Текст книги "Клуб 28, или Ненадежные рассказчики"

– Таскать горячую картошку из костра чужими руками? Неплохо придумали! – рассмеялся Антось. – И что ты думаешь делать?

– Беседовал сегодня с Диной. Она предлагает лететь в Барселону или Берлин и там искать инвестора для запуска проекта.

– Или на арабский восток, в Дубай, Саудовскую Аравию или Катар: у них денег веслом греби, и беженцев из Сирии – миллионы, предложил земляк. – Но Европа, конечно, звучит симпатичней.

– Знаешь, что самое смешное? Три года назад я уже общался с этим товарищем – предлагал «Яндексу» запустить съемки сериалов. Он ответил, что выпуск сериалов не укладывается в стратегический вектор развития компании, – я приложился к пиву и закончил с досадой. – Полгода назад «Яндекс» запустил производство сериалов. Я еще три года назад спрогнозировал, куда все пойдет. «Яндекс» повторяет судьбу китайского WeChat: от планов международной экспансии они полностью отказались. Турция? Какая Турция? 3 % рынка отвоевали и проект на паузу поставили, потому что невозможно тягаться с западными компаниями на международном рынке. Единственная кормовая база компании сегодня – это Россия и немного постсоветские страны. И что «Яндекс» сделал дальше? Правильно! Как и китайцы, компания начала массированный сбор информации о каждом конкретном пользователе: «Яндекс. Такси», «Яндекс. Еда», «Кинопоиск», поисковик, инструменты для размещения сетевой рекламы, – зачем все это? Чтобы знать, где ты живешь, что ешь, в каких барах отдыхаешь, что смотришь, – и заработать на тебе. И если государство отожмет «Яндекс» или получит неограниченный доступ к данным – мы под таким колпаком тотальной слежки окажемся, что ГДР-овские агенты «Штази» или «красные кхмеры» Пол Пота младенцами покажутся.

– Да уж, – Артур Викторович почесал бороду. – Я всегда знал, что в России компании, сливающиеся с государственным сектором, дно. Есть сегодня в России частный бизнес? Не смешите мою лысину. Но ты не расстраивайся, Милорад. Все будет хорошо, но потом.

– Вот поэтому я и пишу книги – в романе ты ни от кого не зависишь, и некого винить, не на кого пенять, кроме себя самого.

– Да, малыш, не печалься, все получится – но не с «Яндексом». Ты же у нас ебнутый, а ты и сам знаешь: историю двигают фанатики, больные эпилепсией и ебнутые, – Антось потрепал меня по плечу. Сконцентрируйся на собачьем стартапе. Уж там должно выгореть!

Мне очень хотелось поверить земляку, но с каждым новым поражением моя уверенность капля за каплей, грамм за граммом улетучивалась. «Логика уверенности превыше всего», а я уверенность в себе растерял – думаю, в тот день, когда Флора бросила за столиком в ресторане и не вернулась.

Мы допили пиво и поднялись с лавки. Гомельчанин оседлал велосипед и повернул в обратную от нас сторону. Я удивился:

– Антось, а ты почему не с нами?

– Ну как же я с вами? У меня даже карты «Тройка» нет, в метро не пустят.

Да уж, не стоило беларусу гневить Ахура-Мазду тирадами в адрес приезжих, направляясь на вечеринку беженцев и мигрантов: карма всегда настигнет человека. Вот Артур Викторович рассказывал: «Помню, еще в Смоленске ехал в трамвае. Я тогда локоны еще не растерял и пестрел рок-н-ролльной шевелюрой. Увидел меня гопник, подошел и предъявил: «Чо волосы длинные?» А меня какой-то приступ нирваны накрыл. «Растут», – отвечаю. Дзен-буддизм, не иначе.

Гопник запнулся и завис, переваривая ответ. Я ожидал, что он скажет: «An immortalis es?!», что в переводе на литературный русский означает: «Ты че, бессмертный?!», но вместо латыни хулиган выдавил: «Ладно, живи», – и вышел из трамвая вместе с дружком. Ступил два шага, споткнулся, упал и разбил голову о бордюр. Вряд ли он понял, что это карма. Но урок поучительный».

Я вернулся домой заполночь. Зарубежные венчурные фонды, получившие презентацию Школы, в большинстве ответили отказом, остальные хранили кричаще-пренебрежительное молчание, прочитав, но не удосужившись ответить на послание. С проектами из России, особенно околохакерской направленности, большинство уважаемых инвесторов в силу политического противостояния Москвы и всего остального мира предпочитает не иметь никаких общих дел.

Так я не стал создателем прорывной IT-академии, способной перекроить политическое мироустройство и контуры раздутой цифровой экономики, на ладан дышащей в канун нового глобального кризиса. В ту ночь мне снились крах Шанхайской биржи и обнуление базовой процентной ставки ФРС США.

* * *

– Блядь, ржунимагу, – говорит Антось, быстро перебирая длинными ногами. Легендарная тройка «Клуба 28», усиленная фотографом Дмитрием, направляется к вьетнамскому рынку от метро «Люблино». – Я говорил, что люблю русское лоу-фай порно на грани сюжета и страсти. Я полагаю, что важна эстетика порно, и, блядь, вы не представляете, какое потрясающее описание сайта увидел на днях. Вы только послушайте! – он достает смартфон и зачитывает. Китайцы, армяне и вьетнамцы расходятся по сторонам, пропуская делегацию пьянствующих эстетов. – «В каждом видео отражена одна из историй российской семьи, в которой кто-то из родственников решил окунуться в мир разврата, отбросив предрассудки и сомнения. Об этом не принято говорить на людях, а если где-то и проскальзывает, то обязательно подвергается порицанию. Но желание всегда побеждает общественное мнение. Все, что нужно – сделать первый шаг, и природа сама подскажет, куда двигаться дальше». Слышишь, Милорад, какой слог, какой пафос, какая животная искренность? Это тебе не стишата символистов с их: «О, закрой свои бледные ноги!» Это струящаяся плотская поэзия! Послушайте дальше: «Смотреть русское инцест-порно означает быть ценителем высокого искусства секса. Невымышленные истории из жизни расскажут о том, как зрелые мамаши помогают молодым сыновьями и дочерям познать все прелести секса, ведь дородные мамки делают шикарные минеты не только лысеющим мужьям, но и застенчивым сыновьям. Неопытные дочки с удовольствием сосут члены отцов, а после раздвигают для их фаллосов ноги. Зрелые бабушки с удовольствием принимают в себя молодые члены внуков. Проходите и не пожалеете. Порно “русский инцест” ждет каждого. Смотрите, фантазируйте и практикуйтесь!». Каково, правда? И вот как можно устоять, как можно пройти мимо, как можно не кликнуть на зазывно подмигивающий баннер?

Не ругайся, дорогая читательница, не плюйся в монитор, не захлопывай крышку ноутбука: цинизм – всегда есть исповедь ожесточившегося сердца. В последние недели цинизм Антося зашкаливал, он становился все категоричнее и бескомпромисснее.

– А у меня знакомый есть, – говорю, – весь smm сайта Pornhub в России – дело его рук.

Парни рассмеялись, и мы перешли к менее возвышенным, более приземленным темам.

– Сейчас затаримся палеными «рэй-бэнами», костюмами «гуччи», пошитыми тут же, в подвалах, знаменитыми туфлями «армани» с автографами великих тифлисских сапожников и профланируем по торговым рядам в модном шмоте, инстаграмясь у каждого зеркала, – объявил Артур Викторович – и не солгал.

Черкизовский рынок никуда не делся: он распластался по Москве, пустив метастазы в бедных спальных районах, на выселках столицы и рядом с товарными станциями железнодорожных путей.

Стартовали с продуктовых рядов одиноко стоящего корпуса: приценились к китайской муке из риса, яичной лапше, чаю в ярко-кислотных упаковках, соевому соусу в литровых бутылках, фруктовым лавкам с «драконьим фруктом» – питайей и «драконьими глазами» – личи, манго, кокосами. В мясных лавках нам пытались всучить в руки свиные копыта, потроха и головы. Дима исподволь сфотографировал самые сочные сцены, но тут же подбежал мускулистый продавец с густой бородой и по-кавказски вежливо попросил не снимать. Я порадовался, что не сбрил бороду в канун поездки: есть у меня редкое качество – евреи принимают за еврея, чеченцы – за чечена, сирийцы – за сирийца. И только беларусы за своего не считают, как и русские – за русского.

После наша компания прогулялась по двум этажам огромного торгового центра с 17-тью выходами, и я удивился, как все похоже на Минск середины 1990-х годов, за одним исключением: слишком много иностранцев – вьетнамцев, чифанящих вонючую лапшу, китайцев, беседующих с родственниками из континентального Китая по WeChat’y, представителей кавказских республик, слушающих музыку на смартфоне и перебирающих четки свободной рукой, усталых провинциальных женщин, зазывающих примерить «хит последнего сезона» на картонке и за ширмой, сделанной из шторок для ванной. На прилавках – мужские костюмы подозрительного кроя, копеечные детские игрушки, школьные ранцы с переводными рисунками – в точности такие, какие я носил в начальной школе, грошовая бижутерия из хрупкой пластмассы, чехлы для смартфонов и сами смартфоны – поцарапанные и с трещинами, одежда для солидных дам с внушительными талиями и портфели, чемоданы, барсетки для не менее солидных господ.

Зато порадовали едальни: китайские, китайские и – я могу ошибаться, но, кажется, – китайские общепиты и ресторанчики. Мы отыскали единственное вьетнамское кафе на фудкорте, заказали «фо» из лапши, пророщенных соевых ростков и курицы, супы из говядины с морковью, пирожки «бань куон» с грибами и рисом, спринг роллы и сладкой газировки в банках. Из всех продавцов за прилавком сносно по-русски говорил только парень, а с тремя девушками объяснялись на пальцах.

Все столики в кафе забили под завязку местные продавцы с суровыми русскими лицами, трещащие вьетнамцы и московская молодежь в модной одежке, не имеющая денег на походы в рестораны классом повыше и вынужденная встречаться по торговым центрам. Мы дождались, пока освободится крохотный столик, и с трудом уселись вчетвером. Официантка принесла по-царски щедрые глубокие пол-литровые тарелки с супом, мы принялись за еду, походя отвлекаясь на рабочие вопросы.

– Антось, – говорю, – ну что с собачьим стартапом делаем?

На дне рождении земляка мы обсудили сайт по выгулу и случке собак. Идея портала для владельцев четвероногих Soulpets обоим показалась удивительно простой и перспективной. В связи с тем, что на пространстве рунета не хватает консолидированных сайтов для собачников, мы поставили целью собрать всю интересующую информацию на одной странице: найти собаке пару, няню – догситтера, выгулять, вылечить или постричь собаку, купить корм на дом; отдельным пунктом шли dog-friendly такси, отели и рестораны. Повара догадливее художников: все самое великое на земле искусство построено по принципу «коктейля», и как суп, стоявший передо мной, наш стартап тоже предстояло сварить из всех возможных ингредиентов, использованных конкурентами. Зарабатывать надеялись за счет размещения и продвижения повыше объявлений пользователей, публикации рекламных блоков и баннеров и коммерческих партнерств. Конкуренты нас не страшили: все потенциальные соперники работали только на территории Москвы, без покрытия России и ближнего зарубежья. Их база выгульщиков казалась крохотной:

от 1,5 до 6 тысяч у самого популярного проекта. При этом все сервисы оставались малоизвестными: количество подписчиков в соцсетях варьировалось от 1 до 10 тысяч человек. Сайты не интегрировались с другими сервисами и сосредоточились на одной, максимум – двух функциях. Наконец, в отличие от западных аналогов, у российских компаний почти не встречалось мобильных приложений, а порой и мобильной версии сайта.

За два месяца изучили рынок, разработали техническое задание сайта, наметили маркетинговую кампанию. Я подтянул программистов, сварганивших сайт прошлой книги. Один из них сам оказался собачником и загорелся идеей: разработчики приступили к проекту. Правда, как и все, что делается на чистом энтузиазме, без палки руководства и в свободное от работы время, застопорилось: программисты все реже выходили на связь, и с каждой неделей работа двигалась медленней.

– А что делаем? – ответил Антось, разломав ролл пополам. – На, деточка, съешь конфетку. Да ничего с Soulpets не делаем. Помнишь, что ты про китайские стартапы рассказывал? Задача № 1 – подмять под себя весь рынок: где покупкой конкурентов, где партнерством с лидерами рынка, где плюшками, раздариваемыми пользователям.

Вот у тебя есть свободные 100 тысяч долларов, чтобы вложить в проект? Нету! Вот и у меня нету. А без этих денег подвинуть соперников мы не сможем. Уж если запускать бизнес, то катком. Да и программисты твои слились, будем откровенны, – гомельчанин допил газировку и сплющил банку, как слон – кокосовый орех, и поставил точку в разговоре. – Я для себя все решил: продать квартиру – и в Китай, преподавать английский детям. Я уже и квартиру на торги выставил, пару предложений поступило, но я подожду роста цен на рынке недвижимости. – Я бы на твоем месте поторопился, – говорю. – В следующем году начнется кризис: рынок рухнет, следом – курс рубля. Если есть возможность выйти в валютный кэш – поторопись.

– Ты что, пророк? – рассмеялся Артур Викторович.

– В приступах «белой горячки» у меня случаются видения, – отвечаю. – Будущее вижу!

– И что, давно ты «белочку» словил? – насторожился земляк.

– Периодически охочусь. Но у меня белка рядом живет, аккурат на березе напротив балкона. Иногда я наведываюсь к белке с ответными визитами.

– Если ты прав, то мне стоит поторопиться с оформлением вида на жительство в Израиле, – подытожил Дмитрий, и мы покинули торговый центр на минорной ноте с потухшими глазами и отсутствием будущего. Затем пили пиво во дворе рядом с метро, травили байки, а после разъехались кто куда.

Пьяный, наэлектризованный непричесанными мыслями, я глядел в окно вагона и думал: «Почему одни люди добиваются успеха, а другие – нет? Неужели дело в удаче? Ни разу! “Удача одного человека равна удаче любого другого – и даже удаче богов”, которых легко можно вызвать на партию в орлянку или кости – исход решит случай. Успех – понятие другого порядка, требующее целеустремленности и настойчивости, иными словами – базиса, отправной точки. Неужели мы расхлябаны и сыры позвоночником, недостаточно настойчивы и целеустремленны? Нет. Неужели мы недостаточно умны? Тоже нет. Неужели в нас нет коммерческой жилки? Во мне, безусловно, она отсутствует напрочь, но Антось… Антось – самый хваткий, юркий и меркантильный беларус, прирожденный бизнесмен. Так в чем причина?».

Поезд выехал из тоннеля, и вместе со светом платформенных плафонов меня пронзило озарение: «Мы слишком умные. Кто думает – не делает, а кто делает – не думает. Пожалуй, нам нужно нащупать в голове кнопку, отключающую мысли, и успех обеспечен». Как бы то ни было, но мы с Антосем не стали создателями нового русского «единорога», а я так и не придумал стоящего смысла жизни. Поиски продолжались.

Глава 21
Пизда красивей интеграла, или дубнинские дебаты

В.пятницу вечером Владимир Михайлович (замгендиректора компании, в которой я работаю) огорошил письмом: «Добрый день, уважаемые коллеги! Я полагаю, помимо должностей разработчиков С++ на Windows или Linux, в нашей компании также стоит открыть следующие вакансии: дегоржер, ремюажер, мастер погреба, конструктор вин, винодел, сомелье квалификации Master Sommelier (MS), винный писатель, дегустатор. И у меня складывается ощущение, что все должности, кроме пятой, может совместить один наш специалист – Милорад Сергеевич». По указанному вопросу состоялось внеочередное заседание, затянувшееся на несколько часов. В рамках совещания, которое сторонняя наблюдательница с высокой долей вероятности приняла бы за дегустацию высокоградусных напитков, Михалыч спросил:

– В понедельник в Дубну со мной махнешь?

– А то, в Дубну – это я с радостью.

Засим расстались. Прохладным октябрьским утром начальник подхватил на «Тимирязевской», и мы рванули на север. У руководства компании созрела идея купить маленький заводик по производству печатных плат: с наших партнеров – деньги, с нас – мозги и руки. Тут же представилась возможность – несколько лет назад на правом берегу Особой экономической зоны в Дубне построили предприятие площадью 14 тыс. кв. метров и проектной мощностью 55 тыс. кв. метров печатных плат в год. К сожалению, проект не взлетел, завод привлек кредит чешского банка в 40 млн евро и с надеждой обеспечить ежегодный оборот в 25–30 млн евро, окупив инвестиции в течение 5,5 лет, но грянул Крым и валютный кризис – все застопорилось. Завод закрылся, и теперь «жертвы валютной ипотеки» искали инвестора, готового раскошелиться ни много ни мало на 30 миллионов долларов.

Мы с Михалычем приехали осмотреться, оглядеться, изучить. И в Дубне перед нами предстала печальная картина, живописующая ситуацию в России в целом: огромный производственный цех в красивом, окруженном деревьями районе, пустовал, но пустовал так, будто еще вчера тут кипела жизнь, и вдруг все рухнуло в одну ночь, как при эвакуации – работники сбежали, испарились, в спешке бросив имущество и пожитки. В кабинетах стыли запыленные новые компьютеры, мониторы облепили розовые и салатовые стикеры с напоминаниями: «Завтра совещание у главного технолога в 12:00», «Позвонить Уфимцеву, уточнить статус документов», по бокам от монитора лежали папки с документами, исписанные заметками блокноты, канцелярские наборы с линейками, ножницами, ластиками, корректорами и скотчем, скрепками и зажимами. Я взял ручку и расписал на листке бумаги: завод закрылся четыре года назад, а чернила не высохли.

– Как на войне, – задумчиво обронил Михалыч, и мы двинулись дальше. Печатные платы – пластины из диэлектрика, испещренные электропроводящими цепями электронной схемы, – являются основой современной электроники. Они внедряются в каждый гаджет, от смартфонов и ноутбуков до принтеров и сканеров. В промышленности применяются три наиболее распространенных способа производства плат: аддитивный, когда медные проводящие дорожки наносятся на поверхность; субтрактивными, когда лазер отутюживает плату, будущие дорожки защищаются от лазера тонером, а излишки стравливаются хлорным железом; и комбинированный.

Из офисного аквариума вынырнули в большой зал, где ржавели погрузчики. По ошметкам картона и отпечаткам на полу предположил, что сюда доставляли и здесь разгружали бобины и паллеты фольгированного стеклотекстолита – тонкой блестящей ткани, изготовленной из стекловолокна и пропитанной эпоксидной смолой. Из нее и печатают платы.

Сомневаюсь, что даже самая внимательная читательница продралась сквозь описание до середины, так что могу перемежать экскурсию какими угодно воспоминаниями – все сойдет с рук. Однажды я оказался на оргии.

Соседний зал с высокими окнами, блестящими трубами, поигрывающими фольгой под зимним солнцем, и массивными станками выхолодел и промерз. Когда-то здесь занимались химическим травлением материала, после чего заготовки отправлялись в комнаты с затемненным освещением, изолированные от посторонних электрохимических шумов и пыли, для нанесения фоторезиста – специального материала в виде пленки, меняющего свойства при засветке ультрафиолетом. Мы заглянули в красную комнату с тяжелым обволакивающим освещением, я огляделся по сторонам. В советские годы платы засвечивали по заранее подготовленным фотошаблонам – так же, как проявляли бумажные фотографии, однако этот процесс, пусть и более точный, требует больше времени и усилий, поэтому на смену фотошаблонам пришли станки со светодиодами, прорисовывающими на заготовке будущую топологию платы. После процедуры фоторезиста образованный в ультрафиолете рисунок становится нерастворимым в щелочных растворах.

Моя бывшая запланировала поездку загодя и говорила экивоками, я сразу заподозрил подвох и приоделся: костюм, шелковая рубашка, шейный платок и даже целые носки одного тона с пиджаком и брюками.

В красной комнате хватило трех минут, чтобы голова разболелась донельзя. Я выскочил за дверь, и перед глазами зарябило от обилия света, запахов и звуков. Не представляю, как инженеры выдерживают в красной комнате смену в 12 часов.

Встретились у метро. Девушка надела венецианскую маску и повязала поверх моих глаз платок, а после усадила в салон авто. Поездка заняла полчаса, всю дорогу мы играли в «да-нет», на пятой минуте я понял, что она везет меня на оргию свингеров.

«Просветленные» заготовки этапируют на линию DES, где удаляется незасвеченный фоторезист, и на поверхности, как на Туринской плащанице, проявляется контур, отрисованный ультрафиолетом. В ходе процедуры гальванической металлизации линии травят медью, прочерчивая тонкие рыжие дорожки, получая на выходе схему, обеспечивающую проводимость тока в переходных отверстиях.

Затем инженеры осматривают получившиеся заготовки на наличие брака.

Пусть мне завязали глаза, уши остались открытыми. По обрывкам объявлений железнодорожных вокзалов, разговорам людей на остановках, шуму эстакад и электрических подстанций я понял, что обитель свингеров располагается в районе метро «Проспект мира».

Мы с Михалычем подошли к огромным станкам вдвое выше среднестатистического человека. После визуальной инспекции и повторной химической подготовки платы отправляют на сборку слоев. Их обкладывают клейкими листами на основе стекловаты, затем в станок по реперным точкам добавляют следующий слой, и операция повторяется, пока не удастся собрать «сэндвич» нужной толщины. Затем заготовка попадает в пресс под высокой температурой: по краям фольги подается ток, нагревающий лист стеклотекстолита за счет сопротивления. При прессовании давление намеренно понижают, чтобы избежать попадания воздушных пузырей внутрь материала.

Один в один как с гондонами. Приехав к финальному пункту назначения, бывшая взяла меня под руку и провела от парковки через проезжую часть к невысокому зданию. На входе дежурила бабка, не удивляющаяся визитерам. Мы спустились в подвальное помещение, в раздевалку, а после (она – голая, я – одетый и в маске с завязанными глазами) зашли в комнату, откуда раздавались причмокивания, охи и крики.

Отпресованные платы передают на сверловку: заготовки вместе с алюминиевой фольгой, применяемой для фиксации касания сверла поверхности, ложатся в запрограммированный станок, который пережует и выплюнет платы через пару минут, а может, и пару часов: в зависимости от сложности и количества отверстий в плате. Просверленные платы прочищают: вначале пощекочат щетками, затем промоют абразивами, и деталь выйдет на свет блестящей и ухоженной.

Судя по повизгиваниям и мычаниям, женщин в комнате набилось вдвое, а то и втрое меньше, чем мужчин. По крайней мере, их сношали с обеих сторон, в чем я убедился лично.

Под занавес мучений чистые обезличенные платы облачают в паяльные маски. С десяток лет назад инженеры частили «сеточный» метод: платы окунали в автомат и наносили полужидкую маску поверхности через тонкую, как ситечко или вуаль, «москитную» сетку. Теперь в ходу другой подход – распыление: заготовку пробрасывают через систему, автоматически наносящую распылительные головки через паяльную маску. На выходе получаются привычные нашему глазу зеленые квадраты и прямоугольники (хотя платы бывают и других расцветок, например, красных).

Пока бывшая делала миньет и ее ебали сзади, я вспоминал всех королей Франции начиная с Пипина Третьего Короткого. Всякий раз, когда нервничаю, цитирую длинные списки на память. В тот вечер кончить не мог добрых полчаса, так что вспомнил и все фильмы – лауреаты «Оскара» с 1929 года, и таблицу Менделеева, и столицы африканских государств в алфавитном порядке.

После платы-новобранцы цвета «хаки» получают увольнительное: они «отдыхают», грея контакты под диодными лампами. Детали нужно высушить, чтобы маска перестала липнуть. Заготовка задубеет и полемизируется, дальше ее ждет повторный круг приключений: выкладка проводников, удаление незасвеченного фоторезиста, промывка незащищенных участков паяльной маски. После работники наносят на платы финишное покрытие – гальваническое или иммерсионное золото, олово или серебро – в зависимости от потребностей заказчика, чтобы защитить медную поверхность контактных площадок и обеспечить качественную пайку электронных компонентов на печатные платы.

Когда кончил, бывшая подхватила под руку, увела в раздевалку, подмылась, переоделась и помогла подняться на улицу. В тот вечер внутри меня что-то сломалось, и это не здравый смысл, нравственность или мораль, нет! Внутри черепной коробки обрушились стенки общественного мнения, на каждой из которых написано: «А что подумают другие?» Я вдруг понял – нельзя судить другого человека ни за внешний вид, ни за слова, ни за поступки, потому что вы не представляете, что у них в головах. И нельзя судить человека за мысли, интересы и пристрастия – у каждого свой собственный карманный ад.

Напайка компонентов проходит в закрытой комнате с заземленными ковриками автоматически, с применением компьютеров, или вручную – пальчиками миниатюрных женщин. Да-да, к паяльному делу лучше подпускать женщин: они умеют шить и не такие нервные, как мужчины, поэтому детали, спаянные женщинами, получаются надежнее и чище. Мы заглянули в пустующую комнату, где когда-то трудились барышни; теперь об их присутствии свидетельствовали разве что маникюрные зеркальца на столах и забытые балетки.

В автомобиле девушка запретила снимать маску, чтобы я не раскрыл локацию свингеров. Она сама стянула повязку на полпути домой. Разгоряченная, довольная сделанным подарком, она посмотрела на меня с вызовом, с задором, будто надеялась на отзыв или рецензию. Я выкурил две сигареты, прежде чем заговорить.

Обмундированные платы ждет еще одна инспекция – электрический контроль. Тестировочная машина тыкает в разные участки платы, проверяя соединение на отсутствие обрывов и наличие контакта между площадками, а после деталь «прозванивается» вся сразу на прокрустовом «ложе гвоздей». Проверенные заготовки отправляются в фрезеровочный станок, где их распиливают на готовые к использованию платы (да, детали можно резать и лазером, так препарируют гибко-жесткие платы, но одномерные, двухмерные или многомерные платы дешевле и проще распиливать станком).

В тот странный вечер я осознал, что между любовью и войной, по большому счету, нет никакой разницы: и там, и там делают больно; и там, и там совершают подвиги ради единого чувства; и там, и там не существует слова «невозможно», зато присутствует страх. В народе любят говорить: «Не везет в игре – повезет в любви». Не везет в любви – повезет в войне, добавлю от себя. Оглядываясь назад, порой я задумываюсь: и если мне никогда не везло в любви, быть может, я всю жизнь готовился к грядущей войне, которую мы уже проиграли?

Мы добрались до финиша производственной линии. С интересом уставился на огромный очистительный комплекс из нескольких цистерн, соединенных трубами и шлангами. Травильные растворы щелочи и кислот, очистившие платы, не выливают в реку за забором и не отправляют на утилизацию на другие предприятия просто потому, в России нет ни одной компании, занимающейся уничтожением подобных отходов. В Дубне использованные растворы отправляли на регенерацию – медь и другие металлы извлекали, «выпаривали», а после заливали заново.

– Умеют же, когда захотят! – я кивнул Михалычу.

– Да-да, умеют. Только кому это нужно? Завод и года не проработал, – Михалыч поморщился, выдохнул и стряхнул досаду с плеч. Ну что, обедать?

По привычке отправились в кафе «Высоцкий» на набережной. Моей обожаемой официантки Млады, к сожалению, не оказалось. Вместо нее нас поприветствовала другая девушка с типичным и легко забываемым русским именем. Удивительная женщина: тело магнитом тянет, а глаза – отталкивают, пробирая холодком.

– Что думаете о заводе, Владимир Михайлович?

– А что тут думать? Такая махина в одиночку способна обеспечить печатными платами всю Россию. Но кто станет покупать? Даже если в одну смену работать, а не в три – всю страну платами залатаем. А зачем? Там и так все поделено: поставщики на годы вперед себе места забронировали, и мы вклиниться никак не сможем, как бы ни старались.

– И что же получается, сложить руки и положиться на китайцев, которые штампуют платы вагонами? В России самостоятельно начнут хоть что-то делать?

– Конечно, и уже делают, весьма успешно – п`издят и пизд`ят. Тут ничего никогда не изменится. Мне, признаться, ваше поколение жаль, действительно жаль. Когда я родился, никто не спрашивал: «Нахуя ты родился и чем будешь заниматься?» Я прекрасно знал, что, где и когда. А вот главный вопрос жизни в нынешней России заключается в одном: кем ты будешь завтра? Конечно, ты можешь до пенсии дрочить на С++, но кому ты нахуй будешь нужен?

Вот тут Михалыч прописал в самое уязвимое место моей системы. Я скривился, а он продолжил сыпать соль в суп и на мою обнаженную рану:

– Мы существуем на границе неведомого, и в будущем останутся нужны только чиновники да очень продвинутые пацаны, остальных спишут на помойку. Хотя я лукавлю… Самыми важными окажутся сантехники, ей-богу – технологичная, интеллектуальная, продвинутая специальность! Вот сантехники всегда нужны.

Я закусил губу, и Михалыч играючи прочитал досаду по проступившим на лице морщинам.

– Но ты не переживай, Милорад, у тебя есть один великолепный талант: ты умеешь находить возможности и договариваться с людьми.

Но совершенно этим не пользуешься – ты мечешься. И не понимаешь, что и как делать. Тебе постоянно чего-то не хватает, интуитивно ты должен нащупать слабое место, понять его и устранить нервозность. Наша компания после десяти лет работы в результате тяжелого взаимодействия с различными организациями и инстанциями, – ох, умею же говорить, когда захочу! – так вот, после тяжелого взаимодействия с различными инстанциями, к которому приложил руку и ты, готова взмыть в небо, как дирижабль. Но ты должен понять: чтобы наш оцинкованный цеппелин полетел, каждый должен заниматься своим делом. Твоя задача – доносить информацию о нашей фирме и наших решениях заинтересованным лицам и довести взаимодействие до логического завершения. Тебе не требуются ни гендиректор, ни исполнительный директор, ни я, чтобы дело двигалось. Чем глубже погрузишься в тему, тем быстрее поймешь, как просто все устроено.

Официантка подплыла с подносом в руках и расставила на столе тарелки и чашки. Михалыч налил чаю, добавил сахару и, помешивая ложечкой, продолжил:

– Да, это потребует усилий – тебе предстоит овладеть определенной, не общедоступной логикой, особенно учитывая, что тема информационной безопасности более чем специфическая, перейти на новый уровень языка, доступный для актуальных пацанов. Я за свои слова отвечаю, и все прекрасно понимают, что я могу им дать – потому и звонят. От тебя я жду того же.