Текст книги "Платформа"

9

Сураттхани – 816 тысяч жителей – представлен во всех путеводителях как место, напрочь лишенное достопримечательностей. Но без него не обойтись, если собираешься на паром к острову Самуй, – вот и все, что можно сказать. Между тем здесь живут люди, и город, как отмечает “Мишлен”, издавна считается важным центром металлургической промышленности, а с недавних пор тут развивается еще и машиностроение.

Что бы мы делали без машиностроения? Где-то далеко-далеко добывают железную руду, доставляют ее сюда на грузовых судах. Производство станков по большей части контролируется японскими фирмами. Сборка осуществляется в таких городах, как Сураттхани, по лицензиям NEC, “Дженерал Моторс”, “Фухимори”; в результате получаются автобусы, железнодорожные вагоны, паромы. Они используются в том числе и для перевозки западных туристов и туристочек, вроде Бабетт и Леа.

Я вполне мог с ними заговорить – мы путешествовали в одной группе; но на роль потенциального любовника я не претендовал, и это сразу сужало круг тем для беседы; с другой стороны, коль скоро мы купили одинаковые путевки, определенный контакт я мог установить. Бабетт и Леа, как выяснилось, работали в агентстве по связям с общественностью: организовывали мероприятия. Мероприятия? Ну да. С представителями различных учреждений или коммерческими компаниями, которые желают заниматься меценатством. То-то небось денежки гребут, подумал я. И да и нет. Сейчас инвестиции сократились: все нацелены на “права человека”. Но в общем ничего. Я поинтересовался их зарплатой. Хорошая. Могла бы быть и лучше, но все же хорошая. Примерно двадцать окладов рабочего на металлургическом заводе в Суратт-хани. Экономика – загадочная штука.

По прибытии в отель наша группа, полагаю, рассеялась; сам я не стал завтракать с остальными; они, эти остальные, мне порядком надоели. Я задвинул шторы и лег. Как ни странно, я сразу заснул, и приснилась мне молодая арабка, танцующая в вагоне метро. На Аишу она не была похожа, так, во всяком случае, мне казалось. Она держалась за стойку, как стриптизерша, и постепенно оголяла грудь, прикрытую узкой полоской из хлопковой ткани. Наконец, улыбнувшись, она обнажила ее полностью: потрясающая грудь, смуглая, крепкая, налитая. Облизнув пальчики, она погладила себе соски. Затем положила руку мне на брюки, расстегнула ширинку, вытащила член и принялась дрочить. Вокруг стояли люди, выходили на своих станциях. Она опустилась на четвереньки и задрала мини-юбку – трусов под ней не оказалось. Ее киска, покрытая черными как смоль волосами, манила меня, и я проник в нее. Народа в вагоне было много, но никто не обращал на нас внимания. Ничего подобного, конечно, не могло случиться в действительности. Это был сон, смешной сон изголодавшегося немолодого мужчины.

Проснувшись часов в пять, я увидел на простыне обильные пятна спермы. Поллюция… н-да, трогательно. Кроме того, к своему живейшему удивлению, я обнаружил, что у меня по-прежнему стояк; должно быть, дело в климате. На тумбочке брюхом вверх лежал таракан, можно было подробно изучить устройство его лапок. Отбегался, как сказал бы отец. Сам он умер в конце 2000-го и правильно сделал. Его жизнь, таким образом, целиком вписалась в XX век, до отвращения типичной частицей которого он и был. Я же этот рубеж пережил и оказался ни то ни се. Мне шел пятый десяток, вернее, самое его начало; мне, собственно, было сорок; это примерно середина пути. В определенном смысле смерть отца развязала мне руки; своего последнего слова я еще не сказал.

Наша гостиница стояла на восточном побережье острова Самуй и замечательно соответствовала идеалу тропического рая, каким его представляют турагентства в рекламных проспектах. Со всех сторон нас окружали холмы, поросшие густым лесом. Утопающие в зелени невысокие коттеджи амфитеатром спускались к огромному овальному бассейну, на концах которого располагались джакузи. Вплавь можно было добраться до бара на островке в центре бассейна. Еще несколькими метрами ниже начинался белый песчаный пляж, а дальше – море. Я настороженно огляделся; издали узнал Лионеля, барахтавшегося в волнах, словно увечный дельфин; затем развернулся и по мостику, перекинутому через бассейн, прошествовал в бар. С наигранной непринужденностью я изучил список предлагаемых коктейлей: как раз наступил счастливый час.

Я выбрал “Сингапурский слинг”, и в эту минуту появилась Бабетт. “Н-да…” – сказал я. На ней был раздельный купальник, состоящий из облегающих шорт и широкой полоски бюстгальтера – все в синеголубых тонах. Ткань исключительно тонкая; такой купальник особенно выигрышно смотрится мокрым. “Вы не купаетесь?” – спросила она. “М-м…” – ответил я. Следом явилась Леа, сексапильная в более классической манере: цельный ярко-красный виниловый купальник с высокими вырезами внизу и рассеченный черными застежками-молниями, открывавшими кожу (одна молния пересекала левую грудь, и из нее торчал сосок). Она кивнула мне и пошла к Бабетт, стоявшей у воды; когда она повернулась ко мне спиной, я в полной мере оценил ее великолепный зад. Эти девицы поначалу относились ко мне с опаской, но, после того как я заговорил с ними на пароме, пришли к выводу, что я существо безобидное и даже в своем роде занятное. Так оно примерно и было.

Они синхронно прыгнули в воду. Я чуть повернул голову и продолжал за ними наблюдать. За соседним столиком сидел двойник Робера Ю[6]6
  Робер Ю — лидер французских коммунистов в 1994–2003 годах.


[Закрыть]. Намокнув, купальник Бабетт и в самом деле выглядел эффектно: отчетливо выделялись соски и ложбинка между ягодицами; виднелся даже холмик волос на лобке, хотя она и стригла их довольно коротко. Между прочим, в это время люди работали, производили полезные вещи, иногда и бесполезные тоже. В общем, производили. А что я произвел за сорок лет своего существования? Прямо скажем, почти ничего. Я готовил информацию, обеспечивал доступ к ней и ее распространение; иногда еще занимался денежными переводами (в небольших масштабах: обычно я оплачивал незначительные счета). Словом, работал в сфере обслуживания. Без таких, как я, можно запросто обойтись. И все же моя бесполезность не так бросалась в глаза, как никчемность Бабетт и Леа; рядовой паразит, я не был от своей работы без ума и не пытался делать вид, что ее обожаю.

С наступлением темноты я вернулся в гостиницу и встретил в холле Лионеля, обгорелого, но счастливого. Он весь день купался; такая красота ему и во сне не снилась. “Мне пришлось экономить, чтобы скопить на поездку, но я не жалею”, – сказал он. Присев на край кресла, он поведал мне о своей повседневной жизни. Работал он в “Газ де Франс”, в юго-восточных пригородах Парижа; жил в Жювизи. Ему нередко случалось наведываться в очень бедные дома, где газовое оборудование не соответствовало норме. Если хозяева, несчастные старики, не могли оплатить переустановку, он вынужден был отключать им газ. “Люди в таких условиях живут… и представить себе невозможно. Всякого насмотришься”, – продолжал он, покачивая головой.

На свое житье он не жаловался. Район, правда, не очень; просто даже опасный район. В некоторые места лучше не соваться. Но в целом все ничего. “Ладно, сейчас мы в отпуске”, – заключил он и направился в столовую. Я же прихватил несколько рекламных брошюр и пошел читать их к себе в номер. Мне по-прежнему не хотелось есть со всеми. Человек в состоянии оценить себя лишь по отношению к другому; оттого и общение с другими невыносимо.

Леа рассказала мне, что остров Самуй не просто тропический рай, но еще и суперхайповое место. В полнолуние на соседнем островке Ланта закатывают грандиозные рейвы; туда приезжают даже из Австралии и Германии. “Как в Гоа”, – вставил я. “Да что там Гоа, – отрезала она. – Гоа – это отстой; за рейвом теперь надо ехать на Самуй или на Ломбок”.