Текст книги "Клуб 28, или Ненадежные рассказчики"

– Почему это нельзя? – взроптал я. – Вот я сидел. Правда, один раз – и потом наебнулся спьяну, но сидел!

– Вот молодец! Но отчего люди преклоняются перед спешащими адептами поглотителей времени и уступают им левую половину пути? Край без мусорных пространств и свежего воздуха, звуки пролетающих стрел и тишины в вагоне. Этот город еще не окончательно сгнил в разрухе и попытках наесться денежной субстанцией – вчера незнакомая женщина предложила салфетку рядом стоящему затянутому в кобру галстука щекастому представителю офисной массы, так как пот на его висках выделялся быстрее, чем пар в Якутске изо рта бегущего при минус 35 градусах школьника навстречу буквам, интегралам и задубевшему пионерскому прянику, наглухо состоящему из маргарина и муки!

Антось, безусловно, прав: метро стимулирует развитие города, так как из конца в конец можно доехать быстрее, чем на машине, но этот комфорт и порождает непрекращающееся раздутие города, ведь удобство и минимизация времени вне дома являются отличными катализаторами к переезду в данную единицу мира. И земляк, будто вытаскивая застарелую, загноившуюся занозу, долго мучившую раздувшийся палец, с наслаждением и бетонной убежденностью продолжил:

– Чем больше народа, тем меньше пространства остается на самого себя. В метро ты поразительно ущемлен, но зато работают все рецепторы: рукой сжимаешь металлический холод поручня, локтем сплетаешься в краткосрочном романе подобных оному, глазами ищешь путь на выход, ушами пытаешься уловить название нужной тебе станции, носом можешь упереться в стекло, когда выбора между ожиданием и толкотней не остается. И верхом осязания есть возможность касаться тех самых барельефов на старых станциях города, при должной сноровке и оторванных пятках даже на «Бауманской» можно поцеловать высеченного из бронзы солдата прямо в дуло его автомата.

– И что прикажешь делать: запретить строительство новых станций и переезд в Москву новых жителей? Пересчитать всех поголовно – и лишних выслать за 101 километр?

– Пх, это слишком прозаично. Будь моя воля, я бы раскрасил метро в яркие цвета, неправильно объявлял бы станции в микрофон, смеха ради проезжал платформы без остановки и резко тормозил на перегонах, чтобы люди знакомились сшибкой носа и плеча. Пусть эскалаторы работают асинхронно, в определенный момент, сливаясь в единый порыв вынести человека из внутренностей города солнца без возможности вернуться под землю. Принимал бы в кассовых аппаратах только йеменские риалы, а еще бы вернул глашатаев в центры залов, чтобы они своим зычным голосом – таким, как у тебя, Милорад, – и ударом колокола возвещали об отправлении поезда.

Разрешил бы курить машинистам поездов и легализовал петушиные бои в вагонах. Пускал в метро только в левом ботинке, а выпускал в одном правом. На благо феминисткам половину букв «М» на входе поменял бы на «Ж». Раздавал бы внутри вагонов раскраски только с одним зеленым цветом. Разрешил бы печь блины и крутить трдельники прямо в холлах и на платформах, чтобы люди использовали метро для гастрономических туров – со счастливым лицом, будучи сытыми, они бы колесили от «Блинной» до «Трдельничной» с пересадкой на «Паэльной». В кассовом аппарате выдавал бы только счастливые талончики и сразу же наливал стакан воды, чтобы кусочки бумаги было удобнее запивать. Не закрывал бы двери поездов, чтобы можно было на ходу выкатываться с хохотом. Пускал бы с собаками, верблюдами, инфузориями-туфельками и хрюкающими стегозаврами. Но почему-то у правительства Москвы другие виды на метро, поэтому людям ничего не остается, кроме как читать газеты и тонуть в смартфонах.

Вот в такой Москве я бы с радостью жил. Что угодно, кроме рутины, что угодно – война, кризис, карантин. Стоило Антосю закончить портрет такой прельстительной и по-виановски сочной столицы, как он спечалился, сугрюмелся и резко перевел тему:

– …Слушай, у меня тут одна идея родилась. Хочу стартап замутить. Сервис по выгулу собак. Я когда в Киев ездил, понял, что Гошу не с кем оставить. Поможешь?

Я резво включился в разговор:

– Одного выгула мало, нужно всеми возможными опциями обвесить. Вот погляди на нынешние стартапы. Есть два пути: пойти по американским заветам или по китайским. Пока на Западе стартаперы берут одну функцию и доводят ее до ума – будь то бронирование отелей, покупка билетов в кино или заказ такси, – китайцы смешивают все и сразу. Очень похоже на национальные кухни: европейский подход – не стоит портить вкус продукта, китайский – приготовим блюдо из всего, что найдем в холодильнике или во дворе. Вот тебе пример: каждый второй китаец использует WeChat – «цифровой швейцарский нож», позволяющий отправлять текстовые и голосовые сообщения, оплачивать счета и переводить деньги, записываться к врачам, сдавать налоговые декларации, брать напрокат велосипеды, покупать авиабилеты и бронировать гостиницы. А в США ты вынужден скачать одно приложение для кино, другое – для театра, третье для концертов и далее по списку.

– Вот это любопытно. Тогда, помимо выгула или сиделки, нужно добавить информацию о гостиницах для собак, ветеринарные клиники, вызов врача на дом, онлайн-консультации, услуги дрессировщика, конечно, уход за песелями: парикмахерские, фитнес и бассейны; френдли-собачные места – кафе, гостиницы, такси, наконец, доставку еды. И знакомства!

– Тиндер для собак?

– Сучка для случки.

– Шикарное название.

– Ну так поможешь?

– Договорились. Изучу и доложу.

Мы чокнулись и вернулись в комнату, где вовсю кипели политические дебаты (о чем еще могут разговаривать пятеро беларусов на одной тусовке?). Шаман категорично-пьяно вещал:

– Вован, когда Лукашенко умрет, будет революция. А революция ни к чему хорошему не приводила. Поэтому нужно, чтобы Колька в президенты пошел поскорей. У Кольки получится. Колька сажает бульбу, а не людей. Я верю, что получится, ведь он сам в контрах с Лукой. И да, у него уже своя группировка формируется.

– Какая группировка? 9Б класс? Колька с одноклассниками порядок наведет?

Мы все – друзья до первой рюмки, после первой бутылки – участники дебатов, после третьей – бретеры.

– Согласен, да, мы в пиздеце. Нужно для начала определиться, признаться, где мы в экономике. Да, в жопе. Вот, например, «МАЗ» и «Гомсельмаш». Они же пару лет занимали верхние строчки рейтинга компаний по чистому убытку. Ты думаешь, их продукцию хоть кто-то покупает? Ты думаешь, они хоть что-то выпускают? Хуй там! Четыре дня в неделю не работают за свой счет, а зимой вообще никто не работает. В таких кредитах эти заводы еще никогда не находились. А люди как были крепостными, так и остались – они привязаны к заводу по контракту и не могут ни уволиться, ни новой работы найти.

– Ты прав, прав! Правительство как можно быстрее должно запустить (в хорошем смысле этого слова) целый ряд реформ, запущенных (в плохом смысле этого слова) нынешней властью.

И вдруг Антось ни к агрогородку, ни к колхозу громко объявил:

– А мне вчера Лукашенко приснился.

– С днем рождения поздравлял? – тут же сострил Уладзiмiр.

– Можно и так сказать. Он сидел на бревне с моей семьей, потом встал, сказал, что у моих родителей охуенный сын, поднял указательный палец, и был таков.

Артур Викторович задумчиво добавил:

– Мне, когда сидра литовского из «Пятерочки» накатил, тоже Лукашенко приснился. Во сне показалось, что нормальный мужик, а вы все: «Диктатор, диктатор!»

Антось засервировал запеченную птицу, из рукава вынул вилку и сказал:

– Помню, как однажды в Гааге селедочку ел, в кафе напротив суда, и так хотелось усы знакомые в окне увидеть…

Я иллюзиям и крошки не подкину. Я хорошо представляю, чем закончится история современной Беларуси. 26 лет, с момента прихода Лукашенко к власти, страна жила за счет России, купавшейся в деньгах от продажи нефти, газа, никеля, титана и алмазов и легко позволявшей себе и своим помогать, и братскую республику поддерживать. Но рано или поздно все заканчивается, вот и российский нефтяной фонтан иссяк и больше не плодоносит. Моя Родина так и не научилась жить собственным умом и серьезно задолжала соседке, а Москва больше не терпит увиливаний Минска: когда дела у Лукашенко пойдут совсем плохо, Беларусь, как и Крым, аннексируют в состав России под благовидным юридическим эвфемизмом «Союзное государство», и никто ничего возразить не сможет. Я не желаю видеть у власти ни Лукашенко, ни его детей, ни любого другого функционера 45+ просто потому, что они люди старой формации, не готовые к переменам и реалиям нашего времени. В свою очередь, я давно определился с кандидатом в беларусские правители. Испанская аристократка, актриса, модель, спортсменка Тамара Лаура Мария Долорес Луиза Фернанда Виктория Чарторыйская де Бурбон, также известна как Тамара Лаура Чарторыйская, является прямым потомком великого князя литовского Гедымина в 18-м колене и, согласно законам когнатической примогенитуры, имеет право по рождению занять престол в случае реставрации монархии в Литве и Беларуси. Вы бы видели ее формы – этого аргумента более чем достаточно.

С горем четвертинкой и рюмкой вполовину удалось пресечь поножовщину и рукоприкладство между земляками. Антось, Уладзiмiр и я снова выдвинулись на балкон.

– С Шаманом вечно так, – Уладзiмiр жадно затягивается. – Вроде взрослый мужик – но дуб дубом. Не видит, что вдоль и вширь лютый пиздец. Я юрист по образованию, специалист по уголовному праву. Я пошел в адвокаты из-за дядьки, которого ни за что осудили, я хотел правду отстаивать, невиновных защищать. И где я теперь? Строитель-вахтовик, французские балконы ремонтирую. – Уладзiмiр зло сплюнул. – И ничего не меняется.

– Французские балконы? – спрашиваю. – Это как?

– У таких балконов решетка сразу в проеме ставится, вплотную к двери. Ну или чуть поодаль, за площадкой, настолько узкой, что только ногу поставить и сможешь, а вторую – уже нет.

– Как много французского вокруг, оказывается. Решено! Эмигрирую, – сказал я в шутку.

– А я вид на жительство 1 августа получил, – Антось на что-то намекает. Не дождавшись реакции, добавляет: – Тебе, Милорад, тоже стоит. ВНЖ, пусть и необязательный документ, но по нему хотя бы кредит в банке можно взять или ипотеку. А затем российский паспорт. Я на гражданство подамся в октябре.

– Не хочу ни паспорта, ни вида на жительство. Хочу свою усадебку на берегу беларусской реки или озера, где-нибудь в Витебской или Гродненской области.

– И душ триста крепостных, Граф? – Антось саркастично осклабился. С того дня за мной закрепилось прозвище «Граф», что справедливо, ведь я аристократ до спинного мозга в 0,7 поколении.

– Нет, без крепостных – ненавижу людей. Вот ты никогда не думал об усадьбе?

– Я не создан для сельской жизни, да и загадывать вдолгую не умею. У меня предельный горизонт планирования – 40 лет, а дальше – тлен, самоубийство и круиз по реке Стикс.

– Обычно, когда такое говорят женщины, им отвечают: «Мужик тебе хороший нужен». В твоем случае перефразирую: «Тебе пора жениться». – Так я и не против, больше того, я целиком и полностью за. Просто думаю, если сейчас не пущу корни, не выберусь из раковины, так и останусь один, как черный слон в белой Африке.

Человек, у которого нет друзей, никогда не узнает себя самого. Антось запутался, Уладзiмiр запутался, я запутался, но рано или поздно благодаря камрадам, на которых всегда можно опереться, мы все-таки разберемся. Антось покачал головой и добавил:

– Я вот еще о чем подумал: если собачий стартап не взлетит, точно, железно в Китай укачу. В Москве меня теперь ничто не держит.

«Город как огромная рулетка, и я лишь шарик в руках судьбы». Пожалуй, что я, что Антось – мы проигрались.

В тот вечер сообща мы осилили шесть бутылок. С первыми пятью справились как заправские беларусы, а вот неравный бой с последней водкой проиграли, но если я уходил в алкогольное пике равномерно, то Артур Викторович улетел в астрал стремительно, буквально: «мои ракеты вверх». А после – фарфоровый слоник со столика в прихожей; небо, к несчастью посыпанное солонкой звезд; памятник Веры Хоружей где-то в Бобруйске; планы на долгую счастливую жизнь; шифер на крыше соседнего дома, где ночуют несчастные люди; пустая Луна, точно пивная крышка; башня ТЭЦ; котировки нефти и курс рубля; потолок, облобызавший уста половиц; туловище Кесаревича – все рухнуло навзничь. Пытаясь завязать ботинки в прихожей, мы одновременно пизданулись, хоть сразу отправляй на Олимпийские игры в дисциплине синхронисток. «Как кегельбан», – флегматично заметил Антось, выходя в прихожую, и «на груди его светилась медаль за взятие Артура». Кесаревич, пусть и по стеночке, по стеночке, вертикализировался самостоятельно. Что поделать: беларусская школа.

Глава 19
Ни ночи, ни дня, или вечное возвращение

В.аэропорту Казани установили робота. Он размахивает флагом и больше ничего не делает. Студентов в России начали отчислять по совету искусственного интеллекта. В суде Екатеринбурга тайного свидетеля скрыли простыней, изменив голос с помощью металлического ведра. В Суздале на Дне огурца показали, как получить электричество из картошки. В Воронеже вместо тепла по батареям пустили ток. Почему не в моей квартире?

Я сижу за кухонным столом и прошиваю плату на «ардуино» для дрона с системой распознавания лиц на основе продвинутой нейронной сети, выложенной в открытый доступ китайскими разработчиками. Отправлю беспилотник в полет над Москвой – пусть отыщет женщину моей мечты (хотя где ж ее найдешь, если она в Париже?)

Каждый вечер одолевает лень, заглушить которую помогают «South park», учебники Таненбаума и микроконтроллеры, но даже их не хватает, чтобы избавиться от чувства вины за впустую растрачиваемую жизнь. Открываю браузер и гуглю, натыкаюсь на сайт «Е-батюшка». Описание обнадеживает: «Это специальный сервис, который собирает грехи людей. При этом каждый человек может, в принципе, прийти на этот сервис, рассказать на общей стене о том, что же его волнует. Это может быть маленький грешок или же какой-то серьезный грех. Исповедаться онлайн – это очень важный момент.

Кроме того, чтобы исповедаться онлайн, вы также можете почитать грехи других людей». Полночи листаю чужие секретики, – получается почувствовать себя не очень ужасным человеком. Наутро натыкаюсь на новость о запуске реалити-шоу в монастыре. «Остров, который может изменить твою судьбу. Здесь только Ты и Бог. Проживи месяц в Ниловой пустыни, выполняя послушания, и найди ответы на вопросы, которые давно беспокоят. Впервые на телевидении. Реалити вдали от мира. Стань одним из добровольцев». Конечно, тут же отправил заявку – не ответили.

Расстроился и уткнулся в новый роман Уэльбека «Серотонин». Быстро проникся сочувствием к главному герою, за что себя возненавидел: негоже циникам давать слабину. Чтобы вернуться в привычный тонус человеконенавистничества, потребовалось кое-что покрепче. Художественная литература пробуждает эмпатию и учит сопереживать другим людям, то ли дело учебник по квантовой физике: читая его, сопереживаешь одному герою – самому себе. Я принялся за монографию по квантовым компьютерам, но снова – ни интереса, ни увлеченности.

Я хотел начать жизнь с чистого листа, а пришлось с «Клуба 28». Мы со товарищи объявили всеобщую культурную мобилизацию и в сентябре запустили подкасты, тема – мужчины, женщины, отношения. Участники диспута: Антось Уладзiмiравiч, Артур Викторович и я. Место действия: конура Бороды в районе метро «Речной вокзал» – уютная однокомнатная квартира с большой спальней и гостиной, совмещенной с кухней. У стены – прокаченная киносистема с большим монитором и профессиональными колонками, игровой приставкой и виниловым проигрывателем. Сразу видно, квартира меломана, работающего в компании Sony – вся техника в квартире переливалась логотипом японской фирмы.

Напротив телевизора небольшой столик, рядом – крохотный диван и стулья, над столиком висит на проводе микрофон, ведущий к диктофону и профессиональному микшеру. У дивана – шкаф, уставленный книгами, музыкальными пластинками и дисками с компьютерными играми. Обращаю внимание на телефон старого образца – массивная трубка, диск с цифрами и перерезанным проводом.

– И кому звонишь? – спрашиваю.

– Это бабозаменитель, – ответил Артур Викторович, распечатав заиндевевшую бутылку польской настойки. – Звонить бывшим по пьяне. Позвонил однажды Богу, а он говорит: «Хватит пить!» – и бросил трубку. Что поделать, «горе от ума, ум от горя, – и так на репите…».

Участники вечера расселись под абажуром, выпили по стопке и обратились к неведомым, а если выразиться точнее – несуществующим слушателям:

– Добрый вечер, сутулые господа и обольстительные дамы, – начал Антось Уладзiмiравiч. – Добрый вечер и счастливого нового ада.

Сегодня с вами члены безызвестного, но уже наделавшего шороху «Клуба 28», и мы поговорим… Мы поговорим о романтике.

– Да-да, вы не ослышались, – поддержал Артур Викторович. – Каждая девушка мечтает стать героиней романтической истории. Но давайте разберемся: что такое романтика?

– Однажды, еще студентом, – встрял я, – прогулял все, оказался без денег на подарки и вручил девушке букет бумажных цветов, оригами. Романтично? Романтично! И очень по-нищенски. А в другой раз, когда у меня снова не оказалось денег, я автостопом приехал к девушке из Москвы в Саратов на Новый год. Романтично? Романтично! Но опять же, по-нищенски. Еще меня фура едва не сбила…

– А вот это, безусловно, романтично, но давайте доверимся толковому словарю, – Артур Викторович разблокировал смартфон и загуглил определение. – Что же такое романтика? То, что содержит идеи и чувства, возвышающие человека? Лирические и драматические эмоции, мечты, идеалы, возбуждающие душевный подъем?

Если бы! Сегодня романтика тотально ассоциируется с предметами, вполне осязаемыми вещами, а вовсе не чувствами. «Посмотрите, какой шикарный букет подарил мне жених. Как романтично!», «Мы катаемся на лодочке по каналам Венеции. Так романтично…», «Сходила на театральную премьеру в новом платье. Посмотрите, какой романтичный крой».

– Вот-вот! – согласился Антось. – Но все зависит от женщины, будем откровенны. Описанные выше проявления в наибольшей степени отличают женщин молодых или незрелых, еще не повидавших жизни и любви не вкусивших, вот почему романтика – такое многогранное понятие. С одним мужиком, – ой, простите, кавалером, – баба, – ой, простите, барышня – готова картошку печеную в лесу есть, а с другим не согласится на уикенд во Флоренцию на концерт «Florence and the machine» слетать. Так ведь, Милорад? Все относительно.

– Но есть кое-что постоянное, – возразил я. – Объясните мне, человеку неглупому, но многого не понимающему, почему в отношениях сложился такой культ ресторанов на первом свидании? Познакомился с девушкой – зовешь на ужин в самый модный или самый известный, но чаще всего, самый «романтичный» ресторан в городе. «Ах, с крыши такой романтичный вид на Москву!», «Ах, как романтично там обставлен интерьер», «Ах, какие романтичные картины на стенах!»

– Вот-вот! – Антось заварил чайник крепкого черного чая. – Почему не позвать на свидание в чайхану «Фаиза» на Севастопольском проспекте или во вьетнамскую лапшичную на рынок в Люблино, или, наконец, в киргизское посольство, где подают отличные манты? – А я вам объясню, объясню, – Артур Викторович погрозил пальцем, требуя слова. – Место – кафе, ресторан, бар – знак проявления уважения к женщине, показатель того, как дорого ты ценишь ее внимание и время. Но еще ресторан – показатель успешности существования. Что, Милорад, говоришь? Непонятно, слишком заумно? Сейчас объясню, – он глазами показал на полные стопки, и мы резво накатили. – Так вот, рестораны… Человек по своей природе растет вовне, а не внутрь; вширь, а не вглубь. Зачем альпинисты взбираются на гору с флагом в руке? Чтобы показать: «Я дошел, я взобрался, я жил!» Почему великие мореплаватели плыли за горизонт, навстречу белым картографическим пятнам? Чтобы отыскать неведомый остров, выйти на берег, водрузить знамя и назвать землю в свою честь. Зачем? Чтобы показать: я сражался, я прошел все бури и штормы, я – жил. Почему все пещеры, где обитали неандертальцы или кроманьонцы, исписаны рисунками охотников на мамонтов? Они тоже хотели доказать, что жили под солнцем, жили здесь, в пещере, и эта пещера принадлежала им, художникам и охотникам. Всякий раз, как человек заходит на неведомую территорию, он заявляет свое право на собственное существование. Вот и рестораны для женщины (как и для мужчины, в общем) – свидетельство того, что она жила: жила красивой, полной, насыщенной жизнью. Но не станем обвинять женщин в меркантильности: на самом деле, вывеска и ценник в меню, интерьеры и карта вина имеют для девушки мало значения. Простой пример, доказывающий мою правоту: оказавшись за границей вместе с парнем, девушка вряд ли потребует отвести ее в самый дорогой ресторан и легко согласится и на шаурму в киоске у метро, и на скромный десерт в кофейне. Самое важное: «Я была здесь, я жила, я существовала!» – она уже доказала, оказавшись за рубежом и отметив город крестиком в карте собственной жизни и геотегом в «инстаграме». Но пару-тройку известных, исторических ресторанов в программу поездки все-таки лучше внести…

Антось и я восторженно поаплодировали бородатому спикеру, и мы дружно выпили. Первая бутылка настойки внезапно закончилась, мы принялись за дегустацию следующей марки. Алкоголь ударил в голову.

– Моя бывшая, которая нимфетка, в командировки вместе с коллегой ездила. Фотографии из баров выкладывала. Видимо, там все и завертелось, – у Бороды глаза на мокром месте и рука – на рюмке. – У меня вопросы к чуваку остались… Он фотокамеру, объективы по дружбе брал, сам улыбался и мою девушку ебал. Некрасиво. Да и… – он отмахнулся, – гори оно все огнем…

С чего бы мы ни начали, о чем бы мы ни говорили – о московских ресторанах или петербургских поэтах, о французских фильмах или британских группах, – мы всегда возвращаемся к флагманской теме «Клуба 28» – отношениям с бывшими. Пришлось поставить запись на паузу и забалкониться на перекур.

– К слову, про романтику. Как-то быстро мы тему замяли.

Нам вчера зарплату зачислили – коллега тут же заказал проститутку, – Антось заварил новый чайник и закусил печеньками. – Я живу в 14-м доме, а проститутка – в 22-м, так коллега меня с работы подвез. Через месяц снова поедет. Какая преданность, какая верность, вы не находите? Вечное возвращение, ей-богу, как у Ницше, – и мы ударились в рассуждения о философии дионисийского и аполлонийского начал в мировой культуре.

Мало-помалу язык заплетался, тосты частились, выражения становились крепче, а слова – мягче и непонятней.

– Да вы, говорю, не понимаете? Дионисизм, аполлонизм – нахуй! Меня всегда неприятно поражал ду… дуализм человеческого – нашего с вами, восприятия: черное или белое, добро или зло, ноль или единица. Мы так самоуверенно оперируем крайностями, что не способны слышать ничего, кроме «да» или «нет», – я ударил себя в грудь, а трезвый Антось, покатываясь со смеху, достал смартфон и включил видеозапись. – Правда, нашей вины в дуализме нет. Проблема в самой цивилизации, епта, и не спорь! Западная ментальность, к которой, как ни крути, принадлежит и Россия, оперирует исключительно дуальными семантическими понятиями: бог или дьявол, центр или окраина, субъект или объект, мужчина или женщина, ад или рай (чистилище, если вдруг кто не в курсе, а вы в курсе, чего лыбу давишь? – я уставился на Антося, – так вот, чистилище появилось в католичестве по просьбе владельцев итальянских мануфактур и впервые доктринально фиксируется в документах в папском определении Иннокентия IV от, – я икнул, – от 1254 года. Или от 1245 года – не помню. Помню, что от Папы Кеши, вот это помню). Что-то мне хреново, господа, секунду… Я ушел в туалет, пошатываясь. Нассал мимо унитаза, пять минут подтирал мочу тряпкой. Повернулся, на двери туалета висела желтая подводная лодка, собранная из деталей «Лего». Я вышел из уборной, напевая «We all live in a yellow submarine, Yellow submarine, yellow submarine, We all live in a yellow submarine, Yellow submarine, yellow submarine». Антось приветствовал словами:

– О, кто-то нарезался!

– Кто это нарезался? Никто не нарезался! Артур Викторович, давай еще по одной. Коньяку! На чем я остановился?

– Чистилище! Дуализм! Западная цивилизация! – ответил Борода, наливая по рюмке.

– Ну конечно, – я упал на стул и закинул голову. – И вот эти бинарные оппозиции – добро и зло, рай и ад – находятся в жесткой анто… антогони… анто-гони-стично-сти! Ну простите, простите меня, друзья: стоит выпить коньяку, особенно французского, как во мне просыпается философ. Камю, Делез, на худой конец Бодрийяр… Так вот, они, анто-гони-стичности, не могут сосуществовать мирно, никак не способны ужиться: одно понятие всегда берет верх над другим. Попасть в рай – хорошо, попасть в ад – ужасно. Быть добрым – хорошо, а быть плохим – это… плохо! А вот постмодернизм благодаря деконструкции – давай выпьем за Дерриду, давай-давай, не ссы, хороший мужик! – мы накатили, и я, поморщившись, тут же потребовал повторить, – постмодернизм, мать вашу, снимает противостояние крайностей, позволяет им жить вместе, соседствовать. Впервые я задумался об том лет в 12. Как сейчас помню, читаю «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса и натыкаюсь на неведомое слово «хаосмос». Книгу я, конечно, не понял, но шли годы, я повзрослел – появилась щетина, ушли волосы с затылка, вместо кед купил туфли, и стоя в очереди у кассы, вдруг понял, что такое хаосмос. Хаосмос, говорю, это звучит гордо! Давай выпьем, ну давай! я поднял рюмку, Артур Викторович с полузакрытыми глазами едва не упал с дивана, чокаясь. – Хаосмос – удивительный зверь! Он фиксирует особое состояние среды, которое нельзя разрезать пополам. Это не хаос или порядок, это винегрет из хаоса и осмоса, всепроникающего порядка, упорядо… упоря-дочиваю-щего подвижную, живую среду хаоса. Вот в таком хаосмосе, нестабильной, постоянно изменяющейся среде мы и живем, и эта среда – общество, где ничего нельзя спрогнозировать, спланировать. Вот ты, Антось, – земляк закрыл лицо руками, чтобы не рассмеяться, – вот ты, земляк, землячок, земачка, спросишь: «А зачем ты все рассказываешь?» А я отвечу, да, я отвечу! Если ты не поймешь хаосмос, то не поймешь, как работают квантовые компьютеры. Причем здесь квантовые компьютеры?

Как причем здесь квантовые компьютеры? Классические компьютеры оперируют битами, принимающими значение либо ноль, либо единица. А квантовые компьютеры, использующие явление квантовой суперпозиции и квантовой запутанности для передачи и обработки данных, оперирует кубитами, которые могут одновременно – одновременно! – иметь значение и нуля, и единицы.

– Так, кажется, кому-то пора на боковую. Я вызову такси, – земляк вскочил с дивана и заказал машину со своего смартфона, а мы с Бородой накатили по стременной.

Я смутно зафиксировал, как добрался домой, но хорошо запомнил чувство окутывающего ужаса, вселенской силы, обрушившейся на естество и пронзившей позвоночник. Я увидел в окно надпись: «Бог умер», написанную на стене магазина, и выудил из памяти похожую картину, отрисованную в сознании то ли 5, то ли 10 лет назад: «Бог умер», – подпись: «Ницше». – «Ницше умер», – подпись: «Бог». Граффити, отложившееся на подкорке, находится рядом с могилой философа в германском Реккене, что символично. Глядя в окно и покуривая папиросу, я вдруг расслышал, будто немец воззвал с того света, с той стороны узкого, как шерстяная нитка, и острого, как лезвие бритвы, моста в ад: «Представь себе – однажды днем или, быть может, ночью тебя в твоем уединеннейшем уединении неожиданно посетил бы злой дух и сказал бы тебе:

“Эту жизнь, которой ты сейчас живешь и жил доныне, тебе придется прожить еще раз, а потом еще и еще, до бесконечности; и в ней не будет ничего нового, но каждое страдание, и каждое удовольствие, и каждая мысль, и каждый вздох, и все мельчайшие мелочи, и все несказанно великое твоей жизни – все это будет неизменно возвращаться к тебе, и все в том же порядке и в той последовательности… Песочные часы бытия, отмеряющие вечность, будут переворачиваться снова и снова, и ты вместе с ними, мелкая песчинка, едва отличимая от других!”».

Я выпрямился и протер глаза, переваривая услышанное откровение. Прелесть в том, что квантовая механика допускает возможность одновременного существования каждого из нас в параллельных вселенных в другом состоянии, другом времени, при другом варианте развития биографии. Где-то там, в соседней вкладке вселенского браузера, я женился на Флоре, вдохновившей на книгу – и все у нас хорошо; где-то мы не встретились вовсе: я не слышал ни одной ее песни; где-то мы подружились и продолжаем переписываться по вечерам, а где-то возненавидели друг друга и отформатировали все воспоминания в памяти, на жестком диске компьютера и в облачных хранилищах смартфонов. Мы можем попробовать все, и все повторится заново: и я напьюсь у Бороды и сяду пьяным в такси, и ты, дорогая читательница, вновь прочтешь мою книгу, и снова не расшаришь ее в соцсетях, ведь нам обязательно суждено встретиться снова, так что до скорой встречи… До скорой встречи вчера, завтра и через 20 миллиардов лет.

– Но ведь это невозможно! – закричал я таксисту, неспособный смириться с тяжестью, неподъемной ответственностью морального груза. – Это невозможно, а главное – не нужно!

Водитель с традиционным для московского таксопарка именем Эркин Мураталиевич испуганно обернулся, глядя на меня ошалелыми глазами. Думаю, мои глаза выглядели еще более ошалелыми, и он поспешил отвернуться к баранке автомобиля, а я не унимался:

– Ницше смотрит на мир с позиции наблюдателя, глазами постороннего, зрителя в кинозале. Ему глубоко наплевать, кто ты: мужчина или женщина, таксист или программист, мусульманин или атеист, таджик или русский, но если с тебя никакой пользы человечеству нет… Если с тебя никакой пользы человечеству нет – это пиздец, и, значит, ты мудак! Вот сейчас ты везешь меня домой, и это хорошо, это замечательно! Но что ты сделаешь для человечества завтра? Что сделаешь? Ницше хочет, чтобы книги писались, города городились, а ракеты ракетились, и нам всем дружно и разом леталось в космос. Чтобы посмотреть на эту чернеющую бездну и убедиться – там пусто. Вечное возвращение – не про возвращение, вечное возвращение про то, что нельзя быть мудаком! И если придется повторить жизнь заново, перемотать ее, как кинопленку, или заслушать, как альбом, – ты бы захотел оставить все в точности так же, как и раньше, снова и снова, раз за разом? Страшно? Вот и мне страшно! Поэтому не веди себя как мудак. Обещаешь? Даешь слово?