Текст книги "Клуб 28, или Ненадежные рассказчики"

Я скривился:

– Боюсь, что мы уползем из Москвы на коленях, «держась руками за горящие стены».

– Да не бойся, – Артур Викторович ударил по плечу. – Найдем лазейку. Или уедем.

В Гусятниковом переулке наткнулись на многочисленные заборы, огораживающие территорию не только вокруг малоэтажных домов старинной застройки, но даже возле подъездов. Вспомнил, как ровно год назад члены достопочтимого «Клуба 28» отправились на прогулку по золотой миле московского конструктивизма в Лефортовском районе. В программе значились «Гараж Госплана» (построен в виде автофары), «Дангауэровка», корпус «Е» МЭИ и другие объекты. И всю прогулку меня донимало гнетущее чувство, растущее подспудно. «Заборы! Везде заборы!» – понял я, наконец: заборы сплошные и решетчатые, заборы с колючей проволокой, под напряжением и без, заборы на голову выше тебя – и на три головы. После минутного обсуждения участники «Клуба» сошлись на том, что национальная идея России – не патриотизм, православие, коррупция, самодержавие или народность, а заборы. Вся жизнь в России проходит от забора, роль которого выполняют стенки колыбели и угол для наказания, до забора кладбищенской оградки. Артур Викторович вытащил меня из воспоминаний и перевел тему разговора:

– Милорад, как ты в Минск скатался?

– Да как скатался? – пожал плечами. – Ужасно. И замечательно. Ужасно замечательно, вот как. Понял, что ничего не хочу больше, а в Минск – хочу. Гори оно синем пламенем: кибервойска в международно-правовых конфликтах, защита высоконагруженных каналов связи средствами криптографической защиты информации, производство процессоров нового поколения с открытой архитектурой – в пизду. Все в пизду, потому что людям нахуй ничего не нужно: они все что угодно испоганят и разрушат, везде все возможные ошибки наделают.

– Ты сейчас про родителей Бороды? – со злой улыбкой перебил Антось. Подтрунивать в «Клубе» – признак хорошего тона, но чем дальше, тем более жестокими становятся наши шутки.

– Да иди ты в пень, Антось! – я сплюнул. – Вот погляди на коронавирус: как быстро все расчеловечилось, рассыпалось? Месяца не прошло! Вспомни российские новости: вначале посмеивались с наглой полурасистской рожей – говорили, вирус только азиатов заражает; потом хихикали и приговаривали – мол, одни пенсионеры умирают, но так им и надо: зачем отягощать Пенсионный фонд, зачем в государственных больницах время и силы тратить? Потом ржали в голос над итальянцами и американцами – типа, паникеры, идиоты с кривыми руками, ничего сделать не могут, ни к чему не готовы. А вот теперь не до смеха, так ведь?

– Вот теперь совсем не до смеха, – согласился Артур Викторович. Мы заняли лавку во внутреннем дворике посольства Швейцарии – том самом, где смоленчанин впервые продегустировал кальвадос с приятными последствиями для воспоминаний и катастрофическими – для желудка.

– Из коронавирусного кризиса мы никогда не выйдем прежними, – Антось уселся на лавку и открыл нарезку колбасы, пачку картофельных чипсов, а нам протянул по бутылке пива из общего рюкзака. – У людей нет сбережений, чтобы долго дома отсиживаться, а у государства нет ресурсов поддержать их финансово или просто вылечить. Сколько москвичей заболеют? Сколько компаний закроются? Сколько людей, оставшись без работы, пойдут грабить и убивать? Мы наблюдаем закат прежней России.

Земляк показал куда-то в сторону, рассыпав горсть чипсов, – тут же подлетели воробьи и склевали крошки. Я огляделся: на детской площадке в 40 метрах от лавки резвились дети, а матери, оперевшись на коляски, обсуждали грядущую самоизоляцию. Одна из них покуривала в рукав. Разумеется, никто из родительниц не надела ни маски, ни перчаток. Мимо прошагала пара пенсионеров с палками для скандинавской ходьбы, присела на лавку и перекинулась парой слов с Мариванной из соседнего подъезда. Мариванна выгуливала внука и собаку: собака и внук вместе копались в грязи за лавкой.

– Так что решил? – мои размышления снова прервал Артур Викторович. – Кибербезопасность – до свидания, а дальше?..

– Врачей миру не хватает, вот что! – я выбросил пустую бутылку пива и открыл новую. – В Минске заехал в Академию управления при президенте, потому что надумал поступить в аспирантуру.

К счастью, Антось вовремя отговорил, и я решил стать врачом, а точнее, полевым хирургом – и привет Сирийский Курдистан, привет Рожава! Я уже побеседовал с профессорами Медицинской академии Беларуси: они пообещали принять на высшие курсы.

– Каким врачом, каким хирургом? – земляк скептически рассмеялся. – У тебя руки трясутся! Ты как скальпель держать будешь?

– Это от нервов, все от нервов! Но вот если выпить, то не трясутся, – я вытянул ладони, демонстрируя спокойствие. – Вот и буду: пить – и резать, резать – и пить!

– Ты в хирурги или в маньяки собрался?

– Какие маньяки, Антось? Ты сам знаешь, я в университете по криминологии загонялся и полжизни мечтал ловить этих самых маньяков: флегматично осматривать места преступлений, хладнокровно классифицировать жертв, невозмутимо выслеживать серийных убийц и педофилов по немногочисленным уликам, тихо, мирно преследовать преступников по гаражам и переулкам, бесстрастно пиздить при задержании, кротко и уравновешенно допрашивать, благодушно и холодно пытать, сдержанно оппонировать на судебных процессах, чтобы, в конце концов, насладиться идиллическим видом на тюремной могиле с коротким номером. Но ты, Антось, знаешь зарплаты следователей в России?

– 80 тысяч рублей?

– Ха! Раздели на два, если речь идет о России, и на четыре, если мы Беларусь вспомним.

– Может, тебе в форензики пойти?

– Ты откуда такие ругательства знаешь, Борода?

– Как – откуда? Ты сам и рассказал.

И тут я задумался: действительно, а почему бы не стать форензиком – цифровым криминалистом, расследующим преступления в сфере информационных технологий? Мысль увлекла: а что, если соединить криминологию и форензику и, например, создать программу, позволяющий вычислять маньяков во время или даже до совершения преступления? Задача несложная: для начала необходимо выкачать весь массив поисковых запросов в браузере и составить список сетевых приложений, установленных на смартфоны и компьютеры уже пойманных преступников, затем проанализировать с привлечением нейронных сетей. Тогда мы сможем разработать расширение под браузер, например, Google, и операционную систему, например, Windows, внедрить их в программы – и ежедневно получать отчеты, сигнализирующие о потенциальной угрозе со стороны человека. А если добавить скрипт, анализирующий фото и видео с компьютеров, то мы в режиме реального времени сможем отслеживать педофилов. А потом, после Google и Windows, стоит связаться с производителями других браузеров и операционных систем, и… В ребро прилетел удар от Антося:

– …Милорад, нам всем – и Марине, и Бороде, и мне – хочется спросить, как Шершеневич: «Кто стреножит вам сердце в груди, створки губ кто свинтит навечно?».

– Вы о чем? – я стушевался, напрочь упустив нить разговора.

– Так, беларусам больше не наливать, – отрезал гомельчанин.

Участники «Клуба 28» и приглашенная делегат нарезались пивом засветло и вызвали такси. Артур Викторович и его возлюбленная отправились на север, на Петрозаводскую улицу, а мы с Антосем – на юг, в сторону метро «Авиамоторная» и «Нахимовский проспект». К обоюдному удивлению, в автомобиле «Ситимобил» нас ожидала женщина-таксист. Падая на заднее сидение, я выпалил:

– «Дорогая, этот блеск для губ тебе к лицу. Пристегнись покрепче – мы летим навстречу пиздецу».

– Снова из песни Шнурова? – с ухмылкой спросил земляк.

– Нет, на этот раз из меня.

– Ты умеешь лучше, причем – без мата, – Антось уложил наушники в рюкзак. – Что думаешь по поводу особы Артура? Надолго они вместе?

– Знаешь, однажды то ли Стэнфордский, то ли Новосибирский университет задался вопросом: «Что препятствует долгой счастливой жизни молодоженов?» и провел исследование страниц респондентов в фейсбуке. Выяснилось: чем больше общих друзей у мужа и жены, тем короче брак. И сегодня меня радует вывод ученых, погляди сам, – я начал загибать пальцы, – Артур Викторович и Марина познакомились по Сети, а не на вечеринке знакомых. Они слушают разную музыку и приглашают друг друга на концерты новых исполнителей. Они работают в разных сферах и не пересекаются на общих выставках и конференциях. Наконец, они из разных городов, из Смоленска и Москвы. Так что я верю в счастье Артура Викторовича и Марины.

– Любопытно, – Антось Уладзiмiравiч откинул голову на кресло. – А я вот что думаю. С пару лет назад где-то на просторах интернета вычитал: Джон Леннон – тот самый Джон Леннон из «битловского» квартета, тот самый Джон, что написал песню «All You Need Is Love», – он бил обеих своих жен, изменял им, а еще отказался от собственного ребенка, да и вообще вел себя в общении с женщинами, да и мужчинами тоже, самодовольно и весьма неприятно. А вот Трент Резнор – твой обожаемый Трент Резнор из Nine Inch Nails, бывший наркоман, нынешний лауреат «Оскара» и «Золотого глобуса», – женился 12 лет назад, воспитал пятерых детей, перенес запись альбома и почти отказался от гастролей, лишь бы проводить с семьей больше времени. А еще он написал песню «Love Is Not Enough». Какие разные судьбы, какие разные характеры, какие разные идеалы, при том, что оба в музыкальной индустрии, но одного считают паинькой и романтиком (это я про Леннона), а другого скандалистом, хулиганом и бунтарем (это уже про Резнора). И меня радует, что Борода с Резнором похожи. Помнишь, сколько раз он повторял: «Любовь всегда результат отношений, но никогда – начало…».

– «…А ты, ты ранила меня в самое сердце – в мое мурчало!» Тут ты прав.

Конечно, на этих словах Антось цинично – как и подобает друзьям, знающим друг друга слишком давно, – положил свою ладонь мне на колено, поставив обоих в неудобное положение. Таксистка обернулась и поглядела испуганным, читаемо гомофобным взглядом, а я рассудительно прикусил язык, пресекая любые оправдания со своей стороны, ведь и так сложилась довольно двусмысленная ситуация, а любые разъяснения только ухудшают подобные диспозиции.

Голова водителя вернулась в исходное положение, и я уставился в окно. Циркулярка солнца перерезала Москве горло, разлив кровь на пыльные крыши. Металлические листы разожглись погребальными свечами. Поверх домов, в розовом небе, подернутом рваными облаками, спешил самолет с надписью МЧС – надеюсь, что в Австралию. Я рассмеялся, но не перезвонил Ивану Денисовичу, чтобы не разрушить хрупкую, но такую возможную иллюзию счастья.

Глава 27
Ворованный воздух, или мамонты на футбольном поле

Один. Москву накрыла грусть: не Клуб у нас, а сплошной разброд, и каждый поодиночке ютится в панельных гробиках. А на улице – полнотелая весна: деревья в зеленом камуфляже, птицы сплетничают, асфальт высох и смотрит оспинами, доставшимися от зимы. Из футбольной коробки, где каждое утро дворники отбивают штанги ворот, не доносится ни звука.

Два.

Мимо проходит девушка с собакой, шарахается в сторону, на девушке и собаке – медицинские маски. Приспустив такую же, на входе в алкогольный маркет курит знакомый продавец, завидев меня, кивает. В это непростое коронавирусное время стоит вспомнить коммунистические корни: красный галстук, значок с Лениным и бесконтактное приветствие – пионерский салют. Текст приветствия, разумеется, придется осовременить: «Будь здоров!» – «Всегда здоров!». «Опробую на Антосе», – думаю я и тоже закуриваю.

Три.

Мусорный контейнер у автодороги забит с горкой, и мешки с отходами, порванные и влажные, рассыпались на пешеходную дорожку. Мимо проезжает сотрудник «Яндекс. Еда» на велосипеде с желтым боксом за плечами, следом трусит старичок с пуделем на поводке.

Четыре.

Джинсы неприятно жмут в талии, я морщусь. Находясь на карантине, стоит регулярно взвешиваться и время от времени примерять джинсы: домашние штаны коварны. Оглядываю прохожих: находясь на самоизоляции, многие перестали следить за собой. Усы топорщатся, волосы сальные, пивные животы, – кошмар, а про мужчин себя, например, – я лучше промолчу. Рядом тормозит такси.

– А вы оформили на сайте государственных услуг QR-код для выхода из дома? – спрашивает таксист с узнаваемым вятским оканьем. На лице – маска, в салоне машины на заднем сидении – инструкция по поведению в Москве на время коронавируса.

– Нет у меня QR-кода, потому что регистрации нет. Я беларус, а прописку сейчас не оформишь: все центры по социальным вопросам закрыты, работает один на всю Москву, и очереди там, как до Владивостока. И вот скажи мне: становиться в толпу, чтобы заразиться? Я болеть не хочу, потому пережду эпидемию, а уж после оформлю и регистрацию, и прописку.

Таксист жадно облизывает губы, ожидая выгодного коммерческого предложения.

– Давай так: ты довезешь меня по нужному адресу, – я чаевых хороших накину сверху. Договорились? – спрашиваю, и таксист улыбается так гадко, что видно сквозь затылок, нагло вздыхает, как торгуются продавцы на рынке, угрожает вызвать полицию и сдать нарушителя на поруки, а после – наигранно, деревянно – соглашается, довольный собственным спектаклем.

Вспоминаю, с каким наслаждением прочитал в детстве роман «Продавец воздуха» Александра Беляева. Понимаю, что штрафы за нарушение самоизоляции – это и есть налог на воздух, придуманный в кремлевских кабинетах: вышел воздухом подышать – заплати, а если пропуск оформишь – дыши не чаще двух раз в месяц, иначе снова – бан и штраф. Я морщусь и спрашиваю:

– Только у меня один вопрос: у тебя сдача с тысячи будет?

– А эта, так-то, на «Сбербанк. Онлайн» перевести можно.

– Я быдло беларусское, телефон у меня кнопочный, нетусь «Сбербанка. Онлайн», – лгу в ответ, на сей раз довольный своим выступлением. Дождется он у меня щедрых чаевых, как же! Докину сотню – полторы, и хватит с него, умника. – Нетусь? Тогда вот здесь, у дома, встань ровно, а я деньги разменяю.

Пять.

Выхожу из машины и бегу в магазин. В алкомаркете разгружают новую поставку алкоголя: торговые ряды за прошлые три дня вычистили наполовину, сигареты моей марки в дефиците – пришлось взять пачку с желтым фильтром. В лавке я постоянный клиент: уже и не помню, когда в последний раз ходил в супермаркет через дорогу.

Да что я, не каждый скажет, какой сегодня день карантина, – многие спились со счета.

Таксист слушает радио с шансон-хитами, успев выкурить дешевую папиросу с донским табаком. Поездка предстоит насыщенной: вятич истосковался по общению:

– В Москве такой жах, такой кипиш перед карантином начался мама дорогая! Вот как сейчас помню: конец марта – так вся столица гуляла, только успевай подбирать да развозить, да ладно бы одного пассажира – вчетвером, впятером усаживались – и давай по Москве кататься. Из бара – в бар, из бара – в бар! Золотые дни! Месячную кассу за день делал! А что теперь? Заказы упали втрое, а то и вчетверо, так-то!

Шесть. Семь.

Отъехали от дома на 500 метров. Адреналин зашкаливает: чувствую, как шея вспотела, и уши запунцовели. По улицам на самокатах, велосипедах, пешком спешат курьеры в желтых и зеленых корпоративных куртках. На двери кафе и ресторанов приклеены распечатанные на принтере объявления о временном закрытии. Строительные магазины, дешевые лавки с синтетическим трикотажем и мастерские по ремонту обуви и ключей закрыты наглухо. Водитель продолжает радиоэфир:

– Я теперь только врачей развожу, так-то! На днях медсестру из инфекционки подвозил, так она рассказала, что в больничных коридорах очереди из каталок с пассажирами на тот свет. Очереди! Вот она, медсестра, отсыпаться не успевает: сутками работает, весь день в защитном костюме, в маске, в очках – и ни поесть, ни воды попить. С утра да на ночь по два литра выпивает – и каждое утро с опухшим лицом, вот прям как у вас!

Восемь. Девять.

Дороги на девять десятых забиты такси и каршерингами. На привычных, давно облюбованных местах напрочь исчезли посты дорожных инспекторов. Рекламные щиты рядом с трассами сплошь предлагают услуги провайдеров и мобильной связи, подписки на интернет-кинотеатры и видеосервисы. В нашем глобальном мире все взаимосвязано, и если в Китае чихнул ребенок, то в России охнул нефтяник и заплакал ресторатор, зато айтишники и владельцы супермаркетов довольно потирают руки. Уроженец Кировской губернии не унимается:

– Вот в Германии сейчас совсем по-другому, совсем иначе. Так-то у меня квартира в Берлине, а такси – это временно. Вот помню, как сидел на мансарде под крышей: барбекю жарил, пиво, само собой, и там дроны по воздуху летают с громкоговорителями, предупреждают, чтоб на улицу ни ногой, и улицы шампунями моют, и штрафы каждому, кто на улицу нос покажет, так-то!

Если бы! В США за время карантина раздали гражданам и бизнесу триллион долларов, в ЕС – 700 миллиардов, а в России собрали 1 млрд рублей штрафов за нарушение самоизоляции. Но власти винить не в чем: экономика России показала «негативный рост», как принято говорить в государственных СМИ. С началом эпидемии доллар немного вырос – с 65 до 81 рубля, а потом резко обвалился до 79,18 копеек, выпадение бюджета приходится компенсировать. Почему вместе с другими поправками в новой Конституции России не прописали обязательный и неизменный курс доллара? Недоумеваю. Или, наоборот, прописали, а я не заметил: в год 75-летия Победы в Великой Отечественной войне и доллар должен стоить по 75 рублей?

Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать.

Столб на крутой эстакаде, ведущей вправо, нагло облюбовала ворона, разучившаяся бояться автомобильных клаксонов и мощных двигателей грузовиков и внедорожников. Она поглядывает на дорогу лениво, покаркивает и терпеливо дожидается аварии, количество которых упало в столице в 100 раз. Таксист умиляется:

– Москва теперь вот прям как перед войной: все разбежались, так-то! Вот как перед нашествием французов, только спалить Москву осталось, ха-ха! Я вот по «Рен-ТВ» передачу видел интересную, про Наполеона. Вот почему все думают, что Наполеон такой крутой полководец? Ему же во всех городах ключи выносили, мэры и градоначальники на поклон выходили лично. А в России не вынесли.

И что Наполеон? Он в непонятках, естественно.

Четырнадцать.

Офисные центры стоят с выключенной подсветкой, помещения внутри обесточены – работают только пожарная система и сигнализация. Профессионально уверен, что самые экономные компании приостановили обновления операционной системы и антивирусов, попутно рассчитав стажеров и отправив в неоплачиваемый отпуск офис-менеджеров.

Пятнадцать.

По тротуарам в бизнес-квартале прогуливаются редкие пешеходы. Подспудно замечаю что-то подозрительное. Батюшки, в городе напрочь вымерли блондинки! Я не шучу: брюнетки, рыжие, шатенки есть, а блондинок – ни одной. Оно и немудрено: маникюрные и парикмахерские тоже позакрывались, и теперь в Москве к подпольным казино и борделям, игорным домам и сигарным клубам добавились подпольные фитнес-центры, салоны красоты, бассейны и бары.

Мой попутчик начитывает по шаблону:

– Так-то я раньше в городской администрации работал, я чиновник, а не абы кто! И вот помню корпоратив. Мне коллега говорит: «Ты поступил не как мужчина!» – «У чиновника нет пола», – отвечаю. Так-то я к девчонке в баре, ну или там ресторане, или еще где не подсел бы: слишком много треплется, аж голова раскалывается, но тут корпоратив… «Поступил не как мужчина?» – ну ты слышал, слышал? А с другой стороны, да что взять с женщины? Напилась она тогда, на вечерине, да наблевала на бюст президента. Вот ее и поперли, а потом и меня…

Шестнадцать.

На футбольном поле за окном заросла проплешина у одиннадцатиметровой точки. Мусорные урны рядом со спортивной площадкой вылечились от вечных наростов стеклянных бутылок и экземы сигаретных ожогов. В кои-то веки по дорожкам не семенят представители фауны здорового образа жизни, зато нездоровый представитель транспортной отрасли говорит и говорит без остановки:

– А так-то я плотник: не по профессии, а по хобби. Я вообще что угодно из дерева могу сделать!

– А интернет из дерева можешь сделать? – я взорвался: от разглагольствований таксиста голова закипела. – Какая ширина канала, так-то? А сколько можешь обслужить клиентов, так-то? А ты используешь защищенные каналы связи, так-то? А работаешь в активном или пассивном режимах, так-то?

Остаток дороги прошел в тишине. Я всучил водителю сверху таксы полторы сотни – думал, он забузит, начнет права качать, угрожать полицией, но нет – взял деньги и уехал.

Семнадцать.

Стоило закурить, как тут же объявились двое из ларца в полицейской форме, хамоватые и в предвкушении штрафа:

– Лейтенант Рогожкин. Будьте любезны, предъявите паспорт и QR-код, по которому покинули дом.

– Досмотр устроили? Вы бы лучше бабушку из подъезда вынесли, – я показал на носилки и санитаров. – Нет у меня QR-кота, есть QR-собака.

Магия, не меньше: из-за угла дома выскочил уже знакомый мне огромный черный лабрадор по кличке «Сатаненыш», тащивший на поводке хозяйку с темными волосами. От каждого прыжка собаки полицейских отбрасывало на 5, 10, 20 шагов, пока они не скрылись за гаражами. Совпало, что нам с брюнеткой и лабрадором в один подъезд. Я почувствовал некоторую признательность по отношению к барышне, невольно уберегшей от дальнейших препирательств с органами внутренних дел, и, оказавшись вместе в лифте, сказал:

– Красавица, вы помогли мне отбиться от поползновений полицейских, и я, как человек порядочный и с высокими моральными принципами, не могу не пригласить вас на небольшое застолье.

Приходите на бокал пива в 48-ю квартиру.

– Благодарю за приглашение, но прежде мне стоит обсудить приглашение с мужем, – ответила брюнетка с ядовитой улыбкой. В тот день она не заглянула, до сих пор не понимаю, почему.

Антось Уладзiмiравiч оставил открытой дверь на лестничную клетку и в квартиру: он ожидал приезда фотографа Дмитрия, Артура Викторовича, его возлюбленной Марины и никем не любимого, но всеми обожаемого меня. Земляк сидел за компьютером в большой комнате и лихорадочно барабанил по клавишам.

– Здороу, малыш. Разувайся, проходи. Пиво в холодильнике, бокалы под пиво – в морозилке, счет рядом с хлебницей, там же карандаш.

По традиции хозяин квартиры приобрел 28 бутылок пива разных марок для участников расширенного заседания «Клуба 28». На кухонном столе лежал от руки разлинованный листок бумаги с указанием бренда пенного напитка, количества приобретенных экземпляров, стоимостью продукта и фамилией участника банкета. Каждый, кто забирал пиво из холодильника, ставил галочку напротив фамилии в графе алкоголя. По окончании вечера Антось калькулировал результаты и выставлял именной счет. Я неоднократно предлагал ввести дополнительное правило: кто выпьет за вечер больше всех, может не платить (так я смог бы обнулить все счета). Мои товарищи по Клубу выступали с обратной инициативой: кто выпьет больше всех – за всех и заплатит. Благодаря беларусскому лобби мне удалось завернуть законопроект на этапе обсуждения.

Я выбрал любимый сорт «лагера», достал заледеневший стакан, поставил галочку в меню и вышел в зал заседаний.

– Представляешь, Антось, пока добрался, насчитал семнадцать карет «скорой помощи»!

– Интересное кино! Можно фильмы с торрентов не скачивать: вышел на балкон – кури да считай! К слову, про кино: я «Зеркало» Тарковского загрузил, предлагаю после футбола посмотреть.

– Спасибо, но, пожалуй, от Тарковского я откажусь. Посмотрел вчера шведский мини-сериал про хакеров. Неплохо, пусть и не «Черное зеркало».

– С финского перешел на шведское? Ах ты наш латентный скандинав. Прекрати смотреть северное кино, и так мозги набекрень, перестань тратить деньги на женщин, перестань пить. Купи квартиру!

– Да нет у меня столько денег на твою квартиру! Нету! – вознегодовал я, но приценивающе огляделся. Квартира Антося с аккуратными белыми стенами, большой кроватью в глубине комнаты и высоким шкафом по правую сторону, широкой книжной полкой на сотню томов над моей головой и компьютерным столиком напротив выглядела точно так же, как и полгода назад, но я почувствовал себя неуютно. На стене по-прежнему висел юмористический плакат с митингующими дошколятами, выполненный в традициях советских лозунгов: «Мы требуем здоровых родителей!», «Чистого воздуха и света!», «Защиты от мух!», «Акушерок, а не бабок!», «Сухих, чистых пеленок!», «Груди матери!», под книжной полкой – другой репринт: ребенок зашивает рубашку, а снизу – призыв: «Учись все делать сам!». Все на месте – белый торшер производства то ли Швеции, то ли ГДР, семь фарфоровых слоников на тумбочке, но чего-то не хватало. Я спохватился:

– Земляк, а куда Георгий Антонович запропастился?

– Эх, ты, – ответил Антось, не отрываясь от компьютера. – Я его с полгода назад в другую семью чао-чао отдал. Я же квартиру продаю, и куда собаку – с собой в Китай? Они летучих мышей едят, а собак – подавно! Да и не вывез я в одиночку: питомцу внимание требуется, а я на работе да по концертам. Ты сам представь: вот лежит Гоша один в квартире, язык о батарею чешет, скучает. В Москве даже люди в одиночестве с ума сходят, а каково животным, которым ни фильм посмотреть, ни книгу скачать, ни повеситься?

Оглядев пустую комнату, я признал – больше всего люди ненавидят то, благодаря чему живут, как земляк и его апартаменты. Посмотрев на Антося и фотографию Гоши на стене, я понял одиночество самого последнего мамонта на Земле. Каково это – идти по долине, где ты родился, где снег серебром мерцал в июле, где знакомый тебе ручей всегда молчал, где приморский ветер здоровался ледяным конфетти, – а теперь ничего, только мох, гулкая река и дождь?

Каково это, плестись по долине, где ты встретил свою любовь на пригорке, где раньше цветы не росли, куда саблезубый тигр не ступал, потому что холодно, а Солнце обходило стороной, потому что страшно, – и теперь ничего, только лаванда, кости недоеденных туш и тени, вечные тени.

Каково это, оказавшись один на один с наступающим на пятки и бьющим по лбу небытием, двигаться дальше? А если ты протрубишь, позовешь себе подобных, разорвешь пустоту ночи криком одиночества, – все, кто сбегутся, будут стая волков, подталкивающих тебя к пропасти, чтобы разорвать тушу на части, или дикие люди в грязных шкурах твоих соплеменников, выжигающих траву и деревья, чтобы выманить из леса и распять копьями, порезать на части каменными ножами и съесть, увековечив свой «подвиг» на стене пещеры?

Конечно, все обойдется: последний мамонт отобьется от охотников – растопчет ногами наглых, выпотрошит бивнями смелых, удавит хоботом отчаянных, – но что дальше? Он уйдет в неизвестность, где ни ноги, ни лапы, ни запаха, ни взгляда прошлого не ложилось, – и умрет от незаживающих ран.

– Милорад, если квартиру все-таки надумаешь покупать, то и для тебя есть вариант. Слышал, в Москве выставили на продажу 11-метровые квартиры с гордым названием «мини-студии»?

Они меньше, чем парковочное место! Прибыль превыше всего скоро гробы в аренду предложат. С 2012 года метраж самой маленькой квартиры в столице упала втрое: с 33 до 11 квадратов. Страшно представить, сколько людей в действительности живет в Москве.

– Около 30 миллионов, но это с учетом маятниковой миграции из подмосковных городов и «вахтеров», наезжающих в столицу из регионов на заработки, – отвечаю. – Социологи рассчитали, по канализации.

– Почему по канализации?

– Так надежнее. Подсчет людей по регистрации не работает из-за нелегальных мигрантов, таких, как я. Посчитать по расходу электричества не получится: жители врезаются в сети, подключаются к соседям, прокладывают кабеля к заводам – лишь бы не платить. Зато мы знаем, сколько в среднем воды в месяц человек тратит на себя. Что любопытно, «канализационные» данные подтверждаются и мобильными операторами: они посчитали количество смартфонов, подключенных к базовым станциям, сделали поправку на владельцев нескольких телефонов – и получилось около 27 миллионов человек. – Мда, вот поэтому я хочу уехать! Не нравится мне Москва, изжила себя.

– Ты думаешь, в другом месте станет лучше? Ты сам-то в это веришь?

– Я верю, что в Москве мы стали не теми, кем кажемся. Мы, все участники нашего Клуба эстетствующих алкоголиков, хотим быть настоящими. Но в мегаполисе это больно и сложно, потому что Москва не город наблюдателей, а город деятелей. Да и слишком много хуйни приключилось здесь, – Антось резко вскочил, победоносно вскинул руки и отвернулся от компьютера. – Есть! Букмекеры приняли ставку на сегодняшний матч. Еще пива принести?

Гомельчанин хитро подмигнул, а я одобрительно покачал головой. Через минуту Антось принес запечатанную банку «лагера», а я задумался и согласился с земляком: действительно, у нас в Клубе свой уклад, привычки, даже мировоззрение. Мы или скорбно молчим, или говорим только о ерунде, зато реально смотрим на себя и вещи. В хорошем смысле, мы хитрее и умнее соседей и знакомых, но ни разу не счастливее, а даже, скорее, «несравненно хуже их». Когда знакомые женились на первой встречной или выходили замуж за университетскую любовь – мы крутили пальцем у виска. Когда соседи брали ипотечные кредиты – мы посмеивались. Когда они разводились – ядовито хихикали. А когда нам стукнуло по 30, стало совсем не до смеха.

– И куда уедешь? – поинтересовался я.

– В Гомель. Поглядел на тебя, задумался и решил: пора возвращаться. Выборы скоро, вот к выборам и вернусь, а если мы снова проиграем… Если проиграем, уеду в кругосветное путешествие!

Или в Китай. Или в Киев. В общем, куда пальцем в карту ткну – туда и поеду.

«План, обреченный на поражение, – подумал я. – Шаг бесполезный, но не бессмысленный».

– Я вот удивляюсь, – Антось протянул пиво, – если в Москве от 27 до 30 миллионов человек, как же получилось, что с девушками у нас так и не срослось? Вот как ты на последнее свидание сходил?

– Какое еще свидание? – я удивился. – Все по лавочкам дома сидят, никто носа на улицу не сунет.

– Да в декабре, когда «тиндер» подключил.

– А, тогда… – задумался я. – Не очень удачно. Я признаюсь даже:

совсем неудачно. Зато познакомился с девушкой по имени Юнона. Ты представляешь, представляешь – Юнона?!

– Ну а что поделать? У меня есть знакомая с фамилией Черепкова-Настигайлова. Вот чем ей еще гордиться, кроме фамилии? Фамилией она компенсирует неудачи по жизни. А что есть у всяких Ивановых, Петровых, Васильевых? Только открывашка для пива, бас-гитара да любящее сердце.

– Вот на таких поворотах вы бы поаккуратнее, Антось Уладзiмiравiч. Наш коллега по «Клубу» Артур Викторович по фамилии, как-никак, Петров, по роду деятельности – бас-гитарист, по хобби – пивной сомелье, и теперь он обзавелся любящей спутницей!