Текст книги "Платформа"

– Пошли, – умоляюще проговорила она, – пошли, я тебе после объясню.

Мы вернулись в бар; все остальные были настолько поглощены зрелищем, что не обратили на наш уход никакого внимания.

– Эту женщину, которая его хлестала, я знаю, – сказала Валери вполголоса. – Я видела ее всего однажды, но не сомневаюсь, что это она… Это Одри, жена Жан-Ива.

Затем мы сразу ушли. В такси Валери неподвижно смотрела в одну точку. В лифте она продолжала молчать. И только закрыв за собой дверь квартиры, обернулась ко мне:

– Мишель… ты думаешь, что я несовременна?

– Да нет же! Я и сам этого не переношу.

– Палачей я еще хоть как-то могу понять, они мне отвратительны, но я знаю, что есть люди, которым нравится истязать других; с чем я не в состоянии смириться, так это с поведением жертв. Как человек может дойти до того, чтобы предпочитать страдания радости? Не знаю, таких надо перевоспитывать, что ли, любить их, учить получать удовольствие.

Я пожал плечами, показывая тем самым, что это выше моего понимания – как в последнее время и все остальное в моей жизни. Человек совершает какие-то поступки, он согласен вынести то-то и то-то… Разве можно тут сделать какой-то общий вывод, уловить некий смысл? Я молча стал раздеваться. Валери села на кровать рядом со мной. Я чувствовал, что она напряжена и никак не придет в себя.

– Больше всего меня пугает, – продолжила она, – что при этом нет никакого физического контакта. Все в перчатках, все пользуются инструментами. Кожа не соприкасается с кожей, ни поцелуя, ни ласки. На мой взгляд, это противоречит самой природе секса. Она была права, но приверженцы садомазохизма видят, должно быть, в своих действиях апофеоз секса, его высшее проявление. Каждый заперт в собственной коже и полностью отдается ощущению своей уникальности; это тоже мировоззрение. Во всяком случае, подобные заведения все больше входили в моду. Я с легкостью допускал, что Маржори с Жеральдиной, например, их посещают, а вот представить себе, как они самозабвенно отдаются мужчине, ну и вообще вступают в любой сексуальный контакт, не мог.

– Все проще, чем кажется, – произнес я наконец. – Сексуальное влечение у людей, которые любят друг друга, – это одно; сексуальность у тех, кто не любит, – это другое. Когда человек не может слиться с другим, ему остаются страдания и жестокость.

Валери прижалась ко мне и прошептала:

– Мы живем в странном мире…

Защищенная от окружающей реальности непомерной занятостью на работе, так что ей едва хватало времени заскочить в магазин, отдохнуть и начать новый день, она в некотором смысле оставалась наивной.

– Мне не нравится мир, в котором мы живем, – добавила она.

6

Наши опросы показали, что потребители ждут от нас трех вещей: безопасности, новых эмоций и эстетического наслаждения.

Бернар Гильбо

Тридцатого июня из агентств поступили сводки о количестве забронированных мест. Они превзошли все ожидания. Программа “Эльдорадор. Новые открытия” имела успех, она сразу стала распродаваться лучше, нежели традиционные туры, спрос на которые продолжал падать. Валери позволила себе взять недельный отпуск, и мы отправились к ее родителям в Сен-Ке-Портриё. Для жениха, которого везут показывать семье, я чувствовал себя староватым – как-никак я был старше ее на тринадцать лет и к тому же в такой роли выступал впервые. Отец Валери встречал нас на вокзале в Сен-Бриё. Он расцеловал дочь, долго ее обнимал, видно было, что соскучился. “Ты похудела”, – сказал он. Потом обернулся ко мне, протянул руку, не глядя в глаза. Наверное, он тоже чувствовал себя неловко: я работаю в Министерстве культуры, а он – простой крестьянин. Мать оказалась намного разговорчивей, она долго расспрашивала меня обо всем: как я живу, работаю, отдыхаю. Словом, ничего особенно трудного, тем более что Валери сидела со мной рядом и время от времени отвечала за меня; мы с ней переглядывались. Я пытался вообразить, как бы я вел себя за семейным столом, если б у меня были дети, но не мог; я вообще не мог представить себе будущего.

Вечером нам подали настоящий праздничный ужин: омар, седло ягненка, несколько сортов сыра, торт с клубникой и кофе. Мне, понятно, хотелось видеть в этом знак того, что меня признали, хотя трапеза, совершенно ясно, готовилась заранее. Разговор поддерживала главным образом Валери, рассказывала о своей новой работе, о которой я знал почти все. Я тем временем разглядывал занавески, побрякушки, семейные фотографии в рамках. Я попал в семью и испытывал от этого волнение, смешанное с тревогой.

Валери пожелала непременно спать в своей детской комнате. “Лучше вам устроиться в комнате для гостей, – возражала ее мать. – В детской вдвоем будет тесно”. Кровать и в самом деле оказалась узковатой, зато, оттянув трусики Валери и поглаживая ее между ног, я с волнением думал думал о том, что она спала здесь в тринадцать-четырнадцать лет. Сколько времени потеряно даром, говорил я себе. Я опустился на колени возле кровати, повернул Валери к себе, снял с нее трусики. Ее влагалище сомкнулось вокруг головки моего члена. Я играл с ней, углублялся немного, потом подавался на несколько сантиметров назад, сжимая ладонями ее грудь. Она кончила со сдавленным криком и рассмеялась. “Родители еще не спят”, – прошептала она. Я вошел в нее снова, сильнее, чтобы кончить самому. Она наблюдала за мной с блестящими глазами и зажала мне рот рукой в ту самую минуту, когда я разрешался с глухим урчанием.

Потом я сидел и рассматривал комнату. На полке над “Розовой библиотекой” лежали несколько аккуратно переплетенных тетрадей.

– Это я писала лет в десять-двенадцать. Можешь посмотреть. Романы из серии “Пять юных сыщиков и верный пес”[14]14
  “Пять юных сыщиков и верный пес” — серия приключенческих романов для детей английской писательницы Энид Блайтон.


[Закрыть].

– Как это?

– Неизданные похождения “юных сыщиков”, я сочиняла их сама, а персонажей позаимствовала.

Я взял тетрадки: там были “Пять юных сыщиков в космосе”, “Пять юных сыщиков в Канаде”. Я представил себе замкнутую девочку, фантазерку – такой я ее уже не увижу никогда.

Следующие несколько дней мы бездельничали, ходили на пляж. Погода была прекрасная, но вода – слишком холодная, чтобы долго в ней плавать. Валери часами лежала на солнце; понемногу силы ее восстанавливались; она никогда не работала столько, сколько в последние три месяца. Как-то вечером я заговорил с ней об этом. Мы сидели в “Океаническом баре”, заказали два коктейля.

– Теперь, когда новая программа уже запущена, ты станешь посвободнее.

– Сначала – да, – она невесело улыбнулась, – но скоро надо будет придумывать что-то новое.

– Зачем? Почему не остановиться?

– Таковы правила игры. Жан-Ив объяснил бы тебе, что это главный принцип капитализма: либо ты идешь вперед, либо тебе конец. Разумеется, добившись решающего конкурентного преимущества, можно отдыхать и несколько лет; но нам до этого далеко. Сама программа “Эльдорадор. Новые открытия” недурна, мы сделали тонкий, я бы сказала, хитроумный ход, но в этой программе нет ничего реально новаторского – просто хорошо сбалансированная смесь двух ранее существовавших концепций. Конкуренты увидят, что дело пошло, и быстро заполнят нишу. Это ведь не сложно сделать; наша трудность заключалась в том, чтобы раскрутить проект в очень короткий срок. Не сомневаюсь, что “Нувель фронтьер”, например, уже следующим летом смогут составить нам конкуренцию. Если мы хотим сохранить преимущество за собой, надо придумывать что-то новенькое.

– И так без конца?

– Думаю, да. Я существую в системе, знаю свое дело, мне прилично платят. Я приняла условия игры.

Должно быть, я выглядел удрученным; она обняла меня за плечи:

– Пойдем ужинать… Родители нас ждут.

Мы вернулись в Париж в воскресенье вечером. В понедельник утром у Валери и Жан-Ива была назначена встреча с Эриком Леганом. От имени компании он высказал удовлетворение результатами их деятельности. Совет директоров единогласно постановил премировать их акциями – небывалый случай для сотрудников, проработавших в фирме меньше года.

Вечером мы ужинали втроем в марокканском ресторане на улице Дез-Эколь. Жан-Ив был плохо выбрит, лицо казалось отекшим, он как-то странно покачивал головой. “По-моему, он начал пить, – сказала мне Валери еще в такси. – Он отвратительно провел отпуск с семьей на острове Ре. Поехал на две недели, но сбежал в конце первой. Говорит, что не может больше выносить друзей своей жены”.

В самом деле, с ним творилось что-то неладное: он не притронулся к мясу, зато без конца подливал себе вина.

– Сработало, – усмехнулся он сардонически. – Скоро будем грести деньги лопатой! – Он тряхнул головой, опорожнил стакан, потом смущенно поправился: – Простите… Я что-то не то болтаю.

Руки его дрожали, он положил их на стол, выждал, дрожь немного унялась. Потом посмотрел Валери прямо в глаза.

– Ты знаешь, что случилось с Марилиз?

– Марилиз Ле-Франсуа? Нет, я ее не видела. Она больна?

– Не больна, хуже. Она провела три дня в больнице, где ее пичкали транквилизаторами, но она не больна. В прошлую среду на нее напали и изнасиловали в поезде, когда она после работы возвращалась в Париж.

В следующий понедельник Марилиз вышла в офис. Сразу чувствовалось, что она пережила тяжелейший стресс; в ней появилась какая-то заторможенность, движения сделались механическими. Она спокойно рассказывала о том, что с ней случилось, слишком спокойно и потому неестественно, говорила ровным голосом, лицо оставалось бесстрастным и неподвижным; она словно бы машинально повторяла свои показания следователю. Кончив работу в 22 часа 15 минут, она не стала ждать такси, а села на поезд, отходивший в 22 часа 21 минуту, решив, что так доберется быстрее. Народу в вагоне ехало мало. К ней подошли четверо парней и стали говорить оскорбительные вещи. Похожи были на выходцев с Антильских островов. Она попробовала им отвечать, отшучиваться; они пару раз ударили ее по лицу так, что она едва не потеряла сознание. Потом они бросились на нее, двое из них прижали ее к полу. Они насиловали ее грубо, безжалостно, всеми возможными способами. Когда она пыталась кричать, снова били по лицу – кулаком или ладонью. Это продолжалось долго – поезд проехал несколько станций; люди выходили, пересаживались от греха подальше в другие вагоны. Парни насиловали ее по очереди, смеялись, оскорбляли, называли шлюхой и блядью. Под конец в вагоне не осталось никого, кроме них. В конце они начали плевать ей в лицо, потом, встав кругом, дружно на нее помочились, ногами затолкали ее под скамейку и преспокойно вышли на Лионском вокзале. Две минуты спустя поезд стал заполняться новыми пассажирами, они вызвали полицию, та явилась немедленно. Комиссар большого удивления не выразил, сказал даже, что она легко отделалась. Такие отморозки, изнасиловав девушку, зачастую ее и приканчивают, загоняют, например, палку с гвоздями во влагалище или в задний проход. Эта линия железной дороги считается опасной.

Руководство “Авроры” выпустило очередную инструкцию, напоминающую сотрудникам о необходимости соблюдать меры предосторожности и в случае задержки на работе вызывать такси – расходы компания полностью брала на себя. Охрану помещений и автостоянки усилили.

В тот день Валери отдала свою машину на ремонт, и вечером Жан-Ив вызвался ее подвезти. Перед тем как уйти, он посмотрел в окно кабинета на беспорядочно разбросанные дома, торговые центры, транспортные развязки, башни. Далеко на горизонте догорал городской закат, окрашенный из-за загрязненного воздуха в неестественные сиреневато-зеленые тона.

– Такое впечатление, – сказал он, – будто мы заперты в этом здании, как сытые лошади в загоне, а вокруг джунгли, где рыщут хищники. Я был однажды в Сан-Паулу, там процесс зашел еще дальше. Это уже не город, а огромная урбанизированная территория, протянувшаяся насколько хватает глаз: трущобы, гигантские здания офисов, шикарные особняки, охраняемые вооруженными до зубов жандармами. Значительная часть жителей – а всего их двадцать с лишним миллионов – рождаются, живут и умирают, не покидая пределов этой территории. По улицам опасно передвигаться даже в автомобиле: могут напасть, когда ты остановился на красный свет, или за тобой может погнаться банда на мотоциклах, некоторые вооружены пулеметами и гранатометами. Люди состоятельные перемещаются почти исключительно на вертолетах; посадочные площадки оборудованы на крышах банков и жилых домов. А все, что ниже, улица – во власти бедноты и гангстеров.

Когда они выехали на Южное шоссе, он тихо прибавил:

– Я вот все думаю, и меня все чаще одолевают сомнения: а тот ли мы строим мир?

Несколько дней спустя они снова возвращались вместе. Остановив машину перед нашим домом на авеню Шуази, Жан-Ив закурил, помолчал немного, потом повернулся к Валери:

– Мне очень неприятно, но эта история с Марилиз… Врачи сказали, что она может работать, и правда, в определенном смысле с ней все нормально, припадков у нее нет. Но она совершенно безынициативна, будто парализована. Когда нужно принять решение, идет советоваться со мной; если меня нет на месте, может ждать часами и за это время пальцем не пошевельнет. Но для человека, который отвечает за связи с общественностью, это неприемлемо! Нет, так дело не пойдет.

– Но ты же ее не уволишь?

Жан-Ив затушил сигарету и долго смотрел через стекло на улицу; руки крепко сжимали руль. В последнее время он выглядел все более напряженным и потерянным; Валери заметила пятна у него на костюме.

– Не знаю, – выдавил он наконец. – Я никогда не сталкивался с такой ситуацией. Уволить – нет, это было бы подло; но придется подыскать ей другое занятие, где не нужно принимать ответственных решений, постоянно общаться с людьми. И потом, после того, что с ней произошло, у нее появились некоторые расовые предрассудки. Конечно, ее можно понять, но в туристическом бизнесе это недопустимо. В рекламе, в каталогах, во всякой информационной продукции коренные жители всегда предстают людьми гостеприимными, приветливыми, открытыми. Иначе невозможно: это наша профессиональная обязанность.

На другой же день Жан-Ив поговорил с Леганом, тот эмоциям поддаваться не привык, и неделю спустя Марилиз перевели в бухгалтерию на место ушедшей на пенсию сотрудницы. Оставалось найти ответственного за рекламную кампанию “Эльдорадора”. Жан-Ив и Валери проводили собеседования вместе. Они отсмотрели человек десять и за обедом стали обсуждать кандидатуры.

– Пожалуй, мне приглянулся Нуреддин, – сказала Валери. – Кажется, он невероятно способный и участвовал уже во многих проектах.

– Да, он лучше всех; но мне кажется, он даже слишком талантлив для такой должности. Турагентство – неподходящее для него место; ему бы что-нибудь попрестижнее и связанное с искусством. У нас ему будет скучно, он долго не просидит. Нам нужен человек среднего масштаба. Кроме того, он из семьи арабских иммигрантов, тут тоже могут возникнуть проблемы. Публику приходится завлекать, используя кучу клише об арабских странах: восточное гостеприимство, чай с мятой, джигитовка, бедуины… Я замечал, что у таких, как он, это не клеится. Французы арабского происхождения вообще часто презирают арабские страны.

– Расовая дискриминация при приеме на работу… – усмехнулась Валери.

Жан-Ив разволновался; после возвращения из отпуска он все время нервничал и потерял всякое чувство юмора.

– Глупости! Все так делают! – воскликнул он запальчиво. За соседним столиком обернулись. – Происхождение человека – составная часть личности, этого нельзя не учитывать. Для переговоров на местах я бы, например, не задумываясь взял иммигранта из Туниса или Марокко, пусть даже живущего во Франции гораздо меньше, чем Нуреддин. Такие люди принадлежат двум мирам одновременно, и в этом их сила. Собеседнику с ними всегда очень трудно. На родине их уважают, думают: раз они преуспели во Франции, значит, их не обдурить. Как посредники они незаменимы. Но к нам я бы пригласил Бригит.

– Датчанку?

– Да. Рисовальщица она тоже способная. Настроена антирасистски – говорят, живет с ямайцем. Наивноглуповата, заведомо в восторге от всего мало-мальски экзотического. Детей пока заводить не собирается. Короче, по-моему, то, что надо.

Возможно, еще одну причину он не назвал – Валери поняла это несколько дней спустя, заметив, как Бригит кладет руку Жан-Иву на плечо.

– Ты права, – согласился он, когда они вместе стояли у кофейного автомата, – в моем личном деле теперь может появиться запись: сексуальные домогательства… Но это было два или три раза. Не волнуйся, далеко мы не зайдем, у нее же есть парень.

Валери окинула его взглядом: ему бы волосы подстричь, он совсем перестал за собой следить.

– Я тебя ни в чем не упрекаю, – сказала она.

Интеллектуально он нисколько не сдал, в обстановке и в людях по-прежнему разбирался безошибочно, интуиция в финансовых делах его не подводила; однако выглядел он глубоко несчастным и потерянным.

Подошло время обрабатывать и анализировать анкеты, заполненные курортниками; отдыхающие отвечали на вопросы охотно: всё благодаря жеребьевке, по которой пятьдесят человек могли выиграть дополнительную неделю отдыха. Причины, по которым старая программа “Эльдорадора” все меньше пользовалась спросом, на первый взгляд трудно поддавались определению. Отдыхающих вроде бы все устраивало: и условия проживания, и место, и питание, и развлечения, и занятия спортом, однако ехать второй раз они почему-то не хотели.

В еженедельнике “Туризм” Валери случайно попалось на глаза исследование новых запросов потребителя. Автор опирался на модель Холбрука и Хиршмана: в основе ее лежат эмоции, которые потребитель испытывает по отношению к товару или услуге; выводы не содержали ничего принципиально нового. Сегодняшние потребители представали в статье менее предсказуемыми, более эклектичными, расположенными к филантропии, их поведение – более игровым. Они потребляют не чтобы “казаться”, а чтобы “быть”, они менее суетны. Они умеренны в пище, следят за здоровьем; с недоверием относятся к чужакам, с опаской смотрят в будущее. Они настаивают на праве менять свои пристрастия из любопытства и склонности к эклектизму; отдают предпочтение надежному, долговременному, подлинному. Им небезразличны этические проблемы: солидарность и прочее. Все это она читала уже сотни раз, социологи и психологи пережевывали жвачку, одни и те же мысли кочевали из статьи в статью, из журнала в журнал. Все это они с Жан-Ивом, собственно, уже учли. Гостиницы “Эльдорадора” были построены из природных материалов в стиле традиционной местной архитектуры. Рестораны предлагали сбалансированное меню с обилием сырых овощей и фруктов в духе “критской диеты”. Отдыхающие могли заниматься йогой, аутогенной тренировкой, китайской гимнастикой тай-чи. “Аврора” подписала хартию этического туризма и регулярно производила отчисления во Всемирный фонд дикой природы. Но, несмотря ни на что, “Эльдорадор” увядал.

– Думаю, люди попросту врут, – заявил Жан-Ив, еще раз перечитав сводный отчет по анкетированию. – Пишут, что довольны, ставят галочку в графе “хорошо”, а в действительности чертовски скучали во время отпуска, только им стыдно в этом признаться. В конце концов, я возьму и продам все курорты, которые нельзя приспособить к программе “Открытия”, и поставлю на активный отдых: сафари, монгольфьеры, мешуи в пустыне, прогулки на бутре, дайвинг, рафтинг – все что угодно…

– Неоригинально.

– Да… – понуро согласился он.

– Надо бы провести неделю на одном из курортов – инкогнито, ничего особенного не делать, просто почувствовать обстановку.

– Можно… – протянул Жан-Ив; он выпрямился в кресле, взял пачку распечаток. – Давай посмотрим, где самые плохие результаты. – Он быстро листал страницы. – Джерба и Монастир – полная катастрофа. Но с Тунисом, я думаю, мы в любом случае расстанемся. Тут все схвачено, конкуренты готовы снижать цены до баснословно низких. С нашей клиентурой нам здесь не выжить.

– У тебя есть покупатели?

– Как ни странно, да – “Неккерман”. Они рассчитывают на клиентов из Восточной Европы: Чехословакии, Венгрии, Польши… Публика небогатая, но Коста-Брава уже переполнена. Они интересуются также нашим клубом отдыха в Агадире и цену предлагают разумную. Я склонен его отдать, там никакого просвета, хоть это и юг Марокко. Мне кажется, курортники всегда будут предпочитать Марракеш.

– В Марракеше, между прочим, результаты плачевные.

– Знаю. Удивительно, что даже в Шарм-эль-Шейхе не клеится. А там уж столько привлекательного: красивейшие коралловые острова, прогулки по Синайской пустыне…

– Да, но это Египет.

– И что с того?

– Думаю, все помнят взрыв в Луксоре в 1997 году. Все-таки пятьдесят восемь человек погибло. Чтоб Шарм-эль-Шейх продавался, надо убрать слово “Египет”.

– И чем заменить?

– Не знаю. Писать, например, “Красное море”.

– О’кей, пусть будет “Красное море”. – Жан-Ив записал и снова принялся просматривать сводку. – В Африке все в порядке… По Кубе итоги скверные – вот что непонятно. Обычно кубинская музыка популярна, латиноамериканский дух тоже, в Санто-Доминго, например, все заполнено. – Он посмотрел описание гостиницы на Кубе. – Отель в Гуардалаваке новый, соответствует спросу. Программа не слишком спортивная и не слишком семейная. “На Кубе вы проведете волшебные ночи в безудержном ритме сальсы…” А результаты снизились на пятнадцать процентов. Я думаю, стоит съездить либо на Кубу, либо в Египет.

– Поехали куда хочешь… – устало ответила Валери. – Тебе в любом случае полезно отдохнуть без жены.

Наступил август; дни стояли знойные, душные, но погода то и дело менялась: чуть ли не ежедневно налетали грозы, принося прохладу. Потом снова прояснялось, и столбик термометра опять полз вверх вместе с уровнем загрязнения воздуха. По правде говоря, погода меня мало интересовала. После знакомства с Валери я перестал посещать пип-шоу; ничто другое из городских приключений не привлекало меня уже много лет. Париж никогда не был для меня праздником; с чего бы он стал им теперь? Лет десять-пятнадцать назад, когда я только устроился на работу в Министерство культуры, я шатался вечерами по кабачкам и модным барам; в памяти сохранилось лишь ощущение постоянной, пусть и легкой тоски. Я не мог ни с кем завязать разговор, мне совершенно нечего было сказать, танцевать я тоже не умел. Тогда-то я и начал потихоньку спиваться. Никогда ни при каких обстоятельствах я не жалел о том, что пью; крепкие напитки всегда поддерживали меня. После десятка порций джин-тоника мне даже случалось – откровенно говоря, нечасто, всего четыре или пять раз, – собравшись с духом, уговорить какую-нибудь девицу лечь со мной в постель. Кончалось это, как правило, крахом: у меня не вставал и я почти сразу засыпал. Потом я узнал, что существует виагра; избыток алкоголя нейтрализовал действие препарата, но, увеличив дозу, можно было кое-чего добиться. Впрочем, игра не стоила свеч. Все девушки, которых я встречал до Валери, в подметки не годились тайским проституткам; если я что и ощущал, то только в ранней юности с девчонками шестнадцати-семнадцати лет. Женщины из культурной среды, с которыми я общался, – это была вообще беда. Их интересовал не секс, а процесс обольщения, и делали они это вычурно, грубо, неестественно и совсем неэротично. В постели они просто ни на что не были способны. Или извольте распалять их фантазию, разыгрывать пошлые спектакли на грани китча – от одной мысли о них воротит. Поговорить о сексе они любили, это да; собственно, только о нем и говорили, но чувственная непосредственность у них напрочь отсутствовала. Мужчины, впрочем, мало чем от них отличались; у французов принято говорить о сексе по каждому поводу и не заниматься им; все это мне всерьез опротивело.

В жизни может случиться разное, но чаще всего не случается ничего. На этот раз в моей жизни действительно произошло событие: я повстречал женщину, с которой был счастлив. Август выдался на удивление спокойный. Эспиталье, Леган и прочие боссы “Авроры” ушли в отпуск. Валери и Жан-Ив договорились отложить принятие важных решений до возвращения с Кубы, куда собирались отправиться в начале сентября; образовалась передышка, период затишья. Жан-Ив выглядел получше.

– Наконец-то он стал ходить к проституткам, – сообщила мне Валери. – Давно бы так. Пьет меньше, успокоился немного.

– По моим воспоминаниям, здешние проститутки – не бог весть что.

– Эти немного не такие, они знакомятся через интернет. Молодые, нередко студентки. Клиентов берут мало, выбирают и занимаются этим не только ради денег. Короче, он говорит, что совсем неплохо. Если хочешь, можем как-нибудь попробовать. Возьмем бисексуалку на двоих; я знаю, мужики от этого балдеют; я, в общем, тоже девочек люблю.

Мы тогда не попробовали; но такое предложение в ее устах звучало умопомрачительно. Мне повезло. Она знала, как сделать так, чтобы у мужчины всегда сохранялось желание; понятно, полностью его сохранить невозможно, скажу иначе: она знала, как поддерживать его на уровне, достаточном для того, чтобы время от времени заниматься любовью, пока не придет всему конец. Тут, собственно, и знать-то особенно нечего, это очень просто, смехотворно просто; но она любила это делать и сама получала удовольствие, она радовалась, когда видела желание в моих глазах. Иногда в ресторане, возвратившись из туалета, она выкладывала на стол свои трусики, а после засовывала руку мне между ног и наслаждалась моим возбуждением. Или расстегивала мне ширинку и дрочила мне под прикрытием скатерти. Или утром будила меня минетом, протягивала мне чашку кофе и тотчас снова брала мой член в рот, а я ощущал головокружительный прилив благодарности и нежности. Она умела остановиться, не доведя меня до извержения, могла часами удерживать меня на грани. Вся моя жизнь превратилась в игру, игру возбуждающую и приятную, единственную, какая доступна взрослым; я погрузился в мир сладких желаний и бесконечного наслаждения.