Текст книги "Платформа"

7

В конце августа мне позвонил агент по недвижимости из Шербура и сообщил, что нашел покупателя на отцовский дом. Тот просил немного сбавить цену, но зато платил наличными. Я согласился не раздумывая.

Итак, мне предстояло получить миллион с чем-то франков. Я работал тогда над проектом передвижной выставки; авторский замысел состоял в следующем: на огороженной площадке, устланной мозаичными плитами, раскладываются игральные карты, а потом туда выпускаются лягушки; на плитах, между прочим, выгравированы имена великих людей: Дюрер, Эйнштейн, Микеланджело. Затраты сводились в основном к покупке карточных колод – их надо было обновлять довольно часто; время от времени следовало заменять и лягушек. Для вернисажа в Париже художник желал приобрести карты таро; для выставок в провинции соглашался на обычные. Я решил в начале сентября съездить на Кубу вместе с Жан-Ивом и Валери; хотел за свои деньги, но Валери сказала, что устроит все за счет компании.

– Я вам не буду мешать работать, – обещал я.

– Мы ничего особенно и не собираемся делать, будем жить как простые туристы. Работа совсем не сложная, но очень важная: попробуем разобраться, что там с атмосферой, почему не ладится, чего не хватает отдыхающим для полного счастья. Ты не помешаешь, наоборот, будешь нам только полезен.

В пятницу, пятого сентября, после обеда мы вылетели в Сантьяго-де-Куба. Жан-Ив, разумеется, взял с собой портативный компьютер, но все равно выглядел посвежевшим и в своем светло-голубом поло вполне походил на человека, отправляющегося на курорт. Когда самолет взлетел, Валери положила руку мне на колено, закрыла глаза и расслабилась. “Не сомневаюсь, мы что-нибудь придумаем”, – сказала она еще перед отъездом.

Дорога от аэропорта до места заняла два с половиной часа. “Вот уже недостаток, – отметила Валери. – Надо узнать, нет ли рейса до Ольгина”. В автобусе перед нами сидели две дамочки лет шестидесяти с серо-голубым перманентом, они щебетали без умолку и то и дело указывали друг другу на разные диковинки за окном: там крестьяне резали сахарный тростник, тут гриф парил над лугом, волы брели в стойло… Дамочки, похоже, нацелились интересоваться всем без исключения; с виду такие сухонькие, крепенькие; мне подумалось, что клиентками они будут привередливыми. И действительно, когда стали распределять номера, щебетушка А потребовала, чтоб ей вынь да положь предоставили смежную комнату с щебетушкой В. Такого рода услуги не предусматривались программой, администраторша не понимала, чего от нее хотят, пришлось вызывать директора курортного городка. Им оказался мужчина лет тридцати, с упрямым бараньим лицом и глубокими морщинами на узком лбу; он поразительно напоминал Наги[15]15
  Наги — известный французский телеведущий.


[Закрыть]. “Сделаем, голубушка, сделаем, – отвечал он, разобравшись, в чем конфликт. – Сегодня уже невозможно, а завтра освободятся номера, и мы вас переселим”.

Носильщик проводил нас к нашему бунгало с видом на пляж, включил кондиционер и, получив доллар на чай, удалился. “Ну вот, – сказала Валери, усаживаясь на постель. – Ресторан самообслуживания, шведский стол, «все включено», в том числе снэк-бар и коктейли. С двадцати трех часов открыта дискотека. За дополнительную плату можно получить массаж и включить ночью освещение кортов”. Задача всех туристических агентств заключается в том, чтобы за обозначенную цену на обозначенный срок сделать людей счастливыми. Задача эта может оказаться простой, а может и вовсе невыполнимой – в зависимости от характера людей, предлагаемых услуг и прочих факторов. Валери сняла брюки и блузку. Я лег на соседнюю кровать. В нашем распоряжении есть постоянный легкодоступный источник наслаждения – половые органы. Бог, как на грех сотворивший нас недолговечными, никчемными, жестокими, предусмотрел хоть такую слабую компенсацию. Если бы мы не имели иногда немного секса, что бы представляла собой наша жизнь? Бесполезную борьбу с окостенением суставов и кариесом. Вот уж скука смертная: коллагеновые волокна затвердевают, в деснах образуются полости с микробами… Валери раздвинула ляжки над моим лицом. На ней были тонюсенькие сиреневые кружевные трусики. Я оттянул их, послюнявил пальцы и стал поглаживать ее промежность. Она тем временем расстегнула мне брюки и обхватила член рукой. Потом принялась нежно и неторопливо массировать яйца. Я подложил под голову подушку, чтобы доставать языком до киски. В эту самую минуту я увидел горничную, сметавшую песок с террасы. Окно у нас было широко распахнуто, шторы открыты. Горничная поймала мой взгляд и хихикнула. Валери приподнялась и поманила ее рукой. Та замерла в нерешительности, опершись на метлу. Валери встала, шагнула к ней, протянула ей руки. Войдя в комнату, девушка сразу принялась расстегивать халат: под ним не оказалось ничего, кроме белых трусиков; я бы дал ей лет двадцать: кожа очень темная, почти черная, маленькая крепкая грудь, круглые ягодицы. Валери задернула занавески; я встал. Девушку звали Маргарита. Валери взяла ее руку и положила на мой член. Та снова засмеялась, но начала его дрочить. Валери мигом скинула бюстгальтер и трусы и легла на постель, лаская себя рукой. Маргарита помялась, затем тоже сняла трусы, опустилась на колени между ног Валери, осмотрела ее киску, погладила, наконец приблизила губы и стала лизать. Валери держала одну руку у нее на голове, направляя ее движения, а другой продолжала мне дрочить. Почувствовав, что вот-вот кончу, я отстранился и стал поспешно искать презерватив в косметичке. От возбуждения я никак не мог его найти, а потом надеть; у меня в глазах все помутилось. Голова негритяночки скользила туда-сюда по лобку Валери, и зад равномерно покачивался. Я вошел в нее разом, она раскрылась мне, как спелый плод, тихонько застонала и приподняла таз. Я стал двигаться внутри нее; голова моя кружилась, все тело сотрясалось от наслаждения. Вечерело, и комната постепенно погружалась в сумерки. Хрипы Валери становились все сильней, они доносились до меня словно издалека, из другого мира. Крепко сжимая Маргаритины бедра, я проникал в нее все глубже, глубже, уже не сдерживаясь вовсе, и кончил в ответ на крик Валери. На секунду или две мне показалось, что я сделался невесомым и парю в воздухе. Потом ощущение тяжести вернулось и вместе с ним безмерная усталость. Я в изнеможении повалился на постель к ним в объятия.

Чуть позже я различил в темноте, как Маргарита одевалась, а Валери рылась в сумочке – искала, чем заплатить. В дверях они поцеловались; на улице уже стояла ночь.

– Я дала ей сорок долларов… – сказала Валери, вытягиваясь со мною рядом. – Столько обычно платят белые. Для нее это месячная зарплата.

Она зажгла ночник. Китайскими тенями отображались на занавесках проходившие мимо окон люди; слышались обрывки разговоров. Я положил руку ей на плечо.

– Было хорошо, – проговорил я с восхищенным изумлением. – Было действительно хорошо.

– Да, чувственная девушка. Она мне тоже прекрасно отлизала.

– Интересная вещь – цена сексуальных услуг, – произнес я в раздумье, – такое впечатление, что она мало зависит от уровня жизни в стране. Понятно, в разных странах все по-разному, но исходная цена везде примерно одинакова: та, которую европейцы и американцы готовы заплатить.

– Может, это и есть экономика предложения?

– Не знаю… – Я замотал головой. – Я никогда ничего не понимал в экономике, для меня это темный лес.

Я чудовищно проголодался, а ресторан открывался только в восемь; массовики предлагали аперитивы и тешили отдыхающих играми, я осушил три пинаколады. Ощущение наслаждения рассеивалось очень медленно, я все еще витал где-то далеко, откуда организаторы досуга виделись мне все похожими на Наги. Нет, по правде говоря, некоторые были и помоложе, но все какие-то чудные: лысый череп, бородки, косички. Они вопили чудовищно и время от времени отлавливали кого-нибудь из публики и вытаскивали на сцену. Хорошо, я находился на таком расстоянии, где мне это не грозило.

Бармен оказался скотиной, проку от него не было никакого: всякий раз, когда я к нему обращался, он презрительно от меня отмахивался и отсылал к официантам; шрамы и тугой круглый животик делали его похожим на престарелого тореро. Под облегающими желтыми плавками топорщились гениталии; у него были хорошие физические данные, и он всячески это демонстрировал. С невероятным трудом раздобыв четвертый коктейль, я возвращался на свое место и тут увидел, что бармен приблизился к соседнему столику, где разместился сплоченный коллектив пятидесятилетних туристок из Квебека. Я обратил на них внимание, еще когда мы приехали: крепенькие такие квебечки, коренастые, в теле и при зубах; разговаривали в полный голос; немудрено, что мужья у них не дотянули до старости. Чувствовалось, что не стоит и пытаться пролезть перед ними без очереди в буфет или за завтраком увести у них из-под носа мисочку хлопьев. Когда старый фат подошел к ним, они устремили на него влюбленные взоры и на короткое время снова превратились в женщин. А уж он-то красовался-хорохорился, причем руки его, подчеркивая непристойность одеяния, постоянно оказывались на уровне его причиндалов, словно бы он старался сам убедиться, что под плавками у него все на месте. Его выразительная фигура будоражила воображение дамочек: их потрепанные тела еще тянулись к солнцу. Он замечательно исполнял свою роль, что-то нашептывал старушкам на ухо, называя их на кубинский лад mi corazon или mi amor. Естественно, этим все и ограничится; тореро удовлетворится тем, что в последний раз пробудил трепет в их дряхлых кисках; но в итоге у них, возможно, создастся впечатление о прекрасно проведенном отпуске, они порекомендуют место своим подружкам, и бармену будет занятие еще лет на двадцать. У меня в голове сложился сценарий социального порнофильма под названием “Распоясавшиеся старцы”. Две банды орудуют на морских курортах: одна состоит из седовласых итальянцев, другая – из престарелых квебечек. Вооруженные нунчаками и ледорубами, они истязают загорелых обнаженных юношей. В конце концов обе банды, понятно, встречаются на паруснике, принадлежащем Club Med; жаждущие крови бабульки с легкостью расправляются с членами экипажа, поочередно изнасиловав их и выкинув за борт. Завершается фильм грандиозной старческой вакханалией на судне, несущемся без руля и без ветрил прямо к Южному полюсу.

Потом наконец пришла Валери: она накрасилась, надела короткое белое просвечивающее платье, и мне снова ее захотелось. В ресторане мы встретили Жан-Ива, непринужденного, расслабленного, даже томного; он поделился с нами первыми впечатлениями. Номер неплох, организация досуга несколько назойлива; он сидел вблизи усилителей и выдержал с трудом. “Еда так себе”, – добавил он, с тоской глядя на кусок вареной курицы на тарелке. Отдыхающие, однако, возвращались за добавкой, и по нескольку раз; особенной прожорливостью отличалась публика пожилого возраста, можно было подумать, все послеобеденное время они занимались водным спортом и играли на пляже в волейбол. “Они, конечно, едят… – уныло прокомментировал Жан-Ив. – А что им остается делать?”

После ужина снова разыгрывалось представление с участием публики. В караоке выступила дама лет пятидесяти, исполнила “Bang-Bang” Шейлы. Смело с ее стороны, ей даже похлопали. Но в основном участвовали в шоу сами организаторы. Жан-Ив чуть не засыпал; Валери спокойно потягивала коктейль. Я огляделся: за соседними столиками люди, похоже, скучали, но из вежливости аплодировали после каждого номера. Понять причины охлаждения отдыхающих к клубам отдыха, на мой взгляд, было нетрудно. Публика состояла по большей части из людей немолодых или совсем уже пожилых, и счастье, по крайней мере в той форме, в какой его силились навязать аниматоры, было им уже недоступно. Взять Валери, Жан-Ива, даже меня, в конце концов, – на всех нас лежал груз профессиональных обязанностей в настоящей жизни; мы занимались серьезными, солидными вещами, нас обременяли заботы, не говоря уже о налогах, проблемах со здоровьем и прочем. Все это относилось и к большинству сидящих за столиками: тут собрались менеджеры, педагоги, врачи, инженеры, бухгалтеры, а также пенсионеры, принадлежавшие в прошлом к одной из перечисленных категорий. Неужели массовики-затейники и в самом деле рассчитывали, что мы будем с энтузиазмом участвовать в вечере знакомств или в конкурсе песни? Странно предполагать, что в наши годы при нашем образе жизни мы сохраним чувство праздника. Все эти развлечения годились разве только детям до четырнадцати.

Я хотел поделиться своими соображениями с Валери, но тут аниматор снова взял слово, микрофон он держал слишком близко ко рту и оттого производил чудовищный шум. Он исполнял импровизацию на манер Лагафа, а может, Лорана Баффи, короче, ходил в ластах, а за ним шлепала девица, одетая пингвином и смеявшаяся каждому его слову. Представление завершилось танцевальными играми; из первых рядов поднялись несколько человек и вяло подергались. Сидевший рядом со мной Жан-Ив подавил зевок. “Заглянем на дискотеку?” – предложил он.

В зале было человек пятьдесят, но танцевали, кажется, только сами организаторы. Диджей чередовал техно и сальсу, на последнюю в конце концов соблазнились несколько пар среднего возраста. Массовик в ластах толкался среди танцующих, хлопал в ладоши и вопил: “Caliente! Caliente!”[16]16
  Здесь: “Живее! Живее!” (исп.).


[Закрыть]; на мой взгляд, он больше смущал, чем воодушевлял. Я присел у стойки бара и заказал пинаколаду. Еще через два коктейля Валери, толкнув меня локтем, указала на Жан-Ива. “По-моему, мы можем его оставить…” – шепнула она мне на ухо. Жан-Ив разговаривал с красоткой лет тридцати, скорее всего итальянкой. Они сидели рядом, плечом к плечу, и лица их почти соприкасались.

Стояла душная влажная ночь. Валери взяла меня под руку. Гам дискотеки растворился у нас за спиной; слышалось только жужжание раций: это охрана патрулировала территорию. Миновав бассейн, мы свернули в сторону океана и вышли на пустынный пляж. В нескольких метрах от нас волны тихо лизали песок; ниоткуда не доносилось ни звука. Вернувшись в бунгало, я разделся и лег ждать Валери. Она почистила зубы, разделась и легла рядом. Я прижался к ее обнаженному телу. Одну руку положил ей на грудь, другую – на низ живота. Это было так приятно.

8

Проснувшись, я увидел, что лежу в кровати один, голова слегка побаливала. Я поднялся, пошатываясь, закурил; после нескольких затяжек почувствовал себя лучше. Натянув брюки, я вышел на террасу, под ногами хрустел песок – видно, его нанесло за ночь ветром. День еще только занимался; дымка заволакивала небо. Я прошел несколько метров в сторону моря и увидел Валери. Она ныряла в волну, делала несколько гребков, вставала на ноги, ныряла снова.

Я остановился, затянулся еще раз; дул прохладный ветерок, и я не решался к ней присоединиться. Валери обернулась, заметила меня и, замахав рукой, крикнула: “Давай, иди сюда!” В эту минуту из-за облаков проглянуло солнце и осветило всю ее. Грудь и бедра ослепительно засверкали, в волосах на голове и на лобке заискрилась пена. Я застыл на месте, отчетливо понимая, что эту картину не забуду никогда; вместе с некоторыми другими она проплывет перед глазами в последние предсмертные мгновения, если такое и в самом деле бывает.

Окурок обжег мне пальцы; я бросил его на песок, разделся и пошел к морю. Вода оказалась прохладной и очень соленой – настоящая оздоровительная процедура. На поверхности воды блестела полоска солнца, уходившая прямо к горизонту; я вдохнул поглубже и нырнул в нее.

Потом мы сидели, закутавшись в полотенце, и смотрели, как над океаном разгорается день. Облака постепенно рассеивались, и солнце шире разливалось по земле. По утрам иногда все кажется таким простым. Валери откинула полотенце, подставила тело солнцу. “Не хочется одеваться”, – сказала она. “А ты оденься чуть-чуть”, – посоветовал я. Над морем парила птица, внимательно вглядываясь в воду. “Я люблю плавать, люблю заниматься любовью, – сказала Валери. – Но не люблю танцевать, не умею развлекаться; я всегда терпеть не могла вечеринки. Разве это нормально?”

Я задумался, потом ответил: “Не знаю… Но сам я устроен точно так же”.

Народу к завтраку вышло немного, но Жан-Ив уже сидел за чашкой кофе с сигаретой в руке: лицо небритое, глаза невыспавшиеся; он помахал нам рукой. Мы сели напротив него.

– Ну, как все прошло с итальянкой? – спросила Валери, принимаясь за яичницу-болтунью.

– Да никак. Стала мне рассказывать, что занимается маркетингом, что поссорилась со своим парнем и поэтому поехала отдыхать одна. Мне надоело, и я ушел спать.

– Ты бы с горничными попробовал…

Он хмыкнул и затушил окурок в пепельнице.

– Что у нас сегодня? – спросил я. – Я в том смысле, что планировались “новые открытия”.

– Да, да… – Жан-Ив скорчил скучающую физиономию. – Не совсем. Откровенно говоря, с открытиями слабовато. Мы мало что успели наладить. Я впервые имею дело с социалистической страной, а у них, похоже, трудно что-либо сделать в последний момент. Короче, сегодня после обеда какая-то завлекаловка с дельфинами… – Он взял себя в руки и пояснил: – Насколько я понял, будет представление с дельфинами, а потом можно будет с ними поплавать; наверное, сесть на них верхом или что-нибудь в этом роде.

– Знаю я этот номер, – вмешалась Валери. – Ничего хорошего. Все думают, дельфины такие ласковые, приветливые. Ерунда: они организованы в группы, внутри групп – строгая иерархия, во главе – доминантный самец; они довольно агрессивны: между ними случаются смертельные схватки. Я один раз пробовала плавать с дельфинами – так меня самка укусила.

– Ну хорошо, хорошо… – Жан-Ив примирительно развел руками. – Словом, сегодня после обеда для желающих – дельфины. Завтра и послезавтра – двухдневная экскурсия в Баракоа; должно быть неплохо, так я надеюсь. А потом… – он задумался, – потом всё. Нет, еще в последний день, перед отлетом, обед с лангустами и посещение кладбища в Сантьяго.

В ответ мы промолчали.

– Н-да… – пробормотал Жан-Ив расстроенно. – Похоже, с Кубой мы немного напортачили. И вообще, – продолжал он после паузы, – у меня впечатление, что на этом курорте что-то не клеится. Скажем, вчера на дискотеке я не видел, чтобы люди активно знакомились, даже молодые. Ессо,[17]17
  Вот (итал.).


[Закрыть] — заключил он и покорно махнул рукой.

– Социолог был прав… – задумчиво произнесла Валери.

– Какой социолог?

– Лагарриг, “поведенец”. Он правильно сказал, что времена “Загорелых” остались далеко позади.

Жан-Ив допил кофе, сокрушенно покачал головой, даже скривился:

– Вот уж не думал, что буду тосковать по временам “Загорелых”.

По дороге на пляж нас обступили продавцы всяких паршивых ручных поделок; впрочем, ничего страшного, не так уж их было много, и вели они себя не слишком навязчиво; чтоб отделаться от них, достаточно улыбнуться и с сожалением развести руками. Днем кубинцам разрешалось приходить на пляж для курортников. “Им и продать-то особенно нечего, но они стараются изо всех сил”, – объяснила мне Валери. В этой стране, похоже, никто не мог жить на зарплату. Ничего не ладилось: не хватало бензина, запчастей для машин. У туриста в деревнях складывалось впечатление эдакой аграрной утопии: крестьяне пахали на волах, ездили на телегах… Только это была не утопия и не экологическая реконструкция, а реальный быт страны, отставшей от индустриального века. Куба пока еще экспортировала кое-какие сельскохозяйственные продукты: кофе, какао, сахарный тростник; но промышленное производство практически сошло на нет. Невозможно было купить самые элементарные вещи: мыло, бумагу, шариковые ручки. Хорошо снабжались только магазины импортных товаров, где все продавалось в долларах. Кубинцы выживали только за счет приработков, связанных с туризмом. В привилегированном положении находились те, кто работал непосредственно в турин-дустрии; все прочие тем или иным способом старались раздобыть валюту: приторговывали, оказывали разные услуги.

Я лежал на песке и размышлял. Смуглые мужчины и женщины, шнырявшие между стайками туристов, видели в нас исключительно ходячие кошельки, никаких иллюзий тут быть не могло; правда, то же самое происходило во всех странах третьего мира. Особенность Кубы заключалась именно в катастрофической неспособности наладить производство. В производстве я не смыслил ровным счетом ничего. Я был целиком и полностью приспособлен к информационной эре, то есть не приспособлен ни к чему. Валери и Жан-Ив, как и я, умели оперировать лишь информацией и капиталами; они делали это с умом и были конкурентноспособны, тогда как я работал рутинным бюрократическим способом. Но никто из нас троих и никто из знакомых мне людей не смог бы, скажем, в случае блокады со стороны других государств наладить изготовление чего бы то ни было. Мы не имели ни малейшего понятия о том, как плавить металлы, механически обрабатывать детали или штамповать пластмассовые изделия. Не говоря уже о более современных вещах: оптических волокнах или микропроцессорах. Нас окружали предметы, о которых мы не знали ничего: как они делаются, какие для этого необходимы условия. Размышления мои повергли меня в панику, я испуганно огляделся: передо мной лежали полотенце, солнцезащитные очки, крем для загара, книга Милана Кундеры карманного формата. Бумага, хлопок, стекло: какие сложные машины, какая мудреная технология требуется для их изготовления! Или возьмем купальник Валери: он состоит на восемьдесят процентов из латекса, на двадцать процентов – из полиуретана, производство которых для меня – китайская грамота. Я просунул пальцы под бюстгальтер Валери, под сплетением синтетических волокон нащупал живую плоть. Я продвинул пальцы немного дальше, почувствовал, как затвердевает сосок. Вот этот процесс мне доступен, это я умею. Солнце начинало припекать. Погрузившись в воду, Валери сняла трусики, обвила ноги вокруг моей талии и легла на спину. Ее киска раскрылась. Я вошел в нее мягко и заскользил туда-сюда в ритме волн. Это получалось само собой. Я остановился, чуть-чуть не доведя дело до кульминации. Мы вышли обсохнуть на солнце.

Мимо нас прошла пара: высокий негр и девушка с белой-пребелой кожей, нервным лицом, очень коротко остриженная; она разговаривала, обернувшись к негру, и громко смеялась. Судя по всему, она была американка, скажем, журналистка из “Нью-Йорк таймс” или что-нибудь в этом роде. Вообще, если присмотреться, на пляже загорало немало смешанных пар. Чуть в стороне от нас двое полноватых блондинов с гнусавыми голосами смеялись и шутили с двумя великолепными меднокожими девушками.

– Приводить их в гостиницу запрещено, – сказала Валери, проследив за моим взглядом. – Но можно снять комнату в ближайшей деревне.

– Я думал, американцам не разрешается приезжать на Кубу.

– В принципе не разрешается; но они едут через Канаду или Мексику. Вообще-то они злятся, что потеряли Кубу. Их можно понять, – протянула она задумчиво. – Если кому и нужен сексуальный туризм, так это им. Но сейчас американские фирмы заблокированы, они не имеют права ничего сюда инвестировать. В конце концов тут восстановится капитализм, это вопрос времени. Но пока что европейцы получили свободу действий. Вот почему “Аврора” и не хочет расставаться со здешними гостиницами, даже если они убыточны: именно сейчас можно обойти конкурентов. Куба для нас – уникальная возможность в районе Антильских островов и Карибского моря.

Она помолчала, потом добавила весело:

– Да… вот так мы изъясняемся в профессиональной среде… в мире глобальной экономики.