Текст книги "Клуб 28, или Ненадежные рассказчики"

– Ей-богу, я должна сфотографироваться! Русские дети катаются на французских солдатах? Это уморительно!

Она втиснулась в качельки и широко улыбнулась. Ее сердце подтаяло, и дальнейшая прогулка стала отличным завершением встречи: мы прошли Госпитальную площадь и по Солдатской улице к Яузе. Миновали мост, собрали фотокарточки пейзажей Москвы, и через дворы, построенные в конструктивистком стиле в ранние советские годы, мимо университета и жилых зданий выплутали к Бауманской улице. На улице распогодилось, потеплело, Флора сняла пальто и взяла в руку, наотрез отказавшись отдать его мне. Она мельком взглянула на мою куртку с надписью DC и спросила:

– Сноубордист?

– Нет, – отвечаю, – герой фильма из киновселенной DC.

– И какого же?

– Вначале я думал, что герой трагедии, а теперь полагаю, что комедии. Кометрагедии, как говорят у нас, писателей.

Флора рассмеялась, затем насупилась и добавила:

– Пить хочется.

Я показал на вывеску «Пиво».

– Пиво? – она улыбнулась. – Обожаю пиво! У вас, в России, замечательное пиво! Во Франции – ужасное, отвратительное.

– Я думал, вы пьете вино…

– Я человек с французского севера, у нас пивные традиции! В Париже пиво ужасное, потому приходится добавлять в бокал немного Picon.

– Пикон?

– Горький битер, аперитив из апельсинов и карамели. На севере мы часто добавляем его в пиво!

– Никогда ничего подобного не пробовал.

– А вот стоит, – и она сощурилась. Тем временем продавщица магазина выдала пару бутылок крафтового лагера и налила литр медовухи. – А вот это пьют в наших краях, – говорю. Она попробовала и одобрительно покачала головой.

– В ваших краях – это где? Ты из Москвы?

– Нет, я из Беларуси. Это маленькая страна между Россией и Польшей, между Литвой и Украиной, – она кивнула, ожидая продолжения, а я споткнулся на слове, недоумевая, как еще описать свою родину. Сказать: «Лукашенко – последний диктатор Европы?» – совсем не лучшая реклама, но я нашелся. – Марк Шагал и Хаим Сутин. Они из наших мест.

– О, Шагал – это класс! Обожаю Шагала: то ли француз, то ли еврей – непонятно! Ты знаешь, я ведь тоже из Нормандии, а Нормандия – регион особенный, он всегда в поисках собственной идентичности. Люди, которые там живут, постоянно спрашивают: кто мы – бельгийцы, немцы, французы?

– Но ты – француженка.

– Да, я – француженка, пусть у меня есть и немецкие корни! – она рассмеялась и снова пригубила медовухи. Хмельной напиток мы приговорили на улице и через 10 минут заглянули в бургерную неподалеку от метро «Бауманская». Почти сразу подъехала знакомая Флоры. Мы проговорили пару часов о всяких милых пустяках и совсем немилых заботах, о работе и творчестве, о любви и ненависти, и чем дольше я сканировал легкие уверенные движения Флоры: то, как она отбрасывает волосы ладонью, как хмурится и смеется, как пританцовывает плечами и поет глазами – тем глубже и неизбежнее влюблялся.

«В пекло войны, которой нет, а солдаты уволились месяц назад, и вы все врете;

В гущу сражения, где воздух простужен на треть порохом, на треть потом и на треть мочей;

В водоворот кризиса, когда очереди множатся сами собой, а рынок акций пикирует истребителем;

В пучину эпидемии, у которой на лице медицинская маска, а вместо косы – шприц и катетер;

В логово пожара, который всегда рождается из пустяка, но экзаменует беспечность болезненно строго Куда угодно, здесь и сейчас, пусть холодно, но не страшно.

Навстречу мору, войне, чуме, Пойду налегке, с твоей ладонью в руке».

В тот вечер в Москве не было человека счастливее меня, но возвращаться домой я не желал – и не мог. Еще одна ночь в пустой квартире казалась невыносимым испытанием. Ад – не другие, не геенна огненная и не шкварчащие сковородки: ад – рутина, которая навсегда.

Глава 8
Тет-де-пон, или лефортовский плацдарм

Утро 15 апреля 2019 года началось с подготовки презентации и организации нескольких встреч руководства с потенциальными заказчиками. Попутно отвлекался на «телеграм».

В профильном чате «28 – пить не бросим!» кипела и булькала жизнь: Антось Уладзiмiравiч вернулся из Дагестана – хохмастый, но скупой на подробности, как человек, поймавший удачу на удочку, но страшащийся ее спугнуть. Артур Викторович укатил в командировку и высокоградусно рапортовал из Екатеринбурга:

– Пришел в кафе, выпил, заказал дранники.

– С одной «н», «граненный» ты наш, – ядовито заметил гомельчанин, и Артур поспешил исправиться:

– Гребанная жизнь.

Невзирая на извинения, мы поставили вопрос об исключении Артура Викторовича из состава «Клуба» по причине оскорбительных поползновений на шедевры устного и нематериального культурного наследия беларусского народа. В качестве наказания постановили приговорить Бороду к прохождению курсов по драниковедению в количестве 40 часов обязательных к исполнению исправительных работ.

Задержался на работе, как вдруг лента «фейсбука» ошпарила новостью из Парижа: загорелся собор Парижской Богоматери. Пламенеющее начало Страстной недели, не иначе. Еще неделю назад, после прогулки по кладбищу, я задавался вопросами:

а в Нотр-Дам-де-Пари проводят бракосочетания? Мессы читают, это я знаю точно и лично. А свадьбы? А мне придется креститься, если я попрошу ее руки? Все вопросы, как и ответы, оказались бессмысленными и сгорели фиолетовым пламенем вместе с крышей собора.

Вместе с новостями посыпались и странные мысли: в такие дни, как этот – когда венецианские палаццо уходят на дно, когда землетрясения сбрасывают грубую кожу греческих амфитеатров, когда пожары слизывают деревянные дворцы и усадьбы, – ты начинаешь ругать себя за то, что когда-то оказался рядом, бродил по соседним улочкам и мог, мог своими глазами увидеть памятники – пощупать руками и оставить отпечаток потной ладони, но вместо культурного голода утолил физический – забежал в кофейню, хлопнул бургер или сточил круассан, запил пивом или вином.

Конечно, ты придумаешь оправдание: длинные очереди или высокая температура, низкое давление или узкие джинсы, широкий циклон или короткий рубль – сгодится любой аргумент в сумме с отмазкой: «Простоял тысячу лет – простоит еще тысячу». Ты убедишь себя: что Парижский собор, что ворота Санно-дзиндзя с вечностью на «ты», и впереди у них маячит другая вечность – и еще один день. Но нет: монументы рассеченного надвое Константинополя и Вечного города свидетельствуют, как важны для человека постоянные вещи – отражение вечности и триумфа над смертью. Пусть век человека короток, но делами он продлевает себя во времени и пространстве. Так что в следующий раз, оказавшись во Флоренции, оседлавшей Арно, или в столице, построенной из балтийской пены на ледниковых валунах, или в бывшем римском гарнизоне с безвкусной кухней, потрудитесь притронуться к артефактам. Carpe diem, как говорили старажытныя беларусы.

Но даже в печали прячется радость: рассматривая видео в «инстаграме» и репортажи французского телевидения, заметил, что по улицам Парижа запустили автобусы, а в метрополитене – поезд с профилем Флоры: в канун премьеры сериала о бывшем владельце музыкального магазина, где девушка исполнила заглавную женскую роль. Немного отпустило. Я отправил Флоре слова поддержки, она поблагодарила. С обидой покорил себя за то, что, даже имея перед глазами пример пылающего Парижского собора, не набрался смелости добавить в сообщение скупые слова «Je t’aime».

С багажом сообщений Флоры в мессенджере возвращаться домой стало проще, тем более что теперь каждый вечер дома, как теплый ужин, оставленный в духовке плиты, меня ожидали ее песни в треклисте плеера.

Под песню Флоры и проснулся на следующий день. Комнату залили всполохи солнечных лучей, и затопил пьянящий медовый запах. Я открыл глаза и понял: черемуха расцвела. Выглянул в окно, жаворонки подтвердили догадку: распевали цветастые песни на белых ветвях.

Московские птицы шансонируют только ранним утром, после уступая сцену совсем другим, нерадостным исполнителям: на перекрестке автомобили истерично клаксонят, как женщины во время ПМС; железнодорожные составы на станции «Сортировочная», сделав привал на переезде, протяжно ревут, как быки на водопое; трамваи играют нойз и индастриал на контрабасах рельсов.

Я разучился просыпаться позже шести утра: быстро заправил кровать, позавтракал, разогрелся зарядкой, остыл в душе, проштудировал главу из учебника по С++, заполировал упражнениями по английскому. Вечером, после работы, в гости напросился Иван Денисович: мать приехала в отпуск и остановилась у героя нашей повести, он решил перекантоваться где поспокойней. Когда товарищу нужно укрыться, залечь на дно, спрятаться или загулять – он тут же вспоминает и мой номер телефона, и мое отчество. Моя квартира – это тет-де-пон, плацдарм для будущих наступлений и место их планирования.

Я приготовил постельный комплект и комплексный обед, уехал в офис. После работы у станции метро «Семеновская» подхватил Ивана Денисовича, и мы пешком отправились домой через сквер с православным храмом.

– Попы. Попки. Попочки. Попченцыи, – Иван Денисович причмокивает, глядя на девушку, идущую впереди. Иван Денисович неисправим. Его волосы аккуратно прилизаны, как линия образцовой железнодорожной колеи: волосок к волоску. Таких людей стоит опасаться: у человека с аккуратной прической на голове в самой голове царит вечный беспорядок.

Мы прошли мимо церквушки, где я угощал Флору пирожками и гранатовым соком, в сквер. Клены покачивали на ветру широкими листьями, как кошки лапками притаптывают подушку: нежно и медленно, вверх-вниз, вверх-вниз. Здесь, у сутулой осины, Флора потеряла лоскут тени. Он взлетел, зацепившись за ветку клена. Тень, промытая лихими дождями и позавчерашним градом, прохудилась и полиняла.

– Иван Денисович, ты всех женщин выебать хочешь?

– Ну почему же всех? У меня есть вишлист.

– И много там позиций?

– С десяток.

– Джонни, и кто в списке? – я достал блокнот.

– Анна Павлова безоговорочно на первом месте.

Анна Павлова – псевдоним. Так я назвал девушку из Австралии, с которой Иван Денисович познакомился в клубе танцоров свинга. Однажды Иван Денисович представил нас друг другу: пригласил на пьянку в сербский бар. Пришла Павлова, и я опешил: одно лицо с той самой примой-балериной Мариинки. Я не лгу, я хорошо ее помню: я познакомился с танцовщицей лично во время ее гастролей по Австралии и Новой Зеландии в 1926 году. Мой друг – шеф-повар веллингтонской гостиницы, дабы сделать приятное постоялице – приготовил восхитительный торт-безе с фруктами и ягодами. Австралийцы, конечно, десерт поспешили украсть, присвоив себе все лавры. Но мы-то с вами знаем… Тем не менее, с тех пор любой житель Зеленого континента знаком с именем Павловой. Неудивительно, что знакомой Ивана Денисовича мы присвоили русское имя, и ей прозвище искренне польстило.

– Потом Ирина, но ты ее не знаешь.

Иван Денисович солгал, и солгал внаглую. На втором месте: Элизабет. Нет, не Тейлор, а Элизабет из Урюпинска. И не надо «ха-ха!»: леди Макбет Мценского уезда – шик, а Элизабет из Урюпинска – нонсенс? Лицемеры!

– На третьем месте у меня… Так, ты что, записываешь? Ну-ка, прекрати! Прекрати, я сказал!

Я убрал блокнот. Ольга, Инга, Тася, Катя, дорогая Елена Сергеевна… Клянусь: я перестал записывать – я запомнил. Мы сели на лавку в парке на полпути к дому и достали по пиву. Вдоль дорожки из брусчатки, слева и справа, вились песчаные тропки. Флора случайно посеяла запах – подсоленный и сладкий, и он пророс дикими пионами среди сорняков и побитых кустарников.

– Джонни, так что с Павловой не срослось? – интересуюсь. Вы хоть спали или нет? Вы встречаетесь, или как? Ты делать что-то собираешься?

– Нет, не спали. Я сам не могу понять, почему продолжаю с ней общаться, если мы не переспали. Хотя нет, знаю: мне с ней очень комфортно. Помню, позвал ее однажды на танцы в незнакомый клуб. Отзывы хорошие слышал, а в итоге… Мы пришли, а там толстяк с сальными волосами вышел на сцену и говорит: «Ну что, готовы к танцам?» – и такая какофония разгремелась. Мы из клуба сбежали, пятками сверкая, и долго вечером руки мылили, чтобы отвращение смыть. Я иду понурый, слово сказать стесняюсь. Павлова заметила и приголубила: «Да ты не волнуйся. Мне просто нравится проводить с тобой время», – и я растаял. Или вот еще: я же в Киев не добрался, а ведь обещал…

Павлова приехала в Россию не танцев ради. Она хорошо владеет русским языком и давно работает в международной гуманитарной миссии в Славянске. Когда выдается свободное время – приезжает в Киев. Девушка не раз приглашала Ивана Денисовича в гости, но каждый раз Джонни находил отговорки. И вдруг гром прогремел среди стерильного неба, и рак на горе в клешни присвистнул, и Иван Денисович принял официальное приглашение, сел в машину, рванул в Беларусь, чтобы оттуда вылететь в Киев. Не учел одного: Украина готовилась к президентским выборам, и россиянина полутора саженей в плечах и 29 годков от роду ссадили с самолета Минск Киев, депортировав из страны. Тихая война – это не про грибы: тихая война – это про восток Украины, ее никто не отменял.

Вы скажете: «Какой мужественный поступок! Он презрел опасности и бросился навстречу женщине, полюбившей его!» Очень хочется согласиться, очень хочется, но не можется. На любую ситуацию нужно смотреть шире: Иван Денисович отправился в Киев через Минск не Павловой ради, а Элизабет для. Элизабет решила отметить свой день рождения не в Москве и выбрала самый бюджетный вариант: братская Беларусь и некогда сестринская Украина.

Иван Денисович прознал о маршруте и попытался набиться в попутчики. Откуда я это знаю, спросите вы? Это я организовал Элизабет досугово-экскурсионную программу, позвонив друзьям в Минск и Киев. И слава Ахура-Мазде, что подстраховал: с украинской границы депортировали обоих.

А Иван Денисович продолжает: «Вернулся в Москву, сижу убитый, и тут Павлова звонит, а я не знаю, что ответить. Взял трубку, рассказал, как меня выслали из страны. Начал извиняться, она перебила, и так тактично, нежно: “Джонни, все в порядке. Мне просто хочется с тобой общаться. Я поэтому звоню, а вовсе не из-за твоей поездки в Киеве. Я все прекрасно понимаю”, – и я чуть не расплакался. Знаешь, она, что называется, sane – здравомыслящая, в своем уме. Не понимаю, почему так? Может, в Австралии вода особенная? Или едят они что-то другое? Не представляю… Знаю только: это моя женщина, которая на самом деле не моя».

Я слушал Ивана Денисовича – и не верил, не верил, что так запросто возможно разбазарить счастье, а ведь за счастье, как и любовь, завещано сражаться.

Допили пиво, выбросили пустую тару в урну и двинулись дальше. Ольха распустила волосы, укрывая птиц, сидящих на ветвях, от солнца и ветра. Стрижи, как маленькие самолеты-штурмовики, виртуозно рассекали воздух. Флора рассыпала смех – и его склевали жаворонки. Теперь они поют пронзительные минорные песни.

«Она старше тебя, верно?» – спрашиваю. – «Да, ей 34. Я вообще считаю, что мужик должен встречаться с женщиной лет на 10 старше, чтобы в старости он за женщиной ухаживал, а не наоборот». «Но ты же понимаешь, что Павловой наверняка уже хочется детей и семейной жизни? Понимаешь?» – «Конечно! Уверен, она уже задумывалась, и не раз». – «Так ты делать хоть что-то собираешься?» «Безусловно. Я хочу с ней вместе быть. И если мы друг друга не сожрем – то посмотрим, как срастется». Иван Денисович неисправим. «Камрад, пока не поздно, тебе надо ебашить в Киев и на колени перед ней пасть, пыль глотать, если прикажет, молить прощения. А ты время транжиришь направо и налево, направо и на пиво». – «Так кто ж меня в Киев пустит? Как я туда попаду? Один раз меня уже выслали!»

У каждого мужчины есть исключительная суперспособность, и ей позавидуют все герои DC и Marvell (намеренно пишу «Marvell» с двумя «ll», потому что процессоры Marvell – заебись, а супергерои Marvel – хуета на оловянном блюде (тут я тонко затроллил коллизию «стеклянный», «деревянный», «оловянный», но кого ж это волнует?), – суперспособность, идущая в базовой комплектации вместе с повышенным уровнем тестостерона в крови и мужским половым хуем. Суперспособность, проявляющаяся в самых критических моментах жизни, – умение находить оправдания любым своим поступкам и словам.

Иван Денисович даже не подумал о том, как добраться к девушке. Я нахмурился: «Так, есть одна идея. Ты в июне свободен?» – «В конце июня – да». – «Тогда забьемся: я вернусь из тура Флоры, проведу заседание “Клуба 28” и отвезу тебя в Киев. Своими тропами». «Это какими еще тропами? Медвежьими?» – осклабился Иван Денисович. – «Контрабандистскими, – говорю. – Ты разве не знаешь, что мой прадед контрабандой промышлял между Польшей и Советской Беларусью в 1920-е годы?» Иван Денисович осекся, и я рассказал, как именно мы окажемся в Киеве, ни разу не показав паспорта ни пограничнику, ни постовому.

Загорелись фонари. Стройные каланчи в металлических шапках, похожих на шлемы британских полицейских, выстроились в рядок у дорожки. С первой нашей встречи с Флорой они горят ярче. Порой кажется, что Флора заразила их своим огнем. Интересно, какой период полураспада у искры божьей?

«Гастроли Флоры, говоришь? А ты, значится, с Флорой по кладбищу гулял?» – «Было такое, да». – «И что делать думаешь?» – «Пригласить ее на свидание в Армению. Или Будапешт. Или Флоренцию. Хотя, конечно, это самый заурядный вариант: звать девушку по имени Флора во Флоренцию – банально, – закурил. – Так вот, хочу съездить, пообщаться, потом – сделать предложение. А если ничего не сложится – в бананово-лимонный Сингапур улечу. Поговаривают, что наша компания азиатский офис откроет к концу года». – «Похвально. Сингапурский язык ты знаешь». – «Singapore Sling знаю, насчет языка – сомневаюсь». Иван Денисович крякнул: «А что там с “Клубом 28”? Почему меня не зовете?» – «Не дорос еще. Мы с Антосем Уладзiмiравiчам, Артуром Викторовичем и Георгием Антоновичем крайне щепетильно относимся к расширению штата участников». – «Кстати, познакомь мою сестру с Антосем, – Иван Денисович тоже закурил. – Они друг другу подходят. Они оба меня бесят». – «Договорились. Когда сестра следующий раз в Москву прилетит?» – «Через две недели». – «Мы направим вашей родственнице официально завизированное приглашение на внеочередное заседание Клуба».

Ввались в съемную квартиру. Маленькая прихожая, высокий шкаф под верхнюю одежду, слева от двери – уборная, через слуховое окно видна ванная, прямо – большая комната с двумя диванами и компьютерным столом. Старая облупившаяся дверь ведет в закуток кухни три на четыре метра. На двери – распечатка монолога из поэмы Эсхила, дальше – больше: все стены белеют бумагой со стихами древнегреческих драматургов. Напротив входа – холодильник, между холодильником и окном – стол на две персоны, над столом – шкафчик с книгами. Стеклянные дверцы забинтованы черновиками стихотворений и заготовок для романа «Памяркоўнасць». Когда-нибудь обязательно закончу книгу о хакерах. Когда-нибудь, как только успокоюсь. Когда-нибудь, когда женюсь.

Напротив стола – плита, шкафы с посудой, обклеенные стикерами с рецептами блюд. Каждые две недели список рецептов обновляется. Разогреваю ужин, открываю пиво, закуриваю. Иван Денисович распробовал сыры, жареную рыбу и после ссутулился над тарелкой с супом.

«А замечал, что перловина – вот эта самая перловина! – она похожа на лангольера? Та стивенокинговская хуйня, пожирающая время! – он протягивает ложку, показывая на крупу. – Ей-богу, похожа! Ну посмотри, посмотри, одно лицо! Как в том фильме. Уух, страшный фильм! После сеанса я две недели не мог заснуть. Может, поэтому такой ебнутый?»

Иван Денисович сопит, краснеет, потеет и продолжает уплетать за обе щеки рассольник, приготовленный по случаю его приезда. Рассольник – вещь. Лучшее блюдо для опохмела. Как и борщ. Борщ, крем-суп из грибов, солянка, том-ям, уха… Антипохмельный список длинный, ограничусь сокращенной версией.

«О, что тут кроме перловки-то? Огурцы маринованные, оливки, морковь. Заебись! А где мясо? Где мясо, я не понял? И вот еще: воды побольше наливай, а то получился не суп, а каша».

Иван Денисович умеет готовить пельмени, яичницу и жареные пельмени. К его кулинарным советам прислушиваюсь с вниманием. «Кастрюля, – говорю, – маленькая. Три литра всего. Кастрюли больше нету». – «А ты, это, не обижаешься, что я тебя объедаю? Суп твой ем каждую неделю. Водку пью, – сказал и рассмеялся. – Ем и пью».

Отрицательно качаю головой, и Джонни продолжает жевать. «Ты мне, кстати, 300 рублей должен», – Иван Денисович отложил ложку и протянул пустую тарелку. «По какому поводу?» – спрашиваю. «Помнишь, ты мне брюки подарил? Так я 300 рублей отдал, чтобы их укоротить! Так что 300 рублей вынь да положь». Не удивляйтесь: такова типичная манера Ивана Денисовича. Однажды позвонил другу и спросил: «Тебе диван икеевский нужен? Тот самый, на котором ты обычно ночуешь. Забрать не хочешь?» – «А вот, допустим, и нужен! А вот, допустим, и заберу! Но при одном условии: ты грузчиков наймешь и машину оплатишь. Я что, сам его повезу?» Диван Ивану Денисовичу не достался. Оно и к лучшему: товарищ является счастливым обладателем московской прописки и двух тесных комнат, где нет места лишнему дивану, в трехкомнатной квартире. Пусть эпоха коммунальных квартир и миновала, в Москве подобные истории не редкость: третья комната принадлежит классической российской семье: «Мы молодая семья. У нас уверенный вид. У нас нет нихуя, кроме нашей любви», – как пела группа «Порнофильмы». Проблема в том, что и любви у них нет, зато двое малолетних детей появились. «Как соседи?» – спрашиваю. «Да все отлично. На днях соседа газовым баллоном оприходовал. Он заявление в полицию написал, и я в ответ. Нас участковый вызвал, спросил: “Вы долбоебы?” и не стал возбуждать дело». – «А чего поссорились-то?» – «Да он мудак. Я на кухне готовил. Он пришел, начал бычить. Но ты же знаешь:

он каланча и качок, еще и буйный, а я человек простой, мирный, всегда за дипломатию. У меня везде газовые баллоны рассованы на кухне, в зимней куртке, в пальто, в ветровке, в спальне, в салоне машины, в багажнике. Сосед крикнул что-то, наехал, я ответил:

“Подожди-ка, подожди…” – подошел к шкафу и достал баллон с гелем, специально под помещения. Я думал, он меня убьет: включит режим берсерка и пойдет крошить кулаками – и мне пиздец сразу. Так нет же: сосед к раковине бросился глаза промывать. Потом полицию вызвал. Но обошлось. Придется “черных жильцов” подселить. Хотя сейчас мама в отпуск приехала. Теперь она соседей донимает». «Как Майя?» – спрашиваю. Иван Денисович, чтобы сэкономить на ипотеке, вторую комнату сдает девочке-художнице. Собутыльник нахально улыбается: «Все жалеешь, что не переспал с ней?» – «Я бы не отказался». – «Ты бы ее выебал – и что дальше?» – «В кино пригласил». – «И что – кино? В кино можно и с незнакомкой сходить. С коллегой по работе. С бро, которого ни в один клуб не пускают. С мамой, наконец! Я вот с мамой в кино ходил вчера. Кино – это не свидание». «Майе было бы хорошо, мне было бы хорошо. Дружеский секс». «Дружеский секс – это как?» – «Очень просто. Есть у меня знакомые разведенные девушки за 30, которым периодически не хватает секса.

И они знают, что я тоже одинок. Порой звонят и намекают: “Привет, Милорад, а приезжай ко мне. Я индейку приготовила”, – и я еду. И нет, нет, не косись так нагло: индейка – это не метафора пизды». Ивана Денисовича поздно останавливать, он уже вошел в раж и ступил на поле убогих шуток за 150: «Чо, прям так и говорят: “Индюшку приготовила”? Зовут индюшку потрошить, да? А ты замечал, замечал, что индейка и женская пизда одинаковые звуки издают? “Буль-бур-буль, буль-бур-буль”. Иван Денисович неисправим.

«Так, все, закрыли тему. Порой секс бывает ради секса. Это я и предлагал Майе». – «Э, нет, Милорад, я уже говорил: ты та печь, в которой любая женщина может сжечь свое достоинство». Однажды спьяну Иван Денисович придумал этот ярлык – и мне кажется, гордится клише больше, чем благодарностями от министра транспорта, дипломом МГИМО и песней «Хозяин леса» в собственном исполнении.

Я пропустил укор и перевел тему: «Как я понимаю, у Димы с Майей тоже ничего не сложилось?» Наш общий университетский друг тоже подбивал клинья к художнице. «Да какое там… После первой, второй, третьей, хотя нет – после четвертой встречи я окончательно понял: “Нет, ему не дадут”. У Димона слишком странное чувство юмора. Хотя я бы посмотрел на секс двух адских карликов – Димона и Майи». И парень, и девушка чуть ниже Ивана Денисовича, что доставляет невероятное удовольствие его заниженной самооценке.

Бью ниже пояса: «А ты-то сам ебешься, или только пиздишь про секс?» – «Да где ебаться-то? Ты думаешь, я к себе домой поведу кого-то? Соседи – ебланы с малолетними детьми да кошкой. Соседка в другой комнате. Ну, соседка – это ничего, но вот соседи с детьми… Коммуналка, одним словом. Раньше, конечно, я не переживал, не парился. А теперь что-то изменилось… Я потому Павлову к себе и не приглашал. Неловко… Выпить есть что?»

Я достал бутылку водки, налили по первой, закинулись по второй, прикончили третью – и разговор завертелся.

«Вот ты как парадокс Ферми объясняешь, а? – спрашивает Иван Денисович. – Как прокомментируешь отсутствие видимых, осязаемых следов существования инопланетных цивилизаций? Почему мы до сих пор не столкнулись с ними, почему не вступили в контакт?»

Я терпеливо молчу. О чем говорят пьяные мужчины на кухне? О Седьмом Вселенском соборе, разрешившем писать иконы с изображением Христа, потому что Христос родился и человеком тоже; о перцепции канонов зороастризма в манихействе и суфизме; о влиянии анархистских профсоюзов на разработку и принятие конституций стран Латинской Америки в конце XIX – начале XX веков; о преимуществах assembler’a и недостатках python’а, но никогда и тут я ставлю указательный палец на отсечение – никогда о женщинах. В компании пьяных мужиков обсуждать женщин – моветон.

«Не знаешь, да? Ща я тебе все объясню. Представь: новогодняя елка. Да, новогодняя елка, а на ней – гирлянда. И вот как горит гирлянда? Загорается одна лампочка – и тухнет, следом – другая, и так по цепочке. Цивилизации во Вселенной – как лампочки на елке: постоянно загораются, но быстро гаснут. Мы не видим следов инопланетян из-за масштабов и времени. Они умирают быстро, так быстро, что мы не успели их разглядеть. И мы умрем, и никто не узнает о нашем существовании. Ни мы, ни кто-то другой во вселенной никогда не достигнет такого уровня развития, чтобы нас успел зафиксировать, сфотографировать. Так-то!»

Я утомился. Докурил сигарету и отправился спать, Ивана Денисовича оставил в компании полупустой бутылки водки, тарелки рассольника внутри себя и звездного неба над головой.

Проснулся от траурного запаха гари, подумал: соседи то ли пеплом голову посыпали, то ли жгли бумаги перед обыском. Пришел на кухню, выпил чаю, посмотрел на шкафчик над столом. Два листа, исписанные карандашом, обгорели и окантовались черными и грязно-желтыми полосками. Ночью Иван Денисович, тусуясь на кухне, сжег две странички будущей книги. Сжег, потому что напился и решил побуянить.

Медленно закипаю, всматриваясь в листы-инвалиды, листы-погорельцы. Между портретами героев романа и черновиками незаконченных стихотворений, по ту сторону стекла, виднеется билет на концерт Флоры, прошедший прошлым декабрем. Никаких автографов, – всего лишь распечатанный на принтере билет, весточка из другой реальности, напоминание о параллельной вселенной – вселенной, где радостные танцы и трогательные песни, а не унылый экзистенциальный рэп и вечно понурые лица; где женщины дарят нежность и улыбки, а не отнимают безмятежность и недвижимость. Тот самый билет, с которого и начались приключения.

Сгоревшие стихи – Ахура-Мазда со стихами! Даже те строчки, что не смог вспомнить, не успел оцифровать и забэкапить – пылай они красным, оранжевым, желтым, зеленым, голубым, синим и фиолетовым пламенем: Ахуре-Мазде приношу их в жертву. Но вот сожги Иван Денисович билет – ей-богу, я бы спалил друга живьем.

Дорогой читатель ужаснется и спросит, зачем же тогда я дружу с Иваном Денисовичем? Ответ очевиден: уж я-то знаю, что не только женщины, но и мужчины сталкиваются с пресловутым фронтиром под названием «28». Вы думаете, диагноз гормонального безумия мужчинам неведом? Ох, если бы! Пик мужского сумасшествия приходится на 29 лет: впереди маячит рубеж в три десятилетия, и если нет ни жены, ни детей, то у окружающих возникают серьезные сомнения в адекватности и порядочности мужчины (это я по себе сужу). Неудивительно, что, подсознательно чувствуя надвигающееся общественное давление, ощущая его, как старики ноющими костями слышат завтрашнюю вьюгу, как собаки скулят загодя, предупреждая о скорых землетрясениях и наводнениях, – так и мужчины в 29 лет воют и уходят вразнос.

Но однажды наступит день, когда придется сорвать именную кокарду мудака, вышитые тесьмой погоны негодяя, выкинуть все лишнее из головы, холодильника, спальни, постели – и начать жить по-человечески. Я верю в Джонни и знаю: он образумится и станет эталонным кавалером. Не сегодня и не завтра, но, может быть, послезавтра. Главное – выкинуть все лишнее.

Тем утром первым делом я выкинул из квартиры Ивана Денисовича: за сожженные стихи. Ибо нехуй.