует, как вы там разместились?

ИВАН МАТВЕИЧ. Здесь не хуже, чем в некоторых наших трущобах!.. Резиной, правда, здорово пахнет, точь-в-точь как от моих прошлогодних калош… Но, повторяю, жить можно!.. Можно жить!

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Вот и живи там… А мы в трущобах не хотим!

ПЕРВЫЙ ЖУРНАЛИСТ. Неужели крокодил совершенно пустой? Пустота спасет мир.

ИВАН МАТВЕИЧ. Не так-то все просто! В свою очередь хочу задать вопрос вам: каково основное свойство крокодилово? Ответ ясен: глотать людей. Как же достигнуть устройством крокодила, чтоб он глотал людей? Ответ еще яснее: устроить его пустым. Давно решено физикой, что природа не терпит пустоты. Я, питая собою крокодила, обратно получаю и от него питание. Следовательно, мы взаимно кормим друг друга пустотою.

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. А я против!.. Не хотим, чтоб нас всех подряд глотали!

– Не хотим кормить крокодила!

– Нас сначала накормите!…

Шум и гам.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Господа!.. То, что мы сейчас услышали, заставляет удивляться уму и таланту Ивана Матвеича. Предлагаю немедленно избрать Ивана Матвеича в Академию наук!

ИВАН МАТВЕИЧ. Меня называют лежебокой. Что ж… Я докажу, что и лежа на боку, – мало того, – что только лежа на боку и можно перевернуть судьбу человечества. Все великие идеи и направления, очевидно, произведены лежебоками. Я изобрету теперь целую социальную систему… и уже изобрел три системы реформ, теперь изготовляю четвертую. Правда, сначала надо все опровергнуть. Но из крокодила так легко опровергать. Спрашивается, почему? А потому, что из крокодила все как будто виднее становится!..

На трибуне – Игнатий Прокофьич.

ИГНАТИЙ ПРОКОФЬИЧ. И сегодня, господа, перейдем к переменам в России со всею смелостью и пустотой… простите, полнотой, перейдем к обновлению России. Нам нужна промышленность. Промышленности у нас мало. Надо ее родить. Надо капиталы родить, значит, среднее сословие, так называемую буржуазию, надо родить.

Шум в зале. Многие не согласны, вскакивают, кричат… Рассказчики…

Особенно усердствуют в прениях двое – с бородой, но лысый и с шевелюрой, но без бороды.

С БОРОДОЙ, НО ЛЫСЫЙ. Нет у нас капиталов, нет…

С ШЕВЕЛЮРОЙ, НО БЕЗ БОРОДЫ. Надо их из-за границы привлечь!

ИГНАТИЙ ПОКОФЬИЧ. Правильно. Надо, чтоб иностранные компании скупили всю нашу землю по частям, а потом дробить, дробить, дррррробить как можно в мелкие участки, и, знаете, потом продавать в личную собственность.

С БОРОДОЙ, НО ЛЫСЫЙ. Да не продавать, а просто арендовать.

С ШЕВЕЛЮРОЙ, НО БЕЗ БОРОДЫ. А я считаю – арендовать и потом продавать.

С БОРОДОЙ, НО ЛЫСЫЙ. Сначала продавать…

С ШЕВЕЛЮРОЙ, НО БЕЗ БОРОДЫ. Сначала арендовать.

С БОРОДОЙ, НО ЛЫСЫЙ. Арендовать – потом.

С ШЕВЕЛЮРОЙ, НО БЕЗ БОРОДЫ. Продавать – потом.

С БОРОДОЙ, НО ЛЫСЫЙ. Арендовать!

С ШЕВЕЛЮРОЙ, НО БЕЗ БОРОДЫ. Продавать!

ИГНАТИЙ ПРОКОФЬИЧ (перебивает). Хочется сказать спасибо нашим специалистам-экономистам за их научные подходы, но, господа, – главное не в том, что раньше – продавать или арендовать, а в том, чтобы мужик втрое больше работал. Когда мы его отдадим привлеченным иностранным компаниям, он и будет покорен, и прилежен, и втрое за ту же цену выработает! А теперь что ему?.. Знает, что с голоду не помрет, ну, и ленится, пьянствует.

С БОРОДОЙ, НО ЛЫСЫЙ. Надо мужика продавать… землю продавать… и всю Россию с ними…

С ШЕВЕЛЮРОЙ, НО БЕЗ БОРОДЫ. Надо землю арендовать, мужика покупать… А Россию мы уже того… давно продали!

ИГНАТИЙ ПРОКОФЬИЧ. Разрешите поблагодарить наших патриотов за их любовь к научному методу. Вон и английская «Таймс», разбирая наши финансы, отзывалась намедни, что потому и не растут наши финансы, что буржуазии у нас нет, а коли нет буржуазии, то и пролетариев… Эх, ничего-то у нас в России нет!

Тут из глубины зала раздался голос Семена Семеныча.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Есть!

Все обернулись в сторону кричащего.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ (выбегая на трибуну). Есть у нас в России деятели!.. Все вы знаете нашего Ивана Матвеича, который поручил мне приобщить вас к его продуманным и выношенным во чреве животного проектам по переустройству нашего российского человечества… (Раздает листы.) Вот… Вот… Вот вам… и вот!

ХОР РАССКАЗЧИКОВ. Проект об акклиматизации крокодилов в России…

– Проект о разведении крокодилов совместно с заграничными фирмами в Павловске…

– Проект о совместном предприятии по производству предметов крокодильей кожи в Парголове…

– Карта-макет бывшего Казанского собора…

– Отчего ж бывшего, не пойму пока…

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. А вы смотрите записку в приложении, там все понаписано…

– Записка-приложение с проектом-предложением снести Казанский собор и там, в котловане, разводить крокодилов…

– Ну, что сказать, предложения интересные, отечеству небесполезные…

– Видно, что честный человек немало потрудился.

– Думается, надо передать в правительство, а мы, со своей стороны, я думаю, должны поддержать…

Особенно последнее предложение заслуживает… это насчет собора, которого того… это, по-моему, особо интересно и в духе времени!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Жалко.

ГОЛОС. Кого?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Россию жалко.

ГОЛОС. А я думала, Ивана Матвеича.

ИВАН МАТВЕИЧ. Из крокодила теперь выйдет правда и свет. Ждите. Опровергну все и буду новый Фурье!..(падает).

ХОР РАССКАЗЧИКОВ. Ужасная тишина объяла всех, кто слушал сейчас Ивана Матвеича. Надо отдать ему должное: он витийствовал страстно и сумел всех как бы заворожить.

– Но когда он закончил, раздалась буря аплодисментов. В криках одобрения утонуло все, что могло утонуть.

– Иван Матвеич не без гордости оглядывался на пришедшую в экстаз толпу.

– Новая эра наступила. Россия пошла в рынок…

– Пассаж был полон… Смотрите! Здесь идет оживленная торговля товарами.

– Сумки из крокодила…

– Чемоданы из крокодила… ленточки…

– Панталоны, лифчики, ремешки, повязки – из крокодила…

– Гребни, расчески, какие-то тюбики, зеркальца – все с изображением крокодила…

– А так же бюсты Ивана Матвеича… Совсем маленькие, маленькие, средние, большие и огромные…

– Деньги, деньги, деньги!

– Четвертак…

– КРО…

– Четвертак…

– КО…

– Четвертак…

– ДИ…

– Четвертак…

– ЛЬНЯ!

– Все это – продукция совместной русско-немецкой фирмы «Кроко-дильня»!

НЕКТО. А теперь слушай мою команду: топоры раздать! И в огонь, в воду, за всемирное счастье, вперед! Заголимся, обнажимся, переродимся… Предатель, почему вы не бросили бомбу?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. По гуманности.

НЕКТО. Я думаю, по трусости. Чистеньким хочешь остаться?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Хочу остаться человеком.

НЕКТО. Кем? Человеком?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Да, несмотря ни на что.

НЕКТО. Тогда полезай под стол и сиди там. Там твое место. Место человека в Крокодильне всеобщей. Предатель. Изменник. А что мы с изменником? То, что мы всегда с изменником!

На сцене картина апокалипсиса, общего разврата, грехопадания.

Все будто оказались в крокодильем чреве.

Топор перелетает из рук в руки.

Немец разрубает свою жену на две части, которые корчатся и умирают на глазах.

Чиновники прелюбодействуют друг с другом и Еленой Ивановной.

Все будто бы летит в тартарары.

ХОР РАССКАЗЧИКОВ. И тут случилось то, чего никто не ожидал.

– Крокодил ощерился.

– Раскрыв свою зловещую пасть…

– Выпучил свои безумные глаза…

– И то ли зарычал, то ли завыл…

– Казалось, он привстал в ящике.

– Страшной силы ветер вылетел из недр крокодила.

– Все затряслось, засвистело и полетело при этом.

– Двери сорваны были с петель…

– Котелки полетели с голов…

– Все сдвинулось с места, приподнялось и поплыло от крокодила.

– Харя…

– крокодила, продолжала выпускать воздух…

– Ветер.

– урагана переметнулся на улицы и площади города…

– Возникшая на Неве волна плеснулась к зданию домов.

– Крыши…

– Слетали с домов, деревья гнулись, ломались.

– Казанский собор оказался сметен, как карточный домик.

– Потухшие свечи рассыпались по тротуарам и мостовым.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Будто конец света наступил.

ИВАН МАТВЕИЧ. Душно, душно! Воздуху, воздуху! (Рвет на себе рубаху.)

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Да как же? Да где же я тебе его достану?

ИВАН МАТВЕИЧ. Ты! Ты во всем виноват!.. не сумел меня предостеречь!.. Отговорить!.. Это ты, негодяй, все устроил!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Я?! Помилуй, Иван Матвеич!

ИВАН МАТВЕИЧ. Прочь! прочь! Никого не хочу видеть. Ни тебя. Ни жены. Умереть хочу здесь. Как герой!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Зачем умереть?.. Что ты такое говоришь?

ИВАН МАТВЕИЧ. Я знаю, что говорю. Развязка близка. Финал мой уже виден. Задыхаюсь. Воздуха! Воздуха!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Ему грезилось в болезни…

ИВАН МАТВЕИЧ (с книгой Достоевского в руках). Будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя такими умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга; всякий думал, что в нем одном заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии уже в походе вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали друг друга. В городах целый день били в набат, созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал тогда, а все были в тревоге; оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и все погибло. Язва росла и надвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род и новую жизнь, но никто и нигде не видел этих людей, никто не слыхал их слова и голоса.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Будто конец света наступил.

ХОР РАССКАЗЧИКОВ. Произошло ИЗРЫГНОВЕНИЕ! (Грохот, вой сирены.)

ИВАН МАТВЕИЧ. Ты ли это, Семен Семеныч?!

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Да никак это ты, Иван Матвеич?!

ХОР РАССКАЗЧИКОВ. Шел обычный петербургский дождик.

– Из кабаков вываливались пьяненькие.

– Старый-престарый слепой шарманщик стоял на углу и тянул заунывную мелодию.

– Рядом группкой стояли уличные, и какой-то Господин приставал к совсем юной, на вид пятнадцатилетней, девчоночке.

– В канавы и канавки медленно стекала дневная жидкая грязь.

– А в бедном домике наискосок в окне кто-то зажег свечку.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. В общем, ДОСТОЕВЩИНА…

КОНЕЦ

Как поссорились И.И. с И.Н.
(по Н.В. Гоголю)

Мюзикл в двух действиях

Музыка Теодора Ефимова

2009

Действующие лица

ИВАН ИВАНОВИЧ

ИВАН НИКИФОРОВИЧ

ХОР, из которого выступают все другие персонажи по ходу действия (ГАПКА, ГОРПИНА, АГАФЬЯ ФЕДОСЕЕВНА, СУДЬЯ, ГОРОДНИЧИЙ, СЕКРЕТАРЬ и др.)

ЧЕРТ

МАЛЬЧИК

При постановке возможен вариант: роль Ивана Ивановича исполняется на русском языке, Ивана Никифоровича – на украинском.

Пролог

Пасмурно. Дождь. В музыке тема кибитки и вечной дороги.

ХОР.

 
Скучно, господа, на этом свете
И совсем невесело на том.
Что в простой коляске, что в карете
Дребезжим извилистым путем!
 

– Тощие лошади, известные в Миргороде под именем курьерских, тянулись, производя копытами своими, погружавшимися в серую массу грязи, неприятный для слуха звук…

 
Будь бедняк ты или светский щеголь,
Каждый человечек – человек.
Гоголь… Николай Васильич Гоголь
Нос просунул в 21-й век!
 

– Дождь лил ливмя… Сырость проняла насквозь… Печальная застава с будкою, в которой инвалид чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо…

 
Все милы – и добрые, и злые,
И никто на черта не похож.
В зеркалах все рожи сплошь кривые,
Хоть роднее нету в мире рож.
 

– Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо…

 
Как теплынь припряталась в морозы,
Так тоска струится средь потех.
Сквозь невидимые миру слезы
Проступает безысходный смех.
 

Действие первое

Яркое солнце, яркий театральный свет. Клубки веревок, из которых Хор делает все декорации. Первым делом проводят посреди сцены линию – границу между левой и правой стороной сцены: справа – владение Ивана Ивановича, слева – Ивана Никифоровича. В глубине ставим полосатый столб наподобие пограничного. В небе радуга. С помощью веревок обозначаем навесы, окна, двери, скамейки, стол, деревья, лежанки – их очертания навешиваются в открытую на дубовые столбы и столбики. Сия условность переменчива – по ходу представления мы будем с присущей нам скромной фантазией «вить» из веревок все, что нужно: другие интерьеры и другие декорации. Таким образом, знаковое изображение «пустотной» жизни будет представлено воочию. Зато весь реквизит должен быть чрезвычайно натуральным: яблоки, груши, сливы, черешни, дыни, арбузы, огурцы, помидоры… Трава, лужи, бочки, горшки, плетни, куры, петухи, гуси, пороси и утки… А также самовар, чашки, блюдца, тарелки, чернильницы, горшки, мешки, мешочки, ящики, обручи, изломанные колеса, пучки сена, связки ключей, замки, белье, графины с водкой, пироги и т. д. Эта натуральная «живопись» предполагает смещение масштабов – например, арбузы могут быть крохотными, а чернильница огромной… Соответственно, в чернильнице будет и огромное гусиное перо… Сразу после разделения сцены надвое делится и Хор. Теперь это два хора – Хор Ивана Ивановича и Хор Ивана Никифоровича. Хор Ивана Ивановича состоит из Гапки, здоровенной дворовой девки, про которую можно сказать «кровь с молоком», а также из масок – Гуся, Свиньи и Бекеши. А в Хоре Ивана Никифоровича – Бабуся, а также такие маски, как Мундир, Панталоны и Шаровары. Действие начинается с того, что Бабуся, кряхтя, развешивает в своем дворе на веревке белье, парчовую кофту, казацкий бешмет, рубаху, жилет, юбку… Затем выносит старинное седло с оборванными стременами, шапку и… Иван Иванович пристально наблюдает за действиями Бабуси.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Господи боже мой, какой я хозяин! И чего у меня нет?

ХОР. Птицы!

ИВАН ИВАНОВИЧ. Есть.

ХОР. Строение!

ИВАН ИВАНОВИЧ. Есть.

ХОР. Амбары. Всякая прихоть: водка перегонная, настоянная…

ИВАН ИВАНОВИЧ. Еще какая! В саду груши, сливы, в огороде мак, капуста, горох…

ХОР. Есть. Есть. Есть. Есть.

ИВАН ИВАНОВИЧ. А чего ж еще нет у меня? Хотел бы я знать, чего у меня нет!

Пауза. Бабуся, кряхтя, выносит и вешает на веревку за ремень обыкновенное ружье. Музыка.

ВОСКЛИЦАНЬЯ.

ХОР.

 
Е-мое! Ты глянь, ружье!
Это ж надо! Е-мое!
Вот те на! Ого! У-я!
Нету у меня ружья!
О-хо-хо! Да у-ху-ху!
Мне б такую же ружью!
Е-мое! Хо-хо! У-я!
Нет оружья у меня!
Мне б ружье такое в дом –
Я б ходил бы в нем с ружьем.
Е-мое!
Ты глянь, ружье!
Это ж надо! Не мое!
 

ИВАН ИВАНОВИЧ (кричит через веревочный плетень). Эй, баба,

баба! Ты зачем это все вынесла?

БАБУСЯ. Выветривать!

ИВАН ИВАНОВИЧ. А что, разве пора? Ты б еще своего хозяина… самого Ивана Никифоровича вытащила проветрить! (Хохочет.) Это что за шаровары?

БАБУСЯ. Нанковые.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Да знаю я, что нанковые. А чего они такие широкие, что если все их складки раздуть…

Хор дует в шаровары.

…то в них можно поместить весь двор с амбарами и строением! (Хохочет.)

Хор на миг «помещает» все веревки на половину Ивана Никифоровича в «шаровары» Ивана Никифоровича. Затем снова растягивает все, как было.

А что это у тебя, бабуся, такое?

БАБУСЯ. Видите сами, ружье.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Какое ружье? Я не видел никогда ружья у Ивана Никифоровича. Что ж это он – стрелять не стреляет, а ружье держит? На что ж оно ему? (Бабуся пожимает плечами.) Славная вещица, а, бабуся?

БАБУСЯ. Славная, да.

ИВАН ИВАНОВИЧ. А из чего, бабуся, оно сделано?

БАБУСЯ. Оно, должно думать, железное.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Гм. Железное. Железное? А отчего же оно такое железное? И для чего?

Музыка.

ПЕСНЯ О ЖЕЛЕЗЕ

ХОР.

 
В железе мощь. Не прекословь –
Вот истина полезная:
Если кровь течет в железе,
То она железная.
В огне боев и в клубах дыма
Железным приказано быть!
Железо нельзя проломить.
Железо непобедимо!
Какое время на дворе?
Сегодня все нетвердое.
Будь же тверд, как то железо…
Твое имя – гордое.
В огне боев и в клубах дыма
Железным приказано быть!
Железо нельзя проломить.
Железо непобедимо!
 

ИВАН ИВАНОВИЧ. И давно это железное ружье у твоего пана?

БАБУСЯ. Может быть, и давно. С того, как и этот казацкий бешмет, который шил себе Иван Никифорович назад тому лет двадцать, когда готовился было вступить в милицию и отпустил было уже усы.

ИВАН ИВАНОВИЧ. В милицию? Иван Никифорович?! Ой, бабуся!

БАБУСЯ. Не ой. Вот же… Вот же… И мундир его тех времен с изношенными обшлагами… И другой, дворянский, с гербовыми пуговицами и с отъеденным воротником… А вот и его казимировые панталоны с пятнами…

ИВАН ИВАНОВИЧ. Залежалое платье.

БАБУСЯ. Залежалое, да.

ИВАН ИВАНОВИЧ. А это что?

БАБУСЯ. Юбка.

ИВАН ИВАНОВИЧ. И зачем юбка нашему дорогому Ивану Никифоровичу?

БАБУСЯ. А это юбка его покойной бабушки.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Ага. С карманами, в которые можно положить по арбузу. Занимательное зрелище!

БАБУСЯ. Занимательное, да.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Ну, это все нужные Ивану Никифоровичу вещи. А вот железное-то ружье ему ни к чему.

В милицию! Ишь ты… На кой ему милиция… И мне на кой сосед такой… Нет, ну-ка выпрошу его, это ружье, у него. Славная вещица! Или променяюсь на что-нибудь. Что, бабуся, дома твой пан?

БАБУСЯ. Дома, дома. Где ж ему быть?

ИВАН ИВАНОВИЧ. И что он? Лежит?

БАБУСЯ. Сидит. Вон за домом. Отдыхает.

Залаяли собаки. Закудахтали куры. Загалдели гуси. Иван Иванович двинулся улицей в пространство Ивана Никифоровича. И тотчас мы видим огромную бочку, в коей сидит в подштанниках Иван Никифорович. Рядом с ним стоит стол с самоваром. Иван Никифорович наслаждается, сидя в бочке, чаевничает.

ИВАН ИВАНОВИЧ (приветливо). Помоги бог, Иван Никифорович. Добрый вам денечек!

ИВАН НИКИФОРОВИЧ (не менее приветливо). А, здравствуйте, здравствуйте, Иван Иванович. Извините, что я перед вами в натуре.

ХОР. Тут надобно сказать, что, несмотря на некоторые несходства – голова у Ивана Ивановича была похожа на редьку хвостом вниз, а голова Ивана Никифоровича на редьку хвостом вверх – Иван Иванович с Иваном Никифоровичем были оба совершенно прекрасные люди.

Музыка.

ОДА ПРЕКРАСНЫМ ЛЮДЯМ

ХОР.

 
Живут на земле прекрасные люди. Слава им! Слава!
Браво вам, добрые, милые, чистые, светлые, браво!
Вы образцы добродетели, совести, чести, морали.
Род человеческий вы возвеличили, не замарали.
Стойко стоите вы… или лежите вы прочно
На всем незыблемом, мудром, глубоком и непорочном.
Вам небеса шлют подарки за ваши порывы благие.
Вы ведь любимые наши. Вы самые-самые и дорогие.
Нету тех од, чтоб могли мы пропеть вам в знак уваженья.
Нету тех слов, чтоб могли мы передать свое восхищенье!
Только любовь! Да, Любовь и великая Дружба
Движут людьми. И вот это нам истинно нужно!
Слава же вам, Иван Иванович Перерепенко, слава!
Браво и вам, Иван Никифорович Довгочхун, браво!
Справа Перерепенко.
Слева Довгочхун.
Слава Перерепенко!
Браво, Довгочхун!
Слава! Слава! Слава! Слава!
Браво! Браво! Браво! Браво!
И тому, кто слева,
И тому, кто справа.
Браво! Браво! Браво! Браво!
Слава! Слава! Слава! Слава!
Браво вам добрые, милые, чистые, светлые, браво!
Живут на земле прекрасные люди. Слава им! Слава!
 

ИВАН ИВАНОВИЧ. Почивали ли вы сегодня, Иван Никифорович?

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Почивал, почивал. А вы почивали, Иван Иванович?

ИВАН ИВАНОВИЧ. Почивал.

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Так вы теперь и встали?

ИВАН ИВАНОВИЧ. Я теперь встал? Христос с вами, Иван Никифорович! Как можно спать до сих пор? Я только что приехал из хутора. Прекрасные жита на дороге! Восхитительно! И сено… сено такое рослое, мягкое, злачное.

ИВАН НИКИФОРОВИЧ (вдруг кричит). Горпина! Принеси Ивану Ивановичу водки да пирогов со сметаною.

Появляется Горпина.

ГОРПИНА. Ща! (Исчезает.)

ИВАН ИВАНОВИЧ. Хорошее время сегодня.

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Не хвалите, Иван Иванович. Чтоб его черт взял!

Появляется Черт, застывает над Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем.

…Некуда деваться в жару!

ИВАН ИВАНОВИЧ. Вот-таки нужно помянуть черта. Эй, Иван Никифорович! Вы вспомните мое слово, да уж поздно: достанется вам на том свете за богопротивные слова. Кшш… Кшшш!

Черт исчезает.

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Чем же я обидел вас, Иван Иванович? Я не тронул ни отца, ни матери вашей. Не знаю, чем я вас обидел.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Полно уже, полно, Иван Никифорович!

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Ей-богу, я не обидел вас, Иван Иванович!

Снова появляется Черт. Он вяжет веревочкой руку Ивана Ивановича с рукой Ивана Никифоровича. Связав, Черт играет на дудочке. Пауза.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Странно, что перепела до сих пор нейдут под дудочку.

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Как вы себе хотите, думайте, что вам угодно, только я вас не обидел ничем.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Не знаю, отчего они нейдут. Время ли не приспело еще, только время, кажется такое, какое нужно.

Черт, будто невидимый, пляшет за спинами говорящих Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Кш… Кшшш…

Черт исчезает.

Вы говорите, что жита хорошие?

ИВАН ИВАНОВИЧ. Восхитительные жита! Восхитительные!

Пауза. Появляется снова Черт.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Что это вы, Иван Никифорович, платье вдруг развешиваете?

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Да прекрасное, почти новое платье загноила проклятая баба – бабуся. Теперь проветриваю.

Черт хохочет.

Сукно тонкое, превосходное, только вывороти – и можно снова носить.

Черт обрадованно прыгает, потом что-то нашептывает на ухо Ивану Ивановичу.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Мне там понравилась одна вещица, Иван Никифорович.

Черт хлопает в ладоши за спиной Ивана Ивановича.

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Какая?

ИВАН ИВАНОВИЧ. Скажите, пожалуйста, на что вам это ружье, что выставлено выветриваться вместе с платьем?

Черт замер в напряжении.

Смею ли просить об одолжении?

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Ничего, одолжайтесь! Я понюхаю своего! (Достает табакерку.) Вот глупая баба, так она и ружье туда же повесила! Хороший табак жид делает в Сорочинцах.

В одно мгновение кто-то из Хора превращается в торговца табаком в Сорочинцах и поет.

ЕВРЕЙСКАЯ ПЕСЕНКА

 
Господа хорошие,
Купите табачок-чок-чок!
Недорого, задешево –
Всего за пятачок-чок-чок!
Он пахучий, он душистый,
Сам сушил его я листья,
Сам их резал, сам крошил,
И при том немножко шил.
И теперь – чтоб я так жил! –
Тильки вам! Тильки вам
Этот табачок продам!
Так не будьте дураки –
Открывайте кошельки!
Денежки вынайте!
Товар мой покупайте!
Я на ваши денежки
Детишек покормлю,
У меня их семеро,
Я каждого люблю.
Роза, Хая, Руфа, Мира,
Лева, Исачок и Фира –
Все сидят с открытым ртом,
Ждут, когда приду я в дом.
Там еще супруга Шая
И ее родители.
У меня семья большая,
Да вы, небось, их видели.
Господа хорошие,
Купите табачок-чок-чок!
Недорого, задешево –
Всего за пятачок-чок-чок!
 

(Табачник исчезает.)

ИВАН НИКИФОРОВИЧ (продолжает свое). Да, да, табачок отменный, возьмите, Иван Иванович, разжуйте немножко во рту. Возьмите, одолжайтесь!

ИВАН ИВАНОВИЧ. Благодарю покорно, любезный Иван Никифорович! Скажите, пожалуйста, Иван Никифорович, я все насчет ружья: что вы будете с ним делать? Ведь оно вам не нужно?

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Как не нужно? А случится стрелять?

Тут незаметный Черт выкинул выходку: надул какой-то пакет да ка-ак жахнет! Но никто на Черта не обратил внимания по-прежнему.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Господь с вами, Иван Никифорович, когда же вы будете стрелять? И в кого? Разве по втором пришествии? Вы, сколько я знаю, ни одной уточки не убили, да и ваша натура не так уже Господом Богом устроена, чтоб стрелять.

При слове «натура» Иван Никифорович забеспокоился и вылезает из бочки.

ИВАН НИКИФОРОВИЧ (фырча, обтирается, встав на лавку). Фррр-рр… Хррр… Фрррр… Хррррр…

ИВАН ИВАНОВИЧ. Вот! Вы имеете осанку и фигуру важную. Как же вам таскаться по болотам, когда ваше платье, которое не во всякой речи прилично называть по имени, проветривается? Нет, вам нужно иметь покой, отдохновение.

ХОР. – Ах и ах! Как же необыкновенно живописно Иван Иванович говорил, когда нужно было убеждать кого.

– И как же тихо и смиренно Иван Никифорович фырчал при этом.

– Боже, как он говорил!

– Боже, как он фырчал!

ИВАН НИКИФОРОВИЧ (одеваясь). Как можно! Это ружье дорогое. Таких ружьев теперь не сыщете нигде. Я еще как собирался в милицию, купил его у турка. А теперь бы так вдруг и отдать его? Как можно? Это вещь необходимая.

ИВАН ИВАНОВИЧ. На что же она необходимая?

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Как на что? А когда нападут на дом разбойники… Слава тебе господи, я теперь спокоен и не боюсь никого. А отчего? Оттого, что знаю: у меня стоит в коморе ружье.

Откуда ни возьмись взялся Черт с ружьем. Он его вертит и так, и этак, клацает, бряцает…

ИВАН ИВАНОВИЧ. Хорошее ружье! Да у него, Иван Никифорович, замок испорчен.

Черт встает по стойке «смирно».

ИВАН НИКИФОРОВИЧ. Что ж, что испорчен? Можно починить. Нужно только смазать конопляным маслом, чтоб не ржавел.

Черт нагибается к уху Ивана Ивановича, шепчет что-то, подсказывает ему.

ИВАН ИВАНОВИЧ. Из ваших слов, Иван Никифорович, я никак не вижу дружественного ко мне расположения. Вы ничего не хотите сделать для меня в знак приязни.