Текст книги "Клуб 28, или Ненадежные рассказчики"

С началом кризиса 2011 года практически все опытные строители отправились из Белоруссии на возведение объектов олимпийского Сочи, в Москву или Петербург. Каждым летом караваны строителей, электриков, монтажников кочуют по дорожным артериям в Россию.

Найти же нормальную, высокооплачиваемую работу по специальности в Беларуси не представляется возможным: здесь строителям готовы платить в лучшем случае 400 долларов против 1–2 тысяч в России.

Дефицит образовался и в транспортной системе: теперь никто не жаждет идти работать водителем автобуса или троллейбуса, ведь зарплата составляет от 120 до 340 долларов. В июле 2011 года из одного минского автопарка уволились 34 из 50 водителей, большинство из них прошли курсы повышения квалификации и стали дальнобойщиками.

Наконец, в соседние страны уже давно сбежали врачи, которые в Европе или России могут рассчитывать на зарплату в несколько тысяч долларов, а в Белоруссии будут со всеми надбавками за стаж, ученую степень и дополнительные часы работы получать только около 700 долларов.

Однако власти принимают крайне жесткие и, стоит отдать должное, хитрые меры по удержанию рабочих в стране. Так, когда чиновники осознали, что сотни белорусов открыли для себя такой способ заработка, как вывоз бензина с последующей перепродажей в странах Прибалтики и Польше, границу тут же прикрыли. Теперь выезжать в Евросоюз можно не чаще одного раза в неделю.

В преддверии очередных выборов государственным предприятиям, которых в Белоруссии большинство, запретили увольнять рабочих по собственному желанию – недовольным угрожают увольнением по статье. По всей видимости, Лукашенко является страстным поклонником Франца Кафки, если твердо усвоил максиму пражского бюрократа: «Цепи человечества сделаны из бумаги».

Около 400 тысяч белорусов не могут покинуть страну легально. В списке невыездных, помимо подлежащих воинскому призыву, должников, алиментщиков, выпускников вузов, значатся также белорусские оппозиционеры, к которым относятся все граждане, когда-либо осужденные по административным или уголовным статьям за участие в массовых акциях протеста. Не отпускают из страны и молодых людей, которые жаждут отправиться на ПМЖ за границу, даже не имея никаких обязательств перед государством. Но, как известно, человек обречен на свободу, вот почему белорусы находят лазейки в законе и границах и прощаются со своей родиной.

Но если спросить меня, стоит жить в Белоруссии или нет, я, конечно, отвечу «Да!» и назову сразу несколько причин. Посудите сами: в Белоруссии один из самых низких показателей преступности в мире. Оно и не удивительно: на 100 тысяч человек здесь приходится 1442 милиционера, в то время как в среднем по миру – всего 300. Здесь нет национальных и межрасовых конфликтов, хотя граница с Россией открыта. В стране нет ядерного оружия, зато есть социальное молоко. Ни один захватчик не смог победить Белоруссию, ведь партизанщина – это не только зрелищно, но и действенно. Глобализация обошла Белоруссию стороной, и любой человек по-прежнему может найти себе работу. В Белоруссии раз в пять лет есть оппозиция, а всех политзаключенных рано или поздно отпускают. Белорусы отмечают огромное количество праздников – даже больше, чем в России. И, наконец, в Белоруссии говорят по-русски. «Да, счастье найдено нами», – скажет любой настоящий «тутэйшы» и моргнет.

Вот и я моргнул, когда Иван Денисович похлопал по плечу и сказал:

– Бонжур, епта! Просыпайся, приехали, вот наша гостиница. Я жрать хочу. Ты угощаешь.

Сказано – сделано: поселились в нумера и отправились на прогулку по Минску.

* * *

– Маргарита, я старый солдат и не знаю слов любви, но когда я впервые увидел вас, Маргарита, я почувствовал себя художником, обязанным запечатлеть вашу красоту. Музыкантом, взявшим гитару в руки с единственной целью – посвятить вам серенаду! – Иван Денисович флиртует с девушкой с ярко-соломенными волосами, хорохорится, то и дело поправляя волосы ладонью, а я курю и жду, когда он оступится. Джонни не разочаровывает: – Я рожден садовником, обязанным окучить ваш нежный цветок, вашу маковку! Давай выпьем сегодня вечерком?

Зрачки девушки становятся как чайные блюдца с чифирными разводами, она отталкивает Ивана Денисовича и бросается в переулок.

– Ее пальцы пахнут фиалками! Фиалками, Милорад! – глаза Ивана Денисовича блестят, и он опускает голову. – Что за страна – Беларусь? Что за страна?! Куда ни посмотри – красотка и красавица, и я готов целовать песок и даже брусчатку, по которой они ходили!

– Ну, а я что говорил? Беларусь – огромная киноплощадка, и вполне естественно, что на роль утверждают только самых красивых актрис.

– И почему я такой невезучий? «Где ты, сумрачное счастье? Не поймать на мотыля…»

– Потому, Джонни, что ты погряз в собственном эгоизме – и тебе комфортно. Тебе даже доставляет удовольствие, садистское наслаждение чувствовать себя несчастным. Ты что-то строишь и намеренно рушишь, чтобы увязнуть в апатии и депрессии до чубчика волос, я потрепал его за взъерошенную, разлакированную челку. – Ладно, завязывай со спектаклем, у нас дел за гланды. Начнем с завтрака.

Проспект Независимости загружен по-московски нетерпеливыми машинами и не по-московски неторопливыми людьми: рядовой будний день.

Вспоминаю, как побывал в Минске в последний раз. Стояло раннее утро 25 марта 2017 года. Быстрым шагом с вокзала, с одним рюкзаком за плечами, дворами и переулками, выбежал на безлюдную Октябрьскую площадь. Кафе и магазины отгоняли вывесками «Зачынена» (в переводе на русский – «Закрыто»). Мимо плавно, как в замедленной съемке, проехали парни на скейтах. Мать катила коляску медленно, того и гляди – застынет и шага не сделает. Дым от сигарет застывал четким облаком в парализованном воздухе.

Мир замер на выдохе, вытесанный в граните или отлитый в чугуне – и, казалось, больше никогда не проснется. Время остановилось – то ли сегодня, то ли 10 лет назад, то ли в 1994 году. Ничто не предвещало «Дзень Волi» – непризнанный день независимости, отмечаемый 25 марта, в годовщину объявления независимости Беларусской Народной Республики в 1918 году.

Глядя на пустую площадь, с трудом представил, как через пару часов здесь и дальше по проспекту Независимости пройдут массовые задержания и жестокие избиения без прелюдий, предупреждений и объяснений. Я курил и перебирал в памяти все, что связано с Площадью. Хорошо запомнил март 2006 года. Мне только исполнилось 17 лет. 19 марта, в день объявления результатов президентских выборов, я и еще десяток одноклассников по Лицею высыпали на улицу, требуя одного – свободы. Чего еще требовать молодежи, которую целенаправленно лишают будущего и расценивают как дойную корову?

Безработица в 2006 году невысокая, с погрешностью на ноль, доллар еще не стоит 30 российских рублей, обязательного распределения в университетах не ввели, не приняли и декрета о тунеядстве. Все это появится позже. Мы с одноклассниками распеваем песни NRM – «Незалежнай Рэспублiкi Мроя», пьем чай из термоса и нервно шутим, размахиваем бел-чырвона-белымi флагами. Митинг заканчивается, мы расходимся домой, счастливо миновав задержания. С автозаками мы познакомимся позже, в 2010 году.

25 марта 2017 года, 10:00. Зыбицкая улица. Пешком добрался до гостиницы «Беларусь», где дожидалась коллега со звонким именем Тася. Мы вызвали такси и поехали на встречу с российскими журналистами: с фотографами AFP Васей и Андреем я познакомился во время сирийской командировки в мае 2016 года, накануне знаменательного концерта Сергея Ролдугина в Пальмире. С Зоей, женой Андрея, – в августе в Риге, на запрещенном ныне в России фестивале «Кубана». Спецкора «Ъ» Илью вижу впервые.

Договорились, что встретимся у «Академии наук», где назначено место сбора марша «Дзень Волi». Фотографы отправились на прогулку по Минску, я с Тасей – в Лицей. На кафедре истории и общественных наук застал преподавателей, которых знаю двенадцатый год. Состав кафедры обновился по минимуму, хотя директор сменился дважды.

– Что нового? – спрашиваю.

– Вот иву новую посадили, – улыбнулась Татьяна. – Старая повалилась, совсем тяжелая и старая стала.

Учителя – матери, а потому на улицу не выйдут. И правильно: возделывай свой сад и начинай перемены с малого, а протест оставь молодым и тем, кто твердо стоит на ногах. Обсудили события в России, прагматичную беларусскую молодежь, которая «совсем другая, чем вы были», субботники и родительские собрания, по удивительному совпадению назначенные в обязательном порядке на 25 число.

О «Дне Волi» не обмолвились ни словом. Напоследок учителя пожелали удачи и попросили «беречь себя».

Вместе с Тасей вышли на проспект и сели пообедать в ресторане «Свои» в двух шагах от Площади. За окном завьюжило: крупные хлопья снега щедро засыпали лавки и обволокли белым саваном фонарные столбы. Природа будто настойчиво нашептывала: «Сегодня заметут всех». Не солгала.

Официанты и посетители ресторана живо обсуждали последние новости. Парень с трехдневной щетиной пересказал мужчине лет 45-ти, играющему в World of Tanks: «Три станции метро закрыли на выход: «Парк Челюскинцев», «Академия наук» и “Площадь Якуба Коласа”». Еще через минуту: «Проспект перекрыли полностью».

Следом: «К правозащитникам «Весны» с обыском едут». В Минске начали глушить связь, отключили интернет.

Мы попросили официанта вызвать такси, парень подорвался: «Какой адрес?» Тася отвечает: «Нам туда». Он одобрительно кивает. Через минуту подъезжает машина. Бармен и официант, провожая к выходу, участливо помахали руками и с сочувствием попросили: «Возвращайтесь целыми».

Нервный таксист, у которого глаза горели «коктейлями Молотова», без прелюдий перешел к сути:

– Ну что, вам в самое пекло? Не доедем!

– Тогда к «Спортмастеру», неподалеку от Академии наук. Знаешь, где?

– О, да, знаю! Я двадцать лет за баранкой, – сказал водитель, выворачивая руль налево по параллельной улице. ДПСник, перекрывший дорогу, взмахнул жезлом, и машины разбились на два потока. Таксист процедил: – Как же Лука достал!

– А ты сам что думаешь?

– Эх, малята, я помню первые «Днi Волi» в 1990-е годы, я сам ходил, вы не подумайте! Помню, когда 50 тысяч работяг, оставшись без работы и денег, с арматурой штурмовали здание правительства и готовы были порвать любого… А сейчас? Митинги ничего не изменят. Изменит только Путин. Я его не люблю, но уважаю. Так вот, Путин «черную метку» Лукашенко выписал. И если здесь что-то и произойдет, только потому, что Россия захочет. Я ненавижу Лукашенко. Мой сын-программист ненавидит Лукашенко. И я хочу, чтобы Беларусь осталась такой же чистой, как сейчас, но без этого упыря. Вот что я хочу. Ну что, удачи вам! И берегите себя.

Водитель ошибся: даже с «черной меткой» Путина президент Лукашенко усидел на посту еще на три года, а там… Такси остановилось у магазина, у входа скучал Святогор – старый друг, которого не видел 10 лет. Те же десять лет назад на площади были Святогор и Клим, Егор и Аляксей, Пятро и Оля. Где они теперь?

В Лицее Аляксей отказывался учить русский язык и сдавал сочинения по Пушкину и Куприну, не написав ни буквы. Он с нескрываемым высокомерием говорил по-беларусски, купил для телефона чехол с «Погоней» и носил красно-белый шарф. Закончил Лицей, устроился в сетевой магазин сотовых телефонов, женился и переехал в областной городок. Когда родилась дочь, оппозиционный флер сдуло, и герб «Погони» отправился в урну. Когда родилась вторая, Аляксей напрочь позабыл беларусский язык. Когда повысили до регионального менеджера, Аляксей стал просто Лешей, а ведь десять лет назад он громче всех распевал песни на беларусском языке, а сегодня на митинг не вышел.

Не вышел и Пятро. Он знал историю Беларуси лучше меня, да и по беларусской литературе получал оценки выше. Но затем подался в городскую администрацию: однокашник придумал хитрый план внедриться и развалить Систему изнутри, как когда-то рухнул Советский Союз. Даст бог, получится.

Оля тоже не вышла – свой день она распланировала загодя и от встречи со мной отказалась. Теперь ее куда больше волнуют чужие страны, чем своя собственная. И ощущает она себя гражданкой мира, а не Беларуси. Это хорошая новость. Для Оли. Плохая для страны.

Зато Клим, легендарный Клим снова на проспекте. В Лицее он занимался боксом, потому вел себя резко и самоуверенно. Теперь в движениях появилась вальяжность и спокойствие. А вот оппозиционный запал не затух.

Мы отправились в сторону Академии наук. Кордоны милиции перекрыли переулки, людей с оппозиционной символикой вязали здесь же, без разговоров и сантиментов. Горожан, пытающихся пройти внутренними дворами, отлавливали цепями и отводили в автозаки, заломив руки за спиной. Меня тоже попытались повязать.

Выручила три года как просроченная журналистская корочка.

Толпа, лишившись заводил, рассыпалась на маленькие группки.

Всех лидеров протеста арестовали загодя: кого-то сняли с поезда, кого-то задержали поутру в квартире. Люди растерянно спорили, что делать дальше. Спонтанно выскочило решение идти на Октябрьскую площадь – к «нулевому километру» Беларуси и месту, где когда-то стоял палаточный лагерь оппозиции, недовольной исходом выборов 2010 года.

Нас догнал друг Святогора – Дима, запыхавшийся, с подтеком на щеке от резиновой дубинки. Когда-то он владел двумя магазинами в Минске, пока в 2014 году не приключился валютный кризис – и Диме пришлось сменить прилавок на баранку автомобиля:

он устроился таксистом. Диму в автопарке невзлюбили за оппозиционные анекдоты, а бел-чырвона-белый стикер «Погони» на заднем стекле регулярно оборачивался штрафами и выговорами на работе.

Люди, прибывая из переулков, растянулись в длинную колонну. Я обернулся к пожилой женщине под зонтиком. Она шагала вместе с дочерью – женщиной чуть старше меня.

– Зачем вышли сегодня?

На чистейшем, интеллигентно-выверенном русском языке женщина ответила:

– Мы каждый год выходим. А сегодня здесь, потому что невыносимо. Утомил окончательно. Нельзя больше терпеть.

Толпа вырулила на площадь Якуба Коласа и оказалась между молотом и наковальней: с одной стороны – бойцы внутренних войск с металлическими щитами, с другой – ОМОНовцы. По центру припарковались автобусы с «космонавтами», в руках у них только дубинки. «Космонавты» сорвались с изготовки и замесили всех, кто попался под руку: около сотни человек затолкали в воронки. Следом за побоями последовала акция устрашения: на дорогу вырулила колонна из двух десятков забитых под завязку автозаков, бронемашины, следом – автобусы с курсантами и действующими милиционерами.

Под недовольный гул автомобилистов и крики «Ганьба!» («Позор!»), улюлюканье и саркастичные аплодисменты горожан колонна умчалась в сторону площади Победы.

К памятнику Коласу вырвались несколько тысяч манифестантов, которых еще не успели задержать. Густая шеренга выстроилась на левом тротуаре, мы шагали в параллель по правой стороне. Из дворов постоянно выныривали новые демонстранты, не успевшие к Академии наук. Вдоль проспекта, на крыльцах жилых домов и магазинов, застыли несколько сот человек, выкрикивая «Жыве Беларусь!» и аплодируя демонстрантам. Стоило показаться автозаку – зрители ныряли в двери, чтобы снова высыпать на улицу любопытными, сочувствующими, но несмелыми наблюдателями.

Демонстранты терпеливо двинулись дальше. Через минуту на противоположной стороне остановился десяток автозаков, и милиция набросилась на всех без разбора и переговоров. В воронках оказались еще полторы сотни человек.

Дойти до площади стало делом принципа для всех еще не задержанных. Мы молча шагали к финальной точке назначения. На площади Победы полумесяцем выстроился десяток автобусов, омоновцы периодически выхватывали из проходящей толпы горожан с оппозиционной символикой и отбегали в строй. Древки флагов ломали – ногами и о протестующих, а людей заталкивали в автозаки дубинками и пинками. Сзади слышу пожилой голос с характерным беларусским акцентом: «Когда ж он сдохнет, тварь».

Наша колонна добралась до моста неподалеку от Цирка. Проспект перегородила шеренга внутренних войск, силовики с мегафонами настойчиво требовали разойтись и «не нарушать порядок». Митингующие свернули с проспекта и врассыпную кинулись через парк. Навстречу бежала группа из десятка парней быдляцкого вида в спортивной одежде – милиционеры в штатском и студенты физкультурных университетов. Сегодня, в «Дзень Волi», они развлекались тем, что отлавливали по дворам одиноких оппозиционеров и избивали. Тихари смотрят оценивающе, но нападать не рискуют: вдесятером на одного они горазды драться, а 10 на 10 – уже не рискнут. После Клим скажет: «Такое впечатление, что быдло с последней парты средней школы номер 17, которое не могло найти Россию на карте мира, не говоря уже о Беларуси, всегда будет пиздить меня и друзей».

Подошли к Октябрьской площади с внутренней стороны. Во дворе наткнулись на 20 автобусов с совсем молоденькими курсантами – резерв на случай, если вдруг что-то пойдет не так. Сегодня им повезло: дебюта не состоялось. Но у курсантов еще появится шанс, будьте уверены.

На площадь добрались около двухсот человек, мимо продолжали колесить автозаки и милицейские машины с включенными на полную громкость сиренами. Мы столкнулись с небольшой группой ровесников, добравшихся с другой стороны проспекта.

– Я учитель, мне по распределению еще год в молодеченской школе преподавать. Я музыке учу, – сказала улыбчивая девушка в вязаной шапочке. На морозе глаза заслезились и нос потек. – А еще сегодня запись в студии. Вот видишь, Марина, потому нас и не задержали! Как знали, что у нас запись!

Ее подруга – девушка в тонкой весенней курточке – убрала прядь мокрых волос с лица.

– А я полгода не могла найти работу. В итоге открыла маленькую фирму. Но у людей денег совсем нет – закрывать компанию придется, – она вытерла нос и щеку – то ли от снега, то ли от слез. Слева курил парень в теплой куртке и шапке, из-под которой выглядывают кудри.

– А ты откуда?

– Я из Франции. Уже год живу здесь, – сказал он с легким акцентом.

– И как? После сегодняшних событий нет желания вернуться на родину?

Иностранец улыбается.

– Нет. Это же не вечно. А ты кто?

И тут я завис. На выручку поспешила группа «Ночные грузчики».

 
Кто я? Кожаный пакет с кровью?
На нитках нервов костяная марионетка?
Слизкий процессор в черепной коробке,
Гулкий моторчик в грудной клетке?
Я надеюсь, что все-таки нечто больше,
Я всю жизнь положу на поиски.
Знаю, ждут меня разочарование и боль,
Но я сожму волю в тиски.
«Fight for the future» – вышито на кепке брата,
«Печаль будет длиться вечно» – переводит он надпись.
Я смеюсь над ним, хотя смысл в общем-то одинаков.
Я не хочу в рай, пока не разберусь с адом.
 

* * *

Безусловно, ничего подобного никогда не происходило. Как вы уже знаете, Беларуси не существует, и все описанное выше – всего лишь съемки фильма, заказанного кремлевской администрацией в целях устрашения российской оппозиции. Чтоб неповадно было.

Вы, правда, поверите ненадежным рассказчикам, будто милиция и ОМОН могут избить сограждан во время мирного шествия, сломать человеку ногу за бело-красно-белый шарф, натравить гопников на девочек в вязаных шапочках? Я даже представить себе подобное не могу!

Вместе с Джонни зашли в ресторан «Свои» на проспекте Независимости – тот самый, откуда три года назад уехали на митинг с Тасей.

Бармен, высокий парень с прической под «Острые козырьки», легко узнал меня и, будто свиделись вчера, спросил: «Тыквенный суп, драники и коктейль, верно?» – «Нет, – отвечаю, – сегодня я с гостем. Суп и драники – дважды, а сверху – сет ваших фирменных настоек». – «Отличный выбор!» – ответил парень и скрылся на кухне.

Мы уселись завтракать в дальнем зале с приглушенным светом, украшенном рамами без картин. Через полчаса, на крейсерском ходу вращая длинными руками, нагрянул Аляксандр Iванавiч. Столики в заведении застучали четверкой дубовых ножек, стопки затанцевали, посетители расступились, уступая дорогу земляку.

– Здорово, алкаш! – он рухнул на стул, и стул затрещал.

– Прывiтанне, малыш!

Выпили за встречу и тренера, разговорились, и я не заметил, как Джонни пропал из-за столика. Через полчаса, оплатив счет и собрав вещи, огляделся. Иван Денисович сидел за столиком у окна и флиртовал с двумя брюнетками. Девушка с пухлыми губами и быстрыми, как молния, глазами окатила Джонни стаканом воды, и мы отправились на кладбище, к Тамаре Михайловне.